Листы старого дневника. Том V. Главы XXVII, XXVIII. Генри С. Олькотт
(5).jpg)
ГЛАВА XXVII
МИССИС МИТЧЕЛЛ И ЭКСПЕРИМЕНТЫ С ГИПНОЗОМ
(1895)
Мы только что видели, как отвратительное дело Джаджа прошло через следственный комитет и Генеральный совет, и прежде, чем можно будет перелистнуть эту страницу нашей истории, останется только одна веха, а именно – Съезд Европейской Секции. Конечно, Съезд, будучи представителем только своего собственного региона, не имел юрисдикции применительно к этому делу, но перед ним необходимо было отчитаться о работе Генерального совета. Вскоре после того, как я занял место председателя и призвал собрание к порядку, доктором Кейтли и другими представителями раскольников был передан документ, который внешне являлся обращением братского характера с предложением о сотрудничестве со всеми организациями, которые были созданы с целью помощи человечеству. Но когда я начал его читать, стала чётко проступать его истинная суть. Он был адресован не мне как президенту Общества и председателю Съезда Европейской Секции, а «европейским теософам на Съезде, собравшимся в качестве «Европейской Секции Теософского Общества»», то есть, самопровозглашённой Европейской Секции. Таким образом, подразумевалось, что основанной должным образом Европейской Секции не существует, а есть лишь конклав её отдельных членов. Намеренная и подчёркнутая невежливость этого документа была столь очевидна, что отвращала от него всякое внимание и, конечно же, у меня как председателя, наделённого ответственностью, не оставалось другого выбора, кроме как кинуть эту бумагу на стол недочитанной. Результат голосования по этому вопросу был однозначным. Насколько мне известно, в истории отсутствуют прецеденты, когда подобный документ допускался к оглашению перед здравомыслящим собранием или съездом. Тем не менее, было забавно, что из-за отказа его рассматривать на нас посыпались различные жалобы со стороны раскольников на отсутствие братских чувств и невежливость. Фактически это было просто продолжением наглого тона, принятого Бостонским Съездом, когда было провозглашено, что великое международное движение, которое мы с Е. П. Б. пестовали в течение многих лет и добились успеха, «было исключительно следствием роста, а не результатом голосования», и что различные его формы, принятые «в соответствии с сиюминутными потребностями», были «просто де-факто, а не де-юре». Сторонники Джаджа предложили Съезду несколько резолюций, изложенных в подобном тоне, которые, конечно, были отклонены. После этого они в количестве 43 человек покинули наше заседание, вызывав у оставшихся глубокий вздох облегчения, и с этого момента на Съезде установилась полная гармония. А теперь пусть весь этот чёрный ядовитый смрад раскола сдует свежий морской бриз, который постоянно наполняет паруса нашего корабля, везущего ценный груз. Всё, что нам нужно сказать, в нескольких золотых словах выразил любимый всеми поэт-квакер Уиттьер:
«Облака идут вослед за громом
Утоляя жажду наших душ дождём;
Так и наши цепи падают со звоном
От удара, которого мы в страхе ждём».
Контрастом к неприятным переживаниям, вызванным только что описанными событиями, явилась радость встречи с моей сестрой после долгих лет разлуки, которая в давние времена была так добра и внимательна к Е. П. Б. в нашем нью-йоркском «Ламасери». Какая же это была прекрасная перемена, когда у меня появилась возможность отвлечься от мыслей о происходящем и вспомнить дни нашей юности и долгие годы нашей счастливой жизни в семье с нашими благородными родителями! Я возил её в разные интересные места Лондона и его окрестностей, часто в сопровождении доктора Мэри Уикс Бернетт и один или два раза – мадам Ле Ру, французской монахини, настоятельницы испанского монастыря, обратившейся в Теософию после знакомства с нашей литературой, подкреплённой убедительными аргументами моего друга Ксифрэ. Поскольку первый том этих «Листов дневника» был уже в печати, мне приходилось уделять много времени вычитке гранок. Девятого июля моим прогулкам по городу помешал приступ подагры, но на следующий день я уже чувствовал себя довольно хорошо и смог поехать на обед в дом моих друзей, графа и графини Джерси. Я не припомню ни одного визита, который бы доставил моей сестре больше удовольствия, чем совершённый одиннадцатого числа, когда мы поехали повидаться с моим любимым другом в Стритэм-Хилл, спокойствию ума и красоте жизни которого соответствовало очарование окрестностей его сельской усадьбы.
Среди моих именитых посетителей в то время была мисс Брич, член Теософского Общества из Саутгемптона, теперь широко известная в качестве жены моего хорошего друга Алана Лео, редактора журнала «Современная астрология» и одного из наиболее интересующихся членов нашего Общества в Лондоне. Эта дама обладала определённым даром к хиромантии и, я думаю, также к психометрии. Я знаю довольно много людей, которые были поражены её способностью читать различные события их жизней по их ладонным линиям. Беспочвенно утверждать, что в хиромантии, психометрии, френологии, физиогномике или даже саркогномике доктора Бьюкенена ничего нет, поскольку все они по отдельности и вместе взятые указывают на то, что тело человека создано Природой в соответствии с планом, предполагающим слияние силы внутреннего существа, обитающего в этом теле, с пластичной материей плоти таким образом, что изучение последней, или, скорее, тела в целом, вознаграждается проблесками знаний о характере его обитателя, имеющими бóльшую или меньшую достоверность в зависимости от степени наших способностей к распознаванию. Читатель может вспомнить, что профессор Бьюкенен, заявляя о своей системе саркогномики, утверждал, что даже если не брать в расчёт голову человека, то его характер может быть точно так же прочитан по развитию тела. Со своей стороны, я придерживаюсь уже высказанной мной идеи о том, что, несмотря на полное различие западной и восточной систем чтения по ладони, хироманты обоих этих школ всё же могут одинаково успешно считывать события жизни своих клиентов, ведь дело не столько в жёсткой системе интерпретации ладонных линий, сколько в обладании некой психической проницательностью, которая позволяет хироманту считывать превратности жизни своих клиентов. По-видимому, этой способностью обладала и миссис Лео.
