26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



I.1. Неодетерминизм и презумпция «смерти Бога» в современной культуре.


Идея линейного детерминизма, основанная на презумпции наличия феномена причины, являлась доминирующей в европейской культуре на протяжении практически всей ее истории. Такая позиция предполагала наличие в исследуемом предмете имманентной и имплицитной логики развития, последовательно разворачивающейся в ходе его эволюции, которая в силу этого обстоятельства может быть представлена в качестве поступательного ряда этапов, каждый из которых непосредственно вытекает из предыдущего и, в свою очередь, дает основание для последующего.

Применительно к носителям научной рациональности классического типа А. Н. Уайтхед отмечал свойственную им «непоколебимую веру в то, что любое подробно изученное явление может быть совершенно определенным образом — путем специализации общих принципов — соотнесено с предшествующими ему явлениями. <...> Именно такое инстинктивное убеждение... является движущей силой научного исследования, убеждение в том, что существует некая тайна и что эта тайна может быть раскрыта» [64:12]. Такой подход к предмету инспирирует конституирование в естествознании презумпции сколь тотального, столь же и линейного дедуктивизма.

Отказ от традиционного каузального детерминизма вплотную подвел современное естествознание к формированию детерминизма нового типа*. По оценке А. Кестлера, новая физика фундирована презумпцией необходимости «выбраться из смирительной рубашки» детерминизма, понятого в качестве внешнего причинения [49:138-139]. Дж.Лайтхилл, находясь на посту президента Международного союза теоретической и прикладной механики, публично принес от имени механики извинения за то, что «в течение трех веков образованная публика вводилась в заблуждения апологией детерминизма, основанного на системе Ньютона, тогда как можно считать доказанным... что этот детерминизм является ошибочной позицией» [52: 35].

С переходом к неклассической науке эта парадигма перестает восприниматься в качестве удовлетворительной: как пишет А. Эйнштейн, «высшая аккуратность, ясность и уверенность — за счет полноты. Но какую прелесть может иметь охват такого небольшого среза природы, если наиболее тонкое и сложное малодушно оставляется в стороне? Заслуживает ли результат столь скромного занятия гордого названия „картины мира"» [41: 40]. В противоположность классике, предложенное современным естествознанием видение мира основано на радикально ином, а именно — на нелинейном типе детерминизма. Как пишет И. Пригожин, «мы все более и более склонны думать, что фундаментальные законы природы описывают процессы, связанные со случайностью и необратимостью, в то время как законы, описывающие детерминистские и обратимые процессы, имеют лишь ограниченное применение» [31: 8].

Содержательно конституируя новый тип детерминизма, в терминологическом отношении классики западной синергетической школы, синергетики жестко идентифицируют понятие детерминизма с причинностью классического (линейного) типа и потому, отвергая идею принудительной каузальности, отказываются и от самого термина детерминизм, констатируя переход от «детерминизма» к «индетерминизму» [32: 34, 47]. Между тем содержательно за термином индетерминизм стоит в данном случае отнюдь не отказ от самой идеи детерминации, но столь радикальный пересмотр ее содержания, который инспирирует дистанцирование от термина, вызывающего привычные и в данном случае нежелательные культурные коннотации.

В рамках российской синергетической школы термин «детерминизм», сохраняя близость к философской традиции, сохраняет и свой статус (разумеется, при соответствующем обогащении содержания). Так, по оценке Е. Н. Князевой и С. П. Курдюмова, синергетическое мировидение задает «новый образ детерминизма», конституируя «в некотором смысле высший тип детерминизма — детерминизм с пониманием неоднозначности будущего» [18: 14-20].

Важнейшим аспектом понимания детерминизма в качестве нелинейного выступает отказ от идеи принудительной каузальности, предполагающей наличие внешней причины, то есть презумпция того, что Н. Н. Моисеев называет «отсутствием направляющего начала» [25: 34]. Собственно, именно этот параметр и выступает критериальным при различении синергетических и кибернетических систем, управляемых посредством команд центра: «материя стала рассматриваться не как инертный объект, изменяющийся в результате внешних воздействий, а, наоборот, как объект, способный к самоорганизации, проявляющий при этом как бы свою "волю"... в отсутствие каких бы то ни было организующих факторов» [1: 279-280].

Понимая процессы как детерминированные не внешней причиной, но внутренним потенциалом самоорганизации, синергетическая традиция обращается к осмыслению все более глубоких уровней структурной организации мироздания, позволяя делать универсальные выводы о природе сверхчувственных оснований бытия. В современной культуре синергетика выходит на уровень глубинных философских (метафизических) обобщений, касающихся самой природы материи и сознания. Так, классическим примером подобного системного обобщения может служить монография Е. Н. Князевой и С. П. Курдюмова «Основания синергетики» [17].

