Листы старого дневника. Том VI. Главы XI, XII. Генри С. Олькотт
Буддийский Храм. Шри-Ланка
ГЛАВА XI
РАБОТА НА ЦЕЙЛОНЕ
(1897)
Как говорилось раньше, 22-го апреля король Сиама отплыл на своей королевской яхте домой, но моя связь с августейшими особами на этом не прервалась: хотя Его Величество король Сиама уехал, я вступил в близкие отношения с важным представителем гораздо более могущественного суверенного государства – русского царя.
Когда в 1891 году царевич совершал кругосветное путешествие, его сопровождал князь Эспер Ухтомский, кавалер Палаты Его Величества Императора (Царя), исполнявший обязанности его личного секретаря. Этот князь – один из самых образованных людей России и величайший авторитет в области ламаистской философии. Его семья является одной из старейших и восходит к тому времени, когда она правила всей Империей. Его коллекция книг, статуэток, картин и предметов религиозного культа северных буддистов пользуется репутацией одной из самых богатых и прекраснейших в мире. Его многолетние поиски пробудили в нём глубокий интерес к буддизму, и эта общность позиций сблизила нас по переписке. С тех пор его музей был приобретён русским правительством, а позже, в 1900 году, Брокгауз в Лейпциге издал каталог-описание, о котором я упоминаю из-за предисловия самого князя Ухтомского, и в нём он с надеждой говорит о перспективах дружеского взаимопонимания, установившегося между представителями Северного и Южного буддизма после моей успешной попытки их объединения под эгидой Четырнадцати Основных Положений, общих для обоих ветвей буддийского культа. Автором этой научной монографии является доктор философии герр Альфред Грюнведель, а сама она называется: «Мифология буддизма в Тибете при монголах».
Отступая от строгой хронологической последовательности, я мог бы также процитировать несколько предложений из перевода «Введения», любезно сделанного для меня моим другом герром Дж. Ван Маненом, членом Теософского Общества Амстердама, чтобы показать, с какими добрыми чувствами ко мне относился князь Ухтомский. Он писал: «Знаменитый [так в оригинале] американец полковник Олькотт в роли президента Теософского Общества в течение многих лет энергично следовал плану поиска звеньев духовной цепи, связывающей воедино страны, в которых Будду почитают как Бога [так в оригинале]. Он путешествовал по Азии, знакомился с главными местными священниками, а затем составил своего рода «символ веры» для буддистов всего мира. В нём было отброшено всё несущественное и условное, всё узконациональное и чисто случайное… В Японии, Бирме, Читтагонге и на Цейлоне уже приняты Четырнадцать Основных Положений полковника Олькотта. Посмотрим, насколько эффективными окажутся усилия полковника Олькотта в деле укрепления духовных связей между буддийскими народами в Индокитае, Центральном Китае, Корее и Тибете. Насколько мне удалось выяснить из разговора с лаосцами Индокитая, они являются буддистами, но, вероятно, больше тяготеют к ламаизму, чем к сингальской или сиамо-бирманской формам этой религии». Князь продолжает: «Связь последователей Шакьямуни на Цейлоне с их единоверцами на Дальнем Востоке существует с древнейших времен. И эта связь существовала благодаря не только морским, но и сухопутным сообщениям. Многие сингальцы совершали паломничество в Китай через Гималаи… Средневековье укрепило сознание внутреннего единства политически чуждых друг другу стран, в которых процветало поклонение Будде. То, что принято в Тибете, принято и в Монголии, у наших бурят и калмыков; также они относятся с сочувствием и вниманием к идеям убеждённых соратников ныне покойной мадам Блаватской. Недалёк тот день, когда буддийский мир пробудится ото сна и из своих многочисленных ветвей образует одно органическое целое».
Несомненно, между индийскими буддистами и народами других стран существовали связи; мы знаем как факт, что миссионерские группы, которых посылал император Ашока, отправлялись к четырнадцати индийским народам за пределами Индии и к пяти греческим царям; из сингальских летописей также следует, что пятеро монахов Ашоки принесли буддизм в пять областей Китая. Но мне нет необходимости останавливаться на этих подробностях, поскольку все эти факты приведены в последнем (40-м) издании Буддийского катехизиса. Поскольку международные отношения между северными и южными буддистами не поддерживались, именно по этой причине буддисты Японии послали свой теперь уже вошедший в историю комитет, чтобы пригласить меня приехать в их страну и разъяснить основы буддизма; кроме того, первосвященник Сумангала в своём рекомендательном письме, написанном на санскрите, которое он отправил со мной японским первосвященникам, особо подчёркивает факт отсутствия общения между Севером и Югом и великую необходимость его установления. Я не могу завершить разговор на эту тему, не выразив протест против утверждения князя о том, что Будда «почитается как Бог», ибо те, кто знает основы своей религии, этого не делают.