Однажды я взял свою сестру в театр «Маскелейн и Кук», чтобы посмотреть пьесу «Современное колдовство», представлявшую собой гнусную клевету на наше Общество, о которой я уже говорил. Поскольку моя сестра имела сильную личную привязанность к Е. П. Б., и между ними существовала долгая дружба, она, как и я, была возмущена, увидев непростительную карикатуру на нашу общую подругу.
Шестнадцатого июля к нам на обед пришёл Ричард Харт, наш с сестрой нью-йоркский знакомый, который с присущей ему эксцентричностью дискутировал с мистером Мидом, миссис Митчелл, доктором Уиксом Бернеттом и мной по вопросам метафизики. Семнадцатого июля из Испании через Париж приехал мой друг Ксифрэ и очаровал наших дам своей утончённой учтивостью и искромётной беседой. Восемнадцатого июля мы с миссис Митчелл выехали из Лондона в Маргит, где нас радушно встретила миссис Холмс, душа нашей местной группы, а в 8 часов вечера того же дня я уже выступал с лекцией, после которой до самой ночи отвечал на вопросы. На следующее утро мы сидели на причале, наслаждаясь приятным морским бризом и наблюдая за приехавшими поправить своё здоровье инвалидами и другими людьми. За время сезона ни один летний курорт не может предложить более прекрасной атмосферы, чем это знаменитое место. Мне было интересно повидаться с моим старым американским знакомым Дж. Л. Тулом, комиком, с которым мы, члены клуба «Лотос», провели в Нью-Йорке много весёлых часов. Наблюдая за тем, как его катят в инвалидной коляске, невозможно себе представить, что этот ныне дряхлый старик, сражённый годами, бесспорно, был ключевой фигурой в мире драматического искусства при жизни целого поколения.
В тот же день после обеда мы все поехали на поезде в Рамсгит, где мисс Хантер, наша местная активистка, организовала собрание членов Общества и всех интересующихся, желающих меня послушать. На следующий день мы с сестрой выехали во Францию через Булонь, а наша любезная хозяйка ради экскурсии сопровождала нас в дороге через пролив. Мы добрались до Парижа к 11 часам вечера и остановились в привычном для меня месте – отеле «Гибралтар», когда-то располагавшемся на улице Сен-Ясинт, но несколько лет назад переехавшем на улицу Риволи в месте её пересечения с улицей Сен-Рош.
В течение десяти дней, проведённых вместе с доктором Бернеттом и моей сестрой, мы осмотрели много достопримечательностей и использовали каждую возможность, чтобы получить сведения о гипнотической науке и особенностях лечения, которое проводил профессор Шарко в клинике «Ла Сальпетриер». Штаб-квартира нашего движения в Париже тогда находилась на улице д'Эстре, и её возглавляла горящая энтузиазмом мадам Колли, член Теософского Общества, лицо которой многим знакомо по нескольким групповым фотографиям делегатов, присутствовавших на Лондонских Съездах. Она содержала наши комнаты в такой чистоте, что находиться в них было приятно. Мистер Ксифрэ тоже находился в Париже, и мы имели удовольствие провести с ним четыре или пять дней, пока он не отправился в Карлсбад на привычное для него водолечение. Однажды он повёл меня посмотреть на суданских негров, поселившихся в ботаническом саду: более грязного, глупого и грубого сборища людей я никогда ещё не видел. Несмотря на то, что они были мусульманами, мне показалось, что они, определённо, были способны на любую жестокость и предательство в своей общине, и, чтобы удовлетворить наше любопытство, было вполне достаточно увидеть их всего лишь один раз. Двадцать пятого июля меня настигла необходимость разбираться с накопившейся работой, и пока наши дамы предавались различным наслаждениям рая парижских магазинов, я оставался дома, где вычитал тридцать гранок моей книги и написал около двадцати писем.
Двадцать шестого июля все мы отправились к нашей старой сотруднице, леди Кейтнесс, герцогине де Помар, в её дворец на авеню Ваграм. Там мы встретили мадам де Морсье, одарённую даму, которая в течение многих лет была незаменимым личным секретарём леди Кейтнесс и её помощницей в литературных делах теософского журнала «Аврора», издаваемом герцогиней в течение нескольких лет. Мы с мадам де Морсье были близкими друзьями, и я всегда очень радовался, когда мог с ней встретиться вновь. В тот день она взяла меня с собой в гости к доктору Барадюку, который показал нам несколько замечательных фотографий того, что, предположительно, является астральным светом, человеческими аурами и космической материей в процессе дифференциации. Но что бы это ни было, фотографии, безусловно, были очень интересными. Они были подготовлены для одной из его книг, посвящённых этой же тематике и следовавших за его первой книгой под названием «Жизненная сила»1, экземпляр которой он мне подарил. Тем же вечером мы поужинали вместе с Ксифрэ, и я проводил его в Карлсбад.
