Листы старого дневника. Том IV. Главы IX, X. Генри С.Олькотт
Япония 1900 г.
ГЛАВА IX
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЦЕЙЛОН
(1889)
Вечером того же дня я основал – нет, точнее сказать, не основал, а торжественно открыл местное отделение Теософского Общества, во главе которого встали священнослужители Хонган-дзи. Это отделение никогда не делало никакой практической работы как таковой. Но, несмотря на то, что, как мне объяснили, на это была уважительная причина, я всё равно остался недоволен. Обсуждая со мной вопрос о размахе работы Теософского Общества в Японии, некоторые из наиболее просвещённых вождей сект сказали, что если я переберусь в их страну, они откроют столько филиалов и найдут мне столько тысяч членов, сколько я пожелаю; однако в противном случае всё это будет бесполезным, поскольку дух сектантства настолько распространён, что сектанты никогда не согласятся вступить в организацию, в которой в силу необходимости одни из них станут начальниками, а другие – простыми членами; также они не вступят в Общество, если его лидеры принадлежат к какой-либо секте, испытывающей антипатию к их собственной. Только белый человек, иностранец, не входящий ни в одну из этих сект и социальных групп, мог бы успешно управлять таким Обществом; помимо этого, он должен быть искренним буддистом, иначе его мотивы могут быть истолкованы превратно; и поскольку я был единственным человеком, которого они знали и который удовлетворял всем необходимым требованиям, они предложили взяться за это дело мне самому. При рассмотрении этого предложения я, учитывая свою близость с сингальским и бирманским народами, понимал, что, если я выйду за рамки собственно Теософского движения и буду волен заниматься исключительно делами буддизма, то очень скоро смогу создать Международную Буддийскую Лигу, которая будет распространять Дхарму по всему миру как приливная волна. Это был главный мотив, побудивший меня подать в отставку с поста президента Общества и передать его полномочия Е. П. Б., в дополнение к причинам, указанным в моём ежегодном обращении к Пятнадцатому Съезду Теософского Общества («Теософ», том XII). Внимательные читатели смогут вспомнить, как это предложение повлияло на Е.Б.П.. Она решила, что отошла от меня на слишком большое расстояние, и что, если она согласится на это, то на её голову обрушится что-то вроде лавины официальной ответственности; поэтому она мне написала и телеграфировала, что если я уйду в отставку, то она сразу же выйдет из Общества. Тем не менее, это бы меня не остановило, если бы меня не посетил гораздо более высокий авторитет по сравнению с ней, сказав, что буддийский проект надо отложить, и что я не должен оставлять доверенный мне пост. Поэтому Буддийская Лига – это великая и замечательная работа, сокрытая покровами будущего, поскольку ясно без слов, что этот проект никогда не может быть осуществлён силами какой-либо одной ныне существующей буддистской организации.
Пятого мая я попрощался с собравшимися первосвященниками всех сект, посоветовав им крепко держаться за Центральный Комитет и прибегать к его помощи всякий раз, когда необходимо что-то сделать для буддизма в целом. В 3 часа дня я в последний раз выступил с лекцией в Киото перед Его Превосходительством губернатором, председателем Верховного Суда и многими другими влиятельными персонами, военными и гражданскими, а также представителями духовенства. Шестого мая в 12.00 я выехал на поезде в Осаку, а там пересел на пароход до Окаямы. Судно было маленьким, и салон, в котором удалось разместиться одиннадцати человекам, напомнил мне переполненную овчарню; расстояние между палубами было совсем маленьким, поскольку пароход строился расой гораздо более низкого роста по сравнению с нашей, и мне приходилось сгибаться почти вдвое, чтобы по нему перемещаться. Мы сошли на берег в Сан-Банко в 3 часа утра и нашли пристанище в прибрежном отеле. Утром губернатор Окаямы мистер Чисока любезно прислал за мной свой экипаж и в общении со мной был очень вежлив. Меня поселили в клубе, расположенном в великолепном саду, обустроенном в уникальном японском стиле, с каменными и деревянными мостами, маленькими островками, искусственными насыпями, каменными фонарями, карликовыми причудливо подстриженными деревьями и обилием цветов. В 3 часа дня я прочитал свою первую публичную лекцию в этом городе. По непонятным причинам местный оргкомитет распродал 10000 билетов, но поскольку в здание могло втиснуться не больше половины от этого числа, снаружи творилось что-то невообразимое. Несколько студентов-медиков, рано пришедших и расположившиеся возле помоста с намерением сорвать лекцию, предприняли всего лишь одну маленькую попытку сделать это. Когда я сказал, что с приходом буддизма жизнь в Японии улучшилась, один сидящий у моих ног молодой человек закричал: «Нет! Нет!». Вспомнив о предупреждении Ногучи в Мадрасе и зная, как обращаться с такими молодыми заговорщиками, я остановился, повернулся к нему и стал на него пристально смотреть, пока он не почувствовал, что за ним наблюдает вся аудитория, и затем продолжил свою речь. После этого стадо ягнят не могло не утихомириться. Позже в этот же день губернатор пригласил меня на выставку автографов известных людей, представлявших собой их подписи, которые нередко сопровождались их высказываниями или отдельными словами, написанными крупными иероглифами вертикально на больших рулонах шёлковой бумаги с помощью кисти и индийских чернил. На выставке также было несколько картин, которые купил Его Превосходительство. Одну из них, которая изображала японского воина, сидящего на коне и одетого в старинном стиле, он подарил мне. На следующий день состоялась вторая публичная лекция с обращением к священникам, после чего мы отправились на небольшой лодке, управляемой четырьмя гребцами, в Такамацу и прибыли в него в 5 часов вечера. Там со мной встретился мистер Тадас Хьяш, губернатор, бывший представитель японской миссии в Вашингтоне и Лондоне, и вечером я прочитал лекцию для 2000 человек. За этим последовало прекрасное плаванье по Внутреннему морю.