Вышеизложенное является лишь своего рода анонсом нашей встречи с князем, состоявшейся в Коломбо 23-го апреля 1897-го года, и демонстрирует абсолютно аполитичный характер наших взаимоотношений. Он почти так же глубоко интересовался изучением буддизма, как и я сам, и наша встреча в Коломбо, посвящённая этой теме, состоялась по его просьбе, с которой он обратился ко мне в письме, полученном мной за несколько недель до этого. На эту просьбу мне было очень легко откликнуться, поскольку по счастливой случайности я в то время находился в Коломбо в связи с приездом Его Величества короля Сиама. Князь прибыл на немецком почтовом пароходе в сопровождении князя Волконского и двух других джентльменов из своей свиты. Так как час прибытия парохода не был точно известен, то, естественно, не могло быть точно назначено время нашей встречи, поэтому я послал князю записку с лоцманом, в которой просил его соблаговолить подождать на борту, пока я не приеду; он так и поступил, но его сопровождающие сошли на берег вместе с русским консулом. Он приветствовал меня очень тепло, что меня сразу же к нему расположило. Его отличала именно та благородная учтивость, лёгкость в обращении и светский лоск, которые так характерны для русского дворянства. Он сказал, что направляется к Китайскому императору в качестве специального посла с письмом, подписанным его хозяином, и многочисленными ящиками с дорогими подарками, находящимися в трюме парохода. Разумеется, меня эта сторона дела не касалась, и я больше не задавал ему вопросов о цели его миссии, а приступил к организации нашей высадки на берег.
Среди лодок, сновавших вокруг корабля, были любопытные выдолбленные из дерева каноэ с выносными уключинами, которые так часто встречаются на Цейлоне. Я указал на одно из таких каноэ и спросил князя, плавал ли он когда-нибудь на таком судне и не хотел бы он ради забавы отказаться от моей лодки и добраться до пристани на одном из них. Он сказал, что будет в восторге от нового опыта, который он никогда бы не получил, если бы не моё счастливое предложение. Поэтому мы наняли каноэ, сели в него и очень аккуратно расположили ноги в небольшом пространстве, оставленном для них при выдалбливании бревна. Поскольку у такого рода лодок нет ни киля, ни шверта, выносные уключины необходимы для предотвращения их опрокидывания. Когда раскрыт малый парус, чтобы уравновесить его тягу, один из членов экипажа должен сидеть на выносной уключине; при сильном же ветре для этого нужны уже два человека, и это именно то, что называется «ветерком на двоих». Поскольку ни один из нас раньше не плавал на таком сооружении, мы оба пришли в восторг и всю дорогу до пристани смеялись, как мальчишки. Поскольку пароход остановился в Коломбо только до следующего утра, нельзя было терять ни минуты, поэтому я весь день провёл с князем и сводил его в храм Котахена, чтобы увидеть принца Джинаваравансу, в музей миссис Хиггинс и в школы для девочек «Сангхамитта», а также к первосвященнику Сумангале, с которым князь имел очень интересную беседу через переводчика с сингальского. В середине дня мы сели на поезд, идущий в Маунт-Лавинию, где состоялся один из вкуснейших рыбных ужинов, которыми так славится местный отель. К вечеру я проводил его на корабль, и меня представили его спутникам. Встреча с князем Волконским была для меня особенно приятной, потому что в 1884 году во дворце леди Кейтнесс в Ницце мы с Е. П. Б. близко познакомились с его тётей, очаровательнейшей дамой, одной из знатных персон, вступивших в наше Общество во время нашего пребывания в этом городе, и глубоко интересовавшейся Теософией. Она была одной из трёх дам, упомянутых в «Листах старого дневника» (том III, с. 85), которую по просьбе Е. П. Б. я с помощью месмеризма вылечил от серьёзных заболеваний: у неё уже в течение двенадцати лет наблюдались стойкие остаточные изменения после инсульта в виде гемиплегии, которые мешали ей свободно пользоваться левой рукой и левой ногой, и в течение получаса я избавил обе её конечности от оков. Вторая особа, графиня и двоюродная сестра Е. П. Б., с которой она не виделась с детства, страдала сильной тугоухостью, но уже через пятнадцать минут я вернул ей способность слышать обычную речь, и поздно вечером она пришла домой с концерта, безмерно счастливая оттого, что вновь обрела чувство слуха. Третью даму я вылечил от нетяжёлого заболевания позвоночника.