Что же касается современной гуманитаристики, то ее отказ от традиционного понимания детерминизма — в постмодернистской артикуляции этого отказа — вызвал к жизни иные (и достаточно неожиданные) мировоззренческие следствия.

Постмодернистская философия также фундирована той презумпцией, что закономерности, которым подчинена рассматриваемая ею предметность, принадлежат принципиально нелинейному типу. Процессуальное бытие предметности моделируется постмодернизмом как автохтонное и спонтанное: то есть, по определению Ж. Делеза, как «чистое и безмерное становление качеств изнутри» [10: 198].

Традиционное сознание обозначается Р. Бартом как «ищущее внешних опор» (то есть признающее каузальное причинение) и «символическое» (то есть усматривающее за знаком наличие четко фиксированных десигната и денотата). Такое сознание подвергается Р. Бартом критике за то, что «таит в себе не до конца изжитый детерминизм» [2: 248]. Противопоставляя традиционную и постмодернистскую («имманентную») версии отношения к тексту, Р.Барт пишет: «Чем вызвано... неприятие имманентности?.. Возможно, дело в упорной приверженности к идеологии детерминизма, для которой произведение — "продукт" некоторой „причины", а внешние причины "причиннее всех других"» [2: 268].

Радикальный отказ от идеи внешней причины находит свое выражение в таких парадигмальных презумпциях постмодернизма, которые метафорически обозначаются как гибель («смерть») традиционных для классической философии семантических фигур:

  • «смерть Автора» как внешней причиняющей детерминанты текста: «письмо» рассматривается как перманентная генерация текстуальности, свободная от каких бы то ни было внешних (вневербальных) причиняющих факторов, в том числе и в первую очередь — от автора;
  • «финал Отца» в его традиционном психоаналитическом понимании, то есть в качестве внешнего детерминационного фактора развития психики: бессознательное рассматривается в постмодернизме через призму его программной «анти-Эдипизации» (по метафорическому выражению Ж. Делеза и Ф. Гваттари, «бессознательное — изначально сирота» [11: 37]);
  • и, наконец, «смерть Бога» как финальной и исчерпывающей внешней детерминанты мироздания: феноменологически представленное бывание рассматривается вне какой бы то ни было сопряжения с ноуменальными структурами бытия.

Таким образом, метафорическая фигура «смерти Бога» исходно выражает ориентацию постмодернизма на переосмысление феномена детерминизма. Исследуемая предметность выступает в этом случае как альтернативная подчиненной командам (то есть фактически анти-кибернетическая) и как фундаментально нестабильная, неравновесная — именно в этом ключе моделирует понимание Бога П. Вирилио [см. 8].

В целом новое понимание детерминизма в постмодернистской философии предполагает отказ от идеи закономерности как таковой (вне постановки вопроса о динамическом или статистическом ее характере) и трактовку случайной флуктуации как решающего фактора в определении эволюционных перспектив системы. Иными словами, мир предстает в постмодернистском видении как лишенная каких бы то ни было фундаментальных оснований и принципиально стохастическая процессуальность. В постмодернизме оформляется стиль мышления, который получил название «постметафизического».

Постмодернизм опирается на осуществленную философией модернизма критику метафизики, ориентированной на поиски единства сущности, происхождения и оснований мироздания (по словам Ф. Ницше, в ней в любом случае речь идет о «метафизическом первотолчке, который пробивается наружу в концепциях вроде той, что в начале всех вещей находится наиболее ценное и существенное»). Соответственно предметом постмодернистской критики также становится, по выражению Ж. Делеза, «божественное бытие старой метафизики».

Метафизика ретроспективно осмыслена постмодернизмом как философская традиция моделирования универсума, характеризующаяся такими фундаментальными презумпциями, как:

а) презумпция объективирующегося в логосе единства бытия;

б) презумпция единства бытия и мышления.

В этой системе отсчета философия классической традиции конституируется, согласно постмодернистской ретроспективе, как философия тождества в отличие от постнеклассической философии как философии различия, в которой последовательно осуществляется:

а) разрушение логоцентризма, то есть фундированности классической культуры идеей исходной упорядоченности бытия, наличия у него имманентного смысла, который последовательно развертывается в эволюции мира и может быть (в силу своей рациональной природы) реконструирован в интеллектуальном когнитивном усилии, — постмодернизм формулирует программы «логотомии» как «иссечения логоса» из тела культуры и «логомахии» как усмотрения за «видимостью логоса» того, что Ж. Деррида называет «игрой случая»;

б) детрансцендентализация сознания, интерпретируемого в качестве «ситуативного» (как в смысле исторической артикулированности, так и в смысле процессуальной процедурности), посредством которой философия XX в., по оценке Т. С. Элиота, пытается опровергнуть «метафизическую теорию субстанциального единства души».

