26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



«…Сын земли, причастный к силе Феба» Часть III. Л.В. Шапошникова


 

А.Л.Чижевский в своей квартире на "Звездном бульваре ". 1960 г.

 

 

Страница 5

 

Культурный проект Чижевского не ограничивается лишь теоретическими рассуждениями. Он обладал удивительной способностью соединять теорию с практикой в любом виде своей деятельности. Что же касается «Академии поэзии», то он разработал всю концепцию ее деятельности, начиная от учебных программ, предметов, которые там будут преподаваться, и кончая тем, какие должны быть у Академии здания, аудитории и окружающее пространство. Что-то во всем этом напоминало древнюю афинскую академию философов, но было в ней и много нового, что отвечало современным условиям, новому космическому мышлению. В отличие от афинской академии, где были собраны избранные, в определенной мере изолированные от внешнего мира, «Академия поэзии» должна была стать широкой культурной организацией и направлять свои творческие усилия на подлинное просвещение народа и на укрепление культурных устоев в разоренной мировой войной и революцией стране. К сожалению, по ряду причин, хорошо всем известных, проект не был воплощен в жизнь. Но, как ни странно, актуальность мыслей Чижевского с годами обретала все большее значение и особенно возросла в наше время, когда подлинная культура катастрофически теряет свое предназначение.

 

Его стихотворения были прозрачно-хрустальны, наполнены глубиной сверкающей мысли, и в каждом из них отражалось познание окружающего мира, связанное тесно с ритмом его утонченной внутренней жизни.

 

Поэзия есть чудо, раскрытое богами:
То разума сиянье, то чувства утонченье,
О, смертный, наслаждайся – прильни плотней устами
К насыщенному кубку: в нем – скорби утоленье.

И мир перед тобою в тот миг преобразится:
Незримое – увидишь, неверное – исчезнет,
И нового познанья светило загорится
Во мраке первозданном – твоей душевной бездне [1].

 

 

И еще:

 

Вчера был первый вешний день,
Весь позлащенный чистым светом,
И сине-розовая тень
Играла в воздухе прогретом.
Вокруг немолчный голос пел –
То пело небо голубое,
И мир раскрылся, просветлел
В своем преображенном строе.
Когда же сумерки пришли
И в синеве простерлись дали,
И звезды над лицом Земли,
Как бы ожив, затрепетали, –
Я в утомленном забытьи
Предался ясному покою,
И поспешили снизойти
Ко мне видения толпою [2].

 

К этим двум мне хочется добавить еще одно стихотворение, замечательное по глубине присутствующей в нем мысли. Оно называется «Подсолнечник».

 

Лик Солнца у тебя, подсолнечник простой:
Посередине диск, вокруг – протуберанцы.
Так видятся они во времена затмений,
Когда Луна собой загородит светило
И в грозном небе вдруг зажжется излученье.
Цветок-подсолнечник и Солнце – вот сравненье!

Но ближе всмотримся в престранную игру:
Не только внешнее нас удивляет сходство,
А то, что каждый день, с восхода до заката,
Подсолнечник следит за братом в небесах!
Весьма настойчиво, внимательно, упрямо,
Направив на лучи свою головку прямо.

Два братца кровные в сиянье золотом,
И оба каждый миг брат брата зорко видят,
Брат перед братом как с докладом предстают –
На небе – Солнца диск, а на земле – подсолнух!
Что значит это вдохновенное сближенье:
Сочувствие иль тайное отображенье?

Растолковать все это можно просто так:
Не вызреть семечкам подсолнуха за лето,
Стой неподвижно он, как блин, на огороде.
Природой сотворен он как гелиостат,
Что движет зеркало за диском Солнца вечно,
Пружиной пущенный, стальной и долговечной.
Но сердцу хочется совсем не то!
Так и поэзия в пустой войне с наукой,
По сути же у них – единый корень;
Обязаны служить единому – познанью,
Познанье же, друзья, вмещает все в себя:
Материю и Дух в извечной их борьбе [3].

 

Во всех трех стихотворениях утверждается, что поэзия есть способ познания, а не просто рифмованная мысль. Мысль, присутствующая в ней, есть мысль высокого измерения, возникшая из таинственных глубин Космоса. Поэзия, как кристалл, сверкает цветовым разнообразием своих граней. Если, в силу наших субъективных особенностей, мы увидим лишь одну ее грань, то наше понимание будет прямолинейным или плоским. Если нам удастся «повращать» этот кристалл и увидеть все его грани, то восприятие наше будет совсем другим. Мы получим возможность проникнуть в глубинную суть мыслей и поэтических образов, содержащихся в том или ином стихотворении. Эта особенность, более чем у других поэтов, присуща поэзии Чижевского. «Поэзии, – писал Чижевский, – похищающей божественные тайны сияющего Солнца, лучи которого пронзают телесную оболочку и озаряют глубины запредельных океанов бытия, принадлежит величайшая будущность в освобожденной ею общемировой духовной жизни» [4].

 

Поэзия Чижевского философична и космична. Она, вне всякого сомнения, постигает то, что не было еще затронуто наукой. Ибо поэзия в своем смелом полете озарений и откровений обгоняет науку. Поэзия стоит много ближе к космическому мышлению, она обладает творческим синтезом, который дает возможность представить мысль или образ в его обобщенном, завершенном виде.

 

Проблемы иных миров, которые существовали в духовном поле познания человечества, теперь открывались в стихах ученого. Они возникали и из его снов и видений, связанных с инобытием, углубляя образное и духовное познание этого пространства.

 

Закон и хаос, тьма и свет,
Начала, центра, грани нет.
Реальный мир в мгновенном сне,
Явь – тени, тени лишь одне [5].

 

В стихотворении «Сны» он пишет:

 

Из глубины идут звучанья,
Из глубины и тишины,
И возникают созерцанья,
И сны бегут, как явь, – но сны!

Непостижимый нам дотоле
Метафизический полет
Уносит к небывалой воле
И звездным вихрем обдает.

И мы влетаем в постиженья
И в нестерпимо-яркий свет.
О, нет тому осуществленья,
Чего на самом деле нет! [6]

 

Что такое сон, он дает понять в стихотворении «Безмолвие».

 

Безмолвно все: и небо и земля,
Безлюдна отдалений вереница,
В спокойствии, не плача, не моля,
Спит человек, и гад, и лес, и птица.

И в этот мир всеобщей тишины,
Преодолев запретные пороги,
Врываются тревожащие сны,
Слетают прорицающие боги.

Но тихо все, и нем наш разговор…
Часы бегут законно за часами,
А с высоты следит бездонный взор
Холодными и жесткими лучами [7].

 

И еще одно стихотворение о сне.

 

На небесах давно багряный блеск потух.
В пифийские пути направился мой дух,
В томительную даль, за ловлею видений
Прозрений призрачных и вещих вдохновений
. Чем беспредельней ночь – тем беспокойней я,
Ни тьмы не превозмочь, ни скрыться от нея.
Уж ловит жадный мозг причудливые лики,
Врываются во мгле и копошатся блики
И, небеса подняв, к созвездиям стремят,
А я мечусь меж них, волнением объят,
Их поведение прилежно изучаю
И знаю многое, а думал, что не знаю [8].

 

В этих стихотворениях о снах мы находим для себя немало открытий, которые имеют немаловажное значение для изучения таинственных глубин Мироздания, звучащих в самом человеке словами и образами видений. Из всего прочитанного, где описывается восприятие поэтом сна, мы можем понять, что сон есть отражение реального мира, существующего где-то в иных измерениях. Этот реальный мир в отличие от нашего может быть назван миром иным, а может быть, и Высшим, возникшим в результате преображения, или трансформации, материи. Сон же есть дверь в этот иной мир, которая, если можно так сказать, открывается, когда человек находится в особом ночном состоянии. Там, в этом таинственном мире или мирах, существует источник знаний, к которому можно прикоснуться. «И знаю многое, а думал, что не знаю». Или: «И мы влетаем в постиженья и в нестерпимо-яркий свет». И еще: «Реальный мир в мгновенном сне». И вместе с этим: «И сны бегут, как явь, – но сны!» Чижевский обращает внимание на пророческий характер сна, куда «слетают прорицающие боги». Ему, поэту и ученому, удается в коротких своих стихотворениях показать еще не изученный феномен познания через искусство и, в частности, через поэзию. Его стихи в этом отношении шли в одном русле со стихами таких крупнейших поэтов-философов Серебряного века, как Ф.И. Тютчев, В.С. Соловьев, А.А. Блок. В своей поэзии Чижевский, пройдя через личный опыт познания в духовном пространстве, провел мысль о двойственности человека, связанного с Космосом и одновременно с Землею, служащего мостом между одним и другим. Эту двойственность он остро ощущал на себе и понимал хорошо, что, если ее не осознать, будет трудно познать особенности космического мышления. Его поэзия, ее образы и мысли, помогали понять такие особенности. «Условимся, – писал он, – под плодами истинного поэтического творчества понимать такое поэтическое произведение, которое “расширяет” наше познание мира, явлений, вещей, событий; приводит в движение нашу мысль и тем самым заставляет мыслить и имеет само по себе, независимо от влияния на нас, философскую, этическую и эстетическую ценность» [9]. Это были не только слова. Его стихи были именно такими. Написанные ученым и подлинным поэтом, они, несомненно, представляют не только эстетическую ценность, но и научную. Космическая тема, в конкретном выражении, в той или иной степени пронизывает поэзию Чижевского. В этой теме чаще всего его привлекает Солнце, ритмами деятельности которого он занимался в русле экспериментальной науки.