На прощание князь Ухтомский выразил мне своё восхищение всем услышанным и увиденным за день и увёз с собой несколько уникальных артефактов и разных буддийских раритетов, подаренных ему Сумангалой и князем-священником Джинаваравансой. Ему настолько понравились женские школы «Музеус» и «Сангхамитта», что он сделал им щедрые пожертвования, а мне подарил свою фотографию и самое ценное, что он мог предложить, – свою дружбу.
Если я не ошибаюсь, то прежде чем вернуться домой после поездки в Китай, он намеревался ещё раз посетить буддийские ламаистские монастыри Монголии; во всяком случае, он искренне приглашал меня совершить с ним большую поездку и лично обсудить с первосвященниками сходства и различия между Северным и Южным буддизмом. Он перевёл на русский язык мои «Четырнадцать основных положений» и уверил меня, что все они были одобрены монгольскими и тибетскими учёными-буддистами за исключением Предложения IV, вызвавшего у них единственное возражение. Это Предложение гласило: «Четвёртым Учителем в настоящей Кальпе был Шакья Муни или Гаутама Будда, который родился в царской семье в Индии около 2500 лет назад. Он был исторической личностью, и его звали Сиддхартха Гаутама».
Они считают, что Шакья Муни появился на земле на много тысячелетий раньше шестого века до нашей эры, и веру в это я не могу понять, поскольку все буддийские писания, о которых я что-либо знаю, сходятся в том, что касается правильной даты его рождения. Где-то упоминая об этом несоответствии, я высказал предположение, что они, возможно, перепутали время жизни Будды Гаутамы и его непосредственного предшественника в рамках канонов буддийской традиции.
Если князь остался доволен тем, как мы провели день, то в какой же степени был доволен я сам, поскольку то, как завязывалось это из ряда вон выходящее знакомство, доставило мне одно из величайших интеллектуальных наслаждений, которые я когда-либо испытывал!
Когда я находился в Коломбо, в этот город заехал писатель и лектор на тему спиритизма доктор Пиблз, сделав это во время одного из своих кругосветных путешествий. И поскольку мы были старыми знакомыми, я помог ему увидеть некоторые вещи, которые обычно ускользают от взгляда путешественников. Среди прочих событий можно вспомнить поездку в глухую деревушку под названием Валполла, находившуюся в джунглях за деревней Рамбаккана, где по предварительной договорённости было решено, что я выступлю с лекцией для делегатов из нескольких деревень, населённых людьми очень низких каст наподобие индийских парий. Хотя в буддизме нет каст, тем не менее после правивших Цейлоном индийских династий остались значимые социальные различия, и в горной местности кандийская аристократия обращалась с людьми рабочего класса столь жестоко и несправедливо, словно они были её рабами. Люди в местности, куда я направлялся, почти ничего не знали о буддизме, и, поскольку аристократы заставили их чувствовать себя самыми низкими подонками, они, естественно, сделались лёгкой добычей практикующих прозелитизм солдатов Армии Спасения, которые сказали им, что если они отвергнут этот проклятый буддизм и примут христианство, то станут свободными людьми и смогут любому смотреть в лицо. И чтобы открыть им глаза, меня попросили приехать в эту забытую Богом деревушку в самом центре лесной глуши.
