Василий Немирович-Данченко. Сестра
.jpg)
Прелестный день. Все утонуло в голубом свете: и небо, и недвижные лагуны, и царственный силуэт Венеции, и до сих пор грезящие о славных временах дожей острова Адриатики. Только далеко-далеко на севере таинственно берегутся мистические горы сурового Фриуля. Синим туманом лежат они над голубым морем, как оно — полувоздушные, как оно — призрачные, фантастические. Кажется, проснется ветер и, надув паруса судна, замерзшего на остеклевшем просторе лагуны, вместе с ним и эти горы унесет Бог весть куда. Только и различаешь ясно их снеговые вершины и белые полосы ледников, сползающих вниз. Серебряными мантиями наброшены они на плечи этих грозных великанов, сторожащих оттуда тишину и покой чудного города, сотни лет торжественно умирающего в ярком ореоле дивных воспоминаний и политических легенд.
Все утонуло в голубом свете! Затерялась в нем и гондола черная-черная, медленно, беззвучно скользящая по беззвучной лагуне. Чуть шевелит веслом стройный гребец, так лениво, что всплывшие на поверхность сквозные медузы только колышутся от этого легкого, незаметного движения. Посреди лагуны точно веха глубоко вбита в морское дно; на ней образ Мадонны. Лодка подплыла к нему, barcajuolo[1] уцепился за веху, подтянул гондолу и привязал ее. Теперь все замерло кругом. И небо, и лагуна, и Венеция вдали. Замерли и прислушиваются. К чему? Не к голосам ли воспоминаний, и из-за нескольких веков ясно говорящим в этой священной тишине?
Слушает тишину и русоволосая девушка, привольно раскинувшаяся на мягких подушках лодки. Слушает и смотрит. Смотрит, как из затопившего все голубого света выступает золотистый профиль Венеции с ее башнями, колокольнями, дворцами. Точно мираж, точно море заснуло и видит сказочный сон, так хороша эта развенчанная царица Адриатики!.. Изредка только чуть коснется гондола одинокого древка иконы, да кротко сверху Смотрит Мадонна. Смотрит на эту русоволосую девушку и радуется ей.
Гребцу надоело сидеть так. Смуглый, точно весь вылитый из темной бронзы, он спустил в воду свои босые ноги и, глядя на это небо и море, стал вполголоса петь какую-то песню.
Часы проходят за часами. Солнце медлительно спускается к морю. И Венеция краснеет, облитая солнечными лучами, и та же гондола тихо скользит к ней обратно... Один за другим вырастают ей навстречу величавые дворцы, еще окутанные полинявшими и разодранными кружевами мраморных орнаментов, пышные соборы, теперь безлюдные среди пустынных площадей, и тонкие башни их, сверкающие золотом и багрянцем заката... Колокола наполняют, узкие улицы и каналы своим торжественным звоном, точно благословляя с высоты умирающие palazzo... Ave Maria! — шепчет позади русоволосой девушки смуглый гондольер, и тихие звуки его молитвы сливаются с ударами весла и плеском зеленоватой влаги в темные борта его лодки.
Синяя ночь, с серебристыми призраками и черными тенями спящего города, сменяет голубой день... Русоволосая девушка на балконе... Она забылась совсем и, опершись на холодный мрамор его, слушает и не может наслушаться, как где-то далеко-далеко тает замирающая серенада... Молчит очарованная ночь... Облитые лунным светом, безмолвствуют заколдованные дворцы... Чему радуется, о чем плачет этот тенор!.. О, как хороша жизнь с ее светом и улыбкой... Разве есть где-нибудь горе?... Не призрак ли страдание — рядом с этой упоительной действительностью?..
II
Сестра Раевская проснулась.