 

Великолепное, державное Светило,
Я познаю в тебе собрата-близнеца,
Чьей огненной груди нет смертного конца,
Что в бесконечности, что будет и что было.

В несчетной тьме времен ты стройно восходило
С чертами строгими родимого лица,
И скорбного меня, земного пришлеца,
Объяла радостная творческая сила.
В живом, где грузный пласт космической руды,
Из черной древности звучишь победно ты,
Испепеляя цепь неверных наших хроник, –
И я воскрес – пою. О, в этой вязкой мгле,
Под взглядом вечности ликуй, солнцепоклонник,
Припав к отвергнутой Праматери-Земле [10].

 

Удивительное явление поэзия! В своем узком литературном пространстве она разворачивает мысли высокого измерения, в которые входит и весь Космос, и его творящее явление, такое как Солнце, чье живительное излучение поддерживает жизнь планеты и всего того, что находится на ее поверхности. Такой сложнейший процесс выражен буквально в нескольких строчках, простых и в то же время невероятно глубоких.

 

В несчетной тьме времен ты стройно восходило
С чертами строгими родимого лица,
И скорбного меня, земного пришлеца,
Объяла радостная творческая сила.

 

Чем выше измерение пространственной мысли, тем глубже она, тем меньше литературного пространства она требует. Она уходит в такую глубину, где высокая степень измерения не имеет предела ни в своей многослойной образности, ни в своей познавательной насыщенности. И всю эту космическую сложность, а иногда и ее духовную наполненность можно выразить простыми словами. И чем проще и точней эти слова, тем выше измерение самой мысли. Подлинная поэзия работает на более высоком измерении, чем эмпирическая наука. У Чижевского есть удивительное стихотворение, посвященное циклу умирания Вселенной в пространстве Великого космического ритма. Оно называется «Наступление мифологической ночи».

 

Лишь только знак подаст Юпитер,
Как будет тьма и тишина
В пространствах неба необъятных
Немедленно учреждена.

Так, Солнце – жгучий повелитель
Золотолитых наших дней,
Удержит звонко-огненогих
И проницающих коней.

И пригвоздит морские бури
Трезубцем к лону вод Нептун:
Утихнет мировое море,
Погаснут плески звезд и лун.

Все остановится в природе:
Прервется трав и листьев речь,
И ветер сложит свои крылья,
И реки перестанут течь [11].

 

Всплеск познавательной силы этого стихотворения, действующий не только на интеллект читателя, но и на его чувства, нельзя ни с чем сравнить. Два стихотворения Чижевского – «Галилей» и «Гиппократу» можно считать программными в пространстве его космических идей и нахождений.

 

И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.

И жизни лик подернулся гримасой:
Метался компас – буйствовал народ,
А над Землей и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.

О, ты, узревший солнечные пятна
С великолепной дерзостью своей, –
Не ведал ты, как будут мне понятны
И близки твои скорби, Галилей! [12]

 

И второе стихотворение:

 

Ночные небеса в сиянье тайном звезд
Роднят меня с тобой сквозь бег тысячелетий.
Все те ж они, как встарь. И те ж миллиарды верст
Разъединяют нас. А мы – земные дети –
Глядим в ночной простор с поднятой головой,
Хотим в сиянье звезд постичь законы мира,
Соединив в одно их с жизнью роковой
И тросы протянув от нас до Альтаира.
Я, как и ты, смотря на лучезарный хор,
Стараюсь пристально проникнуть в сочетанья
Живой мозаики, хочу понять узор
Явлений жизненных и звездного сиянья.
Для нас с тобою мир – родное существо,
Столь близкое душе, столь родственно-простое,
Что наблюдать за ним – для мысли торжество,
И радостно будить молчанье вековое
В туманностях, во мглах, во глубине земной
И в излучениях – солярном или звездном,
Вскрывать покрытые глухою пеленой
Перед невеждами – космические бездны.
Для нас едино – всё: и в малом и большом.
Кровь общая течет по жилам всей вселенной.
Ты подошел ко мне, и мыслим мы вдвоем,
Вне всех времен земных, в отраде вдохновенной
И вне пространств земных. Бежит под нами мгла,
Стихии движутся в работе повсеместной,
Бьет хаос в берег наш; приветлива, светла,
Глядится жизнь сама из глубины небесной.
И явственно сквозь бег измышленных времен
И многомерные, крылатые пространства
Пронизывает мир незыблемый закон –
Стихий изменчивых под маской постоянства,
И вот редеет мгла. Из хаоса стремят
Формотворящие строительные токи,
Иные времена иным мирам дарят
И утверждают их движения на сроки.
И в созиданиях мы чувствуем полней
Взаимодействие стихий между собою –
И сопряженное влияние теней,
Отброшенных на нас вселенскою борьбою.
Мы – дети Космоса. И наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитыми в одном,
Что в каждой точке мир – весь мир сосредоточен…
И жизнь – повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества – от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
Страдает и горит, нигде не умолкая [13].

 

Проблемой влияния солнечных пятен и солнечного ритма на жизнь людей Чижевский занимался не только как поэт, но и как ученый. Стихотворение, обращенное к Гиппократу, повествует об одушевленном Космосе, с которым у человека существует крепкое и неразрывное единство. «Мы – дети Космоса» – научное и художественное кредо Чижевского. То, что написано в этом стихотворении, впоследствии было изложено им научным языком в ряде его работ. Но одно другому не мешало, поэтический язык был сильнее формул и описаний экспериментов. Читая это стихотворение, ощущаешь как бы личную причастность автора ко всему, что происходит в Космосе. Идея одушевленности Космоса в поэзии Чижевского представлена вдохновенными словами: «И жизнь – повсюду жизнь в материи самой, в глубинах вещества от края и до края». В данном случае познание Космоса через поэзию происходит эффективней, чем через науку. Поэтому Чижевский не зря для просвещения народа предлагал именно «Академию поэзии». Он верил в то, что когда-нибудь различные способы познания синтезируются в одну систему, возможно, не похожую на те ее части, которые войдут в нее как составляющие. Философские его идеи шли вместе с мыслями о Космосе, и Космос был всегда их фоном.

 

Неведомо и нам ответа нет.
И только в смутном отдалении
Сквозь пустоту томится бег планет,
Живущих день, блистающих мгновение.

Но где б ни вышла ты из темноты
Великолепными колоссами, –
Ты к нам летишь и нас тревожишь ты
От века нерешенными вопросами.

Один вопрос в устах или вне уст:
Тоска по тьме исчезновения, –
И все горит, страдая, древний куст
От первых до последних дней творения.

Так! От себя нам некуда уйти,
Как нам не скрыться от страдания.
О, Мать-Материя, – трудны пути
На высоту Миросознания [14].

 

Слово Чижевского «Миросознание» означает целый сложный процесс расширения сознания человека до уровня космического. Без такого процесса нельзя достигнуть космического мышления, невозможно разработать методологию новой системы познания. В его стихах нередко одним или двумя словами обозначаются сложнейшие явления. Вот короткое стихотворение в две строфы «О времени и пространстве»:

 

Обманы мира нам необходимы:
Мы в них черпаем тайны мирозданья
, Но эти тайны здесь необоримы,
Имея относительность сознанья.