Таким образом, постмодернизм последовательно подвергает деструкции все базисные презумпции самого метафизического стиля мышления, выдвигая на смену ему мышление постметафизическое.

Оно характеризуется следующими парадигмальными особенностями.

1. Презумпция наличия сверхчувственных (трансцендентных) оснований и принципов бытия подвергается в нем радикальной критике, рассматриваясь как своего рода «преднайденность мира», основанная на «некритическом объективизме». Сама идея глубины (глубинных оснований в онтологии, глубинного проникновения в сущность в гносеологии) сменяется в постмодернизме парадигмальной презумпцией «плоскости» или «поверхности». В метафорике Ж. Делеза и Ф.Гваттари данная установка дескрибируется как переориентация современной западной культуры с традиционной для нее идеи «корня», выражающей презумпцию проникновения в глубину и вместе с тем презумпцию линейности движения, — на идею «корневища-луковицы» («ризомы»), выражающую презумпции отказа от какой бы то ни было направленности на якобы скрытую за явлением объекта его глубинную сущность: именно и только феноменологически заданная «поверхность — это местоположение смысла» [12: 9-31]. И как бы ни был поверхностен этот поверхностный смысл, единственно им исчерпывается семантика бытия, лишенного метафизической (ноуменальной) глубины.

2. В соответствии с этим, смысл понимается постмодернизмом не как имманентный объекту (тексту) и подлежащий экспликации, но как результат произвольно реализуемых дискурсивных практик. Как отмечает Ю. Кристева, «любая рефлексия по поводу означивания разрушает метафизику означаемого или трансцендентального эго». Аналогично и применительно к миру в целом М. Фуко постулирует тотальное отсутствие исходного «смысла» мироздания: «за вещами находится... не столько их сущностная и вневременная тайна, но тайна, заключающаяся в том, что у них нет сути, или что суть их была выстроена по частицам из чуждых им образов» [38]. Аналогично применительно к так называемой социальной онтологии, постмодернизмом отвергается классическая презумпция наличия «латентного смысла» истории [см. 13]. В целом, как пишет Ж. Делез, «история репрезентации» расценивается постмодернизмом как «история икон — история длительного заблуждения»; таким образом, постмодернистские ориентации в данной сфере интегрируются в такой парадигмальной презумпции, как «жертвование смыслом» [10].

3. Исходя из сказанного, характерное для постмодернизма видение реальности артикулируется как своего рода «постмодернистская чувствительность», то есть парадигмальная ориентация на усмотрение за любой предметностью принципиально неустранимого и неизбывного хаоса. Важнейшей метафорой постмодернистской философии в этом контексте оказывается метафора руин, применяемая для фиксации специфичного для постнеклассической культуры способа мироинтерпретации, основанного на отказе от идеи целостности, иерархичной структурности и гармоничной упорядоченности мира. По формулировке Ж. Делеза и Ф. Гваттари, «мы живем в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы уже больше не верим в миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут последнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать ту же самую цельность и целостность образа оригинала. Мы больше не верим в первичную целостность или конечную тотальность, ожидающую нас в будущем» [см. 11]. В контексте культуры постмодерна парадигма «порядка вещей» замещается, по оценке Б. Смарта, парадигмой «руин», то есть «беспорядка и разлада (disorder)» [см. 60]. Постмодернистская философия констатирует «процесс распада мира вещей», порождающий и «космический хаос», и текстуальные феномены «хаоса значений», «хаоса цитат», «хаоса означающих» как вторичные по отношению к нему (И. Хассан). Презумпция руин, в свою очередь, фундирует собою такой феномен постмодернистской культуры, как презумпция «обратной апокалиптичности (an inveted millenarianism)»; по определению Ф. Джеймисона, в культуре постмодернизма «предчувствия будущего, катастрофического или спасительного, заместились ощущениями конца».

4. Соответственно этому, постмодернизм, в оценке М.Фуко, строит модель познавательного процесса как «максимально удаленного от постулатов классической метафизики» [см. 38]: в постметафизическом пространстве познание моделируется вне классической презумпции продвижения субъекта от созерцания явления к постижению сущности объекта. По оценке М. Фуко, когнитивные стратегии философии эпохи постмодерна фундированы программным требованием «не полагать, что мир поворачивает к нам свое легко поддающееся чтению лицо, которое нам якобы остается лишь дешифровать: мир — не сообщник нашего познания, и не существует никакого пре-дискурсивного провидения, которое делало бы его благосклонным к нам» [38: 80]. Постмодернистский взгляд на мир снимает самую возможность постановки проблемы познания как экспликации глубинного смысла объекта (бытия в целом).

