26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Помогать надо талантам, бездарности прорвутся сами. Николай Цискаридзе


 

 

 

– Ролан Пети ставил спектакль «Пиковая дама» на вас. Но со временем появился дублер…

 

– Балет ставили специально для меня. И на меня. Это был беспрецедентный случай в Большом театре, особенно в моем поколении артистов. Мне очень повезло. Но, чтобы спектакль жил, необходим был второй состав. Когда я заболел, был введен другой артист – очень хороший, но танцующий иначе. Ему пришлось влезать в чужую шкуру, ведь Ролан Пети рассчитывал на мои способности, на то лучшее, чем одарила меня природа.

 

– А сколько у вас было спектаклей в месяц?

 

– В среднем – два. Труппа ведь очень большая.

 

– И вы стояли в очереди?

 

– Я всегда был в очереди. Сначала должен был уступать взрослым, потом – молодым.

 

– В конце 80-х Плисецкая сетовала, что артисты Большого живут не от спектакля к спектаклю, а от поездки к поездке.

 

– Я безумно уважаю то поколение. Но, поверьте, жаловаться ему не стоило. От поездки к поездке жила лишь небольшая часть труппы. В театре были колоссальные зарплаты. Плисецкая и Васильев получали 600 рублей в месяц. Другие народные артисты – 550. Кроме того, они имели всевозможные льготы. Да, за границей большую часть гонораров забирали. Но в Союзе всегда была стабильная зарплата, и, когда танцовщики уезжали на гастроли, ее не урезали.

 

– А в ваше время было выгодно ездить за границу?

 

– Конечно. Там же платили по-другому. И страна уже ничего не забирала, кроме 13-процентного налога. Я немало зарабатывал в театре, грех жаловаться. Но творческую неудовлетворенность ощущали все артисты. Всегда. Независимо от званий и возраста. Хотелось больше. И это нормально.

 

– Говорят, что вы когда-то хотели перейти в Мариинский театр, это правда?

 

– Неоднократно. Сначала меня отговорили. Потом я написал заявление на имя Гергиева, но он сказал: «Коля, я с большим удовольствием взял бы тебя, но это будет очень некрасиво по отношению к Большому театру. Пойми, ты – лицо Большого. Твой образ – это восемь колонн и квадрига. Первая ассоциация, которая возникает у людей при упоминании фамилии Цискаридзе – Большой театр». Слышать это от него было безумно приятно.

 

Меня часто обвиняли в том, что я известен благодаря телевидению. Но что делать, если звали?! Я не звонил, не просил снять про меня передачку. И в списках PR-агентства, нанятого театром для раскрутки артистов, моей фамилии никогда не было. У других и интервью было больше, и передач, и деньги немалые в них вкладывали. Резонанс – иной. А я с детства был заметным. В школе, к примеру, наряду со всеми писал шпаргалки. В отличие от остальных, никогда не списывал. Но мои бумажки всегда выпадали из кармана, и всегда меня на этом ловили. Только меня.

 

– Вас действительно в какой-то момент часто можно было видеть по телевизору – в шоу, в сериале, в рекламе. Думали о будущем?

 

– У меня была очень тяжелая травма и годовой перерыв. Первое время сомневался, что смогу вернуться на сцену, восстановить свой классический репертуар. Стал думать, что делать дальше. Поступали предложения – принимал. Но когда вернулся в балет, понял, что хочу еще танцевать. При этом я не мог подвести людей, которым дал согласие на участие в проектах – на канале «Культура», где начал вести программу; в хореографическом училище, куда меня приняли педагогом-репетитором; в балете «Смерть Полифема», в кукольном театре, в мюзикле. Все контракты были подписаны в течение года. Совмещать несколько дел было непросто. Но я человек слова.

 

– А вы чувствовали, что ваше время уходит?

 

– Чувствовал, наступает время, когда на смену большой классической карьере придет что-то другое. Можно было, конечно, тянуть лямку танцовщика сколь угодно долго. Но было бы это хорошо? Я максималист. Если понимал, что в какой-то роли мне уже неудобно, постепенно уходил из спектакля. Так было с «Чиполлино», где я играл Графа Вишенку, с «Сильфидой» и так далее.

 

– Есть понятие: вовремя уйти. Английская балерина Марго Фонтейн говорила: «Почему я должна уходить, если на меня покупают билеты?» Майю Плисецкую только ленивый не пинал за то, что она танцевала в 50, в 60, в 70 лет… Галина Уланова впервые поехала за границу в 46 лет, и именно тогда началась ее настоящая слава.

 

– У женщин карьера легче. Они не носят тяжести. Не прыгают как мы. Мужчинам гораздо сложнее.

 

– Марис Лиепа вообще считал, что балет – мужская профессия.

 

– Согласен. Сила воли должна быть экстраординарная. Характер – несгибаемый. Для артиста драматического самое страшное – забыть слова. Для нас – взять паузу. Мы зависим от оркестра и музыкального материала. В драмтеатре, если артист оговорился, он может повторить фразу. У нас права на второй дубль нет. Чем старше и именитее становится артист, тем больше критиков мечтают написать о нем гадости. Никому неинтересно читать, что Цискаридзе в очередной раз станцевал хорошо. Лажанулся – вот кайф. Когда о коллегах, которые по природе своей не умели плохо танцевать, писали нелицеприятные статьи, я понимал, что либо журналисту заплатили, либо кому-то это выгодно. Все больше хвалят убогих и неспособных.

 

– Крепких-то что хвалить?

 

– Помогать надо талантам, бездарности прорвутся сами. К сожалению.

 

– Григорович взял вас в театр, вы говорите о нем только хорошее. Но почему хореографа так критикуют? Почему многие были возмущены тем, что Большой восстанавливает его спектакли?