Двадцать седьмого июля, вооружившись рекомендательным письмом от моего знакомого доктора Бабинского, главного врача клиники, к сменившему его на этом посту доктору Сукэ, мы посетили «Ла Сальпетриер». Доктор Сукэ был настолько любезен, что дал моим спутницам возможность увидеть некоторые гипнотические эксперименты, которые профессор Шарко со своим главным помощником доктором Бабинским показывал мне во время моих предыдущих посещений их клиники. Он также назначил нам второй визит, который должен был состояться через два дня.
Между тем, 28-го июля по приглашению я отправился в Политехническую Школу, чтобы посмотреть, как полковник де Роша проводит гипнотические эксперименты для наставления нескольких своих друзей-учёных. Его подобные демонстрации я уже неоднократно видел и неизменно находил их поучительными. Не связанный необходимостью думать о лечении пациента и следовать канонам медицинской практики, он смело исследует предмет с точки зрения изучающего психологию, у которого нет никаких иных мотивов, кроме желания узнать что-то новое из области психологии. Однако недавно он вышел на пенсию и поэтому закрыл свою лабораторию в Политехнической Школе, что для нас, его соратников по исследованиям, стало большой потерей. Несколько опубликованных им книг являются важным вкладом в эту область науки, и я надеюсь, что, уединившись, он сможет написать и другие книги с ещё бóльшим количеством заметок об экспериментах и комментариями, которые позволят ему сделать богатый опыт и полная свобода от должностных обязанностей.
В соответствии с договорённостью мы с дамами посетили «Ла Сальпетриер» во второй раз, чтобы увидеть, как доктор Сукэ экспериментирует с одним из самых известных пациентов профессора Шарко под именем «Бланш» и с ещё одним новым. После серии успешных опытов доктор потерпел фиаско, когда я предложил ему перед тем, как пригласить пациентку в комнату, пристально посмотреть на яркую монету, положенную на стол, и попытаться удержать её изображение в памяти до тех пор, пока не войдёт загипнотизированная девушка. Затем он должен был попытаться передать в её сознание своё визуальное представление монеты и сказать ей, что она сможет получить её в подарок, если уловит посланный им образ. Как было отмечено, этот эксперимент провалился, и я сказал доктору, что это произошло из-за того, что ему не удалось сохранить в памяти яркий образ монеты.
В тот день все мы обедали у герцогини, а вечером друг мадам де Морсье, граф де Константин, очень долго экспериментировавший с месмеризмом и ясновидением, по её просьбе привёл в мою гостиницу одну из своих поддающихся месмеризму особ. Она читала печатный и рукописный текст с закрытыми и надёжно завязанными глазами, и это было самое большее, что она тогда могла делать.
Тридцатого июля наш хороший друг, доктор Уикс Бернетт, уехал от нас в Англию, и я повёз свою сестру осматривать другие интересные места. Всё это время издатели ежедневно присылали мне свитки гранок моей книги, которые надо было вычитать и сразу же вернуть, чтобы не заставлять типографию ждать. Во второй половине этого же дня мы навестили нашего двоюродного брата, которого я не видел сорок лет. Естественно, встреча с ним всколыхнула тысячу и одно воспоминание из нашего детства. А в 9 часов вечера мы с миссис Митчелл посетили сеанс во дворце леди Кейтнесс, который проводился в кругу тех, кого она называла своим «Звёздным кружком». Там была нарядно украшенная часовня в старинном готическом стиле с прекрасным портретом, изображавшем в полный рост несчастную королеву Шотландии Марию, расположенном в некоем подобии ниши или алтаря в конце комнаты. Скрытые светильники освещали его с боков таким образом, чтобы возникало ощущение присутствия живой женщины, готовой принять наши приветствия, а остальная часть часовни была затемнена. Этот эффект был создан герцогиней уже давно, которая, похоже, находилась в полной уверенности насчёт подлинности своей связи с ныне покойной королевой через платных медиумов. Одним из них была чопорная старушка в мятом бомбазиновом платье, передававшая сообщения стуками и толчками стола. Одно подобное сообщение было адресовано мне и якобы исходило от самой Е. П. Б., и герцогиня, практически полностью убеждённая в этом, спросила меня, считаю ли я это сообщение подлинным? «Почему же, герцогиня», – ответил я, – «вы ведь знали мадам Блаватскую так же хорошо, как и я, и должны быть готовы признать, что, если бы она действительно была здесь, то вместо того, чтобы устраивать такое глупое представление, она бы откинула стол в один конец комнаты, а медиума в другой!». Мы с герцогиней были в таких дружеских отношениях, что она не обиделась на мою откровенность, но, похоже, всё-таки не была готова отказаться от своей веры в нанятого ею медиума. Другим медиум оказалась довольно симпатичная молодая женщина, которая очень быстро писала за приставным столиком, пока длилось другое представление. Когда я прочитал её текст, то счёл его достаточно хорошим, чтобы поместить в «Теософе» в качестве лучшего образца того, что давалось в этом знаменитом кружке. Вот абзац из этого текста, который под названием «Ясновидение» войдет в апрельский номер нашего журнала за 1896 год:
«Разве может быть более поразительным для человеческого разума факт, что необъятные небеса точно отражаются на чувствительном конце зрительного нерва, и что все миры, которые летят в межзвёздном пространстве вместе с населяющими их существами, могут содержаться в глазу человека, тогда как он сам видит мироздание просто потому, что сосредотачиваети содержит его внутри себя? Таким образом, одно и то же явление повторяется в каждом человеческом глазу, и бескрайнее пространство воистину приходит к каждому из нас и отражается в этой светящейся искре».