В целом обрисованная позиция задает в постмодернизме презумпцию жесткого дистанцирования от любых попыток конституирования метафизическойкартины мира в классическом ее понимании. Б. Мак-Хал отмечает в этом контексте присущий культуре постмодерна своего рода «запрет на метафизику (unlicensed metaphysics)» [55].

В философии постмодернизма понятие метафизики как фундированное идеей Единого, идеями общности и универсализма, вытесняется понятием микрофизики как программно ориентированного на идеи принципиальной плю-ральности, разнородности и отдельности. Например, в посвященном исследованию творчества М. Фуко сборнике «Microfisica del potere: interventi politici» (Италия, 1977) эксплицитно ставится задача исследования не «метафизики власти», но ее «микрофизики» (ср. с «микрополитикой» у Ж. Делеза и у Ф. Джеймисона).

В контексте разрушения традиционного концептуального ряда объект—феномен—ноумен посредством фигуры «онтологической видимости» постмодернистская философия осмысливает себя скорее как «патафизика» (термин А. Жарри). В пространстве постметафизического мышления «исчезает... различие между симуляцией и реальным. И тем самым не остается места для метафизики» (Ж. Бодрийяр). Таким образом, феноменология бытия, принципиально лишенная постметафизическим мышлением своих метафизических оснований, оказывается хаосом интерпретаций, каждая из которых остается программно поверхностной и произвольной — ноуменальный смысл феноменов оборачивается симуляцией смысла, а попытка познания — бесконечно процессуальной «логомахией», игрой смыслами.

Следует отметить, что последствия введения данной парадигмальной презумпции в философский контекст оказываются весьма далеко идущими, разрушающими отнюдь не только классический тип детерминизма. Особенно остро дают они о себе знать в контексте нравственного сознания.

Так, если в протестантском модернизме — начиная с Д. Бонхеффера — фигура «смерти Бога» выражала идею когнитивной и моральной зрелости субъекта, лишая его объяснительной формулы, позволяющей маскировать свое незнание ссылкой на конечную причину и заставляя принять моральную ответственность персонально на себя [см. 6], то в постметафизическом пространстве данная фигура обретает совершенно обратную семантику. Отказ от внешней причины как фактора принудительной детерминации обретает в постмодернизме свою нравственную артикуляцию, — возникает идея отсутствия какой бы то ни было детерминированности («принудительности») человеческого существования как несвободы.

Как пишет М. Фуко, «смерть Бога» освобождает «существование от существования, которое его ограничивает» [40: 115-116]: субъект мыслится как принципиально не ограниченный — ни внешними по отношению к его самости социальными структурами, ни внешними по отношению к его поведению нормами, ни внешними по отношению к его сознанию ценностями. Таким образом, в нравственном плане этот абстрактный индетерминизм практически оборачивается тотальным выпадением субъекта из сферы социально-аксиологического регулирования вообще.

 

Авторские сноски:

* Если для естествознания переход к нелинейной парадигме связан именно со становлением неклассической науки (от квантовой механики до теории катастроф Р. Тома), то применительно к гуманитарной сфере правомерно относить зарождение идей нелинейности к гораздо более раннему периоду. В первую очередь это относится к философии и дисциплинарной истории: фиксация внимания на феномене «неслучайности» (неэлиминируемости) случая впервые была осуществлена именно в этих областях, — собственно, отсчет здесь можно вести, начиная с идеи Эпикура о самопроизвольном отклонении атомов. Параллельно традиции жесткого детерминизма, трактовавшего случайность как онтологизацию когнитивной недостаточности (от Демокрита до Новой Европы) или как результат взаимодействия (пересечения) несущественных причин (от гегельянства — до марксизма), в истории философии может быть выделена и традиция, делавшая феномен случайности специальным предметом своего рассмотрения (от концептуальной экспликации данных идей у У. Петти и А. Кетле до их парадиг-мального конституирования и аксиологического доминирования в постмодернизме).

______________________________

Дата публикации 01.01.07
по материалам сборника
"Творческое наследие семьи Рерих
в диалоге культур"
Минск, 2005

01.01.2007 01:01АВТОР: М.А. Можейко | ПРОСМОТРОВ: 2372




КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Осмысление Рериховского наследия »