Поэтому ранним утром 16-го апреля я выехал из Коломбо в Раквану с моим старым коллегой, переводчиком и другом С. П. Гуневарденом, буддийским священником для проведения служб и неутомимым Бобом Аппу, моим старым слугой. Там нас встретил доктор Пиблз, приехавший из Канди, который дальше путешествовал уже с нами. Бедняки прислали в качестве транспортного средства одного большого слона, слона-подростка и повозку без рессор, запряжённую волами, по-видимому, сбитую для того, чтобы измельчать кости несчастных путников. Поскольку доктор Пиблз никогда не ездил верхом на слонах, кроме как мальчиком в цирке, он с радостью принял моё добродушное предложение прокатиться на огромном звере, однако, заметим, без хауды и подушки. Хотя я знал, какой ужас таит в себе запряжённая волами телега, я всё же предпочёл встретиться с ним лицом к лицу, чем рискнул быть сброшенным со спины большого слона ветвью какого-нибудь из многочисленных лесных деревьев, через которые нам придётся пробираться. Однако я не сказал об этом доктору Пиблзу, так как подумал, что будет полезно сбить с него спесь. По короткой лестнице он взобрался на спину стоявшего на коленях слона, который, поднимаясь на ноги, чуть было его не сбросил, после чего мы вошли в лес. Насколько я помню, доктор Пиблз был в белых штанах, и, хотя у него были длинные ноги, но их длина всё же не позволяла обхватить ими широкую спину слона, поэтому волей-неволей они торчали прямо поперёк хребта животного, и я чуть не лопнул от смеха, увидев, как он схватился за спину проводника, сидевшего перед ним, и пытался поймать равновесие, чтобы приспособиться к шагу слона! Что касается меня, то в моём теле не осталось ни одной косточки, которая бы не чувствовала себя пропущенной через молотилку. Когда мы добрались до места назначения, доктор Пиблз смог лишь сползти на землю, а его белые «конечности», послужившие чистым полотенцем для вытирания пыльной спины слона, больше походили на тряпку для мужских рук, провисевшую весь день в механическом цехе, чем на что-то другое, что я могу припомнить. Про своё тело он сказал, что вот-вот «оно распалось бы надвое, если бы мы прошли чуть дальше!». На мою лекцию собралось много народа, и я выступил с ней после того, как сопровождавший нас буддийский священник зачитал Панча Шилу (Пять заповедей). Нам открылся прекрасный пейзаж: в окружении холмов расстилались широкие изумрудно-зелёные поля и величественные леса. Я встал спиной к стене здания монастыря, тогда как многие сотни людей, скрестив ноги, сидели на земле. Разумеется, моё выступление представляло собой ярый протест против обращения кандийских высших классов с этими трудолюбивыми крестьянами в соответствии с их кастой. Я дал им как можно яснее понять, что буддизм не только лишён кастовых различий, но и сам Господь Будда осудил их как неестественную, необоснованную и несправедливую социальную систему. Я приводил им Его слова из различных проповедей и сутр, включая известные как «Васала» и «Брахмаджала», где Он говорит, что не происхождение делает человека брамином или парией, а его поступки. В Васала-сутре он говорит: «Делами человек становится отверженным, делами становится брамином». Я также проиллюстрировал этот принцип, рассказав им историю о Пракрити, девушке из касты Матанья (или парий, или чандала), у которой Ананда, великий ученик Будды, взял воду из придорожного колодца. Знойным днём, проходя мимо неё, он, почувствовав жажду, попросил девушку дать ему выпить воды. Она сказала, что не посмеет это сделать, так как принадлежит к столь низкой касте, что он как человек из высокой касты осквернит себя, взяв воду из её рук. Но Ананда ответил: «Я попросил не касту, а воду, сестра моя», и возрадовалось сердце девушки из касты Матанья, и она подала ему воды. И за это Будда её благословил. Более того, я рассказал им, что в этой же проповеди, Васала-сутре, Будда поведал брамину Аггикабхарадвадже, который хотел оскорбить его, назвав отверженным, что некий чандала из касты сопака стал буддийским монахом и снискал очень широкую известность и славу, «которых было очень трудно добиться», и многие кшатрии и брамины оказывали ему личные услуги; в то же время есть много браминов, рождённых в семьях высокого происхождения, которые «постоянно попадают в сети греховных поступков, и в этом мире им предъявят обвинения, в то время как в грядущем (мире) (их ожидает) ад; и их высокое рождение не спасёт их ни от ада, ни от порицания». Затем я пригласил всем известного старосту отверженных и через переводчика попросил его принести мне воды, чтобы попить. Я взял воду, выставил её на всеобщее обозрение и сказал: «Я пью эту воду как буддист, протестующий против распространённой у вас лжи о нашей религии».
С тех пор в этой деревне Армия Спасения больше никого не обратила в свои ряды. Я никогда раньше не видел, чтобы какая-либо аудитория на Цейлоне так внимательно внимала каждому слову оратора, когда им был приехавший со мной буддийский священник, который выступал с проповедью после окончания моего выступления. По их просьбе он остановился у них на несколько дней и проводил религиозные службы днём и ночью.