Так, забывая жизни скоротечность,
Постигнем мы, что Время есть Движенье,
И, покидая цепкую Конечность, –
Что бесконечность есть Круговращенье!..[15]

 

В стихотворении заключены две важнейшие философские мысли, тесно связанные друг с другом своей причастностью к космической эволюции. «Относительность сознания» – определяет мысль, которую Чижевский не уставал повторять. От уровня сознания зависит наше восприятие окружающего мира. Высокое сознание, не говоря уже о космическом, выходящем за пределы Земли, ощущает и воспринимает мир совсем не так, как низкое. Относительность сознания – это особенность нашей психологии, которую надо учитывать при формировании новой системы познания. Также необходимо учитывать, что «Время есть Движенье», а «Бесконечность есть Круговращенье» – мысль Чижевского, подтверждающая спиралевидность развития космической эволюции, каждый виток которой есть более высокая ступень, по сравнению с предыдущей. Будучи в конечном счете земным человеком, Чижевский писал прекрасные стихи и о собственных переживаниях. Особенно ему удавались стихи о природе и Родине.

 

Поет под дугой колокольчик,
Поет он о доле людской,
Поет и за сердце хватает
Осеннею терпкой тоской.
На небе все тучи да тучи,
В безлюдье буреют поля,
Покорно и молча уснула
Усталая матерь-земля,

И пыль – только пыль вековая
Подолгу висит над глухой,
Исхоженной, древней дорогой
Своей пеленою седой.

Холодные синие дали,
Унылая голь деревень,
И плачет, и плачет, и плачет
Озябший сентябрьский день.

Близка мне твоя обреченность
И сладок мне горький твой хлеб…
О, Русь, мы разделим по-братски
Превратности темных судеб [16].

 

Как поэт, обладающий пророческим даром, он предвидел те «темные судьбы», которые он позже не в стихах, а в реальности разделит с Россией. Зима производила на него совсем иное воздействие.

 

Гремит, звенит на солнце день.
Слепят восторженные взоры
Розовощекие просторы,
Голубопламенная тень.

Сквозь остроколкий воздух видно:
В лесу, как храме огневом,
Деревья блещут искровидно
Литым, чистейшим серебром.

И солнце ядрами дробится,
И, преломлясь о зеркала,
В зеленом сумраке угла
Взлетают радужные птицы [17].

 

И несмотря на то, что эти стихи написаны о земной природе, космическое мироощущение сверкает между строк.

 

В стихотворении «Вечернее небо» мы читаем:

 

В часы, когда Солнце вечернее – Атум –
Варит себе пищу в кипящих котлах
И пламенно-медные стрелы заката
Летят и сверкают в пылающих мглах, –

Драконы, чудовища, птицы и змеи,
Залитые кровью, стремятся в котлы,
И реют, и тают, огнем пламенея,
Среди огнедышащей розовой мглы;

И только коснутся к краям раскаленным,
Сольются в один ослепительный дым
И гибнут в порыве своем исступленном,
Венчая светило венцом золотым.
м А сверху, над грозным пожаром захода,
Сквозь пурпурный хаос врываются к нам
Прозрачно-зеленые бездны, как воды,
Текущие вдаль по иным небесам.

И в бледно-зеленой бездонной пустыне,
Где как бы начало Вселенной иной,
Являются чуждые нам, как святыни,
Холодные звезды Вселенной ночной [18].

 

В нем жило удивительно тонкое ощущение красоты земной природы и ее космичности, не прямолинейной, а как бы выступающей из флера земной атмосферы и творящей те образы, мгновенность которых он схватывал своим гибким словом. Он был незаурядным поэтом, но и не менее значительным художником. Учился в раннем детстве в студии знаменитого Дега, с которым свела его судьба во время поездки с родителями по Франции. Однако не каждый научившийся рисовать становится художником. Он же – стал. В самые тяжелые послереволюционные годы картины, которые он писал и продавал или обменивал, спасли семью от голода. Известно, что красота ценима даже в самые лихие времена. «В общий хозяйственный баланс, помимо служебного пайка, – вспоминал Чижевский, – я вносил свой пай. Он заключался в том, что я писал маслом по грубому полотну пейзажи, и затем они при усердии комиссионера обменивались на базаре на съестные припасы. Картины я писал по памяти, большие, по полтора–два метра в длину, яркие, иногда даже удачные, но почти всегда с дорогим моей душе легким оттенком импрессионизма. Вместо толстого бронзового багета, который скоро исчез из нашего дома, подрамник сверху обивался тонкими планками, которые покрывали золотистым порошком для елочных картонажей <…> В общей сложности на калужском базаре, что около Ивановской церкви, за 1918–1922 годы было обменено на съестные припасы около ста картин “моей кисти”» [19]. Он сам несколько иронически относился к своему художеству. Однако живопись занимала значительное место в его духовной и интеллектуальной жизни, и не только собственная. Например, согласно сообщению известного исследователя наследия Чижевского В.Н. Ягодинского, ученый использовал картину Н.К. Рериха «Знамение» в своей работе «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца» для подтверждения своего научного текста [20]. Тот же Ягодинский приводит отзыв одного из крупных физиков, Д.И. Блохинцева: «Многие из его акварелей (А.Л. Чижевского. – Л.Ш.) просто прекрасны, другие хороши. Но, быть может, самое главное, о чем говорят эти картины <…> как и стихи <…> заключается в том, что они раскрывают перед нами образ истинно великого русского человека в том смысле, в котором он всегда понимался в России. Необходимой и неотъемлемой, обязательной чертой этого образа были не столько успехи в той или иной науке, а скорее создание мировоззрения. Наука, поэзия, искусство – все это должно быть лишь частью души великого гуманиста и его деятельности» [21]. Вот созданием этого мировоззрения, которым прекрасно сам владел, Чижевский занимался и в науке, и в искусстве.

 

 

Сама космическая эволюция востребовала такую личность, как Чижевский, соединивший в себе в равной степени науку, поэзию и художество. «Между логикой исследователя природы и эстетическим чувством ценителя ее красот, – писал К.А. Тимирязев, – есть какая-то внутренняя органическая связь. Неоднократно отслеживал я мысль, что ландшафтная живопись не случайно достигла своего развития именно в XIX веке – веке естествознания, – но, к стыду моему, только на днях узнал, что имел единомышленника и предшественника в этом отношении в лице Д.И. Менделеева» [22]. Чижевский был художником-пейзажистом в полном смысле этого слова. Две тысячи его работ посвящены в основном русскому пейзажу. И каждая из них отличается от другой и по настроению, и по свету, и по ритму и музыке, в ней заключенной. Не ошибусь, если скажу, что прекрасные пейзажи Чижевского столь музыкальны, что составляют как бы бесконечно звучащую симфонию. В его картинах, как и в его поэзии, сплелись воедино Земля и Космос, философия и высокое искусство. А, между прочим, Чижевский вовсе не был ни профессиональным художником, ни профессиональным поэтом. Он был только профессиональным ученым, но природа изначально так богато его одарила, что его искусство и его научные исследования стояли на одном уровне, не уступая друг другу, создавая мощный синтез в новой системе познания. «Чижевский, – пишет В.Н. Ягодинский, – рисовал всю жизнь, в самых трудных жизненных условиях, самыми примитивными и некачественными материалами. Это говорит о том, что живопись была для него, так же как и поэзия, не развлечением, не отдыхом, а потребностью» [23]. У него была еще одна удивительная способность – писать пейзажи по памяти. Эта особенность давала ему возможность запечатлевать позже увиденное и подсмотренное мгновение природы, когда нельзя было сделать натурный эскиз. А таких трудных моментов было у него немало. «По воспоминаниям его жены, Нины Вадимовны, он (Чижевский. – Л.Ш.), – пишет В.Н. Ягодинский, – принимался рисовать “по памяти”, как только выдавалось свободное время, а иногда даже прерывал научную работу для очередного, внезапно возникавшего сюжета рисунка» [24]. И это «внезапное возникновение» сюжета свидетельствует об его уникальной художественной одаренности и своеобразии внутреннего мира, которое проявилось во всех областях его творчества. И то, что до сих пор имя Чижевского не включено в список художников-космистов, это большое упущение. Ибо он отразил в своих художественных работах еще одну тонкую грань Космоса и взаимодействие в пространстве этой грани Земли и Неба.

 

Примечания

 

1 Чижевский А.Л. Поэзия. С. 306.

2 Там же. С. 105.

3 Там же. С. 189–190.

4 Чижевский А.Л. Академия поэзии: Проект // Духовное созерцание. 1997. № 3–4. С. 164.

5 Чижевский А.Л. Стихотворения. М., 1987. С. 35.

6 Чижевский А.Л. Поэзия. С. 190.

7 Там же. С. 227–228.

8 Там же. С. 64.

9 Цит. По Ягодинский В.Н. Александр Чижевский. М., 1987. С. 207.

10 Чижевский А.Л. Поэзия. С. 210.

11 Там же. С. 123.

12 Там же. С. 214.