На следующее утро в 10 часов я прочитал лекцию «Свидетельства буддизма» перед большим стечением народа, который принял меня очень по-доброму. В тот день в общественном парке в присутствии губернатора состоялся турнир по японской борьбе. Здесь нет необходимости описывать это зрелище, поскольку его часто описывают путешественники. Достаточно сказать, что стиль этого состязания совсем не похож на наш, и что атлет, которому симпатизировали зрители, был очень жирным толстяком, вес которого был достаточен, чтобы сокрушить любого соперника и, получив над ним превосходство, добиться победы. Затем мы отправились в Имабару, сев в 3 часа дня на пароход, плаванье на котором было просто ужасным. На его борту мы столкнулись с почти всеми мыслимыми неудобствами, но поскольку другие, казалось, относились к ним равнодушно, мне не оставалось ничего другого, как делать то же самое. Был чудесный день, и картина, открывшаяся перед нами на подходе к берегу, была поразительной. Вымощенный камнем склон, идущий вверх от уреза воды, чернел от находившихся на нём тысяч людей, которые выстроились на гребне этого склона, расходясь вправо и влево. Под взрывы петард, звон колоколов и рёв толпы лодка с фиолетовым шёлковым навесом из храма и развевающимися национальными и буддийскими флагами доставила меня к каменному пирсу. Бросание в воздух бумажных колокольчиков, зонтов, драконов, рыб и других предметов под взрывы глиняных бомб высоко над головой было для меня чем-то новым. Однако больше всего меня поразило то, как буддийский флаг, сделанный из тонких полосок бумаги разных цветов, подняли и расправили с помощью небольшого парашюта, закреплённого в его верхней части, и пяти унций маленьких дробинок в маленькой сумке на его нижнем конце. Этот флаг, словно пригвождённый к шесту, прямо стоял в воздухе, но при этом мог трепетать на слабом ветру, а яркое солнце просвечивало сквозь его цветные полоски, когда он очень плавно разворачивался в подветренную сторону. Мгновенно мне в голову пришла мысль о Константине, который точно так же увидел в воздухе фигуру Креста, и о связанной с этим легенде «Сим победиши!». Указывая на прекрасный флаг в небе перед нами, я сказал (ссылаясь на эту историю, которая, вероятно, была выдуманной): «Вот, мои братья, вы видите символ нашей религии, под эгидой которого мы можем завоевать умы и сердца людей всех наций, если объединимся для братского сотрудничества». На следующий день состоялась назначенная на 9 утра лекция, после которой мы отправились на специально арендованном пароходе в Хиросиму, один из важнейших политических и военных центров Японской империи. Стоял прекрасный день, и наше судно было украшено разными флагами, причём буддийскими на носу и на верхней мачте. Через пять часов мы прибыли в порт, где ожидавший нас приём оказался ещё более восторженным, чем наши проводы. На пирсе и в городе нас приветствовали огромные толпы народа; было выпущено несколько петард, из которых появилось два очень больших и несколько меньших буддийских флагов; военное построение мальчиков с мушкетами, дудками и барабанами выступило в качества нашего эскорта, когда мы проходили между вставшими в две шеренги сотнями школьников, мальчиков и девочек. Старший армейский хирург, доктор Эндо, убеждённый буддист и обладатель степени доктора медицины Императорского Университета Игакуши, повёз меня на своём собственном экипаже в составе очень внушительного шествия, вместе с которым мы медленно продвигались к приготовленному для нас жилью. Члены принимавшего нас оргкомитета использовали в качестве отличительного значка позолоченную круглую пластинку, украшенную свастикой. Эти значки были настолько красивыми, что я раздобыл их несколько штук, чтобы затем показать сингальцам, которые взяли их за основу эмблемы Женского Образовательного Общества Цейлона. На следующее утро я обратился к пятитысячной аудитории, а затем – к школьникам. Тринадцатого мая меня услышали другие пять тысяч человек, а после этого – подростки из буддийской школы. Затем состоялась специальная лекция для Его Превосходительства губернатора Хиросимы, генерала и главнокомандующего округом виконта Нодзу и других офицеров и высокопоставленных чиновников, после чего последовал лёгкий ужин, устроенный губернатором. Я счёл очень большой честью познакомиться с генералом Нодзу, поскольку среди всего прочего он был глубоко преданным буддистом, одним из величайших военачальников империи и поистине безупречным человеком во всех отношениях. Интересно вспомнить, что в недавней войне с Китаем он командовал одним из двух соединений японской армии и завоевал большую известность. Сравнительно недавно мы обменялись письмами о положении религии в Японии, в которых он ясно продемонстрировал мне своё дружеское расположение.
Тем же вечером наш визит в Хиросиму закончился, и мы должны были отправиться на лодке в Симоносеки. Когда мы добрались до пирса, его заливала вода, но представители оргкомитета осветили наш путь факелами, и стало ярко как днём; повсюду развевались флаги, нас окружали толпы друзей, и воздух наполнился криками «Ура!». В Бакване в 3 часа ночи нам пришлось пересесть на другую лодку и продолжить плаванье дальше. Мы добрались до Симоносеки к семи часам вечера и увидели, что нас встречает всего несколько человек, поскольку мы должны были прибыть в два часа дня, но опоздали, и после нескольких часов ожидания люди разошлись. Мы остановились здесь всего на три часа и в десять часов вечера отправились в Нагацу, где нас встречали привычные для нас толпы народа, взрывы петард, флаги, парады школьников и так далее. Из одной петарды вылетела очень длинная узкая полоска бумаги, на которой гигантскими буквами было написано: «Олькотт Сан приехал!». Как мне сказали, это должно было известить жителей окрестных районов о том, что они могут идти в город. («Сан» – это общепринятое уважительное обращение, имеющее такое же значение, как наш «господин»). В 13.00 я выступил в местном театре с лекцией для 3500 человек, среди которых находились те, кто преодолел 50 миль и меньшие расстояния, приехав с соседних островов, и всю ночь провёл в лагере, разбитом в театре. Другие приехали на рассвете. Мы отплыли из Симоносеки в Нагасаки в 8 часов вечера почтовым пароходом «Токио Мару», идущим рейсом «Йокогама-Шанхай». Оказалось, что это очень добротный и просторный корабль, который, судя по моему опыту, был довольно роскошным для небольших прибрежных судов, а ужин и завтрак, которые нам подавали, запомнился надолго. К моему большому удивлению и удовольствию, в меню завтрака значились горячая мамалыга и пшеничные лепешки – те самые популярные американские блюда, которые я не пробовал с тех пор, как уехал из дома. Кажется, в моём дневнике перепутаны записи, поэтому я не смогу точно рассказать, как мы отплыли на пароходе из Накацу. Конечно же, мы так и сделали, и, похоже, что оргкомитет оценил размер аудитории, перед которой я выступал, в 2500 человек, судя по проданным билетам. А оценивая их количество, можно рассчитать среднюю численность моей аудитории на протяжении всей поездки. Так, исходя из того, что всего было прочитано 75 лекций, общее количество пришедших на них людей при средней посещаемости составило 187500 человек. И, если вспомнить, что Комитету удалось организовать мои выступления для людей всех классов и социальных слоёв, то можно поверить соответствующим заявлениям, сделанным на Адьярском Съезде 1890-го года японскими делегатами, о чём речь пойдёт ниже. Конечно, это было одним из самых замечательных событий в современной истории, но мы, теософы, должны усматривать в наших успехах работу скрытых Сил, гораздо более могущественных по сравнению с усилиями их малого посредника, который только помогал бросать челнок в ткацком станке Кармы.
