“Не бесследно пройдут эти годы…” Елена Мачульская.
Памятник Достоевскому в Омске
Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком”, — писал 17-летний студент Главного инженерного училища Федор Достоевский.
А через сорок лет на открытии памятника Пушкину Федор Михайлович, уже известный писатель, поделился этой тайной со всеми: “Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой — и узришь правду. Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою. Победишь себя, усмиришь себя — и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его”.
Сама судьба позволила Достоевскому разгадать эту тайну. Но для этого дворянину пришлось стать ссыльнокаторжным второго разряда и четыре года провести в Омском остроге.
Перед тем был Семеновский плац в Петербурге, куда 22 декабря 1849 года привезли приговоренных к расстрелу петрашевцев. Петрашевского, Момбелли и Григорьева привязали к столбам, солдаты прицелились, но в последний момент прозвучало помилование: вольнодумцев приговорили к каторжным работам. Там, на Семеновском плацу, Достоевскому открылась первая тайна: он осознал, что “жизнь — дар, жизнь — счастье, каждая минута могла быть веком счастья”.
МЕРТВЫЙ ДОМ
Дорога в Сибирь заняла месяц: в ночь с 24 на 25 декабря 1849 года Федор Достоевский, закованный в дорожные кандалы, отправился в путь по Московско-Сибирскому тракту, а 23 января 1850-го прибыл в Омский острог.
Острог находился на краю крепости у самого вала: “Представьте себе большой двор, шагов в двести длины и шагов в полтораста ширины, весь обнесенный кругом, в виде неправильного шестиугольника, высоким тыном, то есть забором из высоких столбов (паль), врытых стойком глубоко в землю, крепко прислоненных друг к другу ребрами, скрепленных поперечными планками и сверху заостренных: вот наружная ограда острога. В одной из сторон ограды вделаны крепкие ворота, всегда запертые, всегда день и ночь охраняемые часовыми; их отпирали по требованию, для выпуска на работу. <…> Тут был свой особый мир, ни на что более не похожий, тут были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы и обычаи, и заживо Мертвый дом, жизнь — как нигде, и люди особенные”, — писал Федор Михайлович в “Записках из Мертвого дома”.
Вновь прибывших в острог перековывали в “форменные кандалы”, в которых они находились до окончания срока: “кандалы, приспособленные к работе, состояли не из колец, а из четырех железных прутьев, почти в палец толщиною, соединенных между собою тремя кольцами. Их должно было надевать под панталоны. К серединному кольцу привязывался ремень, который в свою очередь прикреплялся к поясному ремню, надевавшемуся прямо на рубашку”. Весили такие кандалы 4–5 килограммов. Всем арестантам особым образом брили головы. Каторжники делились на разряды и различались по срокам каторжных работ: срочные (осужденные на определенный срок) и бессрочные (осужденные пожизненно). Срочным выбривали половину головы от уха до уха, а бессрочным — от затылка ко лбу левую половину. Раз в неделю каторжане обязаны были для бритья головы ходить в кордегардию при остроге. Одежда тоже была особенная. Летом носили серую холщовую рубашку с черным кругом на спине. А зимой на черную шинель пришивался бубновый туз. Это была мишень — на случай попытки побега.
В остроге считалось нормой воровать друг у друга, а доносы были чем-то само собой разумеющимся.
Достоевский писал брату: “Вообрази себе старое, ветхое, деревянное здание, которое давно уже положено сломать и которое уже не может служить. Летом духота нестерпимая, зимою холод невыносимый. Все полы прогнили. Пол грязен на вершок, можно скользить и падать. Маленькие окна заиндевели, так что в целый день почти нельзя читать. На стеклах на вершок льду. С потолков капель — все сквозное. Нас как сельдей в бочонке. Затопят шестью поленами печку, тепла нет (в комнате лед едва оттаивал), а угар нестерпимый — и вот вся зима. <…> Поворотиться негде. <…> Спали мы на голых нарах, позволялась одна подушка. Укрывались коротенькими полушубками, и ноги всегда всю ночь голые. Всю ночь дрогнешь”.
Арестанты были в большинстве своем крепостные крестьяне или солдаты, набранные по рекрутскому набору из крестьян. Достоевский был им непонятен. А у таких людей все непонятное вызывает ненависть. В таких условиях было очень нелегко исполнить решение, которое Достоевский принял, отправляясь в Сибирь: “Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее”. Не уныть и не пасть при таком раскладе было весьма непросто. Но Достоевскому это удалось. Он учил каторжан грамоте, не просил поблажек на работах, не кичился происхождением.