13 Там же. С. 207–208.

14 Там же. С. 221–222.

15 Там же. С. 229.

16 Там же. С. 79.

17 Там же. С. 142.

18 Там же. С. 19–120.

19 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 85.

20 Ягодинский В.Н. Александр Леонидович Чижевский. М., 1987. С. 212.

21 Цит по: Ягодинский В.Н. Александр Леонидович Чижевский. С. 216.

22 Ягодинский В.Н. Александр Леонидович Чижевский. М., 1987. С. 214–215.

23 Цит по: Ягодинский В.Н. Александр Леонидович Чижевский. С. 213.

24 Там же.

 

*   *   *

 

А.Л.Чижевский за мольбертом. Кратово. Подмосковье. 1939 г.

 

 

Страница 6

 

Но так сложилось, что его поэзия и художество воспринимались как любительство, что было крайне несправедливым. Что же касается его научных достижений, то они получили мировое признание, несмотря на всетрудности, через которые ему пришлось пройти. «Уже с восемнадцатилетнего возраста, – вспоминает Александр Леонидович, – во мне проявлялись некоторые положительные черты: это способность к обобщению и еще другая, странная с первого взгляда способность, или качество ума, – это отрицание того, что казалось незыблемым, твердым и нерушимым. Я считал также, что математика равноценна поэзии, живописи и музыке. Я считал, что плюс и минус – величайшие знаки природы <…> Я многого не принимал на веру и уподоблялся апостолу Фоме, желавшему лично убедиться в правильности того или иного высказывания или утверждения <…> Все опыты я всегда ставил сам и всегда в таком масштабе и количестве, от которых все приходили в ужас» [1]. И еще: «Я по своей внешности ничем не походил на людей науки, о которых принято говорить, что они рассеянны, небрежны по отношению к своей внешности, задумчивы, неразговорчивы. Я был в меру разговорчив, восторжен, увлекался поэзией, играл на рояле и скрипке и был страстным коллекционером. В детстве я собирал марки, затем занимался нумизматикой и, наконец, перешел к собиранию книг и научных фактов. Последнее сделалось моей страстью. В то время моя собственная библиотека насчитывала не менее десяти тысяч книг (среди них было несколько чудесных инкунабул) по вопросам всеобщей истории, археологии, биологии, медицины, истории наук, математики, физики, химии, живописи, музыки и т.д.» [2]. Иными словами, он не был похож на других ни по своей широкой культурной подготовке, ни по отношению к науке и самому делу. Не ошибусь, если скажу, что именно все это послужило причиной осторожного, а иногда и просто отрицательного отношения коллег к нему. Они явно завидовали ему, мало его понимали, и его смелые идеи приводили их в состояние крайнего беспокойства. Но он старался ничего этого не замечать и продолжал работать. Стиль его работы отличался от других.

 

«…В начале всякого научного открытия, – пишет он, – идет упорная работа мысли. После того, как молниеносно (именно подобно молнии) мелькнула та или иная идея, ученый приступает к ее “материализации”. Он рассматривает ее и так и сяк, направляет на нее оружие своего научного арсенала, эрудиции и приходит к тем или иным выводам. Часто случается так, что он осознает отсутствие новизны в своей идее и обращается с лихорадочной поспешностью к справочникам, книгам, журналам, оттискам. Но бывает и так, что он поражается глубиной идеи, стоит как вкопанный, будучи не в состоянии производить какое-либо движение, и только постепенно приходит в себя. Тогда как одержимый он бросается к бумаге и набрасывает корявыми буквами свою мысль. В голове у него шумит, он ничего не различает вокруг себя, гонит всех прочь, ходит взад и вперед по комнате, иногда свистит и кричит: “Эврика!” (Я нашел), бежит под кран, чтобы остудить свою горячую голову, не замечая никого и отталкивая всех на своем пути. Теперь ему мешать нельзя – он должен побыть в одиночестве, в полном одиночестве, чтобы взвесить все шансы. Вот тут ему и необходимо время для размышлений и для того, чтобы перерыть сотни книг и справочников. Если все это говорит “за” его идеи, то он раскраснеется, выбежит из дома, будет бродить по улицам и даже может попасть под машину, или водитель обругает его крепким словом. Вспомните Пьера Кюри. Если он уйдет за несколько километров от дома, то ему придется так же пешком идти обратно, ибо денег у него может не оказаться: он просто забыл их взять с собой, находясь в творческом экстазе. Усталый, он вернется домой, и тут уж ему можно предложить тарелку супа или котлетку, и он их съест молча, ни на кого не глядя, с еле заметной улыбкой на губах. И опять долгое погружение в справочники и книги.

 

Но если в его рассуждения закрадется небольшое “против”, поведение ученого будет другим. Он немного помечется в своем кабинете или около письменного стола и спокойно, по зову домашних, пойдет и съест то, что ему полагается. Он будет бледен, молчалив и несколько угрюм. Может быть, иногда он будет вынимать из кармана пиджака блокнот, карандаш и записывать, но спокойно, не торопясь, без экзальтации. Убедиться, что имеются доводы “против” его идеи, очень важно своевременно <…> Иногда “против” переходит в свою противоположность, и замечается “за”. Тогда ученый превращается в одержимого, к которому лучше не подступаться. Но если в сознании ученого удерживается мысль “против”, тогда дело значительно осложняется. Верная и смелая идея встречает непреодолимые препятствия, с которыми трудно совладать. Начинается борьба. Эти “против” подвергаются жесточайшей критике, обсуждаются со всех сторон, и только после этого им выносится окончательный приговор. Оказывается, что доводы “против” устарели и наука сделала шаг вперед. Но это бывает не всегда. Случается так, что ученому приходится идти на компромисс с самим собой. Сочетание “за” и “против” может дать нечто новое, до сих пор неизвестное, а это тоже открытие, тоже шаг вперед» [3].

 

Полагаю, что приведенный Чижевским фрагмент, где описана эмоциональная сторона его творчества, в комментариях не нуждается.

 

У Чижевского рано, в восемнадцатилетнем возрасте, сложились главные направления его научной деятельности, которыми он потом занимался всю свою жизнь. Таких направлений было три: научная разработка влияния активности Солнца на биосферу Земли, проблемы атмосферного электричества и аэроионофикация и, наконец, исследование и моделирование движущейся крови. Все эти направления, включавшие в себя самые различные науки, сводились к одному – человек и Солнце или, если брать шире, – человек и Космос. «…Мною летом 1915 года, – пишет Чижевский, – был сделан ряд наблюдений, послуживших краеугольным камнем для всех дальнейших исследований. В указанное выше время я работал над изучением процесса пятнообразования, который тогда поглотил все мое внимание. Я изучал также соотношение между прохождением пятен через центральный меридиан Солнца и рядом геофизических и метеорологических явлений: магнитными бурями, северными сияниями, грозами, облачностью и другими явлениями в земной коре и атмосфере» [4].

 

Работа обретала важное практическое значение. Вместе с тем он хорошо понимал, каким опасностям он себя подвергает со стороны его коллег не только новой постановкой самого вопроса, но и поражающей способностью владеть научно самыми разнообразными предметами – историей, биологией, медициной и т. п., и т. д. «Идея о некоторых мощных влияниях внешней среды на организм, – вспоминает Александр Леонидович, – стала излюбленной темой моих размышлений. Иногда эти идеи – идеи космической биологии – приходилось вынашивать годами. Только самым близким людям я мог открывать их и ждать одобрения или осуждения. Такими людьми были всего два человека – мой отец, Леонид Васильевич, и Константин Эдуардович» [5]. Время от времени Чижевский навещал Циолковского и вел с ним беседы, больше всего по различным теоретическим проблемам. Изучение взаимодействия Солнца и Земли ставило перед молодым ученым ряд вопросов, связанных с процессами, идущими в науке и философии.

 

« – Дифференциация наук, – говорил Чижевский, сидя в кресле напротив Циолковского, – способствует кастовости, но кастовость не способствует научному прогрессу. Не думаете ли вы, Константин Эдуардович, что через пять–десять–сто лет опять возродится натурфилософия, но уже на более высоком уровне, идя по спирали Гёте?

 

– Да, пожалуй, – соглашался Циолковский. – Это случится тогда, когда придет час полного взаимопроникновения одних наук в другие, а это придет неизбежно. Тогда и может появиться натурфилософия, как высшая наука об основных явлениях и процессах в Космосе» [6].

