Листы старого дневника. Том V. Главы XI, XII. Генри С. Олькотт
Адьяр, штаб-квартира ТО
Чтобы понять, почему я постоянно выражаю радость по возвращении в Адьяр из дальних странствий, следует в нём побывать и увидеть его великолепие. Это место, которое никогда не надоедает, и его постоянным жителям, как и гостям, всё время открываются новые красоты. Расстояние от Лакхнау до Мадраса составляет 1501 милю, и тем, кто жил в Индии, не нужно рассказывать, что это значит в жаркий сезон. Но как только я вернулся в свой дом и начал в нём обживаться, случился один неприятный инцидент. Миссис Безант телеграфировала мне просьбу развеять плохое впечатление, произведённое заметкой редактора «Теософа» о нашей поездке, которая появилась в мартовском выпуске этого журнала за 1894 год (стр. 390). Следует признать, что её тон был довольно вызывающим, тем более что она была написана либо мистером Эджем, либо мистером Олдом, которые исполняли обязанности редактора во время моего отсутствия и теперь начали авторитетно и безапелляционно судить миссис Безант, хотя очень долго относились к ней как к старшей ученице с позиции младших учеников. Они писали: «То, как она чисто и просто защищала индуизм, может рассматриваться как отклонение от того, что ожидали от неё как от представителя Теософии, когда она выступала с лекциями под эгидой Индийской Секции Теософского общества, и совершенно справедливо, что, как бы ни были удовлетворены индусы данью уважения их традициям, литературе и вероисповеданию, в то же время, мусульмане, суфии, парсы и буддисты не могут чувствовать себя искренне входящими в религиозные предпочтения миссис Безант. Следует откровенно признать, что её лекции, как уже сообщалось, не согласуются с позицией широкой эклектичности взглядов, принятой Теософским Обществом, и по этой причине разочаровали многих очень серьёзных членов нашего Общества. Тому, кто лишь недавно убедился в красоте и истинности индуизма, мы, вероятно, должны, большей частью, простить это исключительное рвение, неподобающее любому представителю Теософского движения. Хорошо известно, что миссис Безант вкладывает всю свою душу во всё, что она делает, и если бы существовали какие-то сомнения относительно её веры как в букву, так и в дух индуизма, то нижеследующее полностью развеет все сомнения в этом вопросе: миссис Безант, став преданной индуисткой, во время Кумбха-мела ежедневно купалась в священной Ганге в Аллахабаде. В действительности у её английских друзей не осталось бы никаких сомнений, если бы они увидели её идущей к Ганге на великую водную церемонию в женской одежде, подобающей индуистке, без обуви и с лотосом в руке!». То, что эта история не соответствовала действительности, и что наши молодые сотрудники заимствовали её из какого-то другого источника без предварительного выяснения обстоятельств, делало их виновными ещё больше. Неверно и то, что миссис Безант не сумела произвести приятного впечатления на последователей других религий кроме индуизма; ведь её недавние выступления о великих мировых религиях, в которых она мастерски раскрыла основу и дух каждой из них, создали ей репутацию, пожалуй, самого эклектичного религиозного лектора современности. В апрельском номере нашего журнала (за 1894 год) я опубликовал статью о «Поездке Анни Безант по Индии», в которой свидетельствовал о её беспристрастности и воздал должное её великолепному изложению Теософии как основы всех религий, включая индуизм. А в отношении её права придерживаться своих личных взглядов и излагать их на своё усмотрение, я заметил следующее:
Адьяр, штаб-квартира ТО, парадный подъезд (1884, рис. У.К.Джаджa
«Мои обязанности как организатора поездки и председателя на всех лекциях «Анны-бай» вместе с постоянной необходимостью заниматься текущими делами Теософского Общества не позволили мне написать для нашего журнала даже самого краткого очерка об имевших место событиях. Таким образом, мистеры Эдж и Олд, мои добровольные заместители, были вынуждены собирать все сведения из свежих индийских газет, и неудивительно, что в связи с этим у них сформировались очень неверные и вводящие в заблуждение представления относительно того, что говорила и делала «Анна-бай».
В их (моих помощников) оправдание я должен сказать, что газеты, которые нам довелось видеть во время поездок, содержали очень много грубых ошибок, и после их прочтения никто не мог составить верное представление об истинном содержании её лекций. Относительно того, выходила ли она за рамки ограничений, налагаемых нашим Обществом на своих членов, я думаю, в этом вопросе двух мнений быть не может. Это правда, что она открыто объявила себя индуисткой почти с самого начала своей поездки по Индии. Ну и что из этого? Если бы она решила объявить себя мусульманкой, иудейкой или христианкой, то никто бы не осмелился призвать её к ответу. Что может быть яснее нашей официальной декларации, в которой говорится, что «при вступлении в Общество ни у кого не спрашивается о религиозных убеждениях, и вмешательство в них не допускается»? И следует ли отказывать Анни Безант в тех свободах, которыми как признанным правом пользуется даже самый скромный член нашего Общества? За все пятнадцать лет моих публичных выступлений и писательской деятельности, а также во всех литературных работах Е. П. Б. и частных разговорах мы даже не пытались скрыть то, что мы буддисты, но разве мы когда-нибудь не делали всё возможное, чтобы помогать людям, исповедующим другие религии, находить скрытые в них идеалы и жить в соответствии с ними? Против нас не может быть выдвинуто никаких обвинений, и я, послушав все выступления А. Безант за исключением состоявшихся в Нагпуре, когда мне пришлось на время покинуть её по особому делу, заявляю, что она не говорила о своих религиозных взглядах и не выступала в их защиту, выходя за рамки уместного и идя вразрез с нашим уставом. Темой её речей всегда являлась Теософия, и она всегда заявляла о себе как о последовательном теософе. При этом, опираясь на своё мнение и доказательства, приводимые Е. П. Б., она показала, что арийские Писания учат Теософии более полно и ясно, чем всякие другие; также она говорила, что Теософия в равной степени является душой каждой религии, которая когда-либо была известна миру. Те, кто слышал её великолепные лекции на темы «Теософия и религия», «Пантеизм», «Теософия и современная наука», «Свидетельства теософии», «Эволюция человека» и «Человек, его природа и способности», подтвердят мои слова о том, что она относилась ко всем основным религиям совершенно беспристрастно. Она не старалась скрывать от нас свои личные религиозные воззрения, и если бы какие-то из них она начала разделять по принуждению, то я бы не стал сопровождать её в этом путешествии, поскольку пребывание в компании рабов, лишённых права слова, мне не доставляет никакого удовольствия. Доктор Зельцер и другие наши сотрудники публично выражали протест против возложения на Теософское Общество ответственности за индуизм миссис Безант, и, представляя её аудитории, я почти всегда предупреждал публику о том, что, согласно нашему уставу, Общество не представляет никакой религии и даже в малейшей степени не несёт ответственности за высказывания любого из своих сотрудников и членов по вопросам религии, политики, социальных реформ или любым другим, которые заставляют людей принимать определённую сторону. К сожалению, репортёры, присутствовавшие на лекциях А. Безант, передавали содержание только её речи и за редким исключением вообще не упоминали о моём вступительном слове, в котором звучало это предупреждение. Но публика меня слышала, и этого было достаточно. Когда вышесказанное уже было отправлено в печать, я получил мартовский номер журнала «Индиан Миррор», в котором сообщалось о последней лекции А. Безант в Калькутте на тему «Теософия и современный прогресс», и, к счастью, приводилась моя вступительная речь. Из этого номера я цитирую следующее: «Чтобы вы крепко запомнили, ещё раз хочу сказать, что Теософское Общество сохраняет нейтралитет в вопросах религиозных убеждений, что у него нет вероисповедания, которое бы оно навязывало, и что оно не несёт ответственности за мнения своих членов. Оно не беспокоится по поводу того, кем является тот или иной его член, и не обязывает себя принимать его мнения, и так далее, и тому подобное»».