На следующий день, возвращаясь из Версаля, мы с сестрой посетили великолепную панораму под названием «История века», наглядно представлявшую столетнюю историю Франции. Картина была написана так хорошо, а портреты основных исторических деятелей нескольких эпох были так точны, что можно было составить очень живое представление о ходе событий со времён дореволюционных лет восемнадцатого века до наших дней республики Карно (который впоследствии был убит). Мне бы хотелось, чтобы настало время, когда история будет преподаваться в школах с помощью этого метода, так как я уверен, что это будет более эффективно, чем любая зубрёжка скучных книг.
Первого августа вечером у нас в гостинице состоялся второй гипнотический сеанс с мадам В..., лучшей ясновидящей мсье де Константина. На этот раз его результаты были намного лучше, чем прежде. Помимо чтения с залепленными и завязанными глазами, её попросили продемонстрировать силу восприятия мысленной команды месмериста. При этом масса её тела значительно увеличилась, а нервная чувствительность изменилась так, что, хотя её кожа оставалась нечувствительной к прикосновениям, щипкам и даже уколам булавкой или лезвием ножа, она могла остро чувствовать каждое касание пальцем, булавкой или лезвием ножа к поверхности воды в стакане, поставленном позади неё вне поля её зрения, так как перед этим она недолго держала его в руках, положенных на колени, чтобы вода могла пропитаться исходящей от неё аурой. Это всегда очень интересный и вызывающий размышления эксперимент. На этом сеансе не только граф, но и я сам проверял чувствительность его испытуемой. Она не выказывала никаких признаков сознания, когда я укалывал её руку или плечо булавкой, но в тот момент, когда моя сестра по моей команде воткнула булавку в поверхность воды в стакане, женщина вздрогнула и тихонько вскрикнула, словно ей и в самом деле укололи кожу, когда она находилась в обычном состоянии бодрствования. Я неоднократно проверял её способность притягиваться и отталкиваться по моей мысленной команде. Читатель должен принять во внимание, что в данном случае месмеристом был джентльмен (частное лицо), а его исследования в течение очень многих лет проводились исключительно с целью получения научных знаний.
На следующий день, 2-го августа, мне исполнилось 63 года, и мы вместе с мадам Саваль, писателем Жюлем Буа и издателем М. Байи отправились в Ольне-су-Буа позавтракать с господином Артуром Арно, президентом нашего главного парижского Филиала и очень известным журналистом. О самом же завтраке тоже стоит упомянуть из-за превосходного омлета, поданного нам хозяйкой. Дом занимал небольшой уголок леса Бонди, известного каждому школьнику в связи с трагедией, когда собака убитого человека нашла в толпе убийцу своего хозяина, который затем предстал перед судом.
На следующий день, помимо всего прочего, мы посетили знаменитый музей Гревен, в котором находилось собрание восковых фигур, превосходящее коллекцию мадам Тюссо. Там повсюду в разных галереях были расставлены фигуры людей и их групп в натуральную величину, причём таким образом, чтобы ввести в заблуждение ненаблюдательного посетителя. Так, садишься рядом с тихим на вид джентльменом, по-видимому, занятым рассмотрением группы восковых фигур перед ним и держащим в руке каталог, просишь у него разрешения на минутку посмотреть каталог и, не получив ответа, задаёшь свой вопрос повторно, и, надо же, молчаливый сосед тоже оказывается человеком из воска! В одном из углов коридора, кажется, задремал смотритель в униформе, но при более близком рассмотрении оказывается, что и он сделан из воска. Поэтому действительно, немного сбиваешься с толку, так как не всегда можешь отличить живых людей от муляжей. Когда мы с сестрой сидели на скамейке, я заметил, что многие проходившие мимо посетители внимательно изучают нас, словно пытаясь понять, живые мы или нет. Это пробудило во мне тягу к шуткам, и я решился на эксперимент. Пересев на другой конец скамейки и попросив сестру меня не выдавать, я принял неподвижную позу и начал пристально смотреть в одну точку, контролируя дыхание так, чтобы движение моей грудной клетки стало почти незаметным. Вскоре к нам подошла компания, в которой была девушка лет двадцати с небольшим. Она остановилась прямо передо мной и пару минут меня разглядывала, после чего слегка толкнула локтем своего кавалера и прошептала: «Он словно живой! Какой же это прекрасный образец! Альфонс, это просто невероятно!». Потом она, не сводя с меня глаз, подстрекаемая моей неподвижностью, робко подошла, протянула правую руку и средним пальцем коснулась моей щеки! Это было слишком большим испытанием для моей серьёзности, и я невольно улыбнулся. Ощутив теплоту тела, любопытная молодая леди тихонько вскрикнула, покраснела и убежала, а моя сестра, которая на протяжении всего этого времени из последних сил сдерживала свой смех, дала выход своим чувствам, и к ней присоединились все стоявшие рядом люди.
