Русичи. Валентина Горак
С радостью представляем посетителям нашего сайта поэму Валентины Горак, о давней, дивной, прекрасной Руси нашей. Такой слог стиха, полный любви, может рождаться только в беззаветно преданном своей Родине сердце. А что может быть прекраснее, чем любовь к своей стране, ее прошлому - сбережению и улучшению её настоящего, и высокой мечты о её будущем! Особенно важно это сейчас, в наше непростое время, когда на Россию со всех сторон нападают полчища злобной западной англосакской тьмы, а также поднимает голову, стараясь подгрызать ее основы изнутри – тьма внутренняя. Только любовь, преданность и поддержка пламенных сердец могут помочь России окончательно подняться с колен и выстоять в этой битве с внешним и внутренним врагом.
От всего сердца поздравляем автора с изданием одноименной книги!
Редакция портала.
Тени забытых предков. Борис Ольшанский
ЗАПЕВ
О Днепр, ты помнишь Русь святую
В ту, сказкой ставшею, пору?
Такую дивно молодую,
Прекрасно гордую страну!
С её волхвами и князьями
И мёдом пенистым в ковшах.
С её извечными врагами
На Дона тихих берегах?
Но тех врагов ты усмиряла.
И твёрдой, властною рукой
Их покоряться заставляла.
О Русь, ведь ты была такой!
Ещё татарин нечестивый
Нескоро в плен тебя возьмёт.
И дикой, неразумной силой
Тебя, о Русь моя, согнёт.
Но не сломает! И воспрянешь
Россией из-под ига ты.
И вновь счастливою ты станешь
На берегах Москвы-реки.
Ещё от вече над тобою
Трезвон серебряный плывёт.
И не спеша, гордясь собою,
На площадь сходится народ.
Ещё отвагой и примером
Князья дружины движут в бой,
В порыве яростном и смелом
«Красиво жертвуя собой!»
О мир прекрасных, добрых правил…
Ты был? Иль выдуман теперь?
Вот пир горой, сам князь им правит.
Но распахнулась настежь дверь –
И… на пороге, так румяна,
Свежа, юна, смотреть не в мочь,
К гостям, потупив очи, плавно,
Ступает княжеская дочь!
И кубок каждому подносит
С поклоном. Выпив до конца,
Гость, взгляд на деву тайный бросив,
Целует в сладкие уста!
А та… ресниц поднять не смеет:
Алеют маки на щеках.
И сердце радостно немеет,
И солнце плещется в глазах!
Но вот ресницами взмахнула…
И – взгляд! Как две стрелы, насквозь!
И солнцем на сердце плеснула,
И сердце бедное зашлось!
Уж нет с ним сладу никакого,
Хоть без конца ему тверди,
Что дорога тебе свобода,
Но ждут оковы впереди!
О витязь! Вольным и бездумным
На пир ты ехал светлым днём.
Отважен ты, но девой юной
Без боя взят в полон на нём!
И дума уж мрачит чело.
И уж веселие остыло.
О Днепр, ты помнишь? Это было!
Скажи, куда же всё прошло?
БАЯН
Далёкой древности пиит,
Старик слепой, но звонкогласый,
На возвышении сидит,
Высоколобый, седовласый.
Он струны трогает слегка,
Из гуслей сказку извлекая.
Вокруг него толпа немая,
Баяном кличут старика.
Певец бессмертный, легендарный,
Он чрез века ведёт для нас
Про Русь святую, Киев славный,
Про князя доблестного сказ!
ВЛАДИМИР
Пирует Владимир за длинным столом,
И яства, и вина горою на нём.
Вокруг седоусого князя друзья,
Его воеводы, соседи, князья.
А дальше заморские гости сидят,
Наливки медовые пьют и едят.
Купцы, что в далёких краях побывали,
Вкуснее, щедрее нигде не едали.
Дружинников верных затем длинный ряд –
Приказа не надо, один только взгляд.
Довольно Владимиру бровь приподнять –
Готовы за князя они постоять!
Не раз доказали уж верность свою
В сраженьях, походах, в кровавом бою!
Немало достойных сидеть за столом,
Но больше того суетится кругом:
Вот служка поднос золочёный несёт,
На нём аппетитных гусей хоровод.
А вот виночерпий с огромным ковшом,
Наполнит он кубки искристым вином.
Настал уж черёд скоморохам вбежать,
Застолью честному и спеть, и сплясать.
Веселье пошло тут, и шутки, и смех!
Владимир… задумчив один среди всех.
– Мне грустно, о други, и грустью я пьян.
Но где же, скажите мне, старец Баян,
Тот самый, что славой меня превзошёл?
Хочу я, чтоб старец на пир мой пришёл.
Развеял тоску б мою песней пиит –
Гусляр уж пред князем спокойно стоит.
– Приветствую, старец достойный, тебя,
Поведай скорее, в чём слава твоя? –
Владимир спросил. – И ответствовал он:
– Я немощен, стар, но мой голос силён!
Потомки услышат его чрез века,
Его не затопит забвенья река.
Им славу Руси вознесу к небесам,
Ни злобе, ни кривде её не отдам!
Вот слушай, Владимир, поймёшь же потом –
Запел наш гусляр – и затихло кругом.
И дивная сказка на свет родилась.
Украдкой слезинку смахнул даже князь.
Его не смущала и песня клинка,
Но тронул за сердце рассказ старика:
ПЕСНЬ БАЯНА
Рассказ был про то, как уж давней порой
Влюбился в царевну прекрасный герой.
И, бросив свои все иные дела,
Собрался в поход. Византийкой была
Царевна прекрасная, светоч очей.
Но подлый стервятник был сторож при ней!
Надменный властитель великой страны.
Хоть витязь молил, без суда, без вины
Любовь без раздумий его растерзал!
В неё он железные когти вонзал,
Крылами он бил, чтоб её ослепить,
Вздымал и бросал, чтоб о землю разбить!
И, хитрых уловок великий мастак,
Всё ж витязю деву не отдал никак.
И злобно вещал со своей высоты:
– Ты, витязь, не стоишь такой красоты!
Царевну не отдал я трём королям.
Неужто тебе я, презренный, отдам?
И нагло проклятый смеялся опять!
Да, знать, не хотела любовь умирать:
Слезами и кровью она истекала,
Но сердце оставить никак не желала:
Отвагу и верность на помощь звала,
И злоба наказана вскоре была!
Наш витязь во вражьи пределы проник.
Стервятника подлого там он настиг.
Мечи богатырские часто звенели,
От ворога чёрные перья летели!
Несладко и витязю в тяжком бою,
В любви лишь он черпает силу свою.
Она его яростью грозной поИт.
Окончена сеча! Повержен лежит
Враг беспощадный – ему поделом –
Растерянно витязь наш смотрит кругом:
Роскошный дворец, и фонтаны, и сад,
Деревья плоды золотые клонят.
И негою сладостной дышит сезам,
От сказочной роскоши больно глазам!
«Любимая в кущах ли райских жила?»
Впервые тут мысль бедняка обожгла.
И разум смутился, и витязь поник.
Но дверь распахнулась, и в этот же миг
Прекрасная дева вступила в чертог!
Наш витязь глядел – наглядеться не мог:
Такой красоты и не видывал он!
И сердце забилось, и страстно влюблён,
Воскликнул: – О дева, пойдёшь ли со мной?
Хочу тебя видеть законной женой!
И руки к любимой с мольбою простёр.
И этим зажёг в её сердце костёр!
Царевна, земель полунощных звезда,
С любовью промолвила: – Витязь мой – да!!!
.jpg)
И витязь от счастья тогда засиял,
Царевну прекрасную на руки взял,
И с ней воспарил, и унёс за моря!
Поверьте, что всё это было не зря:
Союз их прекрасен, огромен в нём прок.
А юным и пылким здесь добрый урок:
Для девушки – верность, для молодца – меч.
Они лишь сумеют любовь уберечь!
* * *
Закончил Баян свой волшебный рассказ.
Задвигались гости, притихшие враз.
Но что же Владимир, доволен ли он?
Владимир… смущённый сидит за столом.
Во взгляде туманном вопрос без прикрас:
Ведь то, что певец всем поведал сейчас,
Пускай аллегорией щедро снабдив,
Но, в сути, и точен, и очень правдив
Рассказ про него, про Владимира был:
Он в давние годы за море ходил,
С дружиною верной жар-птицу ловить,
Да ворога злого за дерзость учить!
Чтоб русскую силу враг наглый постиг!
«Так что же, я цели с лихвою достиг?
Жар-птица с тех пор и поныне со мной,
Княгиней зовётся и верной женой.
А этот мой давний и славный поход
Доныне лелеет в сказаньях народ.
Он в памяти русской легендою стал!» –
Так князь, позабыв обо всём, размышлял.
И странно казалось и верно всё это,
Теперь-то он понял, в чём слава поэта.
Но лишни слова, и Владимир молчал.
И старец ненужных чурался похвал.
Он просто по струнам ударил опять,
Чтоб песней весёлой народ потешать!
Отзывчиво сердце на радость утех,
Уж вскоре смеяться заставил он всех.
От сказки печальной осадок пропал,
Пир снова весёлым и радостным стал!
МУРОМЕЦ
Но, чу, не для всех. Посмотрите кругом:
Вот витязь прекрасный сидит за столом –
И светел лицом он, и строен-высок,
Но грустный туман его взор заволок.
Он знатен немало, видать по всему,
Хоть молод годами – лет двадцать ему.
Мстислав удалой это, муромский князь.
Геройская слава о князе неслась
По русской земле. Был на княжеский трон
Безвременной смертью отца возведён,
В пятнадцать неполных. Он выдержал бой,
Безусый юнец с беспощадной судьбой!
– Ребёнок на троне! – предатель кричал.
Народ взволновался, и трон затрещал.
– Ребёнок на троне! – летело кругом.
И дикие орды пошли напролом!
Да, знать, у ребёнка отцова рука.
Уж властно коню он сжимает бока.
Предатель наказан, враг дерзкий бежит.
О князе геройская слава летит!
О подвигах славных, победах его.
Мстиславу в то время семнадцать всего!
Мужает и крепнет герой молодой.
Не раз он с врагами на яростный бой
Дружину из витязей верных водил.
Владимир наслышан о муромце был.
Порой и гонцов он к нему засылал,
К единству на случай войны призывал.
Гонцы и из Мурома в Киев скакали.
В глаза же друг друга князья не видали.
Но вот повстречались и рядом сидят.
Тогда отчего же так грустно глядят
Молодца очи? Что ж пасмурен он?
Настанет черёд, мы расскажем о том.
Пока же пир дале и дале катится,
Почтенный народ от души веселится.
Хоть нам не пристало веселью мешать,
Есть вести – с пирами пора поспешать:
Уж несколько лет, как над Русью стал мир.
Мирза, хан хазарский, умерил свой пыл –
Знать, старость пристигла. Видать по всему,
Старуха та спуску не даст никому.
Будь воин-герой ты, будь князь или хан,
Но время придёт – и накинет аркан.
И взяв покороче незримую нить,
Заставит любого по струнке ходить.
Вернее, на лаврах себе почивать
Да в неге восточной деньки коротать.
Но слухи тревожные ветер несёт,
В орлином гнезде, мол, орлёнок растёт.
Хоть крылья свои не расправил пока,
Но статью орлиной он весь в старика!
Хоть власти отцовской ещё не познал,
Уж злобно и часто соседей клевал.
И, мелкой добычей достаточно сыт,
Всё чаще и чаще на север глядит.
Он чёрною тенью над Русью встаёт,
Он русичам грозен уж тем, что растёт!
Не дать превратиться орлёнку в орла,
Глядишь, и минует лихая беда.
Да, знать, и Владимир не молод уж стал,
Коль вместо похода на пир созывал.
Коль, вместо того чтоб мечами звенеть,
Дружину созвал за столами сидеть.
ДВА ВИТЯЗЯ
Три дня веселился почтенный народ,
Как будто не стало на свете забот.
Настойки и вина рекою лились,
В четвёртый день, правда, к делам подались.
С утра-то, конечно, ещё все явились.
К обеду уж многие чинно простились.
Под вечер двор княжий совсем опустел.
Лишь в горнице малой Владимир сидел
С десятком, не более, ближних друзей,
Да с дюжиной самых любезных гостей.