Мой скоротечный приезд в Адьяр был предпринят для поиска в наших записях документальных свидетельств по делу Джаджа, и все пять дней моего пребывания здесь я только этим и занимался. В результате я собрал воедино большое количество частных писем Джаджа к Е. П. Б. и ко мне, в которых он сетует на свою абсолютную неспособность войти в контакт с Учителями и умоляет нас замолвить о нём слово перед Ними. Конечно, это, вне всякого сомнения, доказывает ложность его заявлений, которые он делал своим американским коллегам и другим, претендуя на то, что он уже многие годы состоит в союзе с этими Индивидуальностями и делает всё согласно Их указаниям и с Их одобрения. Я не буду сейчас вдаваться в печальные подробности этого дела, поскольку все его свидетельства были обобщены и изложены в моём Ежегодном обращении за тот год, а оригиналы документов всё ещё хранятся у меня в надёжном месте, чтобы любой имеющий к ним право доступа, мог с ними ознакомиться.1
Одиннадцатого марта, когда моя работа была окончена, я выехал из дома и в полночь 12-го встретился с миссис Безант и мистерами Стерди и Бхаванишанкаром на узловой станции Донд, откуда мы вместе отправились в Пуну. На вокзале нас встретило множество друзей, и судья Кхандалавала, наш старый бывалый сотрудник, поселил нас в своём доме, который, можно сказать, был идеальным. Вечером 13-го марта миссис Безант выступила с лекцией на тему «Теософия и религия» прямо под шамианом, или покрытым тканью шатром, поднятым на шестах. Конечно, помимо этого, её день был полностью занят приёмом посетителей и ответами на многочисленные вопросы. Четырнадцатого марта, воспользовавшись утренней прохладой, она выступила в театре перед огромным стечением учащихся и взрослых с лекцией на тему «Образование». Справа от меня на сцене сидела знаменитая Рамабай, которой когда-то восхищались как красноречивым и высокообразованным лектором, рассказывающим о Веданте, но не как христианской миссионеркой, специализировавшейся на обращении индийских вдов под предлогом того, чтобы дать им хорошее светское образование (о чём мне рассказывали её главные индийские покровители). Вся Индия знает, с каким возмущением её план был осуждён мистером М. Г. Ранаде (ныне покойным), судьёй Верховного Суда Бомбея, и другими индусами-джентльменами, имена которых она использовала в своих проспектах до тех пор, пока обращение одной ставшей вдовой девочки-индуистки не вызвало у них такой шок, что они порвали все связи с её Домом вдов в Пуне. Должен сказать, что меня неприятно поразила её внешность, изменившаяся с тех пор, как пятнадцать лет назад мы с Е. П. Б. встречались с ней в Барели. Тогда она была стройной изящной девушкой с неземным лицом и тёмными, светящимися разумом глазами, и когда она стояла перед аудиторией, красноречиво разъясняя и оправдывая Веданту, то походила на фею; она даже была способна бегло читать лекции на санскрите также хорошо, как на хинди и гуджарати. Теперь же рядом со мной сидела дородная женщина с лицом, в котором читались жёсткость и бескомпромиссность, имевшая вид трудолюбивой американки, владевшей домом, сдаваемым в аренду (как я, кажется, выразился по аналогичному поводу где-то в другом месте).
В течение этого же дня мы посетили «Сарваджник Сабха», известное индийское религиозно-политическое общество, сотрудники которого выказали миссис Безант все знаки глубокого уважения. По их просьбе она согласилась сфотографироваться специально для них и с прекрасным изяществом ответила на преподнесённый ей приветственный адрес. Мы с ней также сфотографировались для местного Филиала нашего Общества, и ранним вечером, ещё до наступления темноты, она выступила на территории Хирабагха прямо на открытом воздухе с лекцией на тему «Карма и реинкарнация». Ни в каком уголке Индии публичный лектор не может столкнуться с более образованной и интеллектуальной аудиторией, чем в Пуне. В тот же день в 22.30 мы выехали в Бомбей, в который прибыли в 6 часов утра 15-го марта.