ГЛАВА XXVIII
ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В БЕРЛИН
(1895)
На следующий день за обедом в доме доктора Барадюка я встретил монаха-доминиканца, одного из самых интересных людей, которых я видел во Франции. Его белая шерстяная ряса и печать ума на челе напомнили мне великого исторического деятеля Аполлония Тианского, представление о котором у меня сложилось по его описаниям. (Как же величественно возвышается фигура этого несравненного человека в истории!). Монах был близким другом семьи доктора Барадюка и часами в самом дружеском ключе обсуждал со мной учения восточной и западной философии. В этих высокообразованных аскетах разных религий есть некие неземные и возвышенные устремления, оставляющие неизгладимое впечатление в умах тех, кому довелось с ними соприкоснуться. Неудивительно, что принцы оказывают им почтение, а крупнейшие купцы и прочие деловые люди припадают к их стопам, чтобы получить наставления. В своё время я встречал многих из них – индуистов, буддистов, парсов, мусульман и христиан, и все они склоняли меня думать о человечестве лучше. Но выше них стоят наши Учителя, превосходящие их благостью слов и речей, а также сиянием духовности.
Возможен ли более сильный контраст к этой встрече с благочестивым монахом, чем застывшая на картинах история одного из самых страшных действ в анналах нашей расы – панорама взятия Бастилии во время Французской революции, на которой человечество на миг предстало перед нами в своём самом диком и убийственном облике; панорама, запечатлевшая кричащие и дерущиеся толпы, вербовку добровольцев, главных дьяволов анархии Марата и Эбера, равнодушно смотрящих на бушующую бурю, которую они сами помогли вызвать?
Вечером того же дня мы с сестрой отправились на представление Роберта Удена, которое первоначально давал сам этот великий французский фокусник, а после его смерти – его ученик и преемник с шотландской фамилией, которую теперь я уже запамятовал. Показанные нам трюки были превосходными и вызвали сильное недоумение. Так, мы видели, как невидимые силы переворачивали и поднимали стол, как передавались сообщения посредством человеческого черепа и искусственной руки, которая отстукивала то, что надо было передать, на квадратах из толстого стекла, выставленных в проход между зрителями. Конечно, это трюк был связан с электричеством. Мы сидели там, где всё было хорошо видно, но мы не могли высказать никакой мысли о природе используемого механического устройства.
Я всегда любил подобного рода шоу и через два дня сводил сестру на ещё одно такое представление в Театре Изола. Загадка, предложенная нам на сей раз, заключалась в демонстрации передачи мыслей, которая, несомненно, являлась фокусом, но была достаточно удивительной, как можно заключить из проверки, которую я учинил его исполнителю, мсье Альбертини. Я попросил его, чтобы он велел своей ассистентке, мадмуазели Змика, спуститься со сцены, сесть в определённое кресло в зале и произнести: «Да здравствует республика!». Без какого-либо видимого контакта между ними она выполнила его безмолвный приказ, подошла, села на указанное кресло и выкрикнула: «Да здравствует Франция!», то есть не совсем то, что я ему сказал. Мне кажется, что это вызвало даже большее удовлетворение, чем если бы она произнесла все слова правильно, поскольку в последнем случае можно было бы заподозрить, что ей могли украдкой показать эти слова написанными на бумаге, тогда как из-за ошибки в одном слове всё выглядело так, словно она уловила мысль, но выразила её словами неточно.
Однако в поисках наших развлечений мне приходилось время от времени оставлять сестру одну, в то время как я оставался дома, чтобы разбираться с накопившейся бумажной работой. Так, 8-го августа я остался в гостинице, чтобы написать главу для «Листов старого дневника». Двенадцатого августа мы с сестрой выехали из Парижа и направились в Брюссель, кокетливый городок, который благодаря своему пёстрому виду снискал себе прозвище «Маленький Париж». Для сведения всех интересующихся могу сказать, что проживание там дешёвое, а плата за большой и комфортабельный номер в отеле, расположенном недалеко от вокзала, составляет всего 2,5 франка в день. В Брюсселе мы сделали ещё один круг осмотра достопримечательностей и, среди прочего, посетили «Музей Древностей» в башне пятнадцатого века. В нём можно найти реликвии античных времён, в том числе, домашнюю мебель и утварь, вид которых позволит изучающему историю довольно легко представить картины будней наших предков. После успешного сезона в «Герцогском дворе» Лондона владельцы «Видов Венеции» выставили их в Брюсселе. Они очень реалистично воспроизводили «невесту Адриатики» с её мостами, каналами, гондолами, площадями, магазинами и памятниками. Всё вокруг освещалось электрическими лампами, играли великолепные оркестры полка Берсальери и «Ла Скалы», один за одним шли бесконечные фанточчини (кукольные представления) и повсюду можно было встретить уличных певцов и процессии пёстро наряженных участников маскарада.