Восемнадцатого мая в 10 часов утра мы сошли на берег в Нагасаки, а в 3 часа дня я уже выступал перед публикой. Однако на следующий день мой прекрасный переводчик, уважаемый профессор Сакума, оказался прикованным к постели, и моя вторая лекция была не самой удачной, поскольку мою речь переводили сразу два человека. Один их них слушал сказанное мной и кратко передавал это другому на японском, в то время как второй воспроизводил его слова уже перед аудиторией. Можно содрогнуться от мысли, в какой извращённой форме мои взгляды были представлены публике, дошедшие до неё таким окольным путём. Оргкомитет устроил мне прощальный банкет с последующим шествием в гавань с фонарями и джинрикшами, и из-за всего этого я опоздал на пароход, идущий в Кумамото, самый южный пункт в программе моей поездки. Мы отплыли на следующий день в 12.00 и вышли на берег в Миссуни в 6 часов вечера, провели там ночь и на следующий день поехали на джинрикше дальше. В это время на меня снова напала болезнь кишечника, причинив много боли. Двадцать первого мая я собирался выступить с лекцией перед большой аудиторией в театре, но поскольку профессор Сакума остался больным в Нагасаки, а два переводчика-любителя потерпели неудачу, стараясь правильно передать смысл моих слов, то от этого намерения мне пришлось отказаться. Судя по дневниковым записям, я каким-то образом преуспел в этом на следующий день, потому что вижу, что выступал с лекцией в храме перед толпой народа, которая плотно заполняла здание и весь внутренний двор, а в 3 часа дня – перед губернатором и другими высокопоставленными чиновниками, военными и гражданскими лицами. После этого мы вернулись к нашему джинрикше, чтобы попасть на пароход, идущий в Миссуни.
Мы прибыли в Нагасаки в полдень 23-го мая, где я провёл замечательный день. Мне подарили карликовое апельсиновое дерево, на котором росли два-три десятка плодов, два буддийских флага из шёлкового крепа и другие атрибуты уважительного отношения. Во второй половине дня я прочитал лекцию на тему «Практическая религия» в храме Хонган-дзи и на ночь вернулся на пароход. Следующие два дня мы провели в море в очень комфортных условиях и часть времени использовали для составления Меморандума о правилах, которые надо было принять первосвященникам, чтобы регламентировать отправку и продолжение обучение монахов на санскрите, пали и сингальском языках у Сумангалы в Коломбо. В воскресенье 26-го мая мы добрались до Кобэ и сразу же отправились в двухчасовую поездку по железной дороге, чтобы выступить с лекцией в городе Хамейдзи, и к 20.30 вернулись обратно. Утро 27-го мая было занято приобретением обратных билетов и другими приготовлениями к отъезду, а в 4 часа дня в новом зале для проповедей местного Хонган-дзи я прочитал свою последнюю, 76-ю, лекцию, собравшую огромную толпу народа. Я стоял лицом к открытой двери и видел раскинувшуюся передо мной освещённую ослепительным солнцем прекрасную панораму города Кобэ с морским портом. Вряд ли я когда-нибудь видел что-либо прекраснее! После этого в обычном японском отеле состоялся наш последний ужин в традиционном японском стиле, который устроили члены Объединённого Генерального Комитета, очень добрые и приветливые люди. После ужина мне было сделано много предложений написать буддийское нравоучение и своё имя китайскими иероглифами на бумажных или шёлковых свитках, называемых какэмоно. Их устанавливают на роликах и вешают в японских домах в качестве украшений, и когда свиток (называемый в этом случае мендарой) представляет собой картину религиозного содержания, он используется для укрепления религиозной веры. Я делал огромное количество подобных записей на протяжении всей своей поездки, пока не сказал членам Комитета, что выжал из себя все буддийские сентенции. Но подходило время нашего расставания, и они настаивали на своей просьбе, а я, как обычно, упирался. В конце концов, некий мирянин, член Комитета, который был склонен слишком много пить саке, национальный слабоалкогольный напиток, получаемый из риса, всё же упросил меня сделать для него какэмоно. Я протестовал на том основании, что в Киото я уже сделал два или три какэмоно для их храма, но он сказал, что я их сделал для других, а не для него самого; поэтому, поскольку он был приятным и весёлым человеком, я согласился. Он принёс мне кусочек тонкого шёлка, индийские чернила, маленькую бутылочку с водой и блюдце для разведения чернил, а также большую тонкую кисть для акварели. Я спросил его, какого рода запись он хотел бы видеть. «О, какой-нибудь буддийский афоризм», – ответил он. И, разложив шёлк на маленькой лакированной подставке, я на нём нарисовал: «Если хочешь достичь нирваны, разбей свою бутылку саке». Когда это было для него переведено, раздался дружный взрыв смеха, и он, будучи достаточно добродушным человеком, присоединился к всеобщему веселью.