Беседа спокойно и ровно текла:
Про битвы былые, иные дела.
Ковши круговые Владимир полнил.
Улыбчив и весел сегодня он был.
Со всеми радушен, со всеми ровён.
Мстислава из всех, правда, выделил он:
По правую руку его усадил,
Особо приветливо с ним говорил,
За то, что не весел, шутливо серчал.
Ещё был один, кого князь отличал:
Глеб, сын Владислава, приехал на пир.
Черниговский князь молодой это был.
О нём мы расскажем особо, как раз
Глядит он надменно и гордо на нас.
Во взгляде, с прищуром, огонь полыхает.
Внимание всех он к себе привлекает
Какой-то нерусскою, злой красотой!
Мстислав мог красавца затмить бы собой,
Будь сходства меж ними хоть малая тень.
Но нет его вовсе! Как ночь и как день
Разнятся повадкой и внешностью оба.
Но, право, один всё же стоит другого:
Весёлая удаль в глазах голубых.
Тревожная, чёрная тайна в других…
Грустинка случайно проникла в одни,
Другие жестокостью скрытой полны.
Опасностью скорой и верной грозят,
Как будто бы в сердце стрелою разят!
Ну что же, Глеб – истинный сын Владислава,
Недобрая шла о покойнике слава:
Надменным, коварным, воинственным слыл,
Всю жизнь непокорен Владимиру был.
Союз, даже воинский, с ним отвергал,
Хоть сам постоянно с Мирзой воевал.
Бывал им и бит, бил и сам зачастую,
Но истину так и не понял простую:
Что, если враг общий, союз – не помеха,
В единстве и сила, и корень успеха!
С полгода уже как почил князь-отец,
Оставив для сына и трон, и венец.
Но тот, лишь желанную власть получил,
Немедленно волю свою объявил:
Что дружбы желает с Владимиром он.
А вскоре на пир был к нему приглашён.
Черниговцу кстати пришлось приглашенье:
Конечно же, ехать – созрело решенье!
Отец был горяч, ну а сын – горячей:
Не тратя на сборы ни слов, ни речей,
Со свитою отбыл он в Киев во град.
Уж кто, а Владимир был этому рад,
Хоть тайные мысли и ведал точь-в-точь:
Влекла к себе Глеба Владимира дочь!
«Ну что же, беды в этом нет никакой,
Коль зятем придётся мне витязь лихой.
Мстислав будет предан и так мне без слов.
К рукам приберу сразу двух молодцов!»
Хоть дело ещё не совсем и решилось,
На славу застолье опять получилось.
Коль весел хозяин, и гость не сердит.
Черниговский Глеб изподлобья глядит:
Лишь князю с почтением он отвечает,
Других за столом словно не замечает.
Надменно и гордо себя он ведёт.
Мстислав всё грустит. Грусть ему не идет:
Он больше привык за оружье хвататься,
Коль надо в причинах тоски разобраться!
Верхом на коня, да и в чистое поле,
Коль сердце сжимает предчувствие злое.
О чём же Мстислава кручина берёт?
Рассказ старика из ума не идёт.
Тот самый, что в первый день пира рассказан…
С тех пор молодцу путь к веселью заказан.
А в сердце огонь полыхает-горит,
И сердце в огне этом сладко болит:
«Ах, если бы мне повстречать на пути
Такую любовь, чтоб за нею пойти!
Чтоб жизнь за неё! Все земные дела!
Чтоб гордою птахою билась-жила
В отчаянном сердце его молодом!
Да можно ли мыслить о счастье таком?»
И витязь рукой безнадёжно махнул.
Слуга потаённую дверь распахнул.
И плавно ступая, почти не дыша,
Любовь не спросилась и... в сердце – вошла!
Была она в розах на нежных щеках,
Рубины краснели на сочных губах.
И небо разлито в очах голубых –
Бездонных! Смущённых! Весёлых! Живых!
Князь дочь показать пред гостями велел.
Таков уж у девушки юной удел.
С утра снаряжали в девичьей красу:
Жемчужные нити вплетали в косу.
В парчовое платье княжну облекли,
Под белые ручки к гостям повлекли!
Её провожала красивая мать,
Сама молодая: что очи, что стать.
Дочь с матерью схожи – две капли воды.
Ну, Ладушка, доченька… с богом, иди!
И смотрит вослед – и ресницы росой.
Хоть дочкиной втайне гордится красой,
Но грусть материнскую трудно избыть:
Недолго любимице с матерью быть!
Пора уже птахе из гнёздышка прочь,
Четырнадцать полных – на выданье дочь!
Мать дочку обратно с волнением ждёт,
Авось не сегодня, авось пронесёт.
Назад бы уже возвращалась скорей…
А дочь – не спешит. Не до матери ей!
СМОТРИНЫ
Княжна… под собою не чуяла ног,
Вот дверь, а за нею высокий порог.
А дальше зал светлый, просторный, а в нём
Почетные гости сидят за столом.
Княжна только бровью на них повела.
И вдруг – задрожала, и вдруг – обмерла!
За сердце схватилась, глаза распахнула:
– Так вот ты какой! – едва слышно вздохнула.
И в синей глуби его глаз утопая,
В ответ услыхала: – Так вот ты какая!
Два взгляда слились, словно небо и море.
Что прочил союз этот – счастье иль горе?
Кто может об этом сказать наперёд?
Княжна пред гостями, не видя, идёт.
И каждому кубок гранёный подносит.
Гость взгляд восхищённый на девушку бросит
И выпьет до дна! Улыбнётся глазами,
И к юным устам прикоснётся устами.
И долго потом ещё сердце немеет,
И память лобзанье святое лелеет.
В походах иль в битвах, от ран ли стеная,
Грустит молодец, поцелуй вспоминая.
И сердце подбитою птицею бьётся,
Лишь память губами той розы коснётся.
Но полно, всё ближе к Мстиславу княжна…
Ему, наконец, преподносит она
Вино золотое, огнём воспылав.
До дна выпивает свой кубок Мстислав!
И словно во сне или в зыбком тумане
Касается губ её тёплых губами…
Любовь! Ты слепа, как во все времена:
Не видят за счастьем ни он, ни она,
Как чёрная туча нависла над ними,
Им путь застилая крылами своими.
Любовь лишь возникла, а ей уж конец:
Неласково смотрит на дочку отец.
Глеб злобные взгляды в Мстислава бросает
И с бешеной страстью на деву взирает!
Но вот уж княжна и к нему подошла.
С поклоном вино, как и всем, поднесла.
Его поцелуй приняла равнодушно,
На взгляд его взглядом ответила скушно.
И – дальше пошла. Но потом оглянулась
И нежно… Мстиславу, увы, улыбнулась!
СВИДАНИЕ
Двор княжий давно опустел от гостей.
Уж ангелы звёздами ткут небосвод.
И сад вкруг дворца, великан-чародей,
В чертоги свои посвящённых зовёт.
Кто зов тот услышит, тому не до сна:
Он в сад, позабыв обо всём, поспешит.
В светёлке своей молодая княжна
Пред узким оконцем, мечтая, стоит.
Давно уложили её почивать,
Задули все свечи – спи, ангел земной.
Но девушке юной не хочется спать,
Не в силах она боле спорить с собой!
Встаёт, одеяло лебяжее прочь.
К окну подбегает и – настежь оно.
А там… словно сказка! Волшебная ночь!
И сад-чародей тянет ветви в окно.
Он манит к себе, он в объятья зовёт:
Сейчас вот подхватит в порыве лихом
И ввысь, как пушинку, её унесёт
И там растворит в мирозданье немом!
И станет она, чем извечно была:
Быть может, вот этой далёкой звездой.
Быть может, по небу неспешно плыла
Луна золотая – толстухой луной!
Веснушкой на лике простецком её,
Иль пылью небесной в таинственной мгле.
А он, мой избранник? Вот так, без неё?
Останется здесь, на печальной земле?
Нет, нет! И на землю спустилась сама,
Оставив планеты и звёзды, что в них?
И вот уж по саду гуляет она
В девических лёгких мечтаньях своих:
Ей витязь прекрасный навстречу идёт.
Ах, светлые кудри, ах, взгляд голубой!
Ему она руки свои подаёт:
«Навеки твоя я! Навеки ты мой!
О чём я? Сошла я, пожалуй, с ума!
Взлетела на этот раз выше планет
На крыльях мечты. Я не с ним! Я – одна!
Со мною любовь, да любимого нет.
И где он? Я грежу наивно о нём.
Его я зову наяву и во сне.
А он почивает, не зная о том,
Спокойно в глубокой ночной тишине…
Ах, нет, я не верю, солгать он не мог.
Он так посмотрел, и огня горячей
Его поцелуй! Он мне сердце зажёг!
Сказал он мне больше пространных речей!
Не верю! Не верю!» – И ей не до сна.
И хочется плакать, и хочется петь!
Хоть заперта, юной душою вольна –
Душе не прикажешь, куда полететь.
Но что это? Явью становится сон?
Вон там, за деревьями – это же он!
Мелькнул… и ещё раз родной силуэт.
А если ошибка? Не может быть, нет!
Все ближе… да вот, под луной золотой,
Знакомая стать! Белокурой волной
Нахлынули кудри на сердце её!
«Откуда он знает оконце моё?»
Сюда неслучайно пришёл он сейчас!
Вот поднял глаза. Вот в глаза ей как раз
Он смотрит! Ах, створку захлопнуть скорей.
Рука замерла, неподвластная ей.
Хотела отпрянуть, хотела бежать,
Уж вся напряглась и – осталась стоять!
Вдруг стало спокойно. Вдруг стало легко.
Пусть руки, пусть губы их так далеко,
Да рядом сердца их, стучащие в лад!
И взгляды сквозь тьму, словно стрелы, летят.
Они, как слова, что не сказаны вслух,
Но как же ласкают и сердце, и слух.
Смысл слов тех понятен влюблённым всегда:
– Ты любишь? – Люблю! – Ты согласна! – О, да!!!
Как прост и бесхитростен этот напев.
Вселенная слушает их, замерев!
И время затихло. Чтоб им не мешать,
Мгновенья века перестали считать!
Смотри, мирозданье, любуйся! То вновь
Над миром седым торжествует – Любовь!
СВАТОВСТВО
Известно всем: добро шагало
Всегда дорогами прямыми.
Да, не секрет, что поспевало –
Как, впрочем, поспевает ныне –
Быстрее зло к заветной цели.
Досадно это, в самом деле:
Дорога зла крива, длинна,
Так отчего ж скорей она?
Судите сами наконец:
Пока влюблённый молодец
Перед окном любимой тает,
Соперник время не теряет.
Он пред отцом княжны даёт
В любовных помыслах отчёт.
А заодно во всех других,
Спокойно излагает их.
Хитрец, ведёт он к одному:
Как будет предан он ему,
Ему, Владимиру, конечно.
Как воевать они успешно
Отныне будут. Их союз
Пойдёт от прочных брачных уз!
Княгиня тут же им внимает.
Досадно ей на сердце. Знает,
Что княжий брак – всегда расчёт.
Но этот Глеб, его отчёт
Ей сердце матери смутил:
Где страсть, любовь, где юный пыл?
Да сватовство здесь или нет?
Скорее воинский совет!
Жених, а холоден, спокоен.
Нет, нет, он дочки недостоин!
Княгине Анне это ясно.
Но и другое ей прекрасно
Увы, понятно, что княжна
На этот брак обречена!
И то не плохо, что бедняжка
Не любит: вот бы было тяжко,
Коли в другого влюблена.
А так – не первая она!
Подобный брак, увы, не новь.
Терпенье – женская любовь!
Княгиня горестно вздыхает,
Да тихо мужа наблюдает:
Тому же нравится юнец.
Им государь, а не отец
Сейчас всецело завладел,
Да и на свадьбу князь глядел
Примерно так же, как жених:
Три дня на сборы, дале их
Обрядом свадебным венчать,
Потом обильный пир задать.
А там неделю на похмелье,
Вино рекою, а веселье
Чтоб морем всюду разлилось!
Чтобы на всю святую Рось
Той свадьбы эхо прогремело!
Ну а теперь пора за дело.
И закружилось, понеслось:
Всем дело сразу же нашлось.
Весь княжий двор засуетился,
С покоем каждый распростился!
СОН
Спокойна Лада лишь одна.