На следующий день наступил отрезвляющий перерыв в виде вычитки гранок и проверки иллюстраций для моих издателей. Я так много путешествовал по столь многим странам, что никогда не довольствуюсь проторенными тропами «персонально водимых» гидами путешественников, а брожу с места на место в поисках интересных видов, необычных людей, дешёвых ресторанов и уютных отелей, где можно экономно жить, ведь для того, чтобы хорошо себя чувствовать в любой части света, достаточно владеть парой языков, помимо английского. Это отступление я делаю на основании тех строк, которые нахожу в своей дневниковой записи за 14-е августа. Я взял миссис Митчелл в ресторан, часто посещаемый рабочими, где в чистой обстановке можно было плотно пообедать за 60 сантимов, то есть, шесть анн или шесть пенсов. Кроме того, здесь небогатому путешественнику постоянно предлагается бесплатное участие в уличных ярмарках, которые можно видеть почти в каждом городке на континенте. Здесь повсюду шум, движение и блеск, магазины переполнены едой и одеждой, а в интермедиях этого шоу можно встретить тех «уродцев», которых с таким юмором описал наш бывший коллега У. Л. Олдэн. В моём дневнике есть вставка, представляющая собой листовку с рекламой «Живого Скелета, именуемого Современным Протеем», который, если верить написанному, «привёл в замешательство всех учёных ведущих факультетов Франции и Берлина». Я думаю, что так оно и было, ведь наши учёные мужи, должно быть, имеют отнюдь не примитивное воображение, поскольку вот какой праздник чудес этот «скелет» предлагал своим зрителям:
1. Человек-статуя;
2. Человек-желудок;
3. Тучный человек;
4. Человек под пытками;
5. Повесившийся человек;
6. Человек-скелет;
7. Умерший человек;
8. Остановка сердцебиения;
9. Остановка кровообращения во всех частях тела.
[Безусловно, стоит посмотреть на человека, который может превратиться из Дэниэла Ламберта в Кэлвина Эдсона, сам себя пытать, повесить и убить, а после всего этого улыбаться публике.]
«Самое поразительное для науки – остановка сердцебиения по своей волепродолжающим говорить человеком».
После последующих двух дней осмотра достопримечательностей мы отправились в Антверпен, до которого добирались по железной дороге всего за один час. В тот вечер нам посчастливилось увидеть иллюминацию Площади Верте, или Зелёной Площади, и услышать музыку одного из тех прекрасно сыгранных военных оркестров, которые доставляют столько удовольствия населению континентальной Европы, вполне умеющего отличать хорошую музыку от плохой. На следующий день мы слушали мессу в величественном соборе и видели великолепную картину Рубенса «Снятие с креста». Из Лондона приехала наша подруга, доктор Уикс Бернетт, заинтересовавшаяся моей сестрой, с которой она завязала крепкую дружбу, и в течение следующих трёх дней мы ездили на экскурсии вместе. Затем последовал ещё один день тяжёлой корректорской работы, и, как только я освободился, повёл дам в музей «Стен», в котором находилась прекрасная коллекция предметов старины, имеющих историческую и прочего рода ценность. Вечером мы все пошли на шумную ярмарку, предлагавшую нам традиционные развлечения, и на ней два самых рассудительных члена нашего Общества, мы с доктором Бернетт, прокатились на ярко раскрашенной карусели, одновременно изумив и развеселив мою серьёзную сестру, которая никогда и подумать не могла о том, что мы можем так её скомпрометировать. По правде говоря, мы бы и не стали этого делать, если бы не моё озорное желание увидеть, как доктор Уикс Бернетт, само воплощение респектабельности и рассудительности, носится по кругу на карусельной лошадке. Мне было непросто убедить её решиться на это, и она поставила условие, чтобы президент Теософского Общества сел на следующую за ней лошадку. Я, ничего не стесняясь, сделал это, и мы понеслись под визг трубы и шарманки, приводимых в движение паром!
Двадцатого августа мы попытались выехать в Бад-Хомбург, но по прибытии на вокзал поняли, что нас ввели в заблуждение насчёт расписания поездов, и мы были вынуждены заночевать в расположенной неподалёку гостинице. Доктор Бернетт попрощалась с нами на вокзале, и нам взгрустнулось, когда мы потеряли из виду её тогда ещё прелестное миловидное личико. Мы добрались до Хомбурга с тремя пересадками поздним вечером следующего дня, но радушный приём, оказанный нам нашей подругой миссис Трейси, чудесный ужин и постели с лихвой компенсировали нам утомление дня. На такого рода водных курортах обычно лучшим временем суток является раннее утро, когда светского вида больные собираются в парках вокруг минеральных источников с целебной горькой водой. В то время в Хомбурге был разгар сезона, и прекрасный парк был наводнён знаменитостями всех рангов и чинов, вплоть до королевских особ. Его Величество Эдуард VII, в то время наследник престола, озабоченный своим здоровьем, пил минеральную воду из бурлящего источника, прогуливался по аллее и явно охотно смешивался с весёлыми толпами. Нам обоим было очень интересно провести здесь два дня, но, если бы не расставание с пригласившей нас сюда дорогой подругой, мы бы оставили это место без сожалений. Ибо в сущности светский мир утомителен и глуп, и чтобы наслаждаться им, должно напрочь отсутствовать представление об истинном удовольствии жизни.