На каторге велся список, куда заносилось, за что каторжник осужден, какова его внешность, какая у него профессия. О Достоевском было записано: “чернорабочий, грамоте знает”.
Работали арестанты на берегу Иртыша. Там они разбирали старые лодки, обжигали и дробили алебастр. Эта работа сказалась на здоровье писателя — алебастровая пыль разъедала легкие. Еще Достоевский крутил колесо в токарной мастерской, разгребал снег на омских улицах. Однажды ему пришлось перетаскивать кирпичи с берега Иртыша к строившейся казарме через крепостной вал: “…работа эта продолжалась месяца два сряду. Мне она даже понравилась, хотя веревка, на которой приходилось носить кирпичи, постоянно натирала мне плечи. Но мне нравилось то, что от работы во мне видимо развивалась сила. Физическая сила в каторге нужна не менее нравственной для перенесения всех материальных неудобств этой проклятой жизни. А я еще хотел жить и после острога… Я, впрочем, любил таскать кирпичи не за то только, что от этой работы укрепляется тело, а за то еще, что работа производилась на берегу Иртыша. Я потому так часто говорю об этом береге, что единственно только с него и был виден мир божий, чистая, ясная даль, незаселенные, вольные степи, производившие на меня странное впечатление своею пустынностью”.
Не случайно именно на этот берег у Тобольских ворот Достоевский потом перенес разговор Раскольникова с Соней, ставший для героя “Преступления и наказания” началом новой жизни.
ТЕТРАДКА КАТОРЖНАЯ
Вечера были временем отдыха: “Когда заперли нашу казарму, она вдруг приняла какой-то особенный вид — вид настоящего жилища, домашнего очага. <…> Казарма вдруг осветилась. Каждый держал свою свечу и свой подсвечник, большею частью деревянный. Кто засел тачать сапоги, кто шить какую-нибудь одежу. Мефитический воздух казармы усиливался с часу на час. Кучка гуляк засела в уголку на корточках перед разостланным ковром за карты. Почти в каждой казарме был такой арестант, который держал у себя аршинный худенький коврик, свечку и до невероятности засаленные, жирные карты. Все это вместе называлось: майдан”.
Арестанты даже устраивали театр. Например, ставили лубочное представление про барина, которого черти утащили в ад. И веселились от души. К делу каторжане подошли со всей серьезностью: сделали афишу и занавес.
Письменных принадлежностей арестантам не полагалось. Невозможность писать для Достоевского оказалась настоящей пыткой: “Сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет, угаснет в моей голове или отравой в крови разольется! Да, если нельзя будет писать, я погибну. Лучше пятнадцать лет заключения и перо в руках” (Достоевский был приговорен к восьми годам каторги, однако император Николай I заменил этот срок Достоевскому четырехлетним с последующей военной службой рядовым. — Прим. ред.). Записывать увиденное и услышанное удавалось только в госпитале, куда страдающий эпилепсией писатель попадал часто. Врачи тайно приносили Достоевскому чернила, перо и маленькие, в четверть тетрадного листа, листочки бумаги. На них он записывал арестантские поговорки и выражения, а иногда и целые диалоги. После каторги Достоевский сшил эти листки в одну тетрадь, которую называл “Моя тетрадка каторжная”. Сегодня эта драгоценная рукопись, которую исследователи именуют “Сибирской тетрадью”, хранится в Российской государственной библиотеке в Москве.
Священник Сибирского кадетского корпуса Александр Сулоцкий писал в Тобольск: “Достоевский все в лазарете, главный лекарь Троицкий <…> толковал с ним, предлагал ему лучшую пищу, а иногда и вино, но он отказывается от всего этого, а просит только о том, чтобы принимать почаще в лазарет и помещать в сухой комнате”. Эта просьба была исполнена.
Самые светлые воспоминания Достоевского об Омском остроге связаны с церковными праздниками. В эти дни арестанты молились в Воскресенском военном соборе: “В церкви мы становились тесной кучей у самых дверей, на самом последнем месте, так что слышно было только разве голосистого дьякона да изредка из-за толпы приметишь черную ризу да лысину священника. <…> мы были закованные и ошельмованные; от нас все сторонились, нас все даже как будто боялись, нас каждый раз оделяли милостыней, <…> Арестанты молились очень усердно, и каждый из них каждый раз приносил в церковь свою нищенскую копейку на свечку или клал на церковный сбор. “Тоже ведь и я человек, — может быть, думал он или чувствовал, подавая, — перед Богом-то все равны…” Причащались мы за ранней обедней. Когда священник с чашей в руках читал слова: “…но яко разбойника мя прийми”, — почти все повалились в землю, звуча кандалами, кажется, приняв эти слова буквально на свой счет”.