Само собой разумеется, что поддержка мощного движения за образование, подобного нашему на Цейлоне, а также управление и надзор за примерно тремя сотнями школ и тремя колледжами требуют непрестанного труда и больших капиталовложений. Ранее я уже говорил, что сингальцы бедны. Поэтому их вполне можно извинить за то, что сейчас они не такие самоотверженные, какими были во время зарождения движения за образование в 1880 году. Однако они продолжают постоянно жертвовать роскошью, а иногда и удобствами, чтобы поддерживать это движение. Они бесплатно и безропотно, без надежды на какое-либо материальное вознаграждение самым наилучшим образом помогают продвижению образования своим временем и трудом. Расходы движения за образование покрываются разными способами. В основном это делается за счёт прибыли, которую приносит наш успешный сингальский еженедельный журнал «Сандареса»; какая-то часть денег поступает с доходов от ежегодных ярмарок мод, бóльшая часть средств – в виде государственных субсидий, остальная – в виде частных пожертвований. Во время этого приезда на Цейлон в 1897 году мне пришло в голову, что более чем достаточное количество средств можно получить путём сбора добровольного ежемесячного налога в один цент (одну сотую рупии, или одну шестую пенни, или одну двенадцатую одного американского цента) с каждого человека, то есть с каждого мужчины, женщины и ребёнка, составляющих буддийское сингальское население. Для того, чтобы постоянно иметь приток денежных средств, мне казалось возможным организовать систему посредников для сбора этого налога и отправки его в Центральный Комитет в Коломбо благодаря циркулирующей по всему Острову «Сандаресе», а также мелким почтовым служащим и сельским жителям, которые дружны друг с другом. Причём этих денег было бы гораздо больше, чем необходимо для открытия буддийской школы в каждой цейлонской деревне. Этот план был одобрен моими близкими коллегами, и начало было положено. Но его новизна скорее ослабила народный энтузиазм, чем наоборот, и вскоре стало само собой разумеющимся, что он никогда не увенчается успехом, если я самолично или кто-то другой, кто в такой же степени пользуется доверием местного населения, не останется на Цейлоне и не приведёт его в действие. Но на эту просьбу мне пришлось ответить отказом, ведь в 1889 году я уже отклонил подобную просьбу японцев, предлагавших мне поселиться в их стране и развивать большое буддийское движение под эгидой нашего Общества. Что ж, во всяком случае, если я отклонил это предложение, то его, возможно, примет мой преемник.
ГЛАВА XII
КАТАСТРОФА КРАКАТАУ
(1897)
Извержение вулкана Каракатау в 1883 году.
Доведя до конца все дела, я покинул Цейлон 3-го мая и вернулся домой 5-го мая, где были доктор Пиблз и мой друг с Гавайских островов, которому я смог продемонстрировать поразительное доказательство реальности ясновидческих способностей мадам Монгрюэль. Незадолго до этого, желая получить информацию о причинах болезни своего отца, он дал мне фрагмент своего письма, чтобы послать его великой провидице для проведения эксперимента с целью проверки её психических способностей. По возвращении в Адьяр меня ждало письмо от неё с диагнозом и оригиналом фрагмента письма К. Мистер К. был в высшей степени поражён её откровениями, подлинность которых он безоговорочно подтвердил и которые сильно его удивили, поскольку ни в письме его отца, ни в написанном мною письме о нём не содержалось никаких намёков, дававших ясновидящей хоть какой-то ключ даже к определению его пола. На следующий вечер, когда мы все сидели на террасе при свете луны, я попросил почтенного «Пилигрима» Пиблза показать нашей компании, как танцуют и скачут медиумы на спиритических сеансах, когда их контролируют индийские «духи». Те, кто знал его лишь как воинственного мудреца и пропагандиста спиритизма, наверняка развеселились бы вслед за нами, увидев, как он вытворяет то, что в той или иной степени напоминает слоновьи прыжки.