Пока не ведает она
Своей судьбы, пока ей спится
В светёлке тихой. Деве снится
Какой-то странный, страшный сон:
Как будто бы она и он
Так близко и летят куда-то?
Все ярко, радостно и свято!
Вдруг – туча или злая птица?
Так, словно чёрная зарница,
В глаза огнём им полыхнула
И больно душу опахнула!
И друг от друга отнесла
И в бездну, в пропасть понесла,
Чтоб там их сжечь! Испепелить!
Но выход есть – глаза открыть!
Ах… рано, что-то дальше было?
В светёлку мамушка входила.
– Скорее, Рута, что за сон?
Послушай только! – В руку он!
Каков бы ни был – поднимайся,
Да к жизни новой снаряжайся! –
Ей странно мамка отвечала.
Княжна смятенно замолчала.
Вдруг сердце сжалось так, хоть плачь!
– О чём ты, Рута? Нет, палач
Так долго пытки бы не длил,
Быстрей бы, верно, говорил!
Ну, что молчишь? Не мучь меня!
– Княгиней быть тебе в три дня!
– Княгиней? Боже мой! Какой?!
– Черниговской. Да что с тобой?
Ты побледнела? Что за вид?
Княжна… без памяти лежит!
АННА
– Кто б мог подумать, что княжна
В другого будет влюблена?
Да не на шутку, а всерьёз.
Ведь столько выплакала слёз!
Теперь сидит, как изваянье.
Наутро предстоит венчанье,
Она же – краше в гроб кладут.
На казнь с таким лицом идут!
Так князь Владимир говорил
Жене. А сам, сердясь, ходил
В покоях княжеских своих.
Но голос Анны твёрд, хоть тих.
Она лишь горестно вздыхала.
Своё уж мнение сказала,
Оно-то и сейчас при ней:
Расстроить свадьбу! И – скорей!
Война? Пускай война, так что же?
Ей счастье дочери дороже!
– Дороже? Что ж, легко сказать!
Но как же ты могла не знать,
Что в сердце дочери твоей?
Теперь, выходит, я – злодей?!
Но я клянусь, что и не стал
Стоять на свадьбе, если б знал,
Что дочка выбрала другого.
Ну что, услышу ль я хоть слово?
На то княгиня отвечала:
– Коль сердце и само не знало,
Кому любовь свою отдаст
Ещё до этого за час,
Могла ли я об этом знать?
О князь, позволь назад отдать
Упрёк обидный, горький твой.
– Ах Анна, Анна, ангел мой,
Прости, я, знать, погорячился.
Совсем уж, видно, разучился
С женой любимой говорить.
Но что нам делать? Как тут быть?
Мне, знаешь, кажется порою,
Я от тебя того не скрою,
Что чувства дочки – увлеченье
Всего лишь навсего. Значенья,
Что мы им второпях придали,
Они не стоят! Ну видали
Юнцы мельком друг друга раз…
И вот уж им любовь сейчас?
И ничего не надо боле?
Отец и впрямь, хоть в чисто поле,
Да и с дружиною – сражаться!
Князь снова начал раздражаться.
– Владимир, помнишь ли себя?
И как тебе досталась я?
– Ну, мы с тобой другое дело…
– Уверен ты? Как судишь смело
Ты, князь, о чувствах молодых!
А вдруг мы тем погубим их?
Такое может быть вполне!
– Но что прикажешь делать мне?
От слова княжеского вспять?!
Княгиня, если можешь дать
Ты дельный мне сейчас совет,
Так дай его! А если нет,
Так нет суда – и кончим спор.
И бесполезный разговор
Не будем далее вести.
Так можно все на «нет» свести!
Чернигов дался трудно мне,
И дорожу я им вполне,
Чтоб опрометчиво решенья
Свои менять. И – полно, мненье
Своё теперь не изменю.
Тебя ни в чём я не виню.
Не буду и себя винить,
Хоть свадьбе этой всё же быть!
ОБИДА
Едва невесту обвенчали,
Венцом, как цепью, оковав.
Копыта дробно застучали,
То со двора съезжал Мстислав!
С княгиней, с князем не простившись,
Не потому, что зло держал,
Он просто от тоски бежал,
С злодейкой подлой не смирившись.
Но та смеялась: – Погоди,
Бежать тоски-кручины сложно.
Я – в сердце! Только с ним возможно
Меня исторгнуть из груди!
Шептала, злобой заходясь:
– Вернись назад, будь безрассуден,
Обижен ты? Знать, не подсуден.
Суди же сам, о храбрый князь!
Твою невесту обвенчали
Увы, не с ворогом твоим.
И всё же было б славно с ним
Скрестить мечи из крепкой стали!
И грудь счастливую пронзить,
И, от злорадства сатанея,
Мать-землю кровью напоить!
И самому упиться ею!
Тогда б покинула тебя.
Ты жил бы с сердцем отомщённым.
Неправой местью развращённым,
Но – без меня! Но – без меня…
И даже, если б не отдали
Тебе любимую твою,
Тоски бы не было печали,
Я в сердце злобном не живу!
– А коль черниговец сильнее?
И грудь твою пронзит насквозь?
– Ну что с того, скажу тебе я –
И в этом случае мы врозь:
Тебе – холодная могила!
Другие приютят меня.
Ну что, тебя уговорила?
Так поворачивай коня!
Послушай, князь, моё ты слово,
Иль от меня застится свет!
Глупец! Ведь риска никакого,
Семь бед, да лишь один ответ!
И князь за повод потянул…
И к свите вдруг оборотился.
Коня уж было повернул,
Как будто вот оно, решился!
Но размахнулся, не ударив,
А только плечи опустил.
Ещё сильнее загрустил,
Мысль о возмездии оставив.
– Да и умно ли горячиться?
Убить черниговца? Что ж, ладно.
Но станет ли моею Лада?
Отец бесчинством оскорбится.
Владимир волен был решать,
Кому дитя своё отдать.
Здесь путь иной, как видно, нужен.
Но, может быть, жену у мужа
Отнять? В Чернигов собираться
И там с счастливчиком сквитаться?
Чернигов… предположим, пусть.
Коль на роду такая доля:
Своей рукой, своею волей
Поднять мне русского на Русь!
Презреть наказ отца посмертный –
Всемерно Русь объединять.
И волком злобным, переметным
Бессовестно на части рвать
Родную землю! Её нивы
Сыновней кровью обагрить.
И чашу горькую испить
Изгоя, проклятого миром!
Немало на Руси таких,
Которым ничего не свято:
Пойти способны брат на брата.
В междоусобицах лихих
Ненужной смертью погибают
Сыны отважные земли.
Того не ведают, не знают,
Как славно пасть они могли,
Коли за Русь! Единым духом!
Со степью, в смертный бой, тогда
Земля была б героям пухом,
И память – вечною была!
Нет! С них пример не должен браться.
Не уподоблюсь им я сам.
Уж, коли надобно сражаться,
Тогда – на степь! И только там
Искать иль славу, иль конец!
Что ж, выход найден наконец.
Но – славный для земли родной:
Степь – разочтёт меня с тоской!
Души, что больше не живёт,
Тоска не мучает, не жжёт.
Ну как, тебя я обхитрил? –
В улыбке губы князь скривил.
И низко голову повесил.
Молчал дорогу всю, вздыхал,
О чём-то думал. Так, не весел,
В родимый Муром прискакал.
ДРУЖИНА
Три дня метался и стенал
В просторных княжеских палатах
Герой печальный. Но настал
Четвёртый день. И вот он в латах,
В роскошном шлеме, на коне,
На тонконогом серебристом.
В плаще пурпурном, как в огне,
С челом задумчивым и чистым.
За ним дружинники, бойцы,
Где каждый князю был за брата.
Как на подбор все молодцы.
Средь них заметней всех – Вышата:
Седой, внушительный, соратник
Ещё Мстиславова отца.
Он понимал всё до конца,
Боями выкованный ратник.
Был мудр отеческим умом.
Он с князем с самого начала.
Ещё с тех пор, когда кричала
Измена в Муроме самом,
Он для юнца стеною был.
Потом, когда тот оперился,
И на своих крылах парил,
Старик, как сыном, им гордился!
Старик? Но он ещё в строю!
Нет, рано старости сдаваться.
Покажет силу он свою,
Лишь бы до ворога добраться.
А вот два удальца, два брата,
Два исполина, Кий и Вага.
Для них Мстислава слово свято,
Как было свято для Свияга,
Отца их, слово Святослава.
В сынах отцово сердце билось.
И в них изменчивая слава,
Как дева юная влюбилась.
И братья отвечают ей.
И для неё, для славы ради,
Они терпеть вовеки рады
Родню возлюбленной своей:
Седло и дальнюю дорогу.
И острый меч, что им как друг.
И стрелы быстрые, и лук.
И ту тягучую тревогу,
Что перед боем сердце лижет
И душу стискивает, жмёт.
И тем сильней, чем к бою ближе!
И ярость, что на бой ведёт
И их со славою венчает!
Пусть дева в Муроме вздыхает
И слёзы горестные льёт.
Знать, не в родной земле цветёт,
Не в Муроме тот дивный цвет,
Что застит братьям белый свет.
Пока ж соперница сильнее –
Их сердцу слава всех милее!
Вот Ратомир и Ратобор –
Друзья и ратники лихие.
В глазах веселье и задор,
Борьбы стихия – их стихия!
Для них война – ещё забава.
Юнцы, они не верят смерти.
Гарцуют, подбоченясь браво,
В весёло-грустной круговерти
Людского моря, где рекой,
Блестя железной чешуёй,
Дружина князева течёт
На степь поганую в поход.
Дружину Муром провожает:
Наказы, крики, смех и плач!
Кто ищет взгляд, кто красный плат
Находит и опять теряет.
Кто взглядом тусклую кольчугу
Лелеет: – Боже, сохрани,
От всех смертей оборони
Сыночка, мужа, брата, друга!
Кто, не скрывая сожаленья,
Кокошник девичий найдёт
И долго взгляд не отведёт,
Сомненья полный и смятенья.
Кто уж отстал, устав бороться
С толпою, пылью и с собой.
Уже не плачет, не смеётся,
Но машет, машет вслед рукой.
И только думою стремится
К тому, кто дорог и кто мил.
И кто теперь вот уходил,
Чтоб, может быть, не воротиться…
Что суждено ему на долю?
Убит ли будет, иль богат?
Придёт с победою назад
Или погинет в чистом поле?
Никто не ведает, не знает.
Не потому ль, как тяжкий стон,
Плывёт и за душу цепляет
Далёкий колокольный звон.
Далёкий… Море расплескалось
По стенам зубчатым. Река –
Уж тонкой змейкой – далека.
Вот на листе на сером строчка,
Всё тоньше, тоньше, только точка.
Вот ничего уж не осталось.
И сразу будто облегченье.
Нет, не надолго, на мгновенье.
Уж завтра подойдёт тоска,
Немилосердна, нелегка.
Сейчас – как будто все вздохнули:
Колокола и те уснули.
И тишина осиротело
В выси над городом летела…
СВАДЬБА
Но мы оставили княжну
Перед судьбой совсем одну.
Меж тем судьба её проста:
Женой избранника отца
Должна она отныне быть.
И тем отчизне послужить.
Не диво это, путь княжон
Веками долгими торён.
Как, впрочем, многих дочерей.
Сколь часто, в слепоте своей,
Отцы невольно их губили,
Когда их судьбами платили,
Увы, по собственным счетам.
Но полно, не пристало нам
Их осуждать иль одобрять,
Давайте лучше продолжать.
Теперь, казалось, мы должны
О свадьбе Глеба и княжны
Вам рассказать и дать отчёт:
Как пил, как ел честной народ.
И сколько съедено и пито?
А сколько вылито и бито!
Значенье даже в этом есть:
В народе шум, а свадьбе – честь!
Но, право, о пирах едва ли
Не всё уже до нас сказали.
Да мы и сами-то успели.
А повторяться б не хотели.
Но только вот какое «но»
Всего и было-то одно,
А наводило на сомненья:
Невесты это настроенье.
Такой пустяк! Да и жених
Был как-то всё нетерпелив:
На дверь глядел, оборотясь,
Как будто ждал кого-то. Князь
Казался удовлетворён
На первый взгляд. Но даже он
С трудом лишь взглядывал на дочь.
В себе не в силах превозмочь
Какой-то перед нею стыд.