.jpg)
Памятник Ф.М.Достоевскому “Крест Несущий”
Многие жители Омска принимали участие в судьбе осужденных. Комендант Омской крепости Алексей де Граве послал в столицу запрос, заслуживают ли петрашевцы Достоевский и Дуров “быть причисленными к военно-срочному разряду арестантов” — это сократило бы срок каторги на полгода, ходатайствовал об их освобождении от ножных оков. Оба запроса остались без удовлетворения. Тогда комендант стал оказывать негласную помощь петрашевцам. Иногда ему удавалось отправить Достоевского на более легкие работы, например в чертежную мастерскую.
Омская каторга стала для Достоевского школой веры. Позже он напишет: “…не как мальчик же я верую во Христа и его исповедаю, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла”. Наедине с Евангелием, которое ему в Тобольской пересыльной тюрьме подарили жены декабристов (других книг в остроге не дозволялось), писатель обрел свой “символ веры”. “Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной”.
ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ
В Омске сохранились здания, связанные с вынужденным пребыванием в этом городе будущего классика русской литературы. Судьба их сложилась по-разному.
Сохранились Тобольские ворота, через которые арестанты выходили на берег Иртыша. На этих воротах в 1956 году была установлена мемориальная доска в память о Достоевском.
Зданию инженерной мастерской, где писателя заковывали и расковывали, повезло и не повезло одновременно. Оно сохранилось, но в нем, как и во всей Омской крепости, была проведена спорная реставрация — появились подвесные потолки, керамогранит, пластиковые окна.
В доме, где жил комендант крепости Алексей де Граве, в конце ХХ века очень символично разместился Литературный музей имени Достоевского.
До наших дней дожили и здания госпиталя. Кстати, омский госпиталь — это единственный сохранившийся в Западной Сибири такого рода комплекс деревянных зданий. Но эта территория принадлежит Министерству обороны, и в прошлом году там, в самом центре города, выстроили модульный медцентр Минобороны для лечения больных коронавирусом. Для этого снесли одно из исторических зданий — бывший дом врача, в котором предположительно хранилась “каторжная тетрадка” Достоевского. А заодно под бульдозеры угодило историческое кладбище при омском военном госпитале. Ведь статус госпитальных зданий долгое время оставался неопределенным. В 1980 году на охрану был поставлен объект культурного наследия — “Старая часть гарнизонного военного госпиталя, в котором в 1850–1854 гг. бывал писатель Федор Михайлович Достоевский”. Вот так — в общем, без особой конкретики. К конкретике Министерство культуры Омской области, которому неоднократно об этом напоминали, перешло только после того, как на историческом объекте провели масштабную стройку.
Вопрос о внесении в перечень выявленных объектов культурного наследия построек на территории военного госпиталя был поднят после того, как Омское отделение ВООПИиК направило множество обращений во всевозможные инстанции — в Министерство культуры Омской области, губернатору, президенту…
В ноябре 2020 года два старых госпитальных здания наконец признали памятниками, члены консультативного совета, куда входят представители Минкульта, Минимущества, Департамента имущественных отношений, омские архитекторы и краеведы, поддержали это предложение. Здание аптеки с лабораторией было первым кирпичным сооружением омского военного госпиталя. До 1870-х здесь находилась и контора госпиталя. Это одно из старейших омских зданий, сохранившее облик и изначальную функцию на протяжении 195 лет.
Зимний больничный корпус — здание типичное для мало сохранившейся гражданской архитектуры Омска 1870–1880-х годов. Яркий пример “экономного” подхода к казенному строительству, стилевой эволюции от ампира до позднего сдержанного классицизма. А вот третье связанное с Достоевским госпитальное здание охранного статуса не получило.
Летние арестантские палаты — уникальный памятник русского деревянного классицизма 1823 года постройки, имеющий галерею с колоннадой тосканского ордера. Именно в летних арестантских палатах Достоевский занимался писательством. Судьба исторического здания военных, увы, не заботит: крыша там уже упала, еще немного и его вполне могут разобрать из-за ветхости.