Точно желая еще на мгновение удержать перед собой чудный сон, она опять закрыла глаза, но увы!.. Вся озаренная, мерцающая, дышащая прохладой и негой венецианская ночь была уже далеко... так далеко, что в следующую минуту от ее призрака ничего уже не осталось под этим мокрым, захлестанным дождем и заплатанным шатром... Дикий, холодный ветер, словно отпевая кого-то, носился по влажной, утонувшей под туманами болгарской равнине, кружился вокруг шатра, врывался под его полотнища, трепетавшие словно от испуга, обдавал сыростью и стужей лица нескольких девушек, лежавших здесь на прогнившей насквозь от осенних ливней соломе, и убегал дальше — к черным склонам и оврагам. В шатре слышалось тяжелое дыхание, чей-то бред, стон во сне... Раевская на мгновение остановила болезненный взгляд своих потускневших глаз на грязном фонаре, качавшемся от ветра вверху, под пологом шатра... Русоволосая девушка, да — это была она... Но куда девались ее волосы?.. Отчего поблекло ее личико, еще недавно такое чистое, яркое, свежее... Все — в синих пятнах каких-то, осунувшееся... Ей страшно теперь и взглянуть в зеркало... Это не она, совсем не она... Еще на днях ее знакомый шел мимо нее. Видалась она с ним часто в Петербурге...
— Здравствуйте!.. — улыбнулась она ему.
Он с недоумением приподнял фуражку.
— Виноват... С кем имею честь...
— Неужели же вы не узнаете меня?.. Раевская!..
Тот вспыхнул, крепко пожал ей руку. Помолчал нерешительно...
— Что я очень переменилась?
— Да... — просто ответил он. — Что с вами было?
— Два тифа выдержала... Да и работа у нас, сами знаете какая...
— Работа, перед которой надо на колена стать!.. Но... Ольга Петровна, уезжайте скорее!.. Как можно скорее... Вы сделали уже слишком много, будет с вас. Спасайтесь сами теперь... Ради Бога!..
— Меня и так посылают в Россию... Говорят, еще два месяца — и я умру здесь.
— Как легко вы говорите это!..
— Притерпелась...
Да... И она, и все эти ее подруги... Подвиг их незаметен; только солдат унесет воспоминание о нем в свою глухую, далекую деревушку, — солдат, которого выходили они, отвоевали у смерти... Они стали действительными сестрами народу, — они, отовсюду собравшиеся на поле сражения с грязных улиц больших городов и из позолоченных гостиных с одинаковой целью возлюбить своего ближнего больше себя, послужить ему и умереть за него, если понадобится, без пышных фраз и громких речей... Как искренно отдались Они этому святому делу! Сколько сотен их стоят теперь, ожидая смерти, истомленные, бледные, чахлые, но не опускающие своих рук, не теряющие бодрости и веры!...
III
День зарождался в тумане — холодный, тусклый, промозглый... Вдали разгоралась перестрелка. Мимо палаток и шатров лазарета, расползаясь в слякоти, медленно двигались на боевые позиции солдатики.
— Сестра Раевская! Вы назначены в Россию, назад, — улыбается ей молодой врач. — Потрудились, будет...
— Да, я знаю...
— Собирайтесь... Завтра надо выезжать. Я с вами буду говорить серьезно: вам надо долго поправляться... А главное — не в Петербурге. Уезжайте куда-нибудь на далекий юг.
Ольга Петровна вспомнила вчерашний сон.
— Вы — женщина богатая, вам ничего не значит дорога... Я бы вам советовал в Алжир...
Сестры тоже прощались с ней, глядя на нее с завистью. Бледные, они выдержали только по одному тифу и еще не считали себя вправе воспользоваться тем же правом. Теплые и сухие комнаты, свежие постели, горячая пища — снились и грезились им, захолодавшим здесь, как невесть какое счастье...
— Только бы с неделечку отогреться и тогда, пожалуй, опять назад! — говорили они...
Раевская стала укладываться...
Окончив со своим сундуком, она села на него и задумалась. Еще вчера получила она от кузины письмо из Неаполя и не успела ответить на него. Та была замужем за одним из наших консулов за границей и давно звала к себе Ольгу Петровну... Машинально она вытащила из кармана измятый листок и стала перечитывать его.