Памятная поездка 1893–1894 годов подходила к концу, но я был рад видеть, что наша дорогая подруга проявляла очень немного признаков физического истощения; что же касается состояния её ума, то он, конечно же, по мере тренировки её чудесно работающего мозга проявлял себя всё ярче и ярче. Мы провели в Бомбее всего лишь один день, так как на следующее утро нам уже надо было быть в Сурате, но мы не сидели без дела. В 9 часов утра мы получили приветственные адреса от Бомбейского Филиала и ответили на оба. Затем в 17.30 в переполненном театре «Новелти» А. Безант выступила с лекцией на тему «Недостаточность материализма». На ней присутствовало много репортёров, но ни один из них не смог чётко передать суть излагаемых ею идей. В действительности с этим мы сталкивались в Индии постоянно за очень редкими исключениями, так как репортёры, по-видимому, были неспособны улавливать её идеи и спотыкались на простейших санскритских словах. В 22.00 после ужина мы выехали в Сурат.
Прибыв в него на следующий день в 9 утра, мы сразу же поехали в школу для девочек, основанную нашим Филиалом, где миссис Безант вручила призы и выступила с речью, после чего я тоже произнёс приветственное слово и возглавил сбор средств на нужды этой школы. Нас разместили в красивом доме для приёма гостей общины Бора. В 14.00 состоялась встреча с ответами на вопросы, а в 17.30 миссис Безант выступила в городском зале перед очень большой аудиторией с лекцией на тему «Эволюция человека», очень интересной и важной. Мы поужинали в Индуистском клубепо индийскому обычаю, после чего нас, конечно же, сфотографировали. На получившемся снимке я изображён сидящим в кресле и смотрящим на группу милых маленьких детей парсов, расположившихся у моих ног. Когда я смотрю на эту фотографию, то всякий раз смеюсь, поскольку на ней я похож на большого седовласого людоеда, который выбирает ребёнка себе на обед!
Семнадцатого марта в 4 часа утра мы выехали из Сурата в Бароду и прибыли в неё в 7 утра. На вокзале нас встретил мой дорогой старый друг деван Манибхай Джасбхай вместе с другими должностными лицами. Здесь мы стали гостями его высочества Гайквараи поселились в одном из его прекрасных домов. С двух до четырёх часов дня прошла встреча с ответами на вопросы, а затем мы посетили махараджу Гайкварав его дворце, с которым, как обычно, состоялся очень интересный разговор благодаря продуманности и интеллектуальной глубине его вопросов. В 17.00 миссис Безант выступила с лекцией «Теософия и её учение», а в 22.00 мы уже выехали в Бомбей. Нас пришло провожать множество друзей, и деван Манибхай преподнёс миссис Безант пару платков.
В 7 часов воскресного утра мы прибыли в Бомбей, жители которого любят называть его первым городом Индии. Здесь наши апартаменты переполнились посетителями, среди которых было несколько наших старых друзей, таких как принц Харисингхджи2 с дочерьми, пандит Шамджи Кришнаварма, мистер К. Р. Кама, почитаемый вождь общины образованных парсов, со своей дочерью и невесткой, миссис Манекджи, одной из основательниц процветающей школы для девочек «Виктория».
Затем миссис Безант выступила перед огромной аудиторией в Театре «Новелти» с лекцией на тему «Теософия и религии Индии». И её принятие смешанным составом аудитории, представленной множеством сект, явилось убедительным доказательством беспочвенности инсинуаций в отношении религиозной беспристрастности миссис Безант, о которых говорилось ранее.
По мере того, как время пребывания мисс Безант на Индийской земле истекало, к ней всё чаще приставали с просьбами об интервью, часто желая получить ответы на малозначительные вопросы. Обладая добрым сердцем, она изо всех сил старалась всем пойти навстречу, но существует предел человеческой выносливости, и некоторым ей приходилось отказывать. Мы отнесли багаж миссис Безант на её пароход и договорились со старшим стюардом о том, чтобы её слуге было позволено готовить для неё традиционную индийскую еду. После полудня она выступила в Театре «Новелти» с грандиозной лекцией на тему «Современный прогресс». В 9 часов вечера, после ужина с нашими уважаемыми друзьями и коллегами мистером и миссис Гостлинг, миссис Безант прочитала в их гостиной лекцию на тему «Теософия» перед приглашённой аудиторией из 150 европейцев, среди которых были те, с которыми мы с Е. П. Б. познакомились ещё в 1879 году, и некоторые из них, как и я сам, сильно постарели. Двадцатого марта в местном Филиале нашего Общества состоялась прощальная встреча, и мы с миссис Безант обратились с речами к его членам. Затем мы поехали в роскошную семейную резиденцию Морарджи Гокулдаса (ныне покойного), где на миссис Безант надели гирлянды, а на её плечи возложили дорогое шёлковое сари. После этого мы поехали на пристань, где она поднялась на пароход «Пенинсулар» в сопровождении толпы искренних друзей, выражавших сожаление по поводу её отъезда. На борту корабля я встретил нашего старого друга из Симлы, мистера А.О. Хьюма со своей дочерью и супругой Росса Скотта, которые, как и он сам, были членами Теософского Общества и друзьями Е. П. Б.. В 17.00 пароход отчалил, увозя с собой нашу дорогую Анни Безант, а вместе с ней и сердце всей Индии. Так завершился её первый, самый памятный и эпохальный, приезд в страну ариев. В завершение этой линии моего рассказа позвольте привести отрывки из уже ранее цитированного мной отчёта об её поездке по Индии, опубликованного в «Теософе» за апрель 1894-го года:
«Про часть нашей поездки по югу Индии я уже кое-что рассказывал в своём ежегодном обращении к Съезду, поэтому здесь нет необходимости о ней распространяться. В действительности в отношении всей поездки можно сказать, что она представляла собой ряд однообразных волнующих встреч и проводов на вокзалах; щедрое, даже с избытком, гостеприимство с осыпанием цветами и окроплением розовой водой; выражающие любовь приветственные адреса, подносимые нам оргкомитетами в изысканных шкатулках; распевание санскритских шлок, полных восточных комплиментов и гипербол, как ортодоксальными, так и неортодоксальными пандитами. Также это были и организованные мной индуистские религиозные и этические общества для школьников и студентов; посещение святынь и святых аскетов; утренние беседы, в ходе которых на протяжении двух, а иногда и трёх часов подряд Анни Безант экспромтом отвечала на самые сложные и трудные для понимания вопросы науки, философии, символизма и метафизики; великолепные речи, ежедневно произносимые перед толпами изнемогавших от зноя людей, которые не имели возможности найти достаточно большие залы, чтобы в них разместиться, и поэтому