ВООПИиК направило в Министерство обороны письмо с просьбой предоставить реставраторам доступ к историческим зданиям и получило такой ответ: “Использование данных зданий в качестве музеев не представляется возможным ввиду использования их в интересах Минобороны России”. Примечательно, что письмо было адресовано министру обороны Сергею Шойгу, а ответ пришел из округа. По сути, отписка. Кстати, здание летних палат военными давно не используется и, более того, запланировано к сносу.
Члены Омского отделения ВООПИиК написали еще одно обращение в Минобороны, которое подписали 10 омских общественных организаций: “Накануне 200-летнего юбилея Ф.М. Достоевского мы считаем очень важным сохранить и желательно, хотя бы частично, музеефицировать данный объект. Общественность Омска просит Вас рассмотреть возможность проведения восстановительного ремонта этого здания и так как оно расположено на внешней границе участка Госпиталя, в парковой зоне, обеспечения доступа к нему, без ущерба для инфраструктуры госпиталя”. Ответ пока не получили.
И наконец, самый знаковый омский объект — фундамент казармы того самого “Мертвого дома”. На него несколько лет тому назад случайно наткнулись рабочие, которые устанавливали в сквере возле Театра драмы новый водопроводный колодец. Приглашенные археологи дали заключение, что это просто “навал кирпича”, и траншею закопали. Но реставратор Игорь Коновалов сразу понял, что “навал кирпича” — типичный для XIX века бутовый фундамент. А о том, что в Степном бастионе, который был на этом месте во времена Омской крепости, находился острог, было известно давно. Энтузиасты начали раскопки и вскоре нашли сохранившуюся часть старинного фундамента. Омский архитектор Андрей Сергеев сделал точную привязку к местности всех построек, бывших в крепости, так выяснилось, что найти удалось левую казарму. Потом был обнаружен фундамент еще одного здания — кухни-столовой.
По мнению участников Омского отделения Общества охраны памятников, на старинных фундаментах можно воссоздать деревянные строения. Поскольку улица их разрезает, они тоже могли бы быть “в разрезе”. А за витринным стеклом могла бы разместиться экспозиция: фигуры, сделанные по эскизам омского художника Кичигина к спектаклю “Мертвый дом”. То есть можно воссоздать визуальную “цитату” из времен Достоевского.
Но у городских властей на исторический объект оказались совершенно иные планы. Недавно в Омске прошло заседание оргкомитета по празднованию 200-летия Федора Михайловича Достоевского, на котором решили “установить информационный памятный знак на месте сохранившегося фундамента предполагаемой казармы Омского крепостного острога, в котором писатель отбывал свое заключение”. А для исторического фундамента готовится “оригинальное дизайнерское решение”, которое представляет собой “теплицу”, совершенно неуместную в историческом центре.
— Надо ли говорить, что для фундаментов это губительно? Здесь температурный режим, влажность, лучевая энергия — чтобы прокачать весь объем воздуха, нужно будет делать сумасшедшую вентиляцию. И потом, о какой игровой или информативной составляющей здесь можно говорить? Где драматургия этого объекта? — недоумевает председатель Омского отделения ВООПИиК Никита Шалмин.
Увы, в Омске процедура преображения знаковых городских пространств является “абсолютно непрозрачной. Утверждение проектов по историческим улицам происходит без проведения предусмотренных законом архитектурного и градостроительного советов, публичных слушаний. Замечания и предложения ВООПИиК ответами не удостаивают”.
А ведь объекты, связанные с пребыванием в Омске Федора Достоевского, можно объединить в музей под открытым небом. Для Омска это мог быть основной бренд, в перспективе — ведущий для России и, с учетом популярности Достоевского, для всего мира. Культурный, познавательный, исторический…
.jpg)
Сергей Оленев22-12-2024 14:57:01
Великий русский философ Николай Бердяев, в своей книге «Философия творчества, культуры и искусства» в главе «Духовный образ Достоевского, отмечает уникальные качества духа писателя. Он пишет: «Достоевский был не только великий художник, он также был великий мыслитель и великий духовидец. Он – гениальный диалектик, величайший русский метафизик. Идеи играют огромную, центральную роль в творчестве Достоевского. И гениальная, идейная диалектика занимает не меньшее место у Достоевского, чем его необычная психология. ..