 

Наблюдения Чижевского за Солнцем способствовали его, если можно так сказать, выходу в Большой Космос. В одной из бесед с Циолковским Чижевский обсуждал с ним проблему, как реагируют живые организмы Земли на вторжение космических лучей в земную биосферу. Циолковский имел в виду лучи Гесса, которые вне земной атмосферы могут быть особенно ядовиты. Эти лучи были обнаружены в 1912–1913 годах немецким ученым В. Гессом на высоте 5 тыс. метров над уровнем моря. «Мы еще долго говорили о проникающем излучении, – пишет Чижевский. – Мы старались представить его наиболее наглядно в огромных космических масштабах <…> Мысли росли, увеличивались в объеме и достигали бесконечности. Мы представили себе пылающие новые и сверхновые звезды, выбрасывающие лучи по всем направлениям. И земная жизнь человека показалась такой маленькой, такой зависимой от этих всепроникающих лучей» [7].

 

Имея в виду космические полеты, Циолковский считал, что надо найти защиту от этих «всепроникающих лучей». Чижевский взялся за их изучение, будучи хорошо подготовленным в медицине, микробиологии и астрофизике. Эксперименты, проведенные им, показали, что эти излучения действуют на живые организмы и ускоряют «основные процессы жизнедеятельности клеток – рост и деление» [8]. Он сделал из всего этого вывод, что существует опасность такого излучения для организма человека, особенно в околоземном пространстве. Однако ни один советский журнал не принял его статьи. «Вторую часть проблемы о биологической роли космического излучения на организмы, находящиеся в космическом пространстве, пришлось решать уже не мне. Меня не пригласили к участию в этих работах. Об этом просто-напросто забыли» [9], – с горечью вспоминает Чижевский. Такое отношение к Чижевскому становилось уже традицией, и ему каждый раз приходилось с этим смиряться.

 

Из большого количества проблем, связанных с взаимодействием Космоса и земного человечества, он выбрал, прежде всего, влияние активности Солнца на земной исторический процесс. Собранный им материал давал возможность это сделать. В 1923 году, 26 лет от роду, он защитил на эту тему докторскую диссертацию, а затем подготовил ее к публикации. Рукопись имела название «Физические факторы исторического процесса». И вновь работа, которая перевернула и изменила подходы к истории, была отвергнута. Ему пришлось обратиться к А.В. Луначарскому, который в то время был наркомом просвещения. Рукопись, которую он передал наркому, насчитывала 900 страниц. Тем не менее Луначарский нашел возможность с ней ознакомиться. Он «вызвал меня к себе домой, – пишет Чижевский, – и мы обсуждали вопрос о том, как осветить мою концепцию светом исторического материализма. Он обещал мне это сделать сам и даже написал введение, но, увы, так и не выполнил своего обещания <…> Так мой труд в этой его чисто теоретической части остался незавершенным и полностью не изданным, к большому моему огорчению» [10]. То, что этот поразительный труд не осветили «светом исторического материализма», было огромным везением и для труда, и для его автора. Сам же А.В. Луначарский порекомендовал эту работу издать в Калуге (подальше от Москвы) без «света исторического материализма». Что Чижевский и сделал. В 1924 году вышла тоненькая книжица – «Физические факторы исторического процесса». «Сразу же ушаты помоев были вылиты на мою голову. Были опубликованы статьи, направленные против моих работ. Я получил кличку “солнцепоклонника” – ну, это куда еще ни шло, – но и “мракобеса”» [11].

 

Идея взаимодействия Земли и Солнца отрицалась в то время не только в Советском Союзе, но и за рубежом.

 

Чижевский же утверждал, что не только Солнце влияет на земные процессы, но и весь Космос, энергетической частью которого является Земля. Имея в виду это обстоятельство, все земные процессы должны рассматриваться с точки зрения космической. Причины земных явлений и законы, которые ими управляют, надо искать в самом Космосе. «Медленными, но верными шагами, – писал он, – наука подходит к разоблачению основных источников жизни, скрывающихся в отдаленнейших недрах Вселенной. И перед нашими изумленными взорами развертывается картина великолепного здания мира, отдельные части которого связаны друг с другом крепчайшими узами родства, о котором смутно грезили великие философы древности» [12]. Связь земных процессов с деятельностью Космоса стала главным устоем его теории познания. Он вычерчивал графики взаимодействия земных и космических процессов. «…При виде всех этих дружно вздымающихся и дружно падающих кривых, – писал он, – наше воображение представляет себе животрепещущую динамику космо-теллурической среды в виде безграничного океана, покрытого рядами нарастающих и рушащихся волн, среди которых жизнь и поведение отдельного организма уподобляются незаметной и безвольной щепке, повинующейся в своем поведении, как и в настоящем океане, всем капризам окружающей его физической стихии» [13].

 

Ни одна наука в отдельности не могла исследовать и понять суть этой «животрепещущей динамики космо-теллурической среды». «Выход в Космос» новой системы познания требовал синтеза различных наук. Ему была хорошо знакома астрономия, химия, математика, медицина, история. «Мне довелось стать расшифровщиком, – вспоминает он, – замечательных наблюдений древних летописцев. Многие века существовали письменности, высеченные на каменных или мраморных глыбах, начертанные на пергаментах и льняной бумаге. Сотни высококультурных людей тех далеких времен обращали настойчивые и пытливые взоры на поразительную одновременность солнечных и земных явлений. В 1914 году меня увлекла мысль об этой необычайной синхронности. В магазинах и букинистических лавках и на книжных базарах Москвы, Петрограда и Калуги я мог приобрести русские летописи и зарубежные анналы и хроники, глубоко вчитаться в них и постараться понять одновременность явлений, протекающих на Солнце и Земле, даже не предполагая, что из моих юношеских сопоставлений возникнут новые науки, имеющие прямое отношение к будущей жизни человека» [14].

 

С юношеских лет и до последних своих дней он был предельно честен в своих наблюдениях и исследованиях. Он никогда не забывал упомянуть о предшественниках, занимавшихся теми же проблемами, даже если эти последние имели лишь опосредствованное отношение к его мыслям и выводам. Он никогда не присваивал себе чужого и никогда не замалчивал нахождений и трудов других. Этим он отличался от многих своих коллег.

 

«…Я должен теперь же сказать, – писал он, – что мысль об особом солнечном влиянии на организм принадлежит не одному мне, а сотням и тысячам тех летописцев и хроникеров, которые записывали необычайные явления на Солнце, глад, моровые поветрия и другие массовые явления на Земле. Но я облек древнюю мысль в форму чисел, таблиц и графиков и показал возможность прогнозирования, указав методы возможной борьбы с ними в пределах биосферы и опасность, грозящую космонавтам в космическом пространстве» [15]. «Замечательное совпадение во времени ряда земных и солнечных явлений, – далее продолжал он, – было только отмечено, но это совпадение никогда не было изучено» [16].

 

Особое внимание Чижевский обратил на содержавшееся в его разнообразной информации совпадение взрывов на Солнце с большими землетрясениями и мощными извержениями вулканов на многих континентах. Казалось, что небесный огонь солнечной активности вызывал из мрака подземный огонь, вырывавшийся из таинственных глубин планеты потоками расплавленной лавы и сдвигавший огромные пласты ее поверхностного слоя. Наряду с подобными совпадениями ученый заметил «еще что-то неосознанное и невыраженное, что составляет область интуиции» [17]. Это «что-то» свидетельствовало о том, что активность Солнца и подземных сил планеты воздействовали не только на физические моменты в жизни планеты и человека, но и на внутренний мир последнего, который оставался тогда, как и сейчас, крайне мало изученным. Такое тотальное и совпадающее воздействие на планету и человека сил космических и сил планетных заставило Чижевского серьезно задуматься о судьбе человечества и необходимых мерах его защиты. В графиках таких совпадений, которые он чертил, угадывался явно определенный ритм и проглядывалась еще не осознанная им закономерность.