И сквозь благополучный вид
И запоздало, и несмело,
Но – сожаление глядело.
Да что с него теперь? Хоть ад!
А дело сделано. Назад
Его уже не повернуть.
Своей рукою в долгий путь
Дитя родимое собрать.
От сердца с кровью оторвать!
А вот его и след простыл.
Нет, неспроста отец грустил:
Всё ж трудно дочерей растить.
Ещё труднее их любить…
А что Чернигов? Всем одно
Известно, что туда давно
Уже отосланы гонцы
Из свиты Глеба. Молодцы
Три дня назад как ускакали
С наказом, чтобы там встречали
Весь поезд свадебный. И был
Готов к приезду славный пир,
Не хуже этого! И честь
Была б оказана, как есть,
Едва с княгиней молодой
Князь Глеб воротится домой.
Княгиня… да, теперь княгиня!
Желаешь, нет ли, так отныне
Её все будут величать.
И Лада стала привыкать:
И к жениху, и к положенью,
Отдавши дань слезам, волненью.
Она затихла, примирилась,
А может, просто затаилась,
Терзаясь тайно. Горя мало,
Коль дева под венцом стояла,
Не дева, стало быть, она,
А мужу – верная жена!
И всё забыть пора: страданья,
Чудес наивных ожиданье,
Несбыточный трёхдневный сон
О нём. Что, мол, предстанет он
Пред ней, объятья распахнёт,
Подхватит на руки, и вот
Они уж далеко отсюда!
Но нет, не совершилось чудо.
В какой-то сказке затерялось,
Да там навеки и осталось.
А наяву, как сон кошмарный,
Жених немилый, нежеланный.
Желанный, Ладе рассказали,
Её, лишь только повенчали,
Он свиту скоро снарядил
И прочь из Киева отбыл!
Княжна, как это услыхала,
Лишь головою покачала
Да пригорюнилась сильней.
Впервые так-то жизнь пред ней
Характер тяжкий показала.
А до того легко порхала
Она по жизни. Всё ей было
Легко, доступно, просто, мило.
Она резвилась, наряжалась,
Так вечно будет, ей казалось:
Любимой дочкой у отца,
Потом венец. Из-под венца
Её по жизни поведёт
Лишь тот, кто в сердце ей войдёт!
И Лада думала, гордясь:
Конечно, это принц иль князь.
Он будет стройным, белокурым,
Высоким, сильным, нежным, умным!
Таков Мстислав! Да не таков –
Тот, что в мечтах от всех врагов
Свою любовь мог уберечь,
Коварство с хитростью пресечь,
Отважно с силою сразиться,
Сквозь все преграды к ней пробиться!
А сердце девичье давно
Ему навеки отдано.
Как просто всё в мечтах. А вот
И явь, где всё наоборот:
Желанный сердце ей пленил,
Постылый руку получил.
И нет борьбы, сражений нет.
Всё это только глупый бред,
Девичьи сны. Их вспоминать –
Напрасно сердце надрывать.
Когда удел твой, твоя доля –
Отцова власть, отцова воля!
Что пресекать тут, с кем сразиться?
А не умнее ль – покориться?!
И Лада робко и стыдливо
Глядит на мужа. Торопливо
Отводит взгляд. Лишь только Глеб,
С усмешкой ласковой в ответ
К ней взглядом жгучим обратится.
Бедняжка попросту боится
Его нерусских жадных глаз.
Княжне хоть в обморок сейчас!
И вновь отчаянье в груди
И ужас – вечер впереди!
А там и ночь! И с новой силой,
Как стон, как вопль – покинул милый!
И мысль – отчаянно и больно –
Яд! Вот мой суженый! Довольно:
Терпенье – доля не моя.
Прости, отец, я – дочь твоя!
И ты меня поймёшь: ты знал,
Что не в смиренье воспитал,
Что нежил, холил и берёг
Ты не для рабства свой цветок!
Но я тебя не упрекаю.
Прости меня. А я – прощаю!
Княжна головку подняла,
На всех глазами повела.
И сразу что взялось откуда:
Какое-то явилось чудо –
Так Лада вся преобразилась,
Как солнцем, ясно засветилась:
Сидела прямо, величаво,
И что-то царственное стало
Во взоре, в медленном движенье.
Как будто тайное решенье
Не смерть предписывало вдруг,
А избавление от мук!
Бедняжка даже усмехнулась.
К ней всё застолье обернулось.
Одно мгновение дивилось,
Потом как что с души свалилось:
Заговорило, зашумело,
Как бы до этого не смело.
Вздохнул отец, мать подошла:
– Ну, наконец-то, отошла:
И ожила, и просветлела,
Ведь всё как мертвая сидела.
Пора! Не всё ведь – «ах» да «ох»,
Жених не так уже и плох:
Красив, удал, орлом сидит!
Глеб с обожанием глядит
На Ладу, словно в первый раз
Её увидел он сейчас.
Нет, не княжна, не просто дева,
Пред ним сидела – королева!
Такой её он полюбил
В тот первый день, когда испил
Из кубка терпкого вина,
Что подала ему она.
И с ним холодное лобзанье,
Как королевы подаянье!
Оно-то и свело с ума.
Своею гордостью княжна
В нем страсть, как пламя, разожгла!
Да тем погублена была…
ВЕСТЬ
Вдруг весть, как с неба громом
В погожий день: гонцы! Сюда!
О князь, мы посланы народом.
О князь, в Чернигове беда.
Степь ожила и вновь грозится
И кличет русича на бой:
Мирзе проклятому не спится,
Спешит к Чернигову с ордой!
Пошли догадки, разговоры:
То не Мирза, то, верно, сын.
И – сборы, торопливо сборы.
Глеб собирался не один:
С своей законною женой.
Так муж желает и так будет.
Был с князем уговор такой:
Что, мол, гроза едва минует,
Тогда в Чернигов посылать
Дары, обозы и иное.
Тогда и свадьбу доиграть,
Лишь время минет роковое.
Допрошен важно был гонец:
Где враг и кто о том доносит.
Нужна ли помощь, наконец?
Хоть Глеб о помощи не просит,
Князь всё-таки решает так:
Что дружбы нечего чураться:
Силён ли, слаб ли общий враг,
Отныне вместе им сражаться!
– Пока отряд с тобой пойдёт,
Княгини лично охраненье.
К твоей же свите дополненье,
Коль что в пути произойдёт.
А через день иду за вами.
Теперь прощаемся с тобой, –
Закончил князь. – И, помни, с нами
Союз отныне боевой!
КОЛЬЦО
О доля женская Руси,
От века давнего доныне:
Проси судьбу, не проси,
Тоска на ресницах стынет.
На нежных щеках ни кровинки,
Ладони ознобно приложь.
Согнёшься ль, как в поле травинка,
Подломишься ль и упадёшь.
Что толку в рожденье высоком?
И в том, что любимая дочь?
Увозят насильно далёко –
От милого прошлого прочь!
В груди закипает рыданье.
На пальце, как обруч, кольцо.
И смерть, как из плоти созданье,
Испуганно смотрит в лицо!
Нажать на рубин осторожно…
И вот – ничего уже нет!
Княжна, не спеши. Это можно
Исполнить в последний момент!
– Кто это?! – княжна задрожала,
Вокруг посмотрела себя.
– Ты кто? – едва слышно сказала.
– Я – смерть! Не узнала меня?
Смотри на меня, о безумная.
Ужасны у смерти черты.
Живая, красивая, юная,
Такою же станешь и ты!
Я – смерть! Я коварна, безжалостна,
Ни сердца во мне, ни души.
Желаешь со мной? Что ж, пожалуйста!
А лучше, княжна, – не спеши.
Пойми, всё сгорит и обуглится
Во времени, словно в огне.
И истина – «стерпится-слюбится»
Сослужит, как всем, и тебе.
И даже обломки горелые
Забвенья река унесёт.
И в душу твою опустелую
Спокойствие тихо войдёт.
И сразу нелепой покажется
И эта минута, и яд.
Нелюбое любым окажется,
И раем представится ад!
И станешь, свой век доживая,
Спокойствием счастлива ты.
Не помня, а, значит, не зная
Ни прежней любви, ни мечты!
– Довольно! С тобой не согласна я!
Себя убедить я не дам! –
И Лада колечко ужасное
Всё ближе подносит к губам.
Кровавый глазок нажимает
Дрожащей, неверной рукой…
Смерть снова к княжне подступает:
– Два слова ещё лишь, постой!
Ты с жизнью желаешь проститься?
Не мне осуждать тебя, нет.
Но всё ж перед тем, как решиться,
Позволь дать последний совет:
Не много примеров я знала.
И всё-таки знала я их:
Когда провиденье спасало
От рока безумных таких!
Но помни, оно помогает
Охотно тому лишь из вас,
Чьё сердце сомнений не знает,
В чьём сердце огонь не угас
Великой, возвышенной веры
В победную силу добра!
Но что тебе эти примеры?
– О нет, не спеши… ты – права!
Права ты! Я вижу знаменье,
Что сердце надеждой зажгло!
Неужто ко мне провиденье,
К забытой судьбой, снизошло?
Послушай, ведь ночь роковая
Сегодня должна наступить.
И это, её предваряя,
Я яду хотела испить!
Я поймана в клетку и знала:
Сегодня захлопнется дверь!
Зачем же судьба помешала?
Зачем же потом, не теперь?!
Зачем так нежданно благая
Приходит о ворогах весть,
Последний мой час предваряя?
Не воля ли божия здесь?!
И в чём она, воля господня?
Вопрос разрешу я такой!
Ты, смерть, погоди – не сегодня.
Ты, яд, – остаёшься со мной!
Пусть вера моя – паутинка.
Тебя я успею испить!
Не хочет сломиться былинка,
Не рвётся тончайшая нить.
– Нет, нет, не теперь! – И лелеет
Княжна роковое кольцо.
В нём – яд! И грозит и не смеет.
Нет, нет – не теперь! Пронесло!!!
ОТЪЕЗД
Давно ли застолье шумело,
Плясало, смеялось и пело.
И краски пестрели, и ввысь
Весёлые звуки неслись!
И вот уж тоскливо и долго
По степи пылится дорога,
По сердцу змеёю ползёт.
А рядом, такая родная,
Одна только старая няня –
И тихую песню поёт.
Под песню волна за волною
Виденья прошедшего дня:
Вот Рута к княгине с мольбою:
– С княжною пустите меня!
Ну что ж, что стара, – завздыхала:
– Умру, вот и будет покой.
Её сберегу я! – сказала.
– Ты знаешь, ведь мне не в первой.
В повозку взошла, оглянулась,
Глазами на всё повела.
И в низком поклоне согнулась,
Прощаясь со всем, чем жила.
Вот мама. И нежно и строго
Сквозь слёзы на дочку глядит:
Что ждёт её там, за порогом,
За цокотом долгим копыт?
А рядом, давя и терзая,
То страстно любя, то грозя,
То в жар, а то в холод бросая,
Его неродные глаза!
Прощанье. Не долго, не скоро,
Лишь сердце сильней надорвать:
Отцовское строгое слово,
Да матери рук не разнять.
– Будь счастлива, дочка! – насмешкой
Невольной слова прозвучат.
И как-то уж слишком поспешно
Копыта коней застучат.
Ворота откроются настежь,
Зайдётся от крика народ.
Дорога подхватит, и – тяжесть
На сердце пудово падёт!
РУТА
Дорога степная качает
Повозку на плоской груди.
Тревожно княжна засыпает,
Умаялась, бедная, спи.
Не спит только мамка седая:
То вздох, то качнёт головой.
Про что-то своё вспоминая,
Была и она молодой:
Ей тридцать тогда миновало,
А Анне – пятнадцать годков.
И так же она засыпала
Под стук торопливых подков.
И так же не знала бедняжка,
Что ждёт её там, впереди:
Легко ли ей будет иль тяжко
От этой нежданной любви?
Воителя и сумасброда –
Героя времён тех лихих.
Любимца Руси и народа,
Грешнейшего в сонме святых!
Однако ж различия были:
Ведь Анну в чужбину везли.
А Ладушку, чай, окрутили
С властителем русской земли.
И всем он лебёдушке пара:
И князь, и удал, и красив!
Другая б – за счастье считала,
Не будь так характер спесив.
Но что там за шум, что за крики?