Поистине в Достоевском есть что - то от Гераклитова духа. Все в нем огненно и динамично, все в движении , в противоречиях и борьбе. Идеи у Достоевского – не застывшие, статические категории, это- огненные токи. Все идеи Достоевского связаны с судьбою человека, с судьбою мира, с судьбою Бога. Идеи определяют судьбу. Идеи Достоевского глубоко онтологичны, бытийственны, энергичны и динамичны» (с. 9)
«Миросозерцание Достоевского есть его гениальная интуиция человеческой и мировой судьбы. Это интуиция художественная, но не только художественная, это- также идейная, познавательная, философская интуиция, это- гнозис. Достоевский был каком-то особенном смысле гностиком Его творчество есть знание, наука о духе» (с. 10)
Любовь Булатова22-12-2024 17:46:01
И опять - настоящее российское горе - нередкое уже дикое пренебрежение, теперь уже, к памяти великого русского писателя, известного и почитаемого во всем мире Федора Михайловича Достоевского со стороны бездушных чиновников министерства Культуры и местной городской культуры. Омск стал для писателя его голгофой, которую он преодолел, несмотряна свою тяжелую болезнь. Великие страдания воспитали в нем и великого сострадателя и неповторимого писателя.
Сергей Оленев22-12-2024 23:35:01
Николай Бердяев отмечает: «Он характерно русский, до глубины русский гений, самый русский из наших великих писателей, и вместе с тем наиболее всечеловеческий по своему значению и по своим темам. Он был русским человеком. «Я всегда был истинно русский», - пишет про себя А. Майкову. Творчество Достоевского есть русское слово о всечеловеческом.
Понять до конца Достоевского – значит понять что-то очень существенное в строе русской души., значит приблизится к разгадке тайны России». (с. 12)
Бердяев подчеркивает, что «Поистине изумителен ум Достоевского, необычайная острота его ума. Это – один из самых умных писателей мировой литературы. Ум его не только соответствует силе его художественного дара, но, быть может, превосходит его художественный дар.
«По силе и остроте ума из великих писателей с ним может быть сравнен лишь Шекспир, великий ум Возрождения. Даже ум Гете, величайшего из великих, не обладал такой остротой, такой диалектической глубиной, как ум Достоевского». (с. 23)
Философ Бердяев показывает философский склад ума Достоевского. Он говорит: «Он идейный писатель в платоновском смысле слова. Его интуитивный гений знал собственные пути философствования. Он был настоящим философом, величайшим русским философом». (с.24)
«Достоевский утверждает безграничность духовного опыта, снимает все ограничения, сметает все сторожевые посты. Духовные дали открываются во внутреннем имманентном движении. В человеке и через человека постигается Бог. Поэтому Достоевского можно признать иммаметистом в глубочайшем смысле слова. Это есть путь свободы, открываемый Достоевским. Он раскрывает Христа в глубине человека, через страдальческий путь человека, через свободу. Религия Достоевского по типу своему противоположна авторитарно-трасцендентному типу религиозности. Это самая свободная религия, которую видел мир, дышащая пафосом свободы». (с. 25)
Можно добавить, что Сергий Радонежский проповедовал религию свободы, вдохновляя своих учеников на духовном пути. Идя особым путем религии сердца, практика исихазма – внутренняя молитва сердца и практика «умное делание». Хотя Рерихи отмечали, что он шел дальше «умного делания».
Николай Бердяев. Философия творчества, культуры и искусства. т.2 Москва изд. Искусство 1994.
Сергей Оленев23-12-2024 01:25:01
В продолжение темы имманентности в текстах Достоевского, необходимо исследовать эту идею.
Имманентность— это учение о проявлении божественного в материальном мире, которое поддерживается некоторыми философскими и метафизическими теориями о божественном присутствии в человеке. Имманентность в качестве учения обычно используют разнообразные религиозные системы относящиеся к монотеизму и пантеизму для объяснения связи с духовным миром.
Так, Пифагор и Платон утверждают, что Ноус — это разумный принцип Космоса, действующего с определённой Идеей или Мыслеосновой Тайной Доктрины. Это божественная Причина, рассматриваемая в неоплатонизме как первая эманация Божественного Разума. Ноус как Мировая Душа является основою проявленной Вселенной. Человеческая душа (Атма-Буддхи-Манас) является частицей Мировой Души как средство связи с Космическим Разумом. В ведической философии Брахман и Пуруша являются сущность божественной природы человека.
Иными словами, Достоевский только показал имманентное состояние Божественного Логоса в человеке в своих текстах. Показал в художественной форме древние философские системы о божественной природе человека.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".