 

«Открытые мною совпадения приобретали особую выпуклость именно потому, что находящиеся между ними промежутки времени отличались относительным спокойствием как в солнечном, так и в человеческом мире. А потом сразу и почти одновременно начинала бушевать огневая стихия вверху и внизу» [18]. Он писал об этом в своих работах, часто образным языком, который гармонично сочетался с четким и научным его стилем. «Вся природа Земли, – писал он, – во время этих страшных извержений и вспышек на Солнце приходит в неистовое, так сказать, маниакальное состояние. Телеграф и радио приносят нам вести о бедствиях, происходящих в различных странах земного шара, сотни и тысячи людей гибнут под сумасшедшей водой, злобно выкатывающей на сушу свои волны, сгорают в пожарах, проваливаются под землю или заливаются огненной лавой. Живая материя в эти годы приходит также в неистовство. Эпидемии и пандемии, эпизоотии и эпифитотии проносятся по земному шару, вырывая из жизни десятки и сотни тысяч жертв <…> Саранчовые совершают в эти годы опустошительные налеты, мигрируют якобы без особых внешних причин рыбы, птицы, грызуны, крупные хищники. Все неживое и живое на планете приходит в движение. Все волнуется, включается в общий вихрь волнений, беспокойства и смятения» [19]. Если бы Чижевский жил в другое, более спокойное время, возможно, он бы и не обратил особого внимания на влияние солнечных пятен на всякого рода массовые движения и не занялся бы, в связи с этим, исследованием исторического процесса. Но он совсем еще молодым человеком оказался участником первой мировой войны, а затем очевидцем двух российских революций – Февральской и Октябрьской и последовавшей за ними гражданской войны. «…Я усиленно вел обширные исторические изыскания, – писал он. – На основании полученных данных, после статистической проработки исключительно большого материала, я пришел к следующему основному заключению: количество массовых движений во всех странах возрастает по мере возрастания активности Солнца и достигает максимума в годы максимума солнцедеятельности. Затем это количество начинает убывать и в годы низкой солнцедеятельности достигает своего минимума. Эти циклические колебания всемирно-исторического процесса были обнаружены мною во всех странах и во всех столетиях, начиная с 500 года до нашей эры» [20].

 

Такого осмысления исторического процесса до него еще никто не делал. Сам исторический процесс обрел свои космо-теллурические закономерности, и его связь с естественными науками стала очевидной. Ну а если быть точным, исторический процесс стал частью естественных наук во всем их многообразии. Его подчинение природным законам открыло новые пути не только для его верного изучения, но и для подлинного прогнозирования. «…История, – отмечал Чижевский, – в том виде, в каком она есть, значит не более нуля для социальной практики человечества.

 

Она представляет собою знание о мертвом, о ненужном для вечно прогрессирующей жизни. Это архив, где редко наводили и наводят справки и знание которого, все эти “уроки истории”, никого никогда ничему не научило! Люди, близко знакомые с историей, делали те же ошибки, те же промахи, которые уже некогда были совершены. Последнее происходило оттого, что действующие в истории лица не имели никаких твердых точек опоры, никаких обоснованных вех в пространстве и времени, которые могли бы руководить их деяниями и направлять течение рожденных ими событий» [21].

 

Своей постановкой вопроса об историческом процессе он воскресил тот мертвый материал, который лежал в архивах, содержался в книгах и проходил через память недолговременных свидетелей малых и великих исторических событий. Дыхание Космоса возродило к новой, иной жизни все это, создало в нем свою космическую структуру, свои точки опоры и ликвидировало то хаотическое состояние, которое без подлинного гносеологического основания было лишено какой-либо причинности и закономерности. «В свете современного научного мировоззрения, – утверждал Чижевский, – судьбы человечества, без сомнения, находятся в зависимости от судеб вселенной. И это есть не только поэтическая мысль, могущая вдохновлять художника к творчеству, но истина, признания которой настоятельно требуют итоги современной точной науки. В той или иной степени всякое небесное тело, перемещающееся в пространстве относительно земли, при своем движении оказывает известное влияние на распределение силовых линий магнитного поля земли, внося этим различные изменения и пертурбации в состояние метеорологических элементов и воздействуя на ряд других явлений, развивающихся на поверхности нашей планеты. Кроме того, состояние солнца, первоисточника всякого движения и всякого дыхания на земле, находится в известной зависимости от общего состояния электромагнитной жизни мира вообще и, в частности, от положения других небесных тел. Не связывает ли это изумительно тонкими, но в то же время величественными связями интеллектуальное развитие человечества с жизнедеятельностью целой вселенной? Мировой процесс, охватывающий все стороны неорганической и органической эволюции, представляет собою явление вполне закономерное и взаимозависимое во всех своих частях и проявлениях. Изменение одних частей, центральных и управляющих, влечет за собою соответственное изменение всех частей, периферических и подчиненных» [22].

 

Этот небольшой фрагмент охватил почти все главные моменты энергетических процессов, действующих в Космосе. Это, прежде всего, взаимозависимость небесных тел, включая и Землю, во Вселенной. Предположение или удивительная догадка, как хотите назовите, смысл предположения от этого не меняется, – зависимость самого Солнца «от общего состояния электромагнитной жизни мира». Существование во всей этой сложнейшей структуре Мироздания «тонких, в то же время, величественных связей» с интеллектуальным развитием человечества свидетельствует о каких-то неизученных и неисследованных процессах, связанных, в свою очередь, с энергоинформационным обменом человека со Вселенной и ее структурами. Сами же эти структуры Чижевский выстраивает в иерархическую систему – структур центральных и управляющих, с одной стороны, и структур периферических и подчиненных. Иными словами, весь Космос перед нами предстает в динамике своего эволюционного развития от низшего к высшему. Сама же Земля находится в электромагнитном поле Солнца и ощущает на себе его огромное воздействие в виде различного рода пульсаций. Но где находится причина пульсации, пока остается неизвестным. Мифология, философия, искусство, религиозный опыт дали ему возможность разносторонне решить многие проблемы влияния Солнца на нашу планету. Этот метанаучный способ познания принес Чижевскому ряд идей, которые возникли в глубокой древности, такие как: Солнце – источник света, тепла и жизни, Солнце – первоисточник всего существующего, Солнце – это сердце мира. Опираясь на эти идеи, Чижевский сумел взглянуть на суть Солнца совсем по-иному, чем делала это современная наука.

 

«Великое разнообразие органической жизни на земной поверхности, – отмечал он, – вызывается теми потоками энергии, которые врываются в атмосферу в форме солнечного излучения. Стоит ли останавливаться на давно и хорошо всем известной истине, что солнце представляет собою единственный источник для всех форм энергии, которую мы наблюдаем в жизни природы, начиная от нежного движения зефира и произрастающих семян растений и кончая смерчами и ураганами, и умственной деятельностью человека. Все это – работа солнца, творчество солнца» [23].

 

Исследуя развитие цивилизаций и культур, Чижевский приходит к выводу, что там, где существовал температурный оптимум, там возникали наиболее развитые культуры. Он отнес к этому виду китайскую, вавилонскую, египетскую, индийскую, античную, арабскую культуры. Эти наиболее развитые культуры соответствовали среднему количеству лучистой энергии Солнца. «Силы внешней природы, – писал он, – связывают или освобождают заложенную потенциально в человеке его духовную сущность и принуждают интеллект действовать или коснеть» [24].

 

Установив зависимость человеческого творчества от космических факторов, Чижевский пришел к выводу, что активность деятельности человека, ее ритм, подъемы и падения совпадают с ритмами пульсаций самого Солнца. «Мы констатируем факт, что величайшие революции, войны и прочие массовые движения, созидавшие системы государств, полагавшие начало поворотным пунктам истории и колебавшие жизнь человечества на территориях целых материков, стремятся совпадать с эпохою максимального напряжения солнцедеятельности и развить наивысшую интенсивность в моменты его наивысших напряжений» [25].

 

Восстания, Крестовые походы, переселения народов – все эти конкретные исторические события были связаны с усилением активности самого Солнца, возникновением пятен на нем или взрывов и влиянием этих процессов на магнитное поле Земли. Возникновение народных вождей, духовных водителей, великих полководцев, выдающихся государственных деятелей и различного рода реформаторов также было связано с активностью Солнца, и их появление и усиленная деятельность зависели от активности самого Солнца, а возможно, и других космических факторов. Среди подобных личностей Чижевский назвал Аттилу, Мухаммеда, Тамерлана, Жанну д’Арк, Савонаролу, Лютера, Игнатия Лойолу, Богдана Хмельницкого, Кромвеля, Вашингтона, Шамиля, Гарибальди, Ленина и ряд других.