заполоняли все окружающие постройки и улицы, порой, собиравшиеся сотнями и тысячами и разгоняемые полицией. К этому добавим шествия в паланкинах, иногда с факелами по ночам, иногда днём или ночью с оркестрами из индийских музыкантов, с женскими хорами и группами баядерок, исполнявшими национальную музыку и танцы, словно сопровождавшими нас в составе религиозного шествия; кашмирские шали, подаренные магнатами и различными особами, у которых мы гостили и которые могли себе позволить следовать древнему обычаю почитания учёных, дошедшему до нас со времён седой древности; поездки на слонах через толпы паломников; плаванья в необычных лодках по священным рекам мимо святых городов, таких как Бенарес, Праяг и Муттра, чтобы посмотреть на множества людей, совершавших омовение, и прибрежные храмы, дома, мечети и гробницы отошедших в иной мир властителей, мудрецов и аскетов; официальные встречи с пандитами для дискуссий; визиты в частные дома, где нас знакомили с самыми образованными и влиятельными деятелями этих великих городов. И всё это в течение пяти месяцев подряд вместе со стремительными перемещениями то вверх, то вниз по Великому Индийскому полуострову, добросовестным выполнением взятых на себя обязательств и строгим соблюдением заявленной программы поездки, а также чередой встреч и расставаний с любимыми старыми коллегами и подошедшими новыми сотрудниками, с которыми мы только что познакомились. И проходящие через все эти события, подобные тающим вдали мелодичным звукам симфонии, воспоминания о великолепных речах, прекраснее которых я никогда не слышал в своей жизни, и о близком общении в течение этих солнечных месяцев с одной из самых чистых, возвышенных, интеллектуальных и высокодуховных женщин нашего поколения, равно как и прежних веков, о которых мне доводилось читать. Хотя мы с Е. П. Б. были похожи во многих отношениях, с Анной-бай нас объединяло такое сильное сходство, что больше него вряд ли может существовать. При этом моя похвала Анны-бай не имеет даже следов слепой пристрастности. Она, олицетворяя собой религиозное рвение, преданность и энтузиазм, идёт по пути, который со временем приводит к святости и мученичеству. По отношению к современному индуисту, исповедующему свою извращённую форму религии, она подобна мадам Гюйон с её «Духовными потоками» по отношению к невежественным крещёным крестьянам из России или Болгарии. Её индуизм – это возвышенная духовная доктрина Бхагавад-Гиты, великолепный, хотя, может быть, недостижимый идеал. Её старым друзьям-секуляристам это может показаться невероятным, но чтобы прийти именно к такому выводу, нужно ознакомиться с её автобиографией. Терзаемая муками сожаления, она покинула ряды христиан с обливающимся кровью сердцем, чтобы стать секуляристкой, и это явилось нормальной реакцией, которую можно было ожидать от такого великого ума, как у неё. Однако все эти годы она находилась в состоянии, которое можно назвать духовным анабиозом, прозябая, словно цветок, заваленный камнями. Подобно цветку, распускающемуся, когда исчезло давление, и стал доступным солнечный свет, она вырвалась из железной клетки материалистического атеизма, по воле кармы войдя в сферу Восточной мудрости и её глашатая, Е. П. Б.. Как жаворонок поёт в поднебесье, так и сердце Анны-байнаполнилось бесконечной радостью оттого, что в арийской философии, изложенной в «Тайной Доктрине», она нашла пищу для своего изголодавшегося ума, а в арийской религии – поле для преданного служения, даже большее, чем то, о котором она когда-то мечтала в дни своей юности. В наших с Е. П. Б. характерах не было такой любви к поклонению, хотя я считаю, что в отношении истинных религиозных чувств мы практически не уступали другим. Из пути знания и пути религиозной преданности, которыми, по словам Шри Кришны, следует идти в поисках мукти, мы с Е. П. Б., по крайней мере, в этом воплощении, выбрали первый; Анна-байпошла по уже проторенному первому пути, но затем предпочла перейти на второй; и, если бы не её внутреннее противостояние желанию оставаться в тени и не чувство долга перед обременёнными грехами невежественными массами, я думаю, она удалилась бы в какое-нибудь тихое местечко, где могла бы общаться с «Я» и быстрее достичь освобождения. Никогда раньше я не встречал более последовательно религиозной женщины, впрочем, как и той, чья жизнь была бы более радостным самопожертвованием. Да пребудут с ней мои благословения, куда бы она ни направлялась!
Если на протяжении всей нашей поездки и было какое-то однообразие, то уж точно не в отношении мест, где мы останавливались. На одной станции местный оргкомитет мог разместить нас во дворце, нанятом специально для нас у местного представителя какого-то отсутствующего раджи, а на следующей – в грязном, кишащем жуками бунгало для путешественников с немытыми полом и стенами, двери которого нередко были изъедены термитами или стали настолько деформированными, что не могли плотно закрываться. Иногда чарпои (кровати) были настолько испачканы, являясь прибежищем всевозможной живности, что все мы предпочитали спать на полу на циновках; и всё это не вызывало никаких затруднений ни у Анни Безант, ни у меня и ни у графини Вахтмейстер, нашей дорогой спутницы, самозабвенно, преданно и скромно трудившейся во имя Теософии, хотя в подобных чрезвычайных ситуациях она обычно прибегала к своему шезлонгу, который всегда возила с собой. Несколько раз мы останавливались на вокзалах, где нам приходилось прерывать своё путешествие ввиду необходимости пересаживаться на другой поезд, благо, что в Индии это не представляет больших трудностей. Для нас, людей с простыми вкусами, это было приятнее, чем ночевать во дворцах, полностью обставленных дорогой мебелью, потому что в них нельзя было не взгрустнуть о человеческих страданиях, контрастировавших с их интерьером, и о посмертной судьбе их владельцев, которые утоляли жажду своего духовного начала солёной водой подобного пустого великолепия. Однако позвольте сказать, что каким бы ни было временное жильё, наши друзья выбирали его для нас с любовью, и это чувство делало нас счастливыми как в самом великолепном дворце, так и в самом скромном бунгало. Они предугадывали все наши желания и удовлетворяли все наши потребности, включая те, о которых мы даже не помышляли. И если члены принимавших нас местных отделений нашего Общества сохранили тёплые воспоминания об Анни, её лекциях, беседах и проявлениях её сестринских чувств, то точно так же она уезжает с сердцем, полным братской любви к индусам, парси и мусульманам, своим братьям, которых она оставила, но не навсегда.