На следующий день мы уже плыли по Внутреннему морю на французском почтовом пароходе «Оксус», отчалив из Кобэ в 5 часов утра. Среди пассажиров был отец Виллион, римско-католический священник и учёный, который прожил 23 года в Японии и очень хорошо знал японские язык и литературу, а также прекрасно разбирался в северном буддизме. Тридцатого мая мы прибыли в Шанхай, и пассажиры вышли на берег, чтобы на него посмотреть. Я провёл несколько часов за приятной беседой с моими соотечественниками, Генеральным консулом США, судьёй О. Н. Денни, советником короля Кореи миссис Денни и другими. Также для меня было организовано очень детальное знакомство с китайским городом, и я даже не мог себе представить, что такое возможно. Но меня почти задушили неприятные запахи, отвратительнее которых я никогда раньше не встречал. Вечером на борт корабля ко мне поднялся настоятель местного храма Хонган-дзи с первосвященником китайского буддийского храма и министром внутренних военных дел мистером Шеви Йессаном. Первосвященник сделал ценный подарок нашей Библиотеке в виде экземпляра «Лалитавистары», или «Легендарной Жизни Будды», форматом ин-фолио в нескольких томах, причём на каждой второй странице издания была полностраничная картина, выгравированная на дереве. На этих гравюрах, являющихся замечательным произведением искусства, была изображена каждая важная подробность жизни Будды, рассказанная нам в канонических писаниях. На некоторых из них также было вырезано множество фигур людей и богов. В действительности, благодаря этой книге, впервые переведённой Эженом Бюрнуфом, западные учёные познакомились с историей жизни Будды. От китайского генерала и первосвященника я получил тёплое приглашение совершить такую же поездку по Китаю, как по Японии, но по нескольким причинам мне пришлось от неё отказаться.
В соответствии со странным расписанием рейсов компании «Мессенджерес Мэритаймс» корабли, отправляющиеся в свой родной порт, ждут в Шанхае две недели, пока их не сменит следующее по списку судно. Поэтому в Шанхае мы пересели на «Наталь» и спустились вниз по реке к Вусунгу, готовые на следующий день начать плаванье с наступлением отлива. Однако той ночью мой сон был прерван визитом настоятеля храма Дзен-син и посланника генерала, который принёс от него письмо с благодарностями в ответ на моё, отправленное ему ранее. Они также подарили мне книги. Корабль поднял якорь в 1 час ночи и отплыл в Гонконг. Следующий день был погожим и ясным. На второй день мы прибыли в Гонконг, но было так сыро и жарко, что я не выходил на берег до утра, когда увидел, что в городе царит опустошение. В результате сильного ливня, прошедшего два дня назад, выпало 24 дюйма осадков, что принесло правительству убыток в размере 1500000 долларов США, помимо огромных потерь для торговцев. Главная улица города была похоронена под трёхфутовым слоем смытого с холмов песка, ливневая канализация полностью вышла из строя, а некоторые дома вместе с выкорчёванными большими деревьями смыло с окраин прямо в город. Железная дорога, по которой курсировал поднимающийся в гору фуникулёр, была серьёзно повреждена, а её длинные пролёты полностью разрушились. Шестого июня в полдень мы отплыли в Сайгон и добрались до него 9-го. Несколько человек из нашей компании отправилось на берег, чтобы скоротать время и посмотреть на необычный тип людей и изобилующие повсюду диковины. На следующее утро наш пароход отплыл в Сингапур, в который он прибыл 11-го июня, а 18-го июня мы добрались до Коломбо. За это время не произошло ничего особенного за исключением того, что при выходе из проливов Суматры нас накрыл муссон, который сопровождал нас всю оставшуюся часть пути. В тот же вечер в Теософской Штаб-квартире нам был устроен восторженный приём. Помимо председательствовавшего первосвященника на нём присутствовал В. Субхути с представителем секты Вимеласара, а импровизированная публика создала невыносимую духоту. Помещение Штаб-квартиры было со вкусом украшено цветами, композициями из листьев и гирляндами с ярко освещёнными японскими флагами, а привезённые буддийские и японские флаги ещё больше способствовали созданию праздничной атмосферы. Ещё за час до встречи Штаб-квартира была забита до отказа, и из-за недостатка мест, даже стоячих, сотни людей были вынуждены уйти. Программа встречи открывалась обращением мисс М. Э. Де Сильвы, представлявшей Общество Женского Образования. Это был первый случай, когда юная сингалка зачитывала текст на английском языке. После нескольких кратких замечаний Сумангалы Тхеро прозвучал мой отчёт об итогах международной миссии религиозной терпимости. В ходе него я представил четырёх молодых японских саманер (изучающих буддизм монахов-послушников), которых по моей просьбе направили сюда учиться у первосвященника и пандита Батувантудаве. Они привезли с собой экземпляры «Трипитаки» южной ветви буддизма. Каждый из японцев выступил с короткими обращениями, выразив надежду своих сект на то, что с этого момента завяжутся тесные братские узы между двумя ветвями буддийской семьи, ещё недавно изолированными друг от друга. После этого первосвященник произнёс: «Все вы слышали рассказ полковника Олькотта о его миссии в Японии, который должен наполнить вас счастьем и гордостью за услышанное. Распространение буддизма и укрепление его позиций – самая благородная работа в мире, и именно ей занимался полковник Олькотт. Это правда, что между северной и южной ветвями есть небольшие различия, но японцы по-прежнему остаются буддистами, как и мы, и борются против вредного влияния христианства, как мы, поэтому мы считаем их своими братьями. Мы никогда не должны забывать о том, какой сердечный приём они оказали полковнику Олькотту, выступавшему в роли нашего представителя, и о проявленной к нам братской любви. Я верю, что так может зародиться настоящий духовный союз между всеми буддийскими странами». Четыре молодых японских монаха в сопровождении Дхармапалы добрались до Адьяра на пароходе, прибывшем раньше моего, и ко времени моего приезда уже успели расселиться.
Взглянув на карту Японии, можно увидеть огромные территории, охваченные моей поездкой, простирающиеся от Сендая на крайнем севере до Кумамото на крайнем юге. Со времени приезда в эту страну и до окончания моей поездки я провёл в ней 107 дней; за это время я посетил 33 города и прочитал 76 публичных и «полупубличных» лекций, которые посетило около 187500 человек, о чём уже говорилось ранее. Такого рода работа была самой напряжённой по сравнению с той, которую мне когда-либо приходилось делать. По интенсивности к ней приближается моя поездка в провинцию Галле, предпринятая в интересах сингальского буддийского фонда, когда за 100 дней я прочитал 57 лекций.