 

«…Можно сделать предположение, – отмечал он, – что такие выдающиеся лица древности, как Мильтиад, Фемистокл, Кимон, Перикл, Лизандр, Пелоцид, Эпаминонд, Ганнибал, Марий, Сулла, Спартак, Катилина, Верцингеторикс, Цезарь, Германик, Цивилис и многие другие, впервые появились на арене общественной жизни или впервые приобрели общественное значение в эпохи максимумов пятнообразовательной деятельности солнца» [26]. Этой же закономерности было подчинено распространение учений – политических, религиозных, философских, различного рода ересей и идей, овладевавших массами. В деятельности различного рода выдающихся личностей он подметил одну интересную особенность, которая объясняла ритмы их жизни. Когда активность Солнца затухает и воцаряется на какое-то время космическое спокойствие, то «вожди, полководцы, ораторы теряют те силы, которые в предшествовавший период сковывали массы и принуждали их к повиновению. Массы уже с трудом подчиняются внушению» [27]. Наступление спокойного периода приводило ряд великих личностей, потерявших свои силы воздействия на народ, к неизбежной гибели или трагический участи. Такие же спокойные периоды земной истории отличались отсутствием великих личностей, когда к политической и духовной власти приходили заурядные и незначительные по своей деятельности индивидуальности. Периоды человеческой активности сменялись пассивностью. «Смены поведения человечества, – писал Чижевский в связи с этим, – особенно выпукло выступают при развитии длительных исторических явлений. Здесь ярко обрисовываются этапы то огромной энергии, подъема и воодушевления, то постепенный упадок этой энергии с переходом в состояние усталости и апатии. Затем по истечении некоторого времени снова замечается общее оживление, волнение, нарастание возбуждения и наконец подъем политического или военного энтузиазма, свойственный периоду максимума» [28]. Все наблюдения и исследования, сделанные Чижевским, свидетельствовали о ритмичности исторического процесса, причем эта ритмичность была постоянной величиной во времени и пространстве. «…Одно и то же число концентраций исторических событий в каждом столетии и одновременность их во многих участках земли вполне ясно говорит за то, что эти явления вызываются не каким-либо местным естественным фактором, имеющим ограниченный район действия, а некоторыми силами, строго периодически влияющими на человечество, независимо от того, какую область земного шара оно населяет. Здесь резко бросается в глаза именно эта одновременность массовых волнений или даже возмущений на всем земном шаре. Поэтому необходимо заключить, что возмущающие силы действуют повсеместно в одно и то же абсолютное время.

 

Если бы ход исторических событий был предоставлен всецело самому себе и ни один из космических факторов не влиял бы на него, мы никогда бы не обнаружили в нем закономерных колебаний более или менее точного периода и их одновременности на всей территории планеты.

 

Из сказанного следует заключить, что есть некоторая внеземная сила, воздействующая извне на развитие событий в человеческих сообществах. Одновременность колебаний солнечной и человеческой деятельности служит лучшим указанием на эту силу.

 

Итак, мы пока должны допустить, что электрическая энергия солнца является тем внешним естественным фактором, который оказывает влияние на ход исторического процесса» [29]. Он выполнил огромную работу, подсчитав совпадающие циклы процесса солнечной активности, или, как он писал, «возмущение солнечной материи, выражающееся в появлении пятен»[30], с развитием земного исторического процесса и его активностью. Он обнаружил 11-летний, ритмически повторяющийся цикл развития солнечной активности. «Внутренняя жизнь нашего светила протекает не равномерно, а постоянно испытывает ритмические колебания более и менее правильного периода, внешне выражающегося в появлении и исчезновении пятен, в числе их, а также и др. явлений: то активность солнца увеличивается и лик его покрывается пятнами, достигая максимума, то сокращается, падая до минимума и претерпевая, таким образом, четыре этапа:

 

1. Период минимума.

2. Период увеличения активности.

3. Период максимума.

4. Период деградации» [31].

 

Каждый период имеет свою продолжительность, и возможны некоторые незначительные отступления и в циклах, и в периодах. Однако среднее их арифметическое остается более или менее постоянным: I период составляет 3 года, II – 2 года, III – 3 года, IV – 3 года.

 

Этот ритм циклов и периодов соответствует степени напряженности и активности земного исторического процесса. Исследования Чижевского четко показали, что «течение всемирно-исторического процесса составляется из непрерывного ряда циклов, занимающих промежуток времени, равный, в среднем арифметическом, 11 годам, и синхроничных в степени своей активности периодической пятнообразовательной активности солнца» [32].

 

Таким образом, и цикл исторического процесса имеет те же деления на периоды – четыре – и той же продолжительности: 3, 2, 3, 3 года. Вместе с этим Чижевский установил историко-психологические особенности 11-летних циклов. Их оказалось две, и они повторялись из цикла в цикл.

 

Первая. «…В средних точках течения цикла массовая деятельность человечества на всей поверхности земли, при наличии в человеческих сообществах экономических, политических или военных возбуждающих факторов, достигает максимального напряжения, выражающегося в психомоторных пандемиях: революциях, восстаниях, войнах, походах, переселениях, создающих новые формации в жизни отдельных государств и новые исторические эпохи в жизни человечества и сопровождающихся интеграцией масс, выявлением их активности и правлением большинства»[33].

 

И вторая. «В крайних точках течения цикла напряжение общечеловеческой деятельности военного или политического характера понижается до минимального предела, уступая место созидательной деятельности и сопровождаясь всеобщим упадком политического или военного энтузиазма, миром и успокоенною творческою работою в области организации государственных устоев, международных отношений, науки и искусства при дезинтеграции и депрессии масс и усилении абсолютистских тенденций власти» [34].

 

Анализируя такие особенности, Чижевский пришел к выводу, что усиление солнцедеятельности превращает потенциальную энергию масс в кинетическую. Иными словами, «исторические события развиваются путем целого ряда толчков, вызываемых колебаниями пятнообразовательного процесса на солнце. Скорость действия этих толчков, а равно и степень их напряженности, по всему вероятию, стоят в известной зависимости от элементов каждого отдельного колебания в веществе солнца, обусловленного также положением в том или ином периоде пятнообразовательного цикла» [35].

 

Он также установил, что не только сам пятнообразовательный процесс влияет на исторические события, но и вращение самого Солнца вокруг своей оси, что может вызвать исчезновение или появление возмущенных мест солнечной материи, влияющих на земные явления. Он утверждал, что «между периодическою деятельностью солнца и общественной деятельностью человечества существует прямое соотношение» [36]. Эта мысль о «прямом соотношении» исторического процесса и деятельности Солнца представлялась новой и очень важной, ибо если до сих пор такое соотношение и признавалось с большим трудом, то лишь опосредствованное. Выход на «прямое соотношение» не только менял суть всего исторического процесса, но и расширял возможности прогнозирования ряда исторических событий. «Но можно надеяться, что важные для человека общественные науки, благодаря успехам биофизики, вскоре получат возможность устанавливать свои положения о человеческих взаимоотношениях путем применения точных дисциплин. Это будет важный шаг вперед по пути к обнаружению закономерности в социальной эволюции человечества, законы которой, без сомнения, не являются исключением из общих принципов природы» [37], – писал он. Таким образом, закономерности человеческой деятельности и закономерности окружающей природы и Мироздания представляли собой целостную картину, объединенную единством ритмов разнообразных процессов и движений.

 

«Теория физических основ исторического процесса позволяет констатировать факт наличия известного рода ритма в психической деятельности всего человечества и периодических колебаний в ходе всемирно-исторического процесса как выражения этого ритма. Следовательно, как совокупная жизнь всего человечества, так и жизнь индивидов подчинены строгим и неизменным законам ритма, которые могут быть обнаружены при помощи исследований, охватывающих своим материалом деяния больших человеческих масс и большие промежутки исторического времени.

 

Разнообразные явления и события всемирной истории человечества в свете излагаемой здесь теории приобретают новый смысл и новое значение. Чрезвычайно важным и в чисто научном, и в практическом отношении является установление того факта, что исторические и общественные явления наступают не произвольно, не когда угодно, не безразлично по отношению ко времени, а подчиняются физическим законам в связи с физическими явлениями окружающего нас мира и могут возникнуть только тогда, когда этому будет благоприятствовать вся сложная совокупность взаимодействия политико-экономических и других факторов в мире человеческом и физических факторов в мире неорганической природы. Благодаря закономерности, которой подчинено течение событий во времени, всякое явление в жизни отдельных сообществ или в международной жизни всего человечества получает известное объяснение, возвышающее историю до степени точных дисциплин, наделенных законами <…> Наука есть знание об измеримом. Сделать историю наукой, а не “условной сказкой”, освободить ее от метафизики, от произвола субъективизма, от всего несоизмеримого, дать ей, а равно и сестре ее – социологии, измерительные единицы и законы – вот прямая задача ближайшего будущего» [38].

 

Основной вывод, который сделал Чижевский, менял не только причинную часть исторического процесса, но вводил в этот процесс закономерности, позволяющие научно точно исследовать события, их возникновение и закономерности их движений.