Десятого ноября 1893-го года Анни Безант вместе с графиней Вахтмейстер сошли на берег в Коломбо с «Кайзер-ай-Хинд»,парохода Британской транспортной компании, и в местной штаб-квартире нашего Общества их ожидали триумфальная арка, прекрасно украшенный цветами зал, приветственные речи и собрание сингальских буддистов, среди которых были местные члены нашего Общества и их семьи. После этого мы поехали в школу Сангхамитта, и во время нахождения в ней миссис Хиггинс очень тепло нас приняла, оказав щедрое гостеприимство. Затем состоялись публичные лекции в Канди, Коломбо, Галле и Панадуре.3
Пятнадцатого ноября мы направились в Индию [а 16-го ноября высадились на индийской земле в Тутикорине] и по прибытии посетили тринадцать пунктов, прежде чем добрались до Мадраса. До 7-го января 1894-го года мы оставались в Адьяре, после чего отплыли в Калькутту. К этому времени Анна-бай прочитала сорок восемь лекций и приветственных обращений, считая те, с которыми она выступала перед Съездом.
В Калькутте её ожидал величайший триумф, которого, как нам сказали, ранее не был удостоен ни один из ораторов, выступавших в столице. Тогда в городской зал, в котором было трудно дышать, набилось пять тысяч сидевших и стоявших людей, однако она настолько сильно владела их чувствами, что когда её речь патетически произносилась вполголоса, они слушали её в абсолютной тишине, чтобы улавливать каждое слово, пока в надлежащий момент их сдерживаемые чувства не выплёскивались в шквал аплодисментов. И это описание относится к каждой из её речей в Калькутте, а комментарии в местной прессе, как и в печати всего округа, подтверждают глубину и неизгладимость впечатления, которое она произвела на людей, образованных и неграмотных, знать и простолюдинов. Что касается выражения народных чувств, то её поездка по Бенгалии и Бихару была почти королевской. Она не могла проехать по улице или войти в лекционный зал, не пройдя сквозь толпы людей, собравшихся только для того, чтобы взглянуть на защитницу их древней религии, которая провозгласила себя изучающей древнюю арийскую мудрость, и почтительно поприветствовать её сложенными перед лбом руками согласно традиции оказания почестей браминам и истинным аскетам, дошедшей до наших дней с древнейших времён. В Берхампуре собралось большое количество пандитов из Надии и других мест, чтобы её поприветствовать, и в своём совместном обращении к ней на санскрите они изобретательно перефразировали её имя и фамилию в почётный титул «Аннавасанти», что означает «подательница пищи всему миру». В данном аспекте это может означать «раздающую духовную пищу», и такая трактовка не может не считаться самой точной. Аннапурна – это имя Дурги, жены Шивы, и в Бенаресе ей очень горячо поклоняются.
Миссис Безант принимала у себя неортодоксальных членов Общества «Брахмо-самадж» из Калькутты и Общества «Арья-самадж», а также ортодоксальных представителей Общества «Санатана Дхарма Сабха» из Лахора, беседуя с ними и обращаясь к ним с речами, и своим эклектизмом ослабила их необоснованные предубеждения против нашего Общества и заронила в их сердца семена доброжелательного интереса к нашей организации.
Были предприняты всевозможные попытки «втянуть» её в решение насущных животрепещущих социальных вопросов современной Индии, но она, заручившись моей поддержкой, мудро отказалась высказывать какие-то суждения, которые были бы непродуманными до её знакомства с людьми и партиями и вникания в характер их споров. Однако на собрании «Арья-самадж» в Лахоре она вручала призы девочкам школы «Самадж» и выражала своё очень сильное сочувствие всяким попыткам восстановить стандарты женского образования, которые были приняты в древней Ариаварте. Эти же чувства она высказывала в ряде публичных выступлений, и практически всегда – в своих лекциях на тему «Индия: прошлое и настоящее». Однако её идея заключалась в том, чтобы в проведении всех реформ инициативу проявляли брамины. Естественно, так бы и было, если бы каста каким бы то ни было образом очистилась и вернулась к своему прежнему состоянию учителей нации, являющихся образчиками высокой духовности и нравственности. Её надежда на возрождение арийских стандартов морали и религиозных идеалов была связана с инициацией борьбы с греховностью во всех семьях браминов с целью последующего создания новых семейных ячеек, в которые могли бы быть привлечены души древних мудрецов и носителей высокой нравственности, вероятно, теперь ищущие подходящие тела для воплощения. По её признанию этот процесс должен занять много времени, но, тем не менее, нельзя надеяться на результат, если не заложить начало, а настоящее время для этого столь же благоприятно, как и любое другое в будущем.
Одними из ярких черт поездки Анни Безант явились упомянутые ранее ежедневные беседы, которые запомнились огромным количеством «помощников» с их широкими и глубокими вопросами, а также манерой проведения этих бесед. Во время них Анна-байпочти всегда сидела на полу по индусскому обычаю на циновке или коврике, и её посетителиделали то же самое. В действительности это был единственно возможный выход, поскольку часто на таких собраниях присутствовало сто или двести человек, и найти каждому сидячее место было нельзя. Поэтому приходилось выбирать между тем, чтобы все стояли, мешая друг другу, или просто сидели по национальному обычаю, как это принято у индусов, не испорченных влиянием Запада».
На этом заканчивается ещё одна из глав исторических хроник.
__________________________
1 – [Публикация этих старых писем мистера У. К. Джаджа была начата в «Теософе» за январь 1931-го года и продолжалась до декабря 1931-го года. – прим. ред.]
2 – Мой любимый индийский сын, увы, только что умерший в моём присутствии (в 7 часов утра 2-го января 1903 года). С подробностями можно ознакомиться в некрологе, опубликованном в том же самом номере. [Принц Харисинхджи Рупсинхджи умер в результате отравления угарным газом. Он был делегатом съезда в Бенаресе, и в холодные ночи в его комнате для обогрева разводился огонь. – Прим. ред.]