На следующий день я председательствовал на официальном открытии нового здания, построенного нашими издателями, мистером Томпсоном и Ко. Восьмого мая в нашем зале собраний каменщики начали возводить пилястры, на которые должны были опираться стальные балки, несущие новую крышу. Днём 8-го мая мы праздновали шестую годовщину Дня Белого Лотоса, и с речами выступили доктор Пиблз, доктор Инглиш, мистер Кнудсен, я и ещё несколько человек. Стояло жаркое время года, и термометр показывал 106° по Фаренгейту(около 41° по Цельсию – прим. переводчика). Поэтому мне поневоле пришлось работать на открытом воздухе под навесом. Чтобы справиться с невыносимой жарой, я делал то, к чему прибегают многие правительственные чиновники и судьи, работая с рассвета в течение трёх-четырёх часов, отдыхая в знойное время дня и возобновляя работу вечером. Девятого мая доктор Пиблз по собственной просьбе попросил меня зачитать Пять Заповедей, которые делают человека буддистом и которые по поручению Сумангалы и Кандийских первосвященников я был уполномочен зачитывать тем, кто желает принять буддизм (посвящение в буддизм доктора Пиблза может стать ещё одним сюрпризом для его друзей).
После смерти всеми любимого Генерального секретаря мистера Стэплза меня перестало устраивать состояние нашего движения в Австралазии, и я почувствовал сильное желание отправиться в те края и своими глазами увидеть всё происходящее. В то время по Австралазийским филиалам совершала поездку мисс Эдгер, и я подумал, что моё присутствие могло бы ей помочь. Поэтому, не дожидаясь мнения своих ближайших коллег, я решил отправиться в поездку. Написав две или три главы «Листов старого дневника» и уладив все свои дела, я выехал из Коломбо в Тутикорин, куда прибыл 16-го мая; 18-го мая я отплыл в Таунсвилл на пароходе «Герцог Вестминстерский», капитан которого оказался одним из лучших моряков и самым приятным человеком, под командованием которого я когда-либо плавал. Кроме меня на борту находилось только четыре пассажира, одним из которых был очаровательный мальчуган. В то время царствовал юго-восточный пассат, и корабль постоянно раскачивало, но, по крайней мере, мы пребывали в прохладе, что было благословенным облегчением после наших высокотемпературных мук индийского жаркого сезона.
Двадцать пятого мая, обогнув западное побережье Суматры, мы вошли в Зондский пролив и направились в Батавию. По спокойному морю под ясным небом над головой мы миновали вулкан Кракатау, извержение которого произошло в августе 1883-го года, явившись самым страшным «в истории». Я стоял на палубе и, глядя на солнечную позолоту спокойной воды и на три обломка того, что когда-то было жерлом вулкана, из которого вырвалась сила земли, настолько непреодолимая и ужасная, что стала причиной гибели от 50000 до 100000 человек, мне было трудно поверить, что в этом райском месте произошла такая катастрофа.
Батавия. Порт.
На следующей грубо набросанной диаграмме показано положение трёх сохранившихся фрагментов острова, а звездочкой отмечена точка извержения. Хотя капитан и пассажиры рассказали мне об этой трагедии, я никак не мог воссоздать в уме всю картину этой ужасной катастрофы. Я не мог её представить, так как вода была слишком спокойной, золотое солнце, игравшее в ней, слишком ярким, а виды слишком прекрасными. И теперь, восемь лет спустя, в моей памяти предстаёт именно эта прекрасная залитая солнцем картина, а не та, которая была в тот августовский день 1883-го года, когда удерживаемые под океаническим дном силы, сокрушив сдерживающие их массы горных пород, проделали себе проход во внешнюю среду. Освещая подробности этого события, пресса всего мира в течение нескольких лет время от времени возвращалась к поиску новых фактов, и в 1889 году отчёт комитета, созванного Британским Королевским Обществом для исследования извержения Кракатау и последовавших за ним феноменов, максимально приблизил нас к описанию трагических событий того времени. Читатель, у которого может не быть доступа к сборнику трудов Королевского Общества, найдёт выдержки об этом событии в «Британской энциклопедии» (статья «Геология», XXVIII). В этой статье говорится:
«Двадцать шестого августа началась серия беспорядочно следующих друг за другом взрывов, продолжавшихся до утра 28-го, причём четыре наиболее сильных взрыва произошли утром 27-го. Вся северная и прибрежная часть острова Кракатау, лежавшая в пределах природного кольца кратеров доисторических времен, была разрушена; северная часть жерла Раката почти полностью исчезла, оставив после себя лишь вертикальную скалу, обнажившую внутреннюю структуру этого вулкана. Вместо прежнего вулканического острова, возвышавшегося на 300-1400 футов над уровнем моря, теперь осталась подводная впадина, дно которой местами уходит вглубь более чем на 1000 футов ниже уровня моря.