«Тут у нас хорошо: несмотря на ноябрь, — солнце греет и небо безоблачно... Я еще не разу не надевала пальто. С утра до вечера мы на. балконе и любуемся прозрачным заливом и синим Капри вдали... Вот море! Оно мерцает. Везувий налево тяжело дышит, иначе не знаю с чем и сравнить это... Приезжай сюда скорее, и я тебе ручаюсь, что ты оправишься месяца в два совершенно».
Она закрыла глаза.
— Сестра!.. Степанов умирает!.. Бедный... у него уже бред начался.
Разом точно не стало всех этих призраков... Точно унесло их куда-то нежданным порывом ветра.
Ольга Петровна даже уронила письмо...
— Как умирает?.. Да ведь он оправлялся.
— Разве можно оправиться в этой гнили?.. И думать смешно! — Не увезли его вовремя — ну теперь простая, легкая рана и обратилась в гангрену... Доктор приказал вынести его к тем... знаешь, что в антоновом огне...
— Надо пойти к нему... Он так радовался, так жить хотел...
— Ты едешь в Россию!.. Тебе нельзя. Пожалуйста, оставайся у себя... без тебя найдутся!.. Там зараза ведь... Еще сама заболеешь...
Но Раевская уже не слышала...
IV
В стороне шалаш из хвороста. Летом его сложили здесь. В окрестностях было много зелени — и он стоял веселый и зеленый. Теперь зелень пожелтела, осыпалась, и темные, грязные прутья одни торчали вороньим гнездом посреди осенней слякоти... Сюда сносили всех, кого отмечала гангрена своей страшной печатью. Отсюда был один только выход — в могилу... Ампутаций среди этих условий нельзя было производить. Режут в одном месте — чернеет выше в другом.
Сестра Раевская шла сюда. Она не боялась заразы и сидела над умирающими целые дни и ночи.
Она говорила умирающим о далекой родине, писала им письма домой и своей кроткой улыбкой, своим примиряющим спокойствием умела влить и в их страждущие души надежду и мир... Люди, умирая на ее руках, в последние мгновения слышали ее ободряющий и ласковый голос... И, к удивлению других, на их устах, вместо отпечатка страданий и мучительной боли, лежал тихий отсвет какого-то невыразимого счастья.
— Ну что, Степанов? — спросила Раевская, входя в этот плетень.
Метавшийся на соломе раненый дико взглянул на нее и опять завозился, стараясь тщетно снять с своего лица точно севшую на него паутину, как ему казалось...
Она внимательно взглянула на него и положила ему на голову свою худую и бледную руку... Мало-помалу бред его стал утихать... Он уже несколько раз широко открывал глаза и пристально, с каким-то наивным удивлением всматривался в Ольгу Петровну... Левая рука его, все снимавшая паутину, стала двигаться медленнее и, наконец, совсем опустилась... Скоро в чертах его мелькнул луч сознания...
— Сестра... голубушка... родимая!.. — послышалось ей!.. Бред сменился всхлипыванием, точно каждый звук, прежде чем вырваться наружу, вздрагивал и останавливался в горле у страдальца. — Сестра, милая... Все бросили... все ушли — ты одна со мною... Спаси тебя Бог!.. Дай Он тебе...
— Ну, полно, полно... Кто же тебя бросит... Видят, что тебе лучше, потому и пошли к другим, кому потяжелее... А я сюда зашла отдохнуть и поболтать с тобой...
— Вот, вот спасибо!.. — повеселел солдат... — Вот спасибо, мать ты наша родненькая.... Измаялась сними и ты, голубушка...
— Теперь не долго... Вместе в Россию поедем. — Как вместе?
— Так... тебя назначили назад; дома выздоравливать...
— Дома?! — и точно солнце бросило свой прощальный свет на черневшее лицо его. — Дома-то да не оправиться?! Вот как, — воодушевлялся солдат, — и довезти не успеют, как здоров буду!.. Дома-то, слава-те Господи... У нас — семья хорошая; большая, живем, сестра, зажиточно: одних коров три держим, четыре лошади! Вот у нас как!.. Мать ты наша, чистая голубка.