3 – О впечатлении, произведённом ими на буддийскую общественность, можно узнать по восклицанию, которое я услышал, выходя как-то вечером из лекционного зала: «Если бы у нас была возможность слушать такую бану, то мы могли бы не беспокоиться о том, как попасть на проповеди наших священников».
* * *
ГЛАВА XII
ДЕЛО ДЖАДЖА
(1894)
Тем временем дело Джаджа приближалось к своей кульминации, и нужно было что-то предпринять, чтобы снять напряжение и прояснить ситуацию. Шестого февраля 1894-го года, когда мы находились в Аллахабаде, миссис Безант на основании единого мнения, к которому мы пришли с нашими наиболее активными коллегами, вручила мне официальное требование о том, чтобы обвинения Джаджа «в отношении определённых писем и сообщений, приписываемых Махатмам» были рассмотрены комитетом, как это предусмотрено разделами 2, 3 и 4 статьи VI действовавших тогда Правил. А эти Правила предусматривали возбуждение расследования в отношении президента и вице-президента Общества в случае выдвижения против них сёрьезных обвинений. Поэтому мистеру Джаджу незамедлительно была направлена копия требования миссис Безант об инициации расследования, в которой не выражалось никаких мнений относительно обоснованности обвинений и их опровержений. Тогда это было лишь предварительное оповещение, и ему не предъявлялось никаких конкретных обвинений. Из деликатности ему не задавалось никаких вопросов относительно его вины или невиновности, но я предусмотрительно предоставил мистеру Джаджу возможность уйти в отставку или согласиться на проведение данного расследования. Конечно, это предполагало, что в случае виновности он пожелает тихо удалиться, а в случае невиновности он предстанет перед комитетом и, таким образом, положит конец вредным слухам. Естественно, я ожидал получить от обвиняемого объяснительное письмо, но вместо этого он телеграфировал, что отрицает свою вину, чем вынудил меня созвать комиссию и приступить к официальному рассмотрению придвигаемых против него обвинений. Движимый чувством давней дружбы, я хотел избавить его от позорных публичных разбирательств, но он допустил странную ошибку в суждении и просчитался насчёт степени своего личного влияния на моих самых именитых коллег, которых он планировал видеть на своей стороне, и, словно игрок в рулетку, рискнул всем, чем навлек на себя кармическое наказание.1
.bmp)
Уильям Куан Джадж (1851-1896). Около 1884
Мой первый шаг заключался в издании Исполнительного распоряжения от 27-го апреля о сборе следственного комитета в Лондоне 27-го июня, а следующий шаг – в написании официальных уведомлений, дополненных копиями обвинений со всеми подробностями, уже составленных миссис Безант как обвинителем, и следующий – в организации подготовки отъезда из Индии, чтобы успеть к заседанию комитета. В вышеупомянутом Исполнительном распоряжении были отражены приведённые ранее факты с некоторыми необходимыми комментариями, к которым я добавил следующий абзац с предостережением:
«Во избежание создания неправильных представлений и в соответствии с пожеланиями лучших адвокатов (членов нашего Общества) нижеподписавшийся должен заявить, что следствие по обвинению мистера Джаджа не будет затрагивать вопрос о существовании или несуществовании Махатм и их связи с Обществом».
После отъезда миссис Безант я пробыл пару дней в Бомбее, улаживая вопросы, связанные с моей поездкой в Лондон через Марсель, а затем уехал домой. Двадцать четвёртого марта я вернулся в Мадрас и сразу же занялся официальными делами, которые мне надо было завершить до отъезда. В день своего приезда я принял делегацию из двух японских джентльменов, которым был поручен сбор информации о хлопкопрядильной промышленности, и провёл с ними несколько часов. Думаю, я уже где-то раньше упоминал, как превосходно организованы эти выездные японские делегации, члены которых неизменно представляют теоретическую и практическую стороны изучаемого предмета. После тринадцатилетнего общения с японцами моё восхищение их национальной политикой управления и их блестящими способностями в области развития промышленности стало только больше. Я всегда более чем рад оказать им посильную помощь, удовлетворяя их желание получить информацию об Индии.
Двадцать шестого марта меня навестил Дхармапала, который ехал из Америки в Калькутту через Японию, Китай, Сиам и Цейлон. С ним были два священника и молодой японский ученик по имени Шакью. Остановившись у нас на ночь, на следующий день они продолжили своё плаванье на пароходе «Манора». Тридцатого марта я написал для «Теософа» некролог, посвящённый преподобному Полю Биганде, епископу Авы и апостольскому викарию, одному из самых замечательных людей, которых я когда-либо встречал. Он умер незадолго до этого в возрасте восьмидесяти двух лет и унёс с собой любовь и почитание как христиан, так и буддистов. Я познакомился с ним в 1885 году во время своей поездки в Рангун, а в 1890 году посетил его повторно. Впечатление, которое он произвёл на меня, описано в некрологе, и хотя я уже упоминал о нём ранее, но думаю, что здесь будет уместно привести написанные тогда строки:
«Его первого приветствия было достаточно, чтобы покорить сердце человека более молодых лет: в нём смешалась филигранная вежливость благородного джентльмена с самоуважением добросовестного священника. В начале нашего разговора он очень тепло отозвался о моём «Буддийском катехизисе», который, по его словам, давал очень полное представление о Южном буддизме и который он знал наизусть. Он очень хотел, чтобы я расширил его в части изложения вопросов буддийской доктрины. В ответ я попросил его написать ещё одну работу по буддизму, поскольку его «Легенда о Гаутаме» больше не переиздавалась. Я был уверен, что вся читающая публика с радостью воспримет ещё один трактат о буддизме, написанный в том же духе любящей терпимости. Добрый епископ покачал головой, ласково пожал мою руку и сказал: «Нет, это уже невозможно. Моя работа окончена, и теперь я должен думать только о будущей жизни». Я напрасно назойливо повторял свою просьбу и даже предлагал из своего кармана оплачивать услуги стенографиста, который бы записывал его слова под диктовку и жил с ним, пока работа не будет окончена. Но его ответ был неизменным: «Слишком поздно. Это должен сделать какой-нибудь более молодой человек, почему бы не вы? Я уже устал». Уходя, я поцеловал его руку, а он в знак благословения возложил её мне на голову и, прощаясь со мной, по-отечески заключил меня в свои объятия. Не должны ли мы, не принадлежа к его церкви, верить, что он перешёл в Великий Свет, который своим сиянием пронизывает все мелкие преграды, называемые человеческими верованиями, не встречая никаких препятствий на своём пути?».