* * *
Море наполнилось извергнутыми породами настолько, что над его уровнем поднялся ряд новых островов. При этом ветра разнесли на большие расстояния огромное количество мелкой пыли, а нетонущая в воде пемза распространилась по поверхности океана на многие сотни миль. В Батавии, в 100 милях от центра извержения, из-за большого количества пепла потемнело небо, и в полдень в домах приходилось включать лампы. Тьма доходила даже до Бандунга, расположенного на расстоянии почти 150 миль от места извержения. Было подсчитано, что камни, пыль и извергнутый из вулкана пепел взлетели в воздух на высоту семнадцать миль или даже больше. Более мелкие частицы, достигшие верхних слоёв атмосферы, рассеялись по большей части земного шара и выказывали своё присутствие яркими закатами, которые они вызывали. Было подсчитано, что в тропиках они сначала переносились воздушными потоками с востока на запад со скоростью около семидесяти трёх миль в час, пока в течение шести недель не распространились почти по всей атмосфере между 30° северной широты и 45° южной широты. В конце концов они распространились на север и юг и попали в атмосферу над Северной и Южной Америкой, Европой, Азией, Южной Африкой и Австралазией. В Старом Свете они распространились от севера Скандинавии до мыса Доброй Надежды.
Гул, вызванный извержением вулкана, был слышен во многих местах земной суши, особенно расположенных к западу от вулкана. Так, он был зарегистрирован в Родригесе, почти в 3000 английских миль от вулкана, в Сиамском Бангкоке (в 1413 милях), на Филиппинских островах (примерно в 1450 милях), на Цейлоне (в 2058 милях), а также в Западной и Южной Австралии (в 1300-2250 милях). Никогда прежде звуковые волны не распространялись на столь внушительные расстояния, как от извержения Кракатау.
Однако более ощутимыми и гораздо более серьёзными последствиями серии извержений вулкана оказались изменения в океанических водах. Так, в них возникли распространяющиеся друг за другом волны, которые, по-видимому, были двух видов: длинные волны с периодом более часа и более короткие, но более высокие волны с нерегулярными и гораздо более короткими периодами. Самые большие волны, вероятно, вызванные сочетанием их описанных выше видов, достигали высоты примерно 50 футов. Разрушения, вызванные приливом такого количества морской воды к береговой линии и невысоким островам, были огромны. Все стоявшие в гавани или у берега суда сели на мель, города, деревни и поселения, расположенные в непосредственной близости к морю, были либо мгновенно, либо в течение какого-то времени полностью разрушены (в последнем случае последовательными наводнениями), в итоге погибло более 36000 человек. От центра своего зарождения морские волны распространились на огромные расстояния. Длинные волны достигли мыса Горн (7818 географических миль) и, возможно, Ла-Манша (11040 миль). Более короткие волны достигли Цейлона и, возможно, Маврикия (2900 миль)». Представьте, какие должны возникнуть ощущения у наблюдавших всё это! В другом издании («Новая национальная энциклопедия», том II, статья «Кракатау») эта история дополняется следующими картинами: «Небо приобрело ужасающий вид, яркие вспышки молний пронзали густые массы облаков, вставших над островом, по небу неслись клубы чёрных масс, непрерывно слышались быстро повторяющиеся взрывы, похожие на артиллерийские залпы, что сопровождалось треском в атмосфере, а в радиусе десяти миль сыпались дождём большие и довольно горячие куски пемзы. На расстоянии в 76 миль от Кракатау высота чёрных облаков, извергнутых из вулкана, оценивалась в 17 миль. На расстоянии 40 миль эти облака выглядели как огромная стена с вспышками разветвлённых молний, время от времени напоминавших огромных змей, несущихся по воздуху. Огненные шары (корпоганты) падали на мачты кораблей и оконечности реев. Ночью кромешная тьма разбавлялась «специфическим розоватым пламенем», которое, казалось, исходило из облаков и касалось корабля, и мерещилось, что от вулкана к небу тянутся огненные цепи».
Та же энциклопедия останавливается и на одном очень красивом эффекте этого извержения, а также на новых изысканных оттенках восходов и закатов. В ней говорится: «Осенью 1883-го года и в последующие несколько месяцев наблюдались световые феномены в западной части неба во всех уголках земного шара, особенно в Индийском океане и южной части Тихого океана. Вскоре после захода солнца всю западную часть неба заливало яркое красное свечение, которое сохранялось более часа, а затем медленно исчезало. Это странное зрелище впервые было замечено в Индии, где, как говорят, солнце, приближаясь к горизонту, приобретало отчетливый зеленоватый оттенок. На широтах Северной Америки эти красные закаты наблюдались почти каждой ночью в течение нескольких месяцев».