И он уже не отрывал от нее своего просиявшего взгляда.
— Только ты не уходи! — молил он ее. — Потому без тебя пропадать станем... Ты меня не брось...
— Нет, нет — не брошу!
Усталая рука ее оставалась на его горячем лбу. Она не переставала улыбаться умирающему и долго-долго говорила ему о родимой стороне, о далекой семье, которая ждет не дождется своего дорогого сына...
Слушая ее, отходил Степанов счастливый и улыбающийся. И когда черная смерть подкрадывалась к нему, когда сердце его в ее костлявых руках замирало, с лица его все же не сходило выражение счастья; он видел уже вокруг себя милых и близких людей, видел их в кротком взгляде сестры, слышал их голоса в ее, только ему одному понятных словах...
— Скоро... скоро... домой!..— повторял он за ней. — Домой... хорошо дома!..
И, казалось, бескровные уста еще продолжали говорить это, когда она, опустив его веки на уже неподвижные глаза, перекрестила умершего.
«Все бросили, все ушли, — ты одна со мною!..» — припомнились ей слова Степанова, которые ей так часто случалось слышать от раненых и больных.
Неужели же она теперь бросит их и уйдет?.. Неужели же то горячее солнце, то синее небо, те счастливые люди заставят ее забыть этот мир скорби и мук, где она была ангелом-хранителем, где одно ее появление заставляло утихать злые страдания и замирать болезненные стоны?..
Неужели под говор волн теплого и ласкового моря она не услышит больше этих дорогих слов: «сестрица, голубушка, родимая...» Как, зная о здешних страданиях, она будет дышать благоуханием южных садов, воздухом утонувших в голубом свете гор?.. И она могла думать, мечтать об этом?.. Нет, здесь ее место, здесь, пока еще сердце бьется в груди, пока глаза видят и уши слышат!..
— Нет, я не брошу вас... не уйду... Я останусь с вами! — вся в слезах, умиленная, повторяла она.
И она не ушла, отказавшись от всего... Она не ушла к голубому морю, к дорогим людям, к любви, так жгуче звавшей ее за тридевять земель... Но не ушла она также и от смерти, уже сторожившей мученицу.
V
Обледенелые скаты... Жадное воронье тучами слетается. С вершин, где чернеют редуты[2], с утра до ночи гремят стальные пасти орудий, злобная и беспощадная трескотня залпов глушит все звуки... По всем дорогам и тропинкам в снегах несут убитых. Часто на пути носильщики ложатся рядом с убитыми, — в свою очередь, умирая от измора, устали, холода или случайно нагнавшей их пули... Раненых и умирающих отправляют в землянки.
В одной из землянок, на голых досках лежит только что скончавшаяся сестра милосердия... Широко открыты ее еще недавно кроткие и ласковые очи, неподвижны чистые уста, и навеки замер в груди тихий голос, казавшийся голосом ангела страдальцам и мученикам боевых полей.
Она до конца делилась с «братьями» всем, что у нее было, и, наконец, отдала за них и самую жизнь свою...
Она не ушла от них, не бросила.
Она осталась с ними, умерла так же, как они, в такой же нужде и лишениях.
_______________________________
[1] barcajuolo — лодочник
[2]Редут — укрепление.
.jpg)
06.03.2022 09:55
Сергей Оленев08-03-2022 11:34:01
Потрясающая статья о душевности и благой сущности русской женщины, которая жертвенно помогала воинам в тяжелое время войны! Богатая аристократка служит медсестрой и не бросает раненных в трудную минуту перед смертью. Это просто подвиг самопожертвования ради блага нуждающихся. Она своим присутствием просто уводила сознание умирающих в Девачан! Это просто ангел во плоти. Ради таких женщин русские воины побеждали всегда! Как вовремя она вышла, поскольку подобные статьи окажут положительное влияние на тяжелые происходящие события, когда Россия вынужденно была втянута в конфликт с братской страной захваченной русофобскими лукавыми силами.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".