Повозка их встала, стоит.
Старуха в волненье великом
Над юною девой сидит.
Руками её, как крылами
От всех заслонила б она.
Вдруг крики: – Измена! Мы с вами!
И глуше: – Измена, княжна!
Но это же голос Радожи,
Дружинника свиты княжны.
Да что там случилось, о боже,
Безвинных спаси-сохрани!
Вот крики затихли. И стала
Ужасная вдруг тишина.
Княжна ничего не слыхала,
Спала безмятежно она.
Страх Руте одной доставался.
Вот снова, с опасностью слит,
К повозке летел, приближался
Злой россыпью цокот копыт.
Вот – стоп у повозки. Вот спрыгнул,
Идёт торопливо один.
Вот полог парчовый откинул:
– Ну, слава тебе! Господин!
И – вскрикнула, верить не смея,
Руками за щёки схватясь:
В восточном наряде пред нею –
Князь Глеб! Да нет – хан! А не князь!
И словно эмблема востока,
Как будто бы благословлял –
За ханом, в проёме широком,
Торжественно месяц сиял!
ПРОБУЖДЕНИЕ
Заря небес едва коснулась,
Княгиня юная проснулась.
Открыла очи, посмотрела,
Себе поверить не посмела:
Над ней, её оберегая,
Её от света заслоняя,
Шатёр раскинут был парчовый.
По голубому золочёный
Предивный выткан был узор.
Но Лада потрясённый взор
Отводит торопливо долу:
Ковры разбросаны по полу.
Четыре шкуры с головами
На них покоятся-лежат.
И изумрудными глазами
На сказочный ларец глядят.
Ларец тот, знать, царя морского.
И ни одна ещё такого
Княжна, царица ль не видала:
Всё, что бы только пожелала,
О чём подумать лишь могла,
Она в ларце бы том нашла!
И всё блестело и сверкало.
«Уже не в рай ли я попала?» –
Такою первой мысль была.
И Лада встала, подошла
И завороженно глядела,
Забыв про всё. Чуть осмелела,
Рукой к каменьям потянулась.
Сначала робко прикоснулась,
Взяла в ладони горсть камней.
И вот сверкающий ручей
В ларец с ладони прокатился,
И там на искорки разбился.
Потом алмазами играла,
Сквозь пальцы жемчуг проливала.
Теряла камни на ковёр,
Не в силах потрясённый взор
От дивных россыпей отвесть.
Вдруг замерла – «здесь кто-то есть?»
И вздрогнув, быстро оглянулась:
И взглядом – с нянюшкой столкнулась!
– Ах, Рута, как я испугалась,
Тебя! – и громко рассмеялась!
ПЛЕН
Как только княжна всё узнала о том,
Что их захватили обманом в полон.
Что князь – это хан! И не Глеб, а – Гелен.
Что мчатся они на восток, в страшный плен!
Княжна – за колечко схватилась рукой:
Со мной ли ты, смерть? Слава богу, со мной!
Ну, что ж, будь готова, в безжизненной мгле
Меня ожидай. И – приду я к тебе!
Теперь уже точно! Не быть христианке
Ни ханской наложницей, ни полонянкой!
И мир потускнел. И чудесный шатёр
Тюрьмою ей стал! И отчаянный взор
Уже не прельщает камней водопад.
Глаза изумрудные алчно глядят.
И злато, что брошено под ноги ей,
Не радует – давит! Сильней и сильней!
И с уст ее рвётся задушенный крик:
– Зачем же, зачем упустила я миг,
Тот первый, когда поднесла уж бальзам
Я смертный к своим пересохшим губам?
Теперь где взять сил, чтобы всё повторить?
Я миг упустила! Знать, долго мне жить!
Рабыней ли стану я с жалкой судьбой,
Тринадцатой ханской покорной женой?
И, между тринадцатью, всем им под стать,
Славянская дочь, буду ласки я ждать!
Но девам Востока, им будет ль вдомёк,
Какой для меня это трудный урок?
Ах, Рута, ну что ты молчишь, пожалей.
А лучше, родная, не мучь, а убей!
И няне, рыдая, упала на грудь.
А путь, он не короток, длинен был путь.
Повозка, шатёр ли, не всё ли равно.
Колеса скрипят и твердят про одно –
Хоть клеть золотая, известно вперёд:
Не всякая птаха в неволе поёт!
ГЕЛЕН
И тянутся, тянутся долгие дни,
Для Лады слезами и страхом полны.
В шатре предусмотрено было окно:
Днём солнечный свет пропускало оно.
А ночью свет лунный шатёр освещал.
Княжне он прекрасные сны навевал:
Про ласковый взгляд и про кудри до плеч,
Про сильные руки и нежную речь.
«Но он лишь однажды был близ от меня,
Когда поднесла ему в кубке вина,
Он пальцами пальцев коснулся моих.
В светёлке потом целовала я их!
А речи… в саду мы молчали вдвоём.
Но слышу я их! Они в сердце моём!
Его поцелуй – мне его не забыть!
Ах, что же мне делать? Ах, как же мне быть?»
Дорога степная повозку катит.
Предивный шатёр на повозке стоит.
В шатре небольшое окошко, а в нём
Княжна молодая с прекрасным лицом.
В узорном кокошнике, с русой косой.
Но пред тем окошком не князь удалой.
Не тот, что во сне деве снился стократ,
Не тот, что и сам теперь жизни не рад:
В роскошном халате и с саблей кривой,
Пред девой гарцует наездник лихой!
Увы, сын Востока, не русских степей.
Он коршуном вьётся пред жертвой своей!
Он рад должен быть, но тогда отчего
И чем озабочено хана чело?
Ему всё тревожней, чем ближе Восток.
Но что ему может идти поперёк?
Что грозному хану преграды чинит,
Грустить заставляет и больно ранит?
Не девы ль холодный и строгий отказ?
В шатре её хан появился лишь раз.
И – грозный властитель, владыка степей,
Покорным он стал перед жертвой своей!
Но кто же здесь жертва, кто раб, кто в плену?
Влюблённо глядит хан Гелен на княжну!
Как юный нукер пред владыкой стоит,
И сердце мальчишки восторгом горит.
Так сердце Гелена, томясь и любя,
Княжне синеокой вверяло себя!
Но нет, не брала его сердце княжна.
Холодной, как сталь, оставалась она!
Как сталь! Та, что в бедное сердце разит!
И холодом вечным, могильным грозит…
ПРИТЧА
Славянская дева, бела и смела!
Какою же силой ты хана взяла?
Красою ли гордой, что как божий дар?
Надменным ли взглядом, как сабли удар!
От этого ль взгляда Гелен, трепеща,
Что мог и не мог – всё тебе обещал:
Он клялся: – Ты первою будешь ханшой!
Единственной, самой любимой женой!
И всех прежних жён от себя отстраня,
Тебя я любить буду! Только тебя!
Ты быть королевой желаешь? Изволь,
Тогда в королевстве своём я – король!
Богиней? Я – бог! А княгиней, я – князь! –
Но дева его отвергала, смеясь.
Ничто не прельщало её в тех речах:
Ни горы златые, ни клятвы, ни страх.
Но снова к любимой Гелен подступал.
И речи другие, хитрец, начинал:
– Я дикий хазарин, сын вольных степей!
Так вот почему недостоин твоей
Любви я, о дева? Так вот почему
Ты чувству ответ не даёшь моему?
Но притчу послушай, про то ли она,
Как белая лебедь пленила орла.
Что гордо и вольно над степью летал,
Пока про лебёдушку не услыхал!
И тучи орёл тот бесстрашно пронзил,
И долго в выси над землёю парил.
И лебедь увидел он с той высоты,
И сердце зашлось от её красоты!
Он белую лебедь на скалы увлёк.
Гнездо ей там свил и женою нарёк!
И, грозен с другими, её полюбил.
И нежно лаская, ей так говорил:
– Ну, что ж, что орёл я, зато уж никто
Здесь, в скалах глухих, не погубит гнездо,
В котором орлёнок взрастёт наш с тобой.
Спокойно тебе будет, лебедь, со мной.
Со мной, под моим, под орлиным крылом!
Всё так и исполнилось! Скоро потом
Она полюбила ответно орла.
Орлёнка ему через год принесла!
Орлёнок – орёл уж давненько, и вот
Сам белую лебедь на скалы несёт.
Из той же породы и так же бела.
Ну, что, поняла ли меня? – Поняла!
Так вот ты откуда язык наш познал.
Так вот почему не похож на хазар.
Знать, мать твоя русской, бедняжка была.
– И всё ж я – хазарин! Из рода орла!
Отец лишь меня из сынов признавал,
Он царство хазарское мне завещал.
И, словно орлиное в скалах гнездо,
Со мною спокойно и крепко оно!
Я тоже спокоен, я грозен и смел.
И много я жён и наложниц имел
В гареме своём. Я доволен всем был!
Казалось, никто бы меня не смутил
В довольстве моём. Я уж начал скучать…
Купец тут явился и стал развлекать.
И он мне поведал, что киевский князь,
Совсем постарев и от битв схоронясь,
Грозить не желая уже никому,
Садовником стал, мол, в своём терему:
Взрастил и взлелеял прекрасный цветок.
Я в слухи влюбился! Я весь изнемог!
И вскоре, не в силах бесплодно мечтать,
Из русичей свиту я стал собирать.
За свитой поехал мой личный отряд.
Всё тихо и тайно, а вот уж и град.
Поблизости встречен черниговский князь.
Он мною убит! Под него нарядясь,
Узнав, что теперь я на пир «приглашён»,
С почётом, как русич, я в город вошёл!
А дальше ты знаешь, я всё рассказал.
– Ты свиту мою тоже смерти предал?
– Но бились они за княжну за свою,
Как львы, как герои! Все пали в бою!
Не сдался никто в этой битве, поверь.
Так что же, княжна, мне ответишь теперь?
Неужто любовь ты отвергнешь мою?
– Уже говорила, ещё повторю:
Трудно судить, и особенно мне,
Счастлива ль лебедь в орлином гнезде.
Да только не так нам господь завещал:
Но чтобы с лебёдушкой – лебедь летал!
Прости же, о хан, ты ведь волен со мной…
– Не слова, любовь! Ради бога, постой!
Не надо про рабство, не надо про плен.
Смотри, пред тобой на коленях Гелен!
Не ты, я – твой раб! Я у ног твоих ниц.
Пойми, моё чувство не знает границ!
Но, знай же, гордячка, я буду не я,
Коль скоро и ты не полюбишь меня!
Не силой добьюсь я на ласку ответ –
Любовью! Которой не знал белый свет!
Лишь только б тебя от беды уберечь…
Закончил вдруг странно понятную речь.
Затем повернулся: – Свидетель в том – Бог!
Ты слышишь, княжна? – и шагнул за порог.
Быть может, всё так бы и было, как знать?
А впрочем, не стоит вперёд забегать.
ВЕСТНИК
Столица восточного края,
Богатством дивя и сверкая,
Из марева долгих дорог,
Как сказочный вестник встаёт.
Тот вестник в чалме и халате –
Заплата теснится к заплате.
И посох в руке с бубенцом –
Он добр, хотя темён лицом.
Он любит рассказывать сказки.
В тех сказках любовные страсти.
Глаза там красавиц горят,
Огонь в них, коварство и яд!
Любовь злую ревность родит.
А ревность расправой грозит.
Гаремов жестокий закон,
На бале том правит лишь он!
Но есть там отвага и честь.
И подвигу место там есть.
Джигит за любимую в бой
Вступает там с силою злой!
Там прав перед законом бедняк.
Так в сказках, да в жизни не так.
Ему за терпенье и труд
Сокровища в руки плывут.
Всегда там осмеян дурак,
Хоть трижды он будет богат.
Там роза у джинна в плену.
Послушаем только одну:
ГЕРА
О, как был счастлив хан младой
С своею новою женой.
Гречанкой, юной, сладострастной –
Царевной Ольвии прекрасной!
Гелен гречанку обожал,
Всецело ей принадлежал.
Забыв о жёнах, о других,
О красоте немалой их,
Любви лишь с нею предавался.
И, благосклонен к ней одной,
Неутомимо наслаждался
Её лишь дивной красотой!
Одиннадцать несчастных жён
Забыты! И молва о том
В гареме бьётся, как волна.
Но кто соперница? Она –
Дочь горделивая земли,
Где в небесах парят орлы.