Немощность и страдания бедных париев уже давно теребили моё сердце, и 10-го мая я осмотрел участок земли в деревне Урур неподалёку от нашей Штаб-квартиры, где я твёрдо решил открыть для них школу за свой счёт. На следующий день меня посетила делегация париев, и мы согласовали условия, на которых бы управлялась их система обучения, на мой взгляд, являющаяся лучшей для них. Я сказал делегации, что не пойду на то, чтобы обучать учеников по программе, выходящей за рамки начальной школы, поскольку моё желание состоит в том, чтобы дать им больше шансов на успешную жизнь, поскольку даже у поверхностно образованного человека они выше по сравнению с неграмотным. В ходе переговоров я ясно дал понять, что простое умение читать, писать и считать является более ценным приобретением, чем откладывание небольших сумм денег в сберегательном банке, ведь у овладевших письмом и имеющих общеобразовательную подготовку, которую они обязательно получат, быстро появится возможность зарабатывать больше, чем у людей без образования, и они сами смогут сохранять и приумножать свои сбережения. В итоге делегация склонилась к моей точке зрения, после чего из сообщества париев был выделен соответствующий человек, которому вменялось в обязанность решать организационные вопросы, и я пообещал открыть школу как можно скорее.
В течение всего апреля и мая всё моё время было занято редактированием и изданием книги с первыми лекциями миссис Безант, с которыми она выступала на Съезде в Индии, а также необычайно большой перепиской. Кроме этого, я председательствовал на праздновании третьей годовщины Дня Белого Лотоса и написал «про запас» несколько глав «Листов старого дневника», оставив их мистеру Эджу, который был назначен управляющим Штаб-квартирой на время моего отсутствия. К 14-му мая все дела были улажены, и я отправился в Тутикорин и Коломбо, чтобы оттуда начать своё путешествие в Европу. Но, прежде чем добраться до порта Коломбо, мне пришлось пережить самое неприятное в своей жизни морское плаванье. Во время него море раскачивало корабль на полные 40 градусов, разбрасывая все незакреплённые предметы. В каюте меня швыряло из стороны в сторону вместе с багажом, в результате чего мне пришлось искать убежища на палубе. Несколько сотен индийских кули, перебиравшихся работать на плантации Цейлона, сбились в кучу, словно черви для наживки в банке. Однако несмотря ни на что на следующее утро в 8 часов мы прибыли в Коломбо. Встречать меня пришёл доктор Инглиш, который в то время был связан со школой миссис Хиггинс для буддийских девочек «Музеус». После полудня я сошёл на берег и отправился в старую школу «Сангхамитта» в районе Марадана, где мне обеспечили кров и еду.
В то время произошла сильная ссора между миссис Хиггинс и Обществом Женского Образования, некоторые члены которого усложняли ей жизнь, вмешиваясь в её систему управления. Это совершенно противоречило взаимному соглашению, достигнутому на момент, когда я назначил её на должность директора школы «Сангхамитта» после её приезда из Америки. Дело в том, что сингальские женщины никогда прежде не участвовали в общественной работе, и, как я уже говорил раньше, трения между ними и миссис Х. привели к тому, что она организовала собственную школу, в то время как сторонники сингальских женщин были готовы открыть оппозиционную буддийскую школу для девочек и вести открытую войну между двумя этими школами. Поэтому моя задача состояла в том, чтобы попытаться найти основание для примирения сторон, и в течение последующих нескольких дней почти всё моё время было занято изучением деталей этого дела. И 23-го мая оно было, наконец, улажено: миссис Хиггинс сохранила своих интернатских воспитанниц, продолживших обучение в новой школе, а школа «Сангхамитта» заработала в режиме дневного пребывания учениц. Когда это счастливое соглашение было достигнуто, я попрощался со всеми друзьями и отправился ночевать на борт «Пешавара».
Мы отплыли в 8 часов утра 24-го мая, и всё наше плаванье прошло без происшествий. Нас сопровождала однообразно хорошая погода с перерывами на пытки жарой в Красном море, а заходы в Аден, Суэц и Порт-Саид были, как обычно, интересными. Одиннадцатого июня мы прибыли в Марсель, где меня встретили мои добрые друзья доктор Паскаль и его супруга, которые организовали для меня встречу с бароном Спедальери, почтенным учёным и мистиком. Мы провели с ним пару часов за приятной и полезной беседой, а в 18.45 я сел на поезд «Рапид», следующий в Париж. Из-за переполненности купе, пыли и прочих неудобств я провёл ужасную ночь, но все мои неприятности закончились в 9 часов утра следующего дня, когда я приехал в Париж. На вокзале меня встретил комендант Д. А. Курмэ, который проводил меня в гостиницу «Англетер», где, как оказалось, уже поселились миссис Безант и мисс Мюллер. Затем я встретился с мсье Арно и его супругой, а также другими членами Теософского Общества Франции. В тот же день вместе с мисс Мюллер я посетил леди Кейтнесс, герцогиню де Помар (члена Теософского Общества), во дворце которой можно было увидеть Теософию в позолоченной раме. Едва ли можно удержаться, чтобы не сравнить убранство этого дворца с мраморными ступенями, прекрасными восточными коврами, позолоченной мебелью, бесценными канделябрами, создающими атмосферу царственной роскоши, с домами бедняков в разных странах, производящими сильное впечатление: обрамление было различным, но Теософия оставалась той же самой. На следующее утро я посетил великого синолога Де Росни из Сорбонны, который встретил меня с немалым энтузиазмом, слово мы были с ним коллегами, проработавшими вместе в течение многих лет. Он умолял меня задержаться хотя бы ещё на день, чтобы встретиться с компанией учёных, которых он хотел собрать в здании Этнографического Общества, но, к сожалению, из-за недостатка времени мне пришлось отказаться. В 3 часа дня я выступил с вводным словом перед лекцией миссис Безант (которая читалась на французском языке) во дворце леди Кейтнесс, где все позолоченные стулья были заняты блестящей компанией, состоявшей из светских персон, которые интересовались или делали вид, что интересуются тем, чтобы узнать, чем же является эта Теософия. В 9 часов вечера мы с миссис Безант и мисс Мюллер выехали в Лондон.