Ранним утром 25-го августа мы добрались до Берлина, где нас разместили в доме лютеранского пастора на Гроссберенштрассе, недалеко от того места, которое я считаю самым оригинальным и эффектным из когда-либо виденных мой городских украшений. Я имею в виду искусственный холм с расположенной на его вершине церковью, в которой проходят особые службы, связанные с армией. Холм засажен лесными деревьями, между которыми разбросаны пятна ярких цветов, а с его вершины по валунам и гальке течёт небольшой горный ручеёк, местами сбегая с уступов серебристой пеленой водяных брызг. Чужестранец будет готов поклясться, что этот холм, стоящий посреди огромного мегаполиса, имеет естественное происхождение, тогда как в действительности каждая горсть земли и каждое дерево и цветок появились здесь благодаря человеческому труду, а каждый зигзаг (искусственного) ручейка был проложен изобретательными инженерами, спроектировавшими этот уникальный памятник в честь павших в боях храбрых сынов отечества. Мои иллюзии относительно холма были развеяны признаниями самого инженера, члена нашего Теософского Общества.
Поскольку я приехал в Берлин1 впервые, то, естественно, решил провести сравнение между ним и Парижем, с физической стороной которого я был хорошо знаком.
Подытоживая свои впечатления, могу сказать, что хоть Берлин и нельзя сравнивать с Парижем по великолепию памятников, и в нём нет ничего, даже отдалённо похожего на Елисейские поля (которых нет ни в одном другом городе), он производит впечатление гораздо более спокойного и «домашнего» города, чем броско одетая столица Франции, где домашняя жизнь скрыта от глаз публики за фасадами огромных многоквартирных домов. А это вводит в заблуждение большинство иностранцев, заставляя их полагать, что во Франции понятие «дом» почти неизвестно. Однако это является весьма ошибочным предположением, ибо ни в какой другой стране внутренние связи не имеют большей теплоты и силы, чем во Франции. Берлин видится мне городом частной застройки, а посему очень привлекательным для меня как американца. Вместе с тем, искатель удовольствий сможет найти здесь столько развлечений, сколько его душе угодно, и если кто-то жаждет развлечений, разделяемых всеми членами его семьи, то ему, несомненно, следует ехать в Германию. Неизменным объектом интереса путешественников являются пивные сады, так как пока отец курит трубку и обсуждает политику, коммерцию или науку со своими друзьями, мать вяжет, слушает и присматривает за детьми, забавляющимися со своими игрушками рядом с ней. Несомненно, это намного лучше по сравнению с нашей грубой привычкой напиваться в салунах в одиночку, в то время как семья сидит дома, пытаясь хорошо проводить время. И одна из мировых достопримечательностей – немецкий общественный парк, скажем, Тиргартен, в воскресенье, где занят каждый столик, все дорожки и аллеи заполнены движущимися толпами, и два превосходных военных оркестра, расположенных в разных местах парка, попеременно исполняют лучшие отрывки из опер и более коротких произведений. Меня сильно поразило развитие груди у немецких женщин, которые резко контрастировали с тем, что можно видеть в Англии или Америке: немки выглядят как нация прирождённых матерей и домохозяек.
Вечером 30-го августа состоялось полное собрание нашего Берлинского Филиала, точнее, настолько полное, насколько этого можно было ожидать летом, когда многие находятся за городом. Я говорил по-английски, а мою речь на немецкий переводил талантливый молодой актёр по имени Райхер, сын одного из самых выдающихся трагиков того времени. Какое-то время он учился в Нью-Йорке и говорил на нашем языке очень правильно. Я завязал одно из самых приятных знакомств в Берлине, когда встретил мистера Б. Хьюббе, брата нашего старого дорогого друга и сотрудника доктора Хьюббе-Шлейдена, в дом которого было очень приятно войти. В Германии наше движение распространяется медленно не из-за отсутствия у немцев способностей к пониманию нашего философского учения, но, как я уже раньше говорил, из-за того, что мистицизм здесь выродился в своего рода детские притязания, неподкреплённые духовностью индивидов, и получил смертельный удар от лицедействующих орд мелких обществ, которые имитировали духовные силы, не обладая ими. Сегодня сознание нации обратилось к коммерции, и мы вынуждены терпеливо ждать, пока маятник немецкой истории не вернётся к своему естественному положению возвышенного мышления.
Второго сентября наше пребывание в Берлине подошло к концу, и мы с сестрой выехали в Амстердам через Ганновер и прибыли туда в 8 часов вечера после пыльной и утомительной поездки. Мистер Фрике, который никогда не пренебрегает своим долгом, а получает удовольствие от его исполнения, конечно же, встретил нас на вокзале и привёз в хорошую чистую гостиницу, где мы вскоре ощутили заботливую внимательность наших коллег, подаривших моей сестре корзину прекрасных цветов, посланных мадам Мёлеман и Виндуст. На следующий день приехала миссис Виндуст и отвезла нас на поезде в Харлем, где мы слушали величественный орган, который во времена моего детства считался одним из чудес света, но теперь, оказавшись в тени себе подобных, играл довольно плохо. Четвёртого сентября мистер Фрике проводил нас на пароход, на котором мы направились в старинный голландский городок в глубине страны, где мы отдыхали и развлекались, рассматривая выглядевшие теперь странными башмаки и платья, мощёные улицы, остроконечные коньки крыш и каналы с медленно текущей водой, в совокупности составлявшие визитную карточку Голландии. А 6-го сентября меня выбил из колеи коварный недуг, в котором я теперь узнаю подагру, тогда испортившую мне праздное времяпрепровождение. Кажется абсурдным, что со мной может быть что-то не так, но до тех пор, пока у доктора Нанджунды Роу из Мадраса не возникло счастливой мысли в качестве эксперимента дать мне новое немецкое лекарство «урозин», время от времени мне давала о себе знать опухшая и болезненная стопа, напоминая, что на это моё тело, даже сделанное из гранита и железа, нельзя рассчитывать до бесконечности. В тот день я страдал от сильной боли, и, прибегнув к помощи нескольких человек, мне удалось перебраться из своей гостиницы в Штаб-квартиру при Амстелдейке, где в мою честь было проведено большое собрание членов нашего Общества.