Чтобы закончить рассказ о поездке в Японию, здесь уместно привести речь мистера Токусавы, произнесённую им на Съезде Теософского Общества в 1890 году, поскольку она в сжатой форме подытоживает истинные и долговременные следствия моей миссии. Мистер Токусава сказал:
«Братья! Само моё присутствие здесь вместе с буддийским священником, мистером Козеном Гунаратной, демонстрирует то значение, которое приобрело ваше Общество в нашей далёкой стране благодаря его президенту. С моим скромным знанием английского я не смогу описать всё то, что полковник Олькотт сделал в Японии. Эффект от его прошлогодней поездки по Японии оказался настолько велик и так продолжителен, что общественное мнение в действительности очень резко изменилось. Письма и газеты, которые я еженедельно получаю в Коломбо, а также мои соотечественники полностью подтверждают мои слова. Удивительно, что один человек мог сделать так много. Когда я думаю о состоянии моей религии три года назад, я внутренне содрогаюсь, потому что тогда она находилась в полном упадке. Чем больше я размышляю о тех лихих временах, тем больше мне хочется благословлять наше Теософское Общество и полковника Олькотта. Истинность моих слов подтвердит сравнение состояния буддизма в прошлом и настоящем… До недавнего времени наиболее образованные люди относились к буддизму и его служителям с презрением. Несколько стойких последователей учения Господа Будды пыталось противостоять влиянию христиан, но всё было напрасно. Именно в эти мрачные времена буддисты услышали о работе полковника Олькотта и попросили его помощи и участия. Поэтому в прошлом году они послали сюда мистера Ногучи для того, чтобы он убедил полковника отправиться в Японию и совершить лекционную поездку по всей этой стране. И я рад сказать, что он это сделал, а успех его миссии вышел далеко за рамки наших самых оптимистичных ожиданий. Буддизм снова обрёл жизнь, и буддисты начали повсюду возрождать свою древнюю религию. Среди наиболее очевидных последствий этого возрождения – учреждение трёх Буддийских Университетов и нескольких Колледжей, которые вскоре откроются, а также появление около 300 периодических изданий, пропагандирующих и защищающих буддизм. Было остановлено распространение материализма и скептицизма; была продемонстрирована невозможность христианства удовлетворить все наши потребности и вновь раскрыта истинность буддизма. Но, как я уже говорил, самое удивительное следствие – позитивный настрой общества в отношении буддизма. Открытие множества буддийских школ, буддийских газет и религиозных журналов – вот видимые результаты миссии полковника. Важную роль в изучении буддизма и его пропаганде стали играть принцы и принцессы Императорского двора. Так, одна принцесса стала покровительницей Буддийского Женского Общества в Нагое, которое было основано вскоре после того, как полковник Олькотт выступил с лекцией в этом городе и продемонстрировал уважительное и внимательное отношение к женщинам. Другой принц стал президентом «Общества Даша Шила», организации, созданной десять лет назад с целью помощи людям в соблюдении десяти заповедей буддизма, но которая из-за сильной оппозиции прохристианских и скептически настроенных слоёв населения распалась. Но после миссии полковника это Общество возродилось и в настоящее время полноценно работает. Сегодня люди считают полковника своим благодетелем, а многим он стал почти что отцом. Христиане перестали быть такими агрессивными, как раньше: их новообращённые трансформируют свою веру в новую форму. Да, миссия полковника Олькотт в Японию войдёт в историю! Японцы навсегда останутся благодарны ему и Теософскому Обществу; и я надеюсь, что и вы, наши братья, всегда будете с добрыми чувствами интересоваться нашим народом и его жизнью».
Естественно, что после поездки по Японии мне следовало бы поехать домой и немного отдохнуть, но этому было не суждено сбыться, так как я задержался на три недели на Цейлоне. Я посетил Анурадхапуру, где выступил с лекцией под тенью вошедшего в историю дерева Бо. Оно выросло из черенка, взятого от священного дерева Бо в Бодх-Гая, под которым Бодхисаттва Сиддхартха достиг просветления, и привезённого из Индии принцессой Сангхамиттой, дочерью императора Ашоки. Затем я побывал в Матале (где я открыл Филиал Теософского Общества), Канди (по улицам которого я прошёл в составе большой процессии и где выступил с двумя лекциями), Гамполе, Марванвеле, в четырёх коралесах, Кайгале, Курунегале, где я основал ещё один Филиал и где живописные окрестности, представшие моему взору во время лекции под открытым небом настолько ярко запечатлелись в моей памяти, что упоминание о них я не могу взять в скобки. Как же я хотел, чтобы эту панораму запечатлел фотограф! Позади меня возвышалась невысокая гора с вырезанным в ней каменным храмом Будды. От этой горы отходил отрог под названием Слоновая Скала. В созданном природой амфитеатре прямо передо мной собралась толпа численностью около 1500 человек; справа, слева и позади неё раскинулась роща из старых кокосовых деревьев без подлеска, к стволам которых были подвешены буддистские флаги и различные декорации, придающие необходимую цветность и яркость всей панораме и делающие её идеальной. Мистер Ледбитер вместе с прибывшими из Японии мистерами Хогеном и Каваками обратился к присутствующим, и их слова были встречены бурными аплодисментами. Новый Филиал получил имя Малиядэвы, последнего из известных истории великих адептов Цейлона, дату смерти которого я не знаю, но который жил очень давно. С тех пор на Цейлоне не было ни одного настоящего общепризнанного арахата, и неудивительно, что буддизм на этом острове становился всё менее и менее духовным. И до сих пор от Хамбантотте до Увы не найти ни одного человека, перед которым бы восхищённые сингальцы благоговели как перед живым доказательством истинности эзотерической системы Йоги, которую практиковал сам Основатель и которой Он учил. Именно это и является тем, что делает мою работу на Цейлоне такой тяжёлой, ибо всё, что беспокоит местных жителей, это интеллектуальное и нравственное состояние их семей, а духовное – это нечто лежащее за пределами их понимания. И когда я впервые приехал на остров, мне даже рассказали нелепую историю о том, что время, когда могут появляться арахаты, уже истекло, тогда как сам Будда прямо говорил, что недостатка в арахатах не будет до тех пор, пока члены Его Сангхи будут продолжать соблюдать десять заповедей (как это показано в «Буддийском катехизисе»).1
Затем дорога привела меня в несколько административных районов Коломбо и в Матару, расположенную в далёкой южной провинции, где жила святая женщина, миссис Сесилия Диас Илангакун. Там в её большом доме я выступил с лекцией, в том числе, для местных первосвященников, которым было интересно узнать о состоянии буддизма в Японии. Во время моего визита к миссис Илангакун она передала в моё распоряжение великолепное издание «Трипитики» в 60 томах, которое она скопировала для меня за 300 фунтов стерлингов у 12 переписчиков, трудившихся в течение двух лет. Пожалуй, это самое лучшее написанное на пальмовых листьях литературное произведение, которое только можно найти в Индии. Миссис Илангакун также пообещала мне добавить к нему «Тикку», или «Комментарии», которые будут представлять собой примерно такое же количество томов. Когда в прошлом году я обратился к её пожилому родственнику в Галле, он сказал мне, что распоряжение на сей счёт она даже внесла в своё завещание. Однако я могу сказать, что, хотя знаю о пункте в её завещании про «Тикку», это издание пока не попало в мои руки, несмотря на то, что состояние миссис Илангакун было большим, и она вполне могла себе позволить оплатить работы по переписыванию «Тикку». Возможно, её представители или душеприказчики относятся к нам не столь дружелюбно, как она сама, и поэтому откладывают исполнение её распоряжений на неопределённый срок. После этого я посетил Каталуву и Галле, где меня очень хорошо приняли. Затем я вернулся обратно в Коломбо и 8-го июля отплыл в Мадрас. Одиннадцатого июля меня снова увидел благословленный Адьяр, который, как всегда, радовался моему возвращению.