 

– Лучший суд – время. Не любить, недооценивать балеты Григоровича смешно. Просто когда он репетировал сам, получалось одно. А когда спектакли шли с маленьких разводных репетиций – совсем другое. Вы не представляете себе, какие кастинги он устраивал. В его балете тяжело было получить даже место в кордебалете. Он четко знал, кто на что способен. После ухода Григоровича люди, мечтавшие танцевать в его спектаклях, добились своего. А когда они вышли на сцену, все поняли, что Григорович был прав. Это неординарный человек и хореограф.

 

– Может, он был плохим руководителем?

 

– Гениальным!

 

– Отчего же Майя Михайловна высказывалась о нем столь нелестно?

 

– У них был личный конфликт, нюансы известны только им. Борьба была не на жизнь, а на смерть. Но балеты с участием Плисецкой шли всегда. Как и балеты Васильева. Когда я еще работал в кордебалете, 10 его «Анют» шли ежегодно, и отменялись только по причине болезни Максимовой или Васильева. Препятствий им никто не чинил. Даже если был сверстан репертуар, они могли сказать: «Хотим танцевать в этот день». Назначенный балет отменялся, и шла «Анюта». Я – свидетель, потому что не раз должен был играть в отмененных спектаклях. Насмотревшись на конфликты руководителя и именитых артистов, начитавшись мемуаров, я понял, что не хочу ничего подобного. Была возможность – работал на стороне.

 

– По-моему, не очень здорово, что премьер Большого театра вынужден был искать работу на стороне.

 

– Не очень… В 27 лет я впервые услышал, что должен уступить дорогу молодым. Спросил: «Кто же моложе?» Мне назвали. Все были старше. Аргумент прозвучал убийственный: «Ты уже народный, а они – нет».

 

– В свое время танцовщиков, оставшихся за границей, осуждали. Потом тем, кто работал на Западе, завидовали?

 

– Я никогда не осуждал тех людей. Они были бесстрашными – уезжали навсегда. Мне предлагали поработать за границей. Но сначала был юным. А потом понял, что ни в одном театре мира не смогут предоставить поле деятельности лучше, чем в Большом и Мариинском. К тому же не хотелось уезжать из Москвы.

 

– Вы всегда отличались метким языком. Но говорить правду – наживать врагов.

 

– Зато оставаться самим собой. Многие уважают меня за то, что не продаю душу. И я не раз выручал людей, которым никто не хотел помогать. Жизнь кончается не завтра.

 

Когда у нас были проблемы с квартирой, мама сказала: «У всех будут квартиры одного размера, на одном расстоянии от поверхности земли. Но память обо всех останется разная».

 

Мама была неординарным человеком. Теперь я много рассказываю о ней. Переживаю, что мы мало общались. А тогда, несмотря на то что была одна комната на двоих, у нее была своя жизнь, у меня – своя. Встречались только на завтраке, на ужине… При этом я всегда четко понимал, чего дома делать нельзя. Так же было и в театре. Все знали: говорю то, что думаю, не кривлю душой. Чужими проблемами не интересуюсь. Но и на мою территорию прошу не заходить.

 

Марина Семенова запрещала врать. Настаивала, чтобы я был принципиальным. И сама, если что-то не нравилось, никогда не молчала…

 

– Вы невероятно эмоциональный человек.

 

– Я же грузин!

 

– Но ведь и на сцене приходилось выплескивать эмоции…

 

– Когда что-то эмоционально рассказываю, многие считают, я кричу. Это не так. Кричащий Цискаридзе – зрелище неприятное.

 

А какой я был на сцене, судить не мне. К счастью, драматические коллеги не раз говорили приятное – Ирина Мирошниченко, сдержанная на похвалы Алла Демидова. Наталья Гундарева любила бывать на моих спектаклях. Алиса Фрейндлих поддерживала перед спектаклем.

 

Игорь Дмитриев после балета «Манон» прямо на сцене встал передо мной на колени и сказал, что мое актерское дарование перекрыло дарование танцовщика.

 

Марина Неелова, восторгаясь, однажды спросила: «Как вы это делаете?» Вечером следующего дня позвонил Кирилл Серебренников: «Коля, я хочу видеть спектакль, потому что сегодняшняя репетиция была сорвана. Марина говорила только о тебе».

 

В то же самое время балетные критики с удовольствием поливали меня грязью. А я радовался как ребенок: боже, какое счастье! Великая Неелова думает обо мне уже сутки.

 

Такая оценка очень важна. Я не видел себя со стороны. И, наверное, не все мои спектакли были безупречны. Но, поверьте, каждый раз я старался танцевать настолько хорошо, насколько могу. И всегда работал честно.

 

 

 

18.07.2020 11:55АВТОР: Николай Цискаридзе | ПРОСМОТРОВ: 597


ИСТОЧНИК: zen.yandex



КОММЕНТАРИИ (1)
  • Светлана19-07-2020 08:29:01

    Спасибо, Татьяна Николаевна, за материалы о Николае. Талантливый, обаятельный, но в тоже время скромный и простой человек. Культура и этика идут с ним рядом по жизни всегда. А это для человека, вращающегося в шоу-бизнесе и элитной театральной интеллигенции, очень и очень важно, особенно в наше непростое время. Я бы сказала, это большая редкость - в современной культурно-актёрской прослойке не "ударить лицом в грязь", что сейчас присутствует сплошь и рядом.
    Про кошечку его прочитала и ещё больше убедилась, что Николай живёт в гармонии не только со сложным окружающим людским сообществом, но и с животным миром. Любовь к ним - яркий показатель доброты и милосердия. В его душе - только мир и красота во всех их проявлениях. Безусловно, это редкий дар - оставаться просто человеком на его месте.

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Искусство »