Шестого сентября мы выехали из Амстердама и через Крюк Голландии направились в Лондон. Мне пришлось прибегнуть к паре костылей, без которых я бы не смог сделать ни шага. На корабле я спал на палубе, поскольку моя нога так сильно болела, что я не мог спуститься вниз. На следующее утро после ночи, проведённой в скверных условиях, мы прибыли в Штаб-квартиру на Авеню роуд, где нас тепло встретили. Я был вынужден весь день провести в своей комнате и не смог поехать на вокзал, чтобы проводить миссис Безант в лекционную поездку по Северу. Однако подагра не помешала мне заниматься вычиткой гранок и работать с корреспонденцией. За один день я прочитал девяносто две книжные страницы, а за другой – ещё двести пятьдесят, дойдя до конца основного текста и остановившись на подготовке указателя. Девятнадцатого сентября всё было закончено, и наступил черёд работы издателя.
По дневниковым записям я вижу, что в те дни у меня было много посетителей, и состоялось несколько очень интересных дискуссий и бесед. Семнадцатого сентября я имел удовольствие послать нашему доброму доктору Цандеру в Стокгольм красиво оформленный экземпляр Устава его Скандинавской Секции Теософского Общества.
Я не могу оставить без внимания проведённые в то время эксперименты, которые были очень впечатляющими, но при этом оставались доступными серьёзной критике со стороны искушённых исследователей психологии. Я имею в виду эксперименты по прослеживанию прошлых воплощений некоторых из наших активных сотрудников. Ведь, по меньшей мере, более чем вероятно, что главные участники нашего Теософского движения, за которыми, как мы небеспочвенно полагаем, наблюдают и которых направляют определённые Индивидуальности, должны иметь личные взаимоотношения с этими скрытыми от посторонних глаз Индивидуальностями на протяжении прошлых эпох. Если принять гипотезы кармы и реинкарнации как имеющие разумные основания, то сразу же можно прийти к пониманию того, что сущности, путешествующие в вечности, ограничены определёнными странами или семьями не больше, чем отдельные капли фонтана ограничены его ёмкостью. При этом мы можем достаточно ясно видеть, как сущность, развившаяся до уровня, когда она может потенциально эффективно помогать эволюции, направляется в воплощение в том месте или в той семье, где она может быть наиболее полезна другим и, в то же время, сама может получить лучшие шансы для отработки своей коллективной кармы. Например, я видел длинную вереницу последовательных перевоплощений некой сущности, которая развила особые способности к искусству2.
Каждый раз, воплощаясь, она использовала свои врождённые способности для создания художественных форм, и, таким образом, приобретала всё больше навыков, чтобы в дальнейшем приносить их в воплощения, в которых она имела больше или меньше шансов снискать известность на поприще искусства в зависимости от степени благоприятствования среды. А эта среда с каждым разом менялась в соответствии с нравственными, интеллектуальными и даже духовными влияниями, стоявшими за этой сущностью. Это не означает, что художник, музыкант или скульптор должен непрерывно совершенствовать своё искусство в каждом последующем воплощении, поскольку сущность отнюдь не ограничивается развитием лишь художественных способностей, но проявляет себя в семье, государстве или в других сферах в зависимости от степени развития своих устремлений. Это же относится к религиозным наклонностям, изобретательским способностям, военному делу, литературе и управлению, поэтому сущность, обретя необходимые условия, инстинктивно встаёт в колею, проторенную её прежним опытом.
Эти слова я привожу здесь в качестве комментария к множеству прочтений записей акаши, которые в то время были сделаны для меня в Лондоне. В число тех, чей эволюционный путь удалось проследить, вошёл и я, и картина, которую мои психометристы нарисовали по записям Книги Читрагупты, была, безусловно, впечатляющей. Я далёк от того, чтобы претендовать на способность отделять правду от заблуждений в этих рассказах, поскольку, не обладая развитым даром психометрии, я могу лишь складировать эти истории на задворках своей памяти и ждать, пока время само не рассудит, что верно, а что нет. Эта тема настолько интересна, что я прервусь на этом месте, чтобы вернуться к ней в следующей главе.
_____________________
1 – [Первый приезд полковника Олькотта в Германию проходил с 24-го июля по 3-е октября 1884 года, но, очевидно, тогда он не заезжал в Берлин].
2 – [Здесь имеются в виду жизни «Эрато», исследованные Ч. У. Ледбитером в мае 1895-го года. Они были опубликованы в «Теософе» за апрель-сентябрь 1912-го года. – Ч. Джинараджадаса].
Перевод с англ. А.П. Куражов
.jpg)
12.05.2022 12:39
ИСТОЧНИК: Перевод с англ. А.П. Куражов
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".