_________________________
1 – см. «Буддийский катехизис», примечание на стр. 56 (33-го издания). «В Дигхе Никая Будда говорит: «Слушай, Субхадра! Мир никогда не останется без арахатов, если аскеты (бхиккху) в моих общинах будут правильно и искренне соблюдать мои заповеди».
* * *
.jpg)
Адьяр
ГЛАВА X
ПОЕЗДКА В ЕВРОПУ
(1889)
Первые дни после моего возвращения довольно плотно были заняты расстановкой наших японских книг и картин, сборкой огромного медного фонаря из частей (представлявшего собой точную копию фонаря из огромного храма Син Сю в Киото, которая была сделана специально для нашей библиотеки за счет средств Объединённого Комитета, составивших 250 долларов), и тщательным изучением заявлений желающих вступить в наше Общество. В это же время не было конца веренице гостей, постоянно наведывающихся ко мне. Двадцать первого июля в Адьяре состоялся торжественный приём, устроенный в мою честь тремя «уполномоченными», в руки которых из предосторожности я передал управление делами Общества на случай любых форс-мажорных обстоятельств, которые могли бы возникнуть во время моего отсутствия. Мой дневник гласит, что на этом приёме было «многолюдно, библиотека выглядела замечательно, и все казались довольными». Разумеется, что мне очень понравилось такая атмосфера радушия и доброжелательности. Чтобы удовлетворить огромное любопытство индийской общины насчёт Японии, 27-го июля я выступил с публичной лекцией в зале Пачаиаппах. За два часа до назначенного времени зал был уже переполнен. Чтобы меня услышать, из Кумбаконама, Коимбатура и разных отдалённых мест приехали теософы вместе с другими людьми, которые были полны энтузиазма и проявляли самые горячие чувства к японцам. Индусы, казалось, очень гордились своими достижениями. Они сильно оживились после моих слов о том, что когда мне приходилось обращаться к узкому кругу политических и военных деятелей, включавшему высокопоставленных особ, те неизменно просили меня рассказать им об индусах как можно больше и объяснить, почему же они, как и сингальцы, «потеряли свои страны». Очевидно, что они решили поучиться на ошибках других наций и ничего не делать для того, чтобы проломить высокую неприступную стену своего национализма. Я сказал индусам, что предупредил японцев о том, что упадок их нации, равно как и упадок индийского народа, начнётся с того момента, когда религиозность почти полностью исчезнет из их национального характера, уступив место деморализующим склонностям удовлетворять сугубо мирские амбиции и наслаждаться плотскими удовольствиями. Жизненность их нации иссякнет, и они, превратившись в неженок, потерпят поражение от ещё более жестокой расы и будут растоптаны её ногами. Я сказал индусам, что по этой же самой причине мне было грустно наблюдать черты национального упадка в Японии. Я увидел, что религиозные обряды проводятся формально, а священники в подавляющем большинстве становятся ленивыми (как, например, на Цейлоне или в Индии), день ото дня теряя своё влияние. Я вспоминаю случай, произошедший на одной из моих лекций в одном из крупных городов в южной части Японии, который вошёл в третью часть списка программы моей поездки. Я обратил внимание огромной аудитории на то, что буддийские священники (которых в аудитории было около 400) пользуются уважением всё меньше и меньше, потому что они не соблюдают Десять Заповедей. Когда эти слова были переведены, зал разразился громкими аплодисментами, смутившими священников. Я прервал свою речь, пока снова не воцарилась тишина, а затем, шагнув вперед и подняв руку, во всеуслышание заявил: «Как же вы смеете так бездумно осуждать священников? Неужели вы поступаете лучше, чем они? Соблюдаете ли вы хотя бы Пять Заповедей, предписанных мирянам? Эти люди в монашеских одеяниях – ваши собственные родственники, родившиеся в ваших же семьях, имеющие с вами общих родителей и выросшие в том же окружении. Они не лучше и не хуже вас самих; и если они не осознают идеал, начертанный для них Буддой, это вина буддийской общины, которая закрывает глаза на их слабости, но продолжает формально приветствовать их за внешние монашеские одежды, словно никого не интересует, каким же в действительности является скрытый за ними внутренний человек. Если вы хотите, чтобы ваши священники были достойными духовного сана, будьте достойными сами; если вы хотите, чтобы они соблюдали Заповеди, соблюдайте их сами; если вы продемонстрируете им, что знаете, как они должны себя вести и не поддержите их недостойное поведение, то, поверьте мне, вы увидите, как священство Японии сразу же очистится волной реформ и поднимется до духовного уровня, позволяющего вновь заслужить честь». Грянувшие после этих слов аплодисменты были поистине громоподобными. Я умолял индусов внять этому предостережению, если они хотят смыть грязь со своих самых почитаемых святынь и очистить атмосферу в храмах своих богов, в которых настоящий девата мог бы не испытывать удушья. В незапятнанной грехом деревенской общине, которую в древние времена можно было найти в любом уголке Бхарата-Варши, были невозможны такие ужасные скандалы, которые время от времени возникают в магистратских судах британской полиции в Индии. Тогда ни одного маханта1 не надо было преследовать за соблазнение, обман, растрату и кражу храмовых сокровищ; ни один священный храм не был превращён в бордель, ни одна настоящая драгоценность не была украдена и заменена стеклянной подделкой, не разрушались семьи, и не было потворства убийству достойных людей.