Где кручи в небеса стремятся,
Где бездны ада не боятся!
Она – гречанкою была!
И в этом – вся её беда.
* * *
Прекрасной Ольвии сады:
Налиты сладостью плоды.
Цвета насыщены, глубоки,
С гор мчат хрустальные потоки
Стремительных и гордых рек.
Опасен яростный разбег
Упругих сильных вод,
Что льются с гор, но вот:
Пройдя все горные теснины,
Река в тенистые равнины
Нечаянно вбежит.
И в восхищенье замирает,
И умилённо созерцает
Равнины райский вид.
О, где вы, бурные потоки?
И вы, опасные пороги?
Тиха и широка,
Равнину, видно, полюбила,
Коль нрав свирепый укротила
Прекрасная река.
Так и гречанка молодая,
Любви не ведая, не зная,
Была, как тот поток:
И своенравна, и спесива,
Горда и сладостно красива.
Да есть всему свой срок.
* * *
Царевну Герой называли.
Гарем ей виделся едва ли
В девичьих снах. Была она
Ведь христианкой рождена.
Но что же делать, коль порой
Царевны платят за покой
Своих стареющих отцов,
Своих дряхлеющих родов.
Когда ей волю объявили,
То и не рады сразу были:
– В гарем идти навеки? Мне!
Отец, в своём ли ты уме!
Да никогда! Да ни за что!
Потом увидела его.
И вдруг притихла, примирилась…
Вот диво – кажется, влюбилась!
Была как фурия сама –
Горда, отчаянна, смела!
Куда всё только подевалось:
Царевна нежно улыбалась,
И сердце трепетное билось –
Покорным, нежным становилось.
И плавно медленно ходила,
И тихо речи говорила.
Игрой и песней веселила,
В любовный омут уносила.
И вот, сама не удивилась,
В гареме ханском очутилась!
ГАРЕМ
Она в гарем его взошла,
Как будто новая звезда –
Все звёзды прежние затмила!
Как в полдень жаркое светило,
Иль как комета среди звёзд,
Иль как луч света среди грёз!
Все жёны прежние склонились
Перед двенадцатой женой.
Не покорились, затаились.
Вниманье хана – ей одной.
Надолго ли вот только это?
Но кто же знает? Нет ответа!
Пока гречанка упивалась
Своей любовью, воцарялась
В гареме зависть. Чёрным цветом
Цвела она! Как страшно это,
Поймём потом, когда одной
Решили дать смертельный бой
Одиннадцать гневливых жён!
Был улей так разворошён,
Что лучше б Гере уступить.
Но нет! Тому уже не быть!
И вот все краски запестрели,
Улыбки нежно заалели,
Истомно взгляды заискрились,
Тела призывно закружились.
Хан непреклонен был сначала.
Но всё ж измена поджидала:
Однажды в зелени густой
Он увидал глаза другой.
И тот зовущий, долгий взгляд
Сманил, как праведника в ад!
Она была как откровенье,
Пусть не надолго, на мгновенье.
Арсу, девятая жена,
Тем откровением была.
Он видел, словно в первый раз,
Тоску её пугливых глаз.
И шёпот робкий среди ласк:
– О господин, забыл ты нас.
Мы словно жёны старика,
Так участь, кажется, горька.
Без ласк дни долги, холодны:
Без солнца день, ночь без Луны!
Он устыдился, как же мог
Забыть он, муж Востока, долг
Пред каждой из законных жён!
Но, лишь пожар был потушён,
К утру короткую любовь
Он пережил и к Гере вновь
Вернулся, думами смущён.
Арсу покинул рано он.
К полудню весть вдруг догнала –
Арсу, бедняжка, умерла!!!
Но отчего? И что за диво!
Ведь не любовь её сгубила?
Был лекарь к мёртвой приглашён.
Искал он долго и нашёл.
Был приговор его такой:
– Арсу укушена змеёй!
Ну что ж, бедняжку схоронили.
И снова медленно поплыли
В гареме дни. Звезда горела.
Да только вот какое дело:
Вслед за Арсу ушла другая.
Потом и третья, умирая,
Твердила непрестанно всем:
– Проклятье пало на гарем!
И ужас стал всем управлять:
О, знать, нам всем несдобровать!
О, смертоносная десница:
Лишь муж к которой обратится,
Она к утру мертва была…
Гречанку участь не брала!
Она лишь смерти не боялась,
Любви спокойно предавалась.
Гелен отчаивался, злился.
Потом всё понял, спохватился.
Догадкой странной возмущён,
К гречанке обратился он!
О, сколько гордой красоты
Являли дивные черты,
И дьявольский огонь в очах,
И твёрдость кремния в речах:
– Убей меня! Убей сейчас!
А не убьёшь, то и на час
Тебя другой я не отдам.
Я смерти каждую предам!
Иль я мертва, или они!
Так выбирай! И не тяни.
И снова бурная любовь
Всю в жилах всколыхнула кровь!
Пусть кто ещё и догадался,
К Гелену подступить боялся.
Ну а гречанка, Гера, что же?
Ей всё позволено! Но – боже,
Всему бывает и конец:
Заехал с севера купец,
Чтобы поведать о цветке,
Что там, в далёком далеке!
Гречанка сразу поняла,
Как плохи у неё дела.
Все чары в ход она пустила,
Но господина упустила.
Орёл поднялся в небеса,
Звала холодная краса
Далёкой северной страны!
А жёны больше не нужны.
И среди них теперь она –
Гречанка – дьявол, сатана!
Страдай, молись, беснуйся, что ж,
Что потеряла – не вернёшь,
Что обронила – не ищи,
Коль упустила – не ропщи…
ПРЕДСКАЗАНИЕ
И снова пред нами шатёр золотой,
С прекрасною пленницей, юной княжной.
В богатом наряде, на мягких коврах.
Рабыни послушно застыли в ногах.
Охрана на белых конях вкруг шатра.
Любая из женщин всем этим могла
Горда быть и счастлива! Но не княжна –
Совсем приуныла бедняжка она.
Да как не печалиться, если пропал
В предутренней дымке последний привал.
Всё ближе и ближе тот час роковой,
Когда юной деве сразиться с судьбой.
Но хватит ли силы и жара в груди,
Чтоб встретить достойно, что ждёт впереди?
И холодом полнится юная грудь,
И страх не даёт ни вздохнуть, ни заснуть!
Что делать, коль пташка, попавшая в сеть,
Не хочет в неволе ни прыгать, ни петь.
Но вот отчего же ловец загрустил,
Что пташку поймал да и в клеть посадил?
Неужто по той лишь причине, что он
В ту гордую птаху без меры влюблён?
И пеньем её наслаждался тогда,
Когда ещё пела на воле она?
О, как же был сладок её голосок!
Теперь она в клетке. И голос замолк.
Весёлые трели, увы, не слышны,
Лишь вздохи и всхлипы среди тишины.
И всё же причина не в этом одном.
Всё ближе и ближе столица и дом.
Там девять оставленных жён его ждёт,
Покоя одна лишь из них не даёт:
Гречанка ревнивая, львица средь кур!
Так вот отчего хан растерян и хмур.
Она-то уж дерзкую лань не простит
И львиные когти в бедняжку вонзит.
И в ярости будет её пожирать!
Но как ему лань на погибель не дать?
И скачет в раздумье он рядом с шатром,
А то вдруг отстанет, галопом потом
Его настигает, вот рысью вперёд.
Вдруг видит, оборванный старец идёт
По пыльной дороге навстречу ему.
Хан так не был рад никогда! Никому!
– Так это же дервиш, скиталец святой,
Он послан судьбой мне, о мудрый, постой!
Совет твой услышать скорее хочу,
Я щедро тебе за него заплачу.
Одену тебя я в парчовый халат.
А сколько на старом халате заплат,
Ты столько получишь монет золотых!
– О хан мой великий, не надо мне их.
Достаточно нескольких медных монет.
И, если поможет тебе мой совет,
То это и будет награда за труд.
А что до халата в заплатах, то тут
Скажу тебе так, хан прекрасный, прости,
Халат ни при чём, но всё дело в пути:
Ты, хан, прогарцуешь свой путь на коне.
По пыли босому пройти его мне.
Подумай, к лицу ль мне парчовый халат,
И долго ль прослужит мне он без заплат?
И кто же во мне разглядит мудреца?
Ведь мудрость бедна, ибо мудрость – свята!
Вопрос же твой знаю, ты едешь с женой,
По счёту тринадцатой быть ей с тобой.
Горда и бела и прекрасна, как сон!
С далёкого севера. Там её дом.
Но север не прост и не робок, учти,
Сойдутся, поверь, у тебя с ним пути.
И будет земля в месте встречи гореть!
И много смертей! И одна будет смерть!
– Несчастный старик, так того я желал,
Чтоб ты вместо женщины здесь причитал?
– Прости, о великий, что в область не ту
Зашёл у гордыни смешной в поводу.
Не нищему дервишу ханов учить.
Ты хочешь лишь знать, как жену утаить
От львицы свирепой? Тот способ не прост.
Но есть в твоём городе башня-утёс.
Жемчужину надо у сердца держать.
На время походов туда помещать.
Над башней же той будет коршун кружить,
И денно и нощно её сторожить!
Увидит он всё со своей высоты.
Спокоен со сторожем тем будешь ты. –
Волшебный старик руки к небу воздел,
И коршун с небес на ладони слетел.
Он чёрен крылами и глазом кровав,
И служит, как видно, он не для забав.
Старик приказал ему: – К башне лети,
Жемчужину в ней пуще глаз стереги,
Когда, как в ларец золочёный её
Хозяин положит. Вот слово моё! –
И коршун крылами послушно взмахнул
И в небе, как камень в воде, утонул.
* * *
Лишь старец чудесный из вида исчез,
Как новая весть, словно кара с небес.
Гонец пропылённый у хана в ногах:
– Хан, русичи! Близко! Отсюда в двух днях!
Несметные полчища к нам на пути,
От края до края бескрайней степи!
«Как быстро пророчества старца сбылись», –
Подумал Гелен. И бунчуки взвились!
Рога затрубили – и кони стрелой!
Стремительно хан возвращался домой.
Его обгоняя, тревога и страх
Ворвались в столицу! К утру на конях,
При копьях и саблях кривых стар и мал
Стеной на защиту столицы вставал!
Хазарину в диво своё защищать,
Ему веселей самому нападать!
НАЧАЛО
Лишь степь одевает зелёный покров,
На промысел стаи выходят волков.
Хазары кровавые ищут добыч –
Времён тех далёких проклятье и бич.
Всё служит добычей стервятникам тем:
Горят поселенья, уводятся в плен
Красивые девушки, сотни юнцов.
Чтоб там, на чужбине, про землю отцов,
Про вольную юность навек позабыть.
Но если не рабство, так мёртвыми быть!
Хазарин пощады не знает, он волк,
Старик и младенец – копьё да клинок!
И льётся невинная кровь по степи.
Трепещут народы – хазарин в пути!
И всё-таки волку, коль хочет он жить,
Медведя в берлоге не стоит дразнить.
Хазары ж, медведя дразнить не боясь,
С разбоем на Русь приходили не раз.
Да, знать, додразнили, поднялся медведь!
И это не раз было, будет и впредь.
Огромный и грозный идёт он на бой.
Нельзя не смутиться пред силой такой.
Но вождь у хазар не птенец, он орёл!
И скорой рукою порядок навёл.
И вот уже войско не дикой толпой –
Немалою силой выходит на бой
С исконным врагом – волк степной и медведь!
Кому же победа? Кому умереть?
Два войска стоят посредине степи.
Удача, к хазарам иль к русским приди!
Два войска, как встарь, как потом, как века.
Два войска стоят! И все живы пока…
* * *
– О, степь пропылённая, дай мне напиться.
Скажи, где источник с прохладной водицей?
– Вон, видишь ли, город? Из жёлтой пыли
Встаёт на востоке, в далёкой дали?
То город волшебный, то город чудес:
Вода там прохладней и чище небес.
Но там, перед градом, два войска стоят
И в схватке смертельной друг друга разят!
Ну, что же, им биться всего лишь три дня.
Иди же, о путник, послушай меня:
Сегодня день первый уже миновал.
Бойцы утомились, и близок привал.
Кровавые раны до утра лизать.