Ночная дорога от Парижа до Лондона почти всегда неприятна, особенно если погода на море плохая. Мы прибыли в Лондон 14-го июня в 6 часов утра после утомительной бессонной ночи и сразу же отправились с мисс Мюллер в её дом на Портленд-плейс. В то время у мисс Мюллер гостила миссис Элин Уайт из Сиэтла (ныне миссис Зальцер из Калькутты), которая оказалась замечательной собеседницей, и между нами возникли дружеские отношения, сохранившиеся до настоящего времени. В тот вечер я сопровождал наших дам на собрание Ложи Блаватской, на котором мне отвели место председателя и тепло приняли. Это был приятный сюрприз, так как в среде лидеров этой Ложи витали настроения в поддержку Джаджа, и с некоторых пор я не мог не ощущать с их стороны недостатка сердечности. Я упоминаю об этом в связи с внезапной и радикальной переменой, которая последовала за действиями мистера Джаджа в отношении потерпевшего неудачу следственного комитета.
В последние годы Лондон превзошёл Париж по части театральных постановок, которые можно было увидеть на сценах «Олимпии» и «Герцогского Двора»; стараниями двух Киралфи2 был побит парижский рекорд «Спящей красавицы» и «Короля Моркови».
В компании миссис Уайт и присоединившихся к нам позднее миссис Купер-Оукли и других дам мне посчастливилось увидеть постановку «Константинополя». Я никогда не забуду необычайно прекрасное сочетание цвета и движения по бескрайнему простору сцены, на которой одновременно появлялась тысяча артистов. Я совершенно уверен, что по сравнению с ним покажется скучным даже самое великолепное восточное шествие.
Одним из приятных моментов этого приезда в Лондон явилась возможность навестить моего давнего дорогого друга Ч. К. Мэсси, с которым 17-го июня я провёл несколько замечательных часов. Двадцатого июня я выехал в Берлин, направляясь туда через Харвич и Хук-ван-Холланд. По прибытии на вокзале меня очень тепло встретил мой старый друг, доктор Хьюббе-Шлейден. Он отвёз меня в свой дом в Штеглице, пригороде столицы Германии. Там вместе с доктором Гёрингом, большим подвижником-просветителем и пламенным другом доктора Хьюббе-Шлейдена, мы засиделись до часа ночи, беседуя о вещах, представлявших взаимный интерес. Я приехал в Германию с целью восстановить старое Общество под названием «Немецкая Теософская Ассоциация» («DeutscheTheosophischeVereinigung»), которое было основано в 1884 году в Эльберфельде доктором Хьюббе-Шлейденом, миссис Гебхард (ныне покойной) и другими. В течение сотен лет Германия обладала огромным интеллектуальным потенциалом высшего порядка, достаточным, чтобы обеспечить мир действенной ментальной силой, и вопрос заключался лишь в том, как её направить в русло теософской работы, которая бы первоначально ограничивалась пределами этой страны, а затем распространилась бы на другие. Мои берлинские друзья помогли мне понять, что у нашего теософского движения было бы гораздо больше шансов на быстрое распространение, если бы не реакция общественного мнения на излишний энтузиазм в отношении мистицизма, которым характеризовались семнадцатый и восемнадцатый века. Тогда всё было доведено до крайностей, граничивших с фарсом, и такая реакция была неизбежна, поэтому мы должны терпеливо ждать, пока снова не наступит переломный момент, и маятник снова не качнётся в сторону духовных идеалов. В настоящее время Германия представляет собой крупную промышленную мастерскую, и мозг немецкой нации напряжённо думает, как стране завоевать первое место в жёсткой конкуренции, которая существует между производителями разных стран. Подавляющая часть современных научных исследований проводится в интересах коммерции, и время от времени появляются объявления о важных открытиях в области промышленности. Это отнюдь не означает, что стремление к знанию ради него самого и несломимая преданность одарённых людей к его поискам иссякает, но сегодняшние тенденции направляют мышление больше к физике, чем к более высокому уровню, которого требует изучение Теософии. Во время моего пребывания в Берлине все дни напролёт (а нередко и ночи) мы постоянно обсуждали эту ситуацию и перспективы её развития, в результате чего вечером 29-го июня в Берлине состоялась встреча, на которой присутствовало сорок человек, и было открыто новое «Немецкое Теософское Общество»(«Deutsche Theosophische Gesellschaft»). Его президентом стал доктор Хуго Гёрингом, а секретарём – мистер Бенедикт Хубо. Завершив это дело, 4-го июля я направился в Лондон через Хук-ван-Холланд и вечером того же дня прибыл в место назначения, став гостем мисс Мюллер на Авеню-роуд 17, поселившись в доме, примыкавшем к нашей европейской Штаб-квартире, который она снимала у мисс Купер и какое-то время содержала для приёма гостей на случай, если они не смогут разместиться в соседнем доме.
__________________________
1 – Ему было предоставлено право выбора на следующих условиях: «В силу полномочий, которыми наделяет меня статья 6 «Пересмотренных Правил», я предлагаю вам следующие варианты:
1. Уйти в отставку со всех постов, занимаемых вами в Теософском Обществе и предоставить мне возможность дать публике всего лишь общее объяснение, или
2. Созвать следственный комитет в порядке, предусмотренном статьёй 6 раздела 3 «Пересмотренных Правил», с обнародованием всех подробностей данного разбирательства.
Как вы видите, в любом случае будет необходимо дать публике объяснение, но в одном случае оно будет общим, а в другом – полным с оглашением всех подробностей».
2 – Имре Киралфи и Болосси Киралфи в конце 19-го века были очень влиятельными постановщиками зрелищ в Европе и Соединенных Штатах Америки. – прим. Переводчика
Перевод с англ. А.П. Куражов
(376)(17).jpg)
21.06.2021 07:21
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".