 

«История превращается в науку о живом, о необходимом, о близком. События, покрытые многовековой пылью, оживают снова и начинают жить интенсивно и значительно. Для нас делаются понятными каждое историческое лицо, каждое историческое явление. Все они происходили под непосредственным влиянием тех же периодических возмущений или успокоений в природе земли, которые происходят ныне и будут происходить, по всему вероятию, в далеком грядущем человечества. Теперь истории отводится место не рядом с природою, а в ней самой, как об этом говорил еще Карл Риттер (K. Ritter). Поэтому для изучения истории, по нашему мнению, необходимо будет создать другие методы, чем те, которые были приняты доныне» [39].

 

Мысль о том, что «теперь истории отводится место не рядом с природою, а в ней самой» трудно переоценить. Она распространяется на всю деятельность человека, на его творчество, на его Бытие в самом глубоком смысле этого слова. Через исследование исторического процесса и его связей с Космосом Чижевский вышел на космическую концепцию происхождения человечества, на совершенно новые подходы к познанию его взаимодействий, открытых и закрытых, с Космосом. Исследуя влияние активности Солнца на историческую деятельность человека, Чижевский пришел к еще одному важному выводу. Как можно оценить взрывы солнечной материи? Это хорошо или плохо для человечества? Это разрушение или созидание? И что придает тот или иной характер взрывной активности Солнца? Он сам и ответил на этот вопрос. Пятна на Солнце нельзя оценить по шкале «хорошо или плохо». Это объективный процесс, влияющий на подъем или упадок энергии человечества. Все дело в том, что эти пятна меняют только энергию событий и человека, а не конкретную форму их проявлений. Конкретные действия, возбужденные взрывами на Солнце и следствием этого – магнитными бурями, зависят от самого человека, формы и содержания его деятельности, предшествующей взрывам солнечной материи.

 

«История знает отличные примеры массовых возбуждений в период максимума, не имеющих ничего общего с кровавыми событиями, а именно: религиозные движения, паломничества, расцвет парламентаризма, локализация общественного внимания на судебных процессах, реформах, сооружениях и т.д. Это дает повод лелеять прекрасную надежду на то, что грядущая культура отыщет пути гуманного использования массового подъема при посредстве предварительной пропаганды какого-либо общественно-важного и интересного дела и выполнения его в период максимальной возбудимости. Тогда коллективное театральное искусство, коллективное художественное творчество с участием масс народа, научные экспедиции, спортивные состязания, организации грандиозных сооружений, городов, каналов и пр. должны будут сменить кровавые бойни человечества» [40], – писал он.

 

Очень многое при этом зависело от состояния человечества и человека во II периоде исторического процесса. Материя II периода получала в III периоде максимальную энергию взрывов на Солнце, и эта энергия начинала действовать. Она «оживляла» то, что было уже заложено и что уже существовало в умах народа во II периоде. Многое зависело от уровня сознания, которое формировалось во II периоде, и от тех идей, которые будут, вне зависимости какие они, реализованы в III периоде. От этого будут зависеть и форма, и содержание событий, вспыхивающих под излучениями взрывов солнечной материи. Если во II периоде господствующей идеей была революция или война, то мы их, несомненно, получим в III периоде максимальной активности Солнца. Если во II периоде, когда закладывалось будущее III периода, было процветание, действовали созидательные силы, народ был просвещен, а сознание расширенным, то энергия солнечных взрывов и земных магнитных бурь придаст всем этим тенденциям энергию действия, и III период завершит успешно то, что находилось еще в потенциале II периода. Иными словами, Солнце дает энергию, а человек придает событиям ту форму и то содержание, которое сложилось во II периоде развития одиннадцатилетнего цикла.

 

«Жизнь идей в массах в течение II периода цикла – вот что должно интересовать каждого государственного деятеля. Действительно, если будет дана и привита идея, охотно воспринимаемая массами как выражение их желаний данного момента, дело правительства будет выиграно, ибо массы будут с ними. Гармоническое равновесие народа и правительства будет соблюдено. Но, если среди государственных мужей, дающих тон и направление всем аппаратам страны, будет разногласие, если они не сумеют психологически-искусно подойти к массам и внести в их среду идеи, знаменующие собою их чаяния и потребности, наконец, если будет плохо функционировать тот или иной механизм, объединяющий массы, правительству никогда не удастся добиться точного осуществления своих целей. Взаимоотношения правительства и народа подвержены колебаниям в зависимости от периода пятнообразовательной деятельности. Став на такую точку зрения, можно понять подлинное значение официальной прессы и политической литературы вообще. В моменты максимального возбуждения, когда чувствительность к восприятию идей достигает высшей степени, бывает иногда достаточно малейшего колебания политической конъюнктуры, чтобы подорвать старый и породить новый объект общественного сосредоточения и тем самым видоизменить настроение масс и привести их к другим решениям, к другим политическим итогам. Мы еще не знаем, но смеем предполагать, что движение идей и учений, обращающихся в массах, находится в известном соотношении с постепенными изменениями влияния рассматриваемого здесь космического фактора» [41]. И еще:

 

«Таким образом, значение данной теории должно рассматриваться с точки зрения государствоведения. Она указывает государственной власти методы действия, согласные с психическим состоянием масс, находящихся в зависимости от колебаний электрической энергии Солнца. Величайшие ошибки и неудачи правителей, полководцев, вождей народа часто могли быть вызваны тем, что они, не сообразуясь с состоянием психического предрасположения масс, либо требовали от них выполнения невозможного, не соответственного с состоянием их психики, либо ошибочно рассчитывали на их поддержку в то время, когда массы были лишены связующего их единства, внешние факторы не начинали оказывать на них свое влияние или последнее уже оканчивалось. Из этого допущения, имеющего веские основания, не трудно сделать вывод о тех горизонтах, которые открываются для вождей народа, дипломатии, стратегии и пр. Не боясь впасть в дух фантастических романов, можно было бы сказать, что да не будет отныне более ложных шагов, неудачных попыток, незакономерных стремлений!

 

Государственная власть должна знать о состоянии солнца в любой данный момент. Перед тем, как вынести то или иное решение, правительству необходимо справиться о состоянии светила: светел, чист ли его лик или омрачен пятнами? Солнце – великий военно-политический показатель: его показания безошибочны и универсальны. Поэтому государственная власть должна равняться по его стрелкам: дипломатия – по месячной, стратегия – по суточной. Военачальники перед каждым боем должны знать о том, что делается на солнце. Следовательно, ближайшие ветви историометрии должны стать одними из важнейших опытных наук государствоведения и астрономия – прикладной наукой. Время до историометрического понимания общественных явлений может быть, по справедливости, сравнимо с теми отдаленными эпохами, когда мореплаватель не знал еще компаса и не научился различать направления по звездам. Его хрупкий корабль произвольно влекла водная стихия, и он не знал, куда надлежит повернуть руль, чтобы не блуждать по волнам, подвергая себя ежеминутной опасности» [42].

 

Примечания

 

1 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 85.

2 Там же. С. 84.

3 Там же. С. 346–347.

4 Чижевский А.Л. Вся жизнь. М., 1874. С. 154.

5 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 337.

6 Цит по: Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 457.

7 Там же.

8 Там же. С. 447.

9 Там же. С. 457.

10 Чижевский. А.Л. Вся жизнь. С. 157.

11 Там же. С. 171.

12 Чижевский А.Л. Земное это солнечных бурь. М., 1976. С. 35.

13 Там же. С. 34.

14 Там же. С. 492.

15 Чижевский А.Л. На берегу Вселенной. С. 492.

16 Там же. С. 493.

17 Там же. С. 494.

18 Там же.

19 Там же. С. 508.

20 Там же. С. 497–498.

21 Чижевский А.Л. Физические факторы исторического процесса. Калуга. 1924. С. 7.

22 Чижевский А.Л. Физические факторы исторического процесса. С. 9.

23 Там же. С. 17.

24 Там же. С. 21

25 Там же. С. 41.

26 Там же. С. 43.

27 Там же. С. 48.

28 Там же. С. 49.

29 Там же. С. 52–53.

30 Там же. С. 49.

31 Там же. С. 11.

32 Там же. С. 50.

33 Там же.

34 Там же. С. 52.

35 Там же. С. 59.

36 Там же. С. 60.

37 Там же. С. 61.

38 Там же. С. 62.

39 Там же.

40 Там же. С. 63.

41 Там же. С. 63–64.

42 Чижевский А.Л. Физические факторы исторического процесса. С. 64–65.

 

 

Опубликовано: Л.В. Шапошникова. Великое путешествие: в 3 кн. – Кн. 3. Вселенная Мастера. – М.: МЦР; Мастер-Банк, 2005. – С. 497 – 609.

10.02.2018 14:01АВТОР: Л.В. Шапошникова | ПРОСМОТРОВ: 1121


ИСТОЧНИК: МЦР



КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Людмила Васильевна Шапошникова »