А утром на бой подниматься опять!
Второй день ты тоже в пути проведёшь,
На третий – к концу этой сказки придёшь.
Вперёд же, о путник, смелее – вперёд,
Отвага и смелость к свершеньям ведёт!
БАШНЯ-УТЁС
Но близок конец и безмерно далёк…
Мрак ночи на город и воинов лёг.
А в полночь кровавая вышла луна,
И город в ночи осветила она.
Вот ханский дворец, рядом башня-утёс.
Построена, видно, для девичьих слёз.
На самой вершине той башни княжна,
Сидит у окошка, бессонна, бледна.
Над ней в вышине птица-коршун парит.
То правым крылом он полнеба застит,
То левым взмахнёт и закроет Луну.
О, как же пугает, проклятый, княжну.
– Ах, Рута, зачем эта птица кружит?
Добычу ли ищет, кого сторожит?
– Не бойся, княжна, лучше думай о том,
Кто на поле бранном с копьём и мечом.
– Ах, Рута, как сердце трепещет в груди…
Послушай, надеждой меня не казни.
Ведь в жизни не может быть сказки такой,
Чтоб это Мстислав был, возлюбленный мой?
– Всё может быть в жизни, поверь, это так.
Вот кто победит только – свет или мрак?
Молись же, родная, и пуще молись,
Чтоб к богу молитвы твои вознеслись!
Мужайся, из сердца исторгни весь страх.
Уж полночь давно, опоздала я, ах!
Сейчас я к подножию башни спущусь,
Дела у меня там. Я скоро вернусь.
И долго спускалась в кромешную тьму,
Оставив наперсницу в башне одну.
Спустилась, дорожка вкруг башни вела.
По этой дорожке она и пошла.
Но прежде мешочек нашла под полой,
Его развязала, несёт пред собой.
И сыплет на землю какую-то чернь.
Над маленькой женщиной чёрная тень
Проносится трижды. То коршун кругом
Летает. Старуху не трогает он.
Не скоро вернулась. К ней Лада на грудь:
– Ах, как я боялась! – Глупышкой не будь.
Теперь я спокойна, теперь на замок
Ты заперта, Лада. Но тихо, молчок.
А время текло, улетало в ночи.
Уж скоро рассвета пробрызнут лучи.
Луна уплывала, лучей убоясь.
Княжна задремала, устала, молясь.
Вдруг плач чей-то жалостный, жалобный вой…
Княжна встрепенулась: – Что это? Ой! Ой!
Ах, Рута, проснись, кто-то плачет во тьме?
Послушай, как жутко, как тягостно мне!
А снизу всё громче рыданье плывёт,
Такое, что сердце вот-вот разорвёт.
И мечется голос в ночной тишине,
И мечется коршун над ним в вышине!
А голос всё жалобней бьётся в выси.
Куда-то бежать иль кого-то спасти?
– Ах, Рута, мне слушать всё это невмочь,
Ведь кто-то там плачет, нам надо помочь!
Мы спустимся вниз, дорогая, прошу.
– Нет, нет, не проси, я тебя не пущу!
И мамка вцепилась ей в руку: – Постой!
Какое нам дело до плача с тобой?
Иное мне сердце как раз говорит:
Недоброе что-то тот голос таит!
– Ах, Рута, сошла ты, наверно, с ума,
Изволь меня слушать, я всё же княжна!
А сердце тебе говорит об ином,
Что жестокосердно всегда и во всём!
– Княжна! На коленях стою пред тобой.
Тебя умоляю, поверь мне, постой!
Зачем он теперь, этот голос, сейчас?
Подумай, княжна, и поверь в этот раз!
А плач всё сильней! И нет сил устоять.
И Лада сама начинает рыдать.
Под эти рыданья рассвет проступал…
Второй день сраженья в тревоге вставал.
* * *
От башни высокой змея отползла.
Всю ночь у подножья рыдала-звала.
Рыдала, чтоб сердце княжны растопить,
Звала, чтобы ядом её опоить!
За то, что посмела любимою стать
Тому, кого Гере любить и ласкать.
Но ладно, любила б, ласкала сама…
Так нет, отвергает Гелена княжна!
Гордячка проклятая, снега белей.
Но что белизна, коли сердца нет в ней?
Самой бы на башню пробраться к княжне.
Обвить её тело и жалить во сне!
И ядом разбавить холодную кровь,
Чтоб снова покой обрести и любовь!
Но словно стена у змеи на пути:
Не может пробраться, сквозь стену пройти.
И бьётся, и плачет всю ночь напролёт.
Её ль проклинает, его ли зовёт!
К утру поняла, что закрыт в башню путь,
И сердце соперницы не обмануть.
Совсем не глупышка соперница, знать.
Так кто же она? Как бы это узнать?
БИТВА
Два дня уже бьётся Мстислав-князь с врагом.
Не зная, не ведая даже о том,
С кем бьётся. Нет, нет, про Гелена он знал,
Что он супротивник, что хан у хазар.
Да только не знал, что Гелен – это Глеб!
Что здесь его Лада не взвидела свет.
Пока и Гелену не ведомо то,
Что биться с Мстиславом ему суждено.
С тем Муромцем самым, что там, за столом
Грустил и вздыхал на пиру за вином.
А бьются они потому, что вела
На битву их злоба, что вечной была!
Как жизнь двух народов, как мрак и как свет,
Что в вечной борьбе, но, увы, без побед…
Однако, победа и здесь не спешит:
Уже у хазар четверть войска лежит.
И столько же русских ушло на тот свет:
Убит Ратобор, Ратомир – ещё нет.
В обозе стенает от ран Ратомир,
Немало врагов он сегодня побил.
За друга он мстил, да изранен и сам,
Но духом не пал – он покажет врагам!
Вот только бы встать, ну а встать нелегко.
Победа, победа – как ты далеко!
Как дьявол врубается в гущу врага
Вышата. Нет, сила еще велика.
Могуча рука, верен ей добрый меч –
Немало головушек срублено с плеч!
И братья, как в песню, идут в славный бой,
Гордясь доброй силой, любуясь собой!
И даже без злобы, как пашню вспахать,
Пройтись и оброк с вражьих жизней собрать!
Да только хазарам, им тоже не вновь
Рубиться с врагом, пить славянскую кровь.
Так кто же осилит? Кому уступать?
Ведь в смертном бою без того не бывать.
Ведь витязи наши не бились вничью.
О боги, скажите же волю свою!
Но боги молчали, и силы равны,
Хоть таяли с той и с другой стороны.
Второй раз светило ушло на покой.
И бой поутих, но не кончился бой!
ОМУТ
Уж вечер снова наступал…
Ещё гарем не засыпал.
Царевна тихою тропой
Идёт по саду. Пред собой
Кувшин серебряный несёт.
Ручей среди дерев течёт.
Огромен ханский сад, как лес.
Здесь уголки такие есть,
Где сумрак, кажется, родится,
Чтобы потом распространиться
На целый мир. В одном из них,
Загадочен, задумчив, тих,
Глубокий омут притаился.
Как будто с тайной породнился…
Царевна к омуту подходит.
Кувшин свой на берег становит,
На воду пристально глядит.
Своё в ней видит отраженье.
И вдруг – о чудо, наважденье! –
Оно исчезло вмиг.
Вода как будто отвердела…
Гречанка в омут всё глядела.
Кувшин серебряный взяла
И в воду что-то пролила.
Вода вскипела и остыла
И лик соперницы явила!
Он был прекрасен – этот лик!
И Гера замерла на миг.
Славянки дивные черты,
Как воплощение мечты,
О чём-то светлом навевали,
Из чистой, но из чуждой дали.
Вода чуть-чуть заколебалась,
Княжна как будто улыбалась.
И что-то в той улыбке было –
Гречанка, кажется, любила
Воды немое отраженье!
Что это? Впрямь ли – наважденье?
Но это всё недолго длилось.
Гречанка быстро спохватилась!
И лишь с тоской себя спросила:
– Какая ж в ней должна быть сила?
И как же должен он любить?
Если смогла она внушить
Ей, Гере, светлое то чувство.
Пусть на мгновение одно.
Что это? Колдовство? Искусство?
Да нет, пожалуй, колдовство!
Впервые и в последний раз
Гречанка лик княжны видала.
Не отрывая жадных глаз,
Свои заклятья повторяла:
– Раскрой, вода, раскрой скорей
Всё то, что на сердце у ней.
Лицо того мне покажи,
Кто в глубине её души!
Шептала, страстно разводя
Персты над тёмною водою,
А где-то солнце, заходя,
Остатки дня брало с собою.
И снова что-то пролила
Из принесённого кувшина.
И вдруг всё сразу поняла,
Хоть неясна была картина.
Красавец-витязь на коне
Лишь на мгновенье показался.
Он в чём-то красном, как в огне.
Он с кем-то словно бы сражался!
Мрак всё плотнее подступал,
Колдунью, омут накрывая.
Он больше тайн не выдавал,
Остатки их в себя вбирая…
ВИДЕНИЕ
Глубокая ночь над сраженьем лежит.
Спят воины, князь утомился и спит.
В походном шатре он прилёг почивать,
Охрана снаружи, отборная рать.
Никто не нарушит сон князя в ночи.
Лишь полной луны золотые лучи.
Но мертвенно бледен Мстислав в тех лучах,
Две тёмных печати в сомкнутых очах.
О князь, как узнать нам твой давний секрет:
Что снилось тебе тому тысячу лет?
Быть может, прекрасная дева во сне
Тянула, как лебеди, руки к тебе?
На них были цепи, на этих руках!
А может, хазары на диких конях?
Ужасен их лик, кровожаден оскал.
Два дня ты у них тайно смерти искал.
Всё сделал, чтоб только понравиться ей,
Её же пугая отвагой своей.
Ты рвался вперёд! Но отвага твоя,
Как это ни странно, спасала тебя!
Ты жив оставался. Как видно, и смерть
Решила пока подождать-посмотреть.
К тому же…два дня продолжается бой,
А хана не видел Мстислав пред собой!
Хан в гуще, и он не стремится вперёд.
Хотя своё войско умело ведёт
Железною волей, могучей рукой.
Вот встретиться б мне, хан хазарский, с тобой!
Сразиться на равных. Решить, кто сильней.
Ну, что ж, наступай, день последний, скорей!
Так снилось, а может, и вовсе не так.
В шатре всё темнее, сгущается мрак.
Лишь лунного света полоска видна,
Идёт через князево ложе она.
Шатёр, он надежнее, чем на замке,
Но узкая прорезь окна в потолке.
Оттуда и льётся загадочный свет.
Вдруг… будто шипенье… иль кажется? Нет!
Шипенье всё громче, всё громче, и вот
Змея из окна, извиваясь, ползёт.
По лунной дорожке проложен ей путь.
Вползла, улеглась прямо князю на грудь!
Обвила всё тело, потом подняла
Головку над спящим. Да так замерла.
И долго смотрела, сжимая сильней.
О князь, просыпайся! Очнись же скорей!
Мстислав застонал, что-то видел во сне.
Рукою провёл по груди, по змее.
И мигом проснулся! На ложе он сел.
И всласть подивился тому, что узрел:
Восточная дева сидела пред ним.
Спокойно и просто, движеньем одним
Его упредила: мол, тихо, молчи.
Кто я? Я явилась к тебе из ночи.
Охрана на месте, не надо казнить.
Я скоро исчезну, хочу лишь спросить:
– О князь, ради девы пришёл ты сюда?
С тобою и с нею пришла и беда!
О князь, она в башне, славянка, княжна.
Та башня отсюда прекрасно видна.
Над ней птица-коршун всё время кружит,
Княжну от тебя и меня сторожит.
Тебе нелегко будет в башню войти,
Однако ты знаешь теперь к ней пути.
К любимой пройдёшь, ведь и дева сама
Тебе всей душою навек отдана!
Иди же, возьми, что по праву твоё!
И прочь уходи, сделав дело своё.
Ведь хана тебе не сломить-одолеть.
Равны вы друг другу – орёл и медведь!
Прощай же. – И дева исчезла, как дым,
Лишь ужас внушив появленьем своим
Суровому воину. В битвах с врагом
Который и смерть-то считал нипочем!
Невольно Мстислав оглянулся на дверь.
Потом на окно, там в оконную щель
По лунной тропе выползала змея.
– О боже, так вот с кем беседовал я!