Все мы в Адьяре можем сказать, что восхищались зеленоватым оттенком вечерней зари и её великолепной красотой из-за появления в её палитре нового оттенка. Он имел неописуемую нежность и приближался к чему-то вроде тончайшего отблеска изумрудного цвета, с которым сталкиваются при восхождении к надземным планам; мистер Ледбитер описывает его как «более высокую октаву цвета». И сообщения о подобных наблюдениях почти во всех частях мира попали в печать. Но вот если бы рядом со мной на палубе корабля в тот солнечный двадцать пятый день мая 1897-го года стоял человек с развитыми способностями к ясновидению или психометрии, он в отличие от меня не увидел бы спокойную гладь морской воды, окружавшую оставшиеся осколки Кракатау, которые ещё виднеются над её поверхностью, и все следы извержения вулкана под покровом своего рода золотого ковра солнечного света, но, прочитав в Хрониках Акаши, увидел бы и почувствовал, что извержение всё ещё продолжается; он бы увидел, как титанические подводные силы всё ещё разрывают жерло вулкана на куски и подбрасывают их в воздух, после чего проделывают в недрах скалы впадину такой глубины, что отвес в двести морских саженей не касается её дна; он бы почувствовал, как от взрывов, превышающих по громкости десять тысяч одновременно палящих пушек, распространяются звуковые волны на расстояние в 3000 миль; он не увидел бы залитой солнцем ласковой воды, но перед ним встала бы чёрная завеса тьмы, скрывающая лик Природы в радиусе 150 миль! И то, что он увидит, будет видимо также отчётливо и тысячу, и десять тысяч, и несчётное количество лет спустя, ибо, как говорит Дентон в своём классическом труде «Душа вещей», который обязательно должен прочитать каждый теософ, желающий узнать об астральном плане: «Как это ни покажется невероятным, все силы, воздействующие на предметы, оставляют на них свой отпечаток столь же неизгладимый, как силы лучей. Или, другими словами, то, что мы называем нечувствительной материей, получает впечатление от любой воздействовавшей на неё силы, хранит его и может передать достаточно чувствительному индивиду». В другом месте он говорит: «Я часто наблюдал это в психометрических исследованиях, поэтому исследователь часто может видеть то, что происходило миллионы лет назад, лучше, чем то, что происходит там, где он сейчас находится». В трёх томах своей работы он приводит многочисленные отчёты о психометрических наблюдениях за извержениями вулканов, которые происходили во времена седой древности. Вот один отрывок, в котором ведущий психометрическое наблюдение говорит: «Я вижу вулкан в воде и множество холмистых островов. Один из них пошёл ко дну. Посередине него есть небольшое озеро с похожим на кольцо островом. Лава стекает в воду, и клубы пара устремляются вверх. Я едва вижу огонь. В воде находится довольно высокая гора. От неё исходит ужасный звук, который хуже всякого грома... С ужасным плеском падают огромные раскалённые камни». И эти акашические картины предстали перед внутренним взором мальчика, обладающего способностями к психометрии, когда он приложил ко лбу осколок известнякового песчаника, не имея ни малейшего представления о том, что представляет собой этот твёрдый осколок; а происхождение этой породы, если помнит читатель, относится к самому началу раннего Силура, то есть к геологическому периоду, бывшему миллионы лет назад.1
Но достаточно слов о Кракатау и воспоминаниях об этой трагедии, так как утром мы должны прибыть в Батавию и готовиться к высадке на берег.
_____________________________
1– То же издание, том III, стр. 24.
Перевод с англ. А.П. Куражов
.jpg)
14.08.2023 07:30
ИСТОЧНИК: Перевод с англ. А.П. Куражов
Любовь Булатова18-08-2023 12:07:01
Куражову А.П. Спасибо большое за ваш труд по переводу дневников Генри Олькотта, трудившегося в Юго-восточной Азии на необъятном поле просвещения неграмотных детей в глухих джунглях, а главное - по распространению учения Будды Шакьямуни и объединении двух его разновидностей -северного и южного. Можно только восхищаться его неутомимости и неугасимого энтузиазма.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".