Я думаю, что лучшая часть аудитории одобрила мои откровения, но для меня, по большому счёту, это не имело никакого значения: всё, что я сказал, было сущей правдой. Вот и всё.
Затем последовали другие события, не имеющие большого значения, но 8-го августа, всего через четыре недели с момента моего возвращения из Японии и с Цейлона, я отправился в Марсель на французском пароходе «Тибр», с которого в Коломбо я пересел на «Джемну» и продолжил своё плаванье. В порту Александрии на борт нашего корабля взошли два сына правящего тогда хедива2 (старший из которых теперь является его преемником) в сопровождении нескольких министров египетского правительства. Это происходило при построении военнослужащих, под залпы пушек и в окружении украшенных флагами военных кораблей.
В Суэце ко мне на борт поднялся наш с Е. П. Б. старый друг, капитан Чарльз Дюмон, управляющий движением компании «Канал и Ко». Наше плаванье на корабле сопровождалось, как обычно, танцами, шарадами, благотворительными лотереями и выступлением певцов. Я упоминаю о них только потому, что среди последних был батавский плантатор, певец-любитель, у которого был такой превосходный голос, что я настоятельно рекомендовал ему выйти на сцену. Он мог совершенно легко взять высокое грудное «до».
Первого сентября мы прибыли в Марсель, и во Франции меня первым встретил высокообразованный почтенный барон Спедальери, который отвёз меня к себе домой на завтрак. В то время проходила Всемирная Выставка 1889 года, и я, как обычно бывает в подобных местах, был сильно потрясён гигантскими размерами её экспонатов и невозможностью получить даже беглое представление об их деталях. В действительности на таких Мировых выставках можно посетить только один отдел искусства или промышленности, который вызывает особый интерес, оставляя всё остальное, напоминающее карнавальное шествие, в стороне. Затем мой друг граф д'Адемар доставил мне удовольствие, взяв посмотреть на отвратительные, но удивительные психические феномены. Их демонстрировали африканские айсоны, представители известной мусульманской секты мистиков и магов, искусство которых выходит за рамки всех мыслимых и немыслимых представлений. Я видел, как они стояли голыми ногами на пылающих углях, протыкали себе щёки, руки и языки железными стилетами или длинными иглами (причём к концам некоторых из них были прикреплены тяжёлые железные или свинцовые шарики), лежали голой грудью на острых мечах, в то время как ассистент прыгал на их спинах, вонзали в свои бока кинжалы, жевали и проглатывали битое стекло и разбитые лампочки, напополам перекусывали скорпионов и ели живых змей. Мы с ужасном наблюдали, как они прокалывали себе язык и проводили поперёк него спицу, утяжелённую шариком, которому затем давали падать, и их гибкий язык закручивался. Это было зрелище не для слабонервных. Перед началом представления группа айсонов, образуя полукруг, сидела со скрещенными ногами, а их вождь или шейх находился посередине него, и все они ритмично и в одном темпе били в очень большие бубны размером, если мне не изменяет память, около 4 футов в диаметре. Это продолжалось в течение какого-то времени, пока, в конце концов, какой-нибудь из айсонов, отбросив с криком свой бубен, не вставал на колени перед шейхом, который проводил над ним своими руками. После этого айсон начинал ходить по горящим углям или приступал к выполнению какого-нибудь другого номера. После того, как он был завершён, его исполнитель возвращался к шейху, вытаскивал своё оружие из ран, и шейх просто гладил это место своей рукой. Из раны не вытекало ни капли крови, и она затягивалась. Это совершенно ясно означало, что здесь замешан гипнотизм, но вопрос заключается в том, кто же был загипнотизирован – только исполнитель, или он вместе со зрителями? Этот вопрос возникает потому, что я не только видел насквозь пронзённую плоть, но мне также было позволено дотронуться до стилетов своими собственными руками и ощутить вес приделанных к ним металлических шариков. А гипнотическое воздействие в этом случае оказывал ритмичный бой бубнов, напоминающих барабаны. Подобное можно увидеть на собраниях Армии Спасения, когда новообращённые «изменяются сердцем» под воздействием гипнотизирующего боя звучных барабанов, грохота духовых инструментов и ритмичных мелодий. Ну, допустим, а что дальше? Что же это за гипнотическое действие, которое делает человеческое тело неуязвимым для огня и ран, наносимых острыми предметами, предотвращает кровотечение и заставляет открытую рану гранулировать и затягиваться после пасса «намагниченных» рук гипнотизера над поверхностью кожи? Мы ещё не начали раскрывать мистические возможности науки Антуана Месмера, развитой и переименованной Шарко из Сальпетриера и другими малоизвестными хитрецами!
Четвёртого сентября в 7 часов вечера я прибыл в Лондон, где меня тепло встретила Е.П.Б., и по старому доброму нью-йоркскому обычаю мы проболтали с ней до двух часов ночи. Я узнал, что в доме Е. П. Б. живёт миссис Анни Безант, которая вместе со своими чемоданами только что перешла в наш лагерь от секуляристов. Это было всего десять лет назад, когда только начиналась её блестящая карьера теософского лектора, писателя, редактора и учителя; уже кажется странным, что она могла быть ещё кем-то кроме теософа? Разве не кажется невероятным, что когда-то она с таким недоверием относилась к нашим идеям, существованию Великих Учителей и возможности бесконечного пополнения знаний путем расширения поля человеческого сознания? Странно, что она была непреклонной материалисткой, резко выступавшей против любых заявлений о духовном существовании, а также против представителей соответствующей философии! Кто-то думает, что она, должно быть, в то время всего лишь носила чужие одежды, но в своём сердце всегда была спиритисткой. Конечно, именно это я и увидел в ней во время нашей первой встречи, несмотря на то, что она производила впечатление женщины из рабочего класса. Обутая в грубые шнурующиеся сапоги, она носила несколько укороченную юбку, чтобы не пачкать её во время прогулок по грязным улицам Ист-Энда, и красный шейный платок истинно социалистического оттенка, а её волосы были коротко острижены. Короче говоря, «Анни Милитант3».
Некоторые из членов нашего Общества, принадлежавших к высшим классам, были предубеждены против неё, полагая, что её приход в наше солидное Общество с её прихотями и чудачествами не сулит ничего хорошего! Некоторые даже протестовали против того, чтобы она жила в Штаб-квартире, так как это может оттолкнуть от нас влиятельных женщин. В моём дневнике есть запись за 5-е сентября о том, что я увидел в ней во время нашей первой встречи, состоявшейся тем же вечером: «Я нахожу миссис Безант прирождённым теософом: её приход к нам был неизбежен в силу склонности её натуры к мистике. Она является самой ценной нашей находкой после Синнетта. И обратите внимание, что тогда ещё не была написана её «Автобиография», раскрывающая сияние её пробужденного духа «в дневном свете её тела», как говорит Маймонид; я полагаю, что тогда она ещё не выступила ни с одной публичной речью в поддержку Теософии и не произнесла ни одного слова на эту тему во время нашего совместного с Е. П. Б. разговора. Но, провожая её до двери, я взглянул в её добрые большие глаза, и ощущение её внутренней сути перешло в моё сознание, словно вспышка. Я вспоминаю, как взял её за руку и прямо перед расставанием сказал: «Я думаю, что теперь вы будете более счастливы, чем когда-либо в своей прежней жизни, потому что я вижу в вас стремление к мистике, которое было охлаждено вашим окружением. Теперь вы попали в семью мыслителей, которые будут вас принимать такой, какая вы есть на самом деле, и нежно любить». Пусть теперь она вспомнит, говорил ли я эти пророческие слова во время нашей первой встречи. Каким же волшебным образом изменилась она в лучшую сторону за последние десять лет! И это смогут понять только те, кто знал её в 1889 году; теперь это совсем другая женщина: она слушает свою душу. Да благословят её Высшие Силы!
На следующий день мы с Анни Безант навестили мистера Брэдлоу в его резиденции. Я познакомился с ним в Нью-Йорке в 1873 году, когда попал на его лекцию, и был одним из тех, кто ходатайствовал об избрании его почётным членом клуба «Лотос», поэтому наши личные отношения имели добрую предысторию. Я увидел, что он быстро стареет, но, в то же время, ещё полон огромной силы, словно коренастый дуб. В ходе разговора я выразил чувство глубокого сожаления о том, что мы заполучили миссис Безант в ущерб ему, но добавил, что она пошла на этот шаг по своему собственному желанию, а не из-за каких-то просьб с нашей стороны. Он с грустью ответил, что для него это большая и очень ощутимая потеря, но миссис Безант является женщиной, которая всегда действует согласно голосу своей совести, и к этому ему нечего добавить. Ведь даже если бы он это сделал, это бы всё равно не принесло никакой пользы.
В следующее воскресенье вечером я отправился в Зал Науки послушать лекцию миссис Безант на тему «Память». Это была очень хорошая и убедительная речь – первая, которую я услышал из её уст. Поскольку я не хотел упускать шанс послушать такого великого оратора, я в одиночку или с другими людьми несколько раз посещал её лекции. Я также сопровождал её в Зал Науки в тот памятный вечер, когда она трогательно прощалась со своими коллегами из «Вольнодумца», поскольку те решили, что ей больше непозволительно работать вместе с ними, так как она придерживается взглядов, диаметрально противоположных их собственным. Её выступление было особенно ярким, когда она под священным флагом Свободомыслия протестовала против предательского отношения «Вольнодумцев» к старому и испытанному сотруднику, всего лишь воспользовавшемуся своим правом, за которое она боролась в течение стольких лет. Она предельно ясно продемонстрировала несостоятельность и близорукость такого рода политики. В то же время, речь Анни Безант напомнила мне о том, что отношение её коллег к Теософии было таким же, какое раньше было у неё самой в «Национальном Реформаторе», организации, созданной мистером Брэдлоу совместно с ней. Один из номеров «Мадрасского Вольнодумца» вышел с вопросом, может ли секулярист быть одновременно и теософом, и миссис Безант от себя лично и от имени соредактора в передовой статье ответила, что они несовместимы друг с другом. Мы перепечатали этот ответ в «Теософе», снабдив его комментариями, чем вызвали довольно сильную реакцию с намёками на то, что секуляристы типа миссис Безант становятся такими же догматичными, как Римский Папа. Тогда никто из нас не предвидел, что вскоре ей придётся испить горькую чашу из рук членов её собственной партии, которую она нам когда-то нахваливала.
Помимо приятных знакомств, которые мы завели в то время, было и одно неприятное, с Дисс Дебар, «осаждающим медиумом США», эффектной дамой с приятной речью, которая была либо очень замечательным медиумом, либо очень экстраординарной обманщицей. Мистер Лютер Р. Марш из Нью-Йорка, крупный юрист и бывший юридический партнёр Даниэля Вебстера, с энтузиазмом свидетельствовал в пользу её медиумизма, и ходили слухи, что они состояли в гражданском браке. Она сама рассказывала мне об этом, добавляя, что мистер Марш скоро приедет в Лондон, чтобы с ней встретиться. Более того, она назвала себя миссис Марш. Она была крепкой брюнеткой достаточно крупной комплекции, обладавшей определённым шармом, который присущ парижанкам. Она носила чёрное платье, а на её груди висел крест иностранного ордена (я думаю, ордена Легиона), представлявший собой тонкую эффектную уловку, потому что он мог означать очень многое. Моя дневниковая запись говорит, что я «не был убежден» в её добропорядочности. Она нашла какую-то американку с большим количеством денег, но без соответствующего количества мозгов, и стала её казначеем. Она искала жильё для обоих, поэтому я рекомендовал ей одно место по соседству, и оно её устроило. Однако уже в последующие несколько дней не было конца ссорам, конфискациям имущества (если память мне не изменяет) за неоплаченные счета и переездам