И снова Мстислав содрогнулся душой.
Но вдруг возмутился: – Что это со мной?
Во сне ли я был и теперь поражён?
Испуган как дева. Я просто смешон!
Но, если не сон это всё – наяву,
То завтра я к башне дорогу найду!
Но прежде, Гелен, повстречаюсь с тобой.
Мы силой равны? Что же, завтра – на бой!
И если ты Глеб, предрешён этот спор –
Зажгут по тебе погребальный костёр!
ПОЕДИНОК
Лишь утро настало, Мстислав на коне.
Он войско сзывает: – О братья, ко мне!
И слово им молвит: – Дружина моя,
Немало легло вас за эти два дня.
Но всё не решился сраженья исход.
Довольно! Настал мой и хана черёд!
Я с ханом хазарским желаю идти
Один на один! И иного пути
Не ведаю я! Да, пожалуй, и он.
Кто будет из нас, из двоих, побеждён,
А кто победит, кому лавры пожать,
Решится в бою этом! Вызов кричать,
Вышата, тебе! – Ну, откажется хан?
– Я выйду вперёд, увидать себя дам.
Посмотришь, Гелен согласится тотчас.
Ведь этот хазарин недавно был князь!
Владимира дочь у злодея в плену.
Он – Глеб! Понимаешь? Но я отниму
У хитрого лиса прекрасный цветок!
Чтоб подлый хазарин владеть им не мог!
Но помни, Вышата, коль в этом бою
Придётся головушку сложить свою,
Дружину тебе, воевода, вести.
Простите на этом, Вышата, прости!
Без славы придёте на Родину – пусть!
Приказ мой последний – вернуться на Русь!
И вечную память о павших хранить.
А время для мести придет – отомстить!
* * *
И встали войска, начинается бой!
Мечи обнажили и сабли долой.
И копья, как гончие, рвутся из рук.
И стрелы готовится выпустить лук!
А между врагами земли полоса.
На травах зелёных, как слёзы, роса.
Цветы лежат вышитым в травах ковром,
Как мягко в них спать будет мёртвым потом.
Уж скоро… и вечность сжимается в миг.
Сигнал прозвучит, как отчаянный крик.
И ринется каждый навстречу судьбе:
Мне слава! А вечная память – тебе.
Но что это? Русских раздвинулся строй.
И на поле выехал витязь седой,
А следом второй, с обнажённым мечом,
И золотом шлем отливает на нём.
Вот к вражьему строю подъехал седой:
– Хазары! Наш князь вызывает на бой
Хазарского хана. Пусть битва князей
Решит, наконец, долгий спор, кто сильней!
Согласны ли вы и согласен ли хан? –
Ответ на вопрос был немедленно дан:
Как чёрная птица в сверкающей мгле,
Пронёсся Гелен на своём скакуне
Вдоль бранного поля и встал на конце.
И ярость пылает на смуглом лице!
И клич боевой из разжавшихся уст:
– Готовься же к смерти, проклятый урус!
Презрительно русич на вызов смолчал.
Лишь, тронув поводья рукою, помчал
В другой конец поля. И стал супротив,
В противника взгляд потемневший вонзив!
И – встретились взгляды! Знать, будет гроза,
Когда за любовь так вот смотрят в глаза.
И копья ломают, и рубят щиты
Мужчины! Во имя земной красоты!
* * *
Тот бой достославный легендою стал
И в княжествах русских, и здесь, у хазар.
Сказанья и песни слагались века:
О том, как быстра у Гелена рука.
Как молния, сабли мелькает клинок!
Но ярость слепит, и удары – не в прок.
Напротив, Мстислав хладнокровен в бою:
Он знает немалую силу свою.
И тяжко, и верно мечом своим бьёт!
Так кто победит из них – пламень иль лёд?
А солнце всё выше, вот встало в зенит.
Убит вороной, белой масти лежит.
Уж пешими бьются, щиты изрубив.
Изранены оба. Про раны забыв,
В кровавых одеждах, но крови следы
На чёрном и красном почти не видны!
Пора завершать поединок, пора.
А в мире живущем такая пора…
Что кажется, камни готовы любить!
О люди, зачем вам друг друга губить?
Но рубятся злобно! По лицам течёт
Обильными струями розовый пот.
Удар! И ещё! Да с размаху! С плеча!
О, кровушка-кровь, как огонь, горяча.
Как пламень пылаешь, но гаснешь в земле.
Убит хан Гелен! На зелёном одре,
На смертном – лежит среди трав и цветов…
И замерли люди без жестов и слов.
В застывших очах, как в зените, стоит
Горячее солнце. А к солнцу летит
Горячая хана Гелена душа!
А мы… завершим свой рассказ не спеша.
* * *
Лишившись вождя, ослабел дух хазар.
Кто к бою, кто к сдаче из них призывал.
Решил их судьбу поединка исход,
Враги растерялись, и город падёт!
До вечера грабить Мстислав разрешит,
Сам к башне высокой скорей поспешит.
И снова пришлось ему выдержать бой,
На этот раз с птицей, увы, не простой.
Как жертвенно коршун летел на клинок,
Ни острые когти, ни клюв не помог.
Бессильно тут было само волшебство –
Любовь двух сердец одолело его!
Но вот и последней преграде конец.
И слился огонь двух влюблённых сердец!
Как долго костру тому путь освещать,
Как ярко и жарко гореть, не сгорать?
Будь славна любовь! Ты во все времена
Отважным и сильным была лишь верна!
КУРГАН
Ну вот и последняя сказки глава:
Дорога обратно, на Русь, повела.
Весёлые воины бодро идут,
В обозах богатства и пленных ведут.
Хоть раны открыты и кровью сочат,
Хоть русских курганы остались, стоят
И смотрят вслед войску, взывают: – Куда?
Ведь мы остаёмся в степи, навсегда!
Но нет, не удержишь близ мёртвых живых.
Проститесь же с ними, простите же их,
Все те, кто в курганах остались лежать.
Отныне до веку спокойно вам спать.
Один из холмов тех был больше других,
Хазары сложили там мёртвых своих.
Лежал и Гелен под курганом под тем.
То к вечеру было – и длинная тень
Легла от него, войску путь преградив.
Ни с чем не смирившись, ничто не забыв!
Вдруг… голос ужасный среди тишины.
То ль плач чей-то женский, то ль стоны слышны?
И жутко всем стало, и словно мороз
Змеёю холодной по душам прополз.
Княжна содрогнулась и, в страхе застыв,
Знакомой тоски узнавала мотив.
А голос всё ближе к сердцам подступал.
Мстислав появился и рядом скакал.
Он думал о чём-то, он понял в тот миг:
И чьи это стоны, и чей это крик!
* * *
А там, на вершине, свернувшись кольцом,
Змея возлежала, рыдая о том,
Кто здесь, бездыхан, под курганом лежит.
Она и теперь ото всех сторожит,
Как прежде любимого, этот курган,
Где прах его бедный земле был предан!
Никто на вершину его не взойдёт.
Всяк шаг свой ускорит, кто мимо пройдёт.
Стенанья и храброму сердце смутят,
И страх поразит, будь ты стар или млад!
Вот так и стоит тот курган одинок,
Близ чудного града, в начале дорог.
Он всеми покинут, он всеми забыт,
Одна лишь змея на вершине лежит.
Как долго ещё ей молить и стенать?
Жалеть обо всём, ничего не желать?
И только прижавшись к холодной земле,
Просить у кургана: – Верни его мне!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
А войско всё дальше и дальше идёт.
Уж ночь миновала, и солнце встаёт.
Все горести-беды остались в ночи,
Лишь брызнули первые солнца лучи.
Вот подле Вышаты верхом Ратомир.
Он – жив! Он вернулся с того в этот мир!
Улыбка, как прежде, на бледных устах.
Но будто грустинка во взрослых глазах.
Лишился он друга, теперь одинок.
Пусть много друзей, всех надежней был тот,
Который с ним рядом, бок о бок, весь путь:
Убит Ратобор! В первый день. Не вернуть!
И братья, хоть утро сердца веселит,
То первый понур, то второй загрустит.
У чёрных очей в добровольном плену:
Влюбились-таки в полонянку одну!
Обоим сумела свет божий застить!
Но как им любовь на двоих поделить?
Ах, счастье полынное, вечное «но»…
Кто пьёт неразбавленным это вино?
В чей кубок без примеси слёз и обид
Напиток чудесный судьбою налит?
* * *
В повозке весёлая едет княжна.
Давно не смеялась так звонко она!
Смех лёгкий, хрустальный летит к небесам.
И радостней будто усталым сердцам
Суровых воителей, тех, что вокруг.
И вот уж улыбки на лицах цветут
Простыми цветами. Как те васильки,
Что там, далеко, на лугу, у реки.
Но смех затихает, и Лада грустит,
Головку склонила: – Ну, вот, что за вид?
– Ах, Рута, родная, как счастлива я!
От этого счастья сама не своя.
Мне хочется плакать! – Теперь-то с чего?
– Но я же с утра не видала его!
И мамка смеётся: – Вот женская блажь:
От горя мы плачем, от счастья – туда ж.
Он – князь! Он для войска обязан радеть!
Не целый же день рядом с нами сидеть?
– Но, Рута, не с нами, а только со мной!
– Да вот он, уж едет возлюбленный твой.
Мстислав соскочил торопливо с коня.
О сколько во взгляде любви и огня,
Когда обращён, как теперь, он к княжне.
– Любимый, что скажешь о счастье ты мне?
– Тебе я скажу, что его целый мир
Мне ласковый взгляд твой один подарил!
Тот мир так огромен, что тесно в груди!
Родная, я болен от этой любви!
– Что скажешь ещё? Говори, не молчи,
Скажи, что звезда я во мраке ночи.
– Но я не хочу, чтоб была ты звездой.
Тебя я хочу видеть только земной!
Довольно мне неба в глазах голубых!
Довольно мне зорь на щеках на твоих!
Довольно вина, что я с уст твоих пью!
Довольно того, что тебя я люблю!
Но так говорили лишь взгляды, увы.
А двое – молчали, хоть были полны
Сердца их! И бились опять в унисон.
Ах, только мечты, полуявь, полусон.
Ну в точь, как в саду, под Луной, как тогда:
– Ты любишь? – Люблю! – Ты согласна? – О да!
И снова Вселенная слышит напев,
Напев о любви, от любви замерев.
Пройдя все преграды, и слёзы, и кровь,
Над миром седым торжествует – Любовь!!!
* * *
Ещё раз тревога по душам пройдёт:
В степи чьё-то войско, навстречу идёт!
Узнать! И разведчиков радостный крик:
Свои! Киевляне! Владимир-старик!
Навстречу спешит им, узнал он, что дочь,
Увы, не в Чернигове. Немощи – прочь!
Огромное войско Владимир собрал
И бросился следом! Она – у хазар!
И вот повстречались: – Родная! – Отец!
И князю Мстиславу: – А ты – молодец!
– Отец, я люблю его! – Счастлива будь.
Я – благословляю! И – добрый вам путь!
* * *
Последняя сцена, но очень важна:
Мстислав на коленях и рядом – княжна!
Владимир – он руки над ними простёр.
И каждый… слезу незаметно утёр.
Целуйтесь же, дети, и с лёгкой душой
В свой путь отправляйтесь по жизни большой.
Пусть будет он долог, и прям, и широк.
Любви вам и счастья! И светлых дорог!
* * *
Пирует Владимир за длинным столом.
И яства, и вина горою на нём.
Он празднует свадьбу, он дочь выдаёт.
За дочку в приданое – Русь отдаёт!
Немало приданое, славен жених.
Баян звонкогласый ведёт сказ про них.
И я на пиру том весёлом была.
Медовые вина и пиво пила!
![Н.К. Рерих. Баян [декоративное панно] 1909](https://lomonosov.org/userfiles/image/Bayan_[1909_g_].jpg "Н.К. Рерих. Баян [декоративное панно] 1909")
Из песни Баяна я всё и узнала.
Что видела, слышала – вам рассказала!
03.08.2014 17:26
Надежда Калиниченко06-08-2014 09:15:01
Валя, я обожаю твоих Русичей до дрожи! Это настолько необыкновенная поэма, что аналогов ей найти трудно.
Ольга23-01-2018 15:54:01
Читаю наверное в 10-й раз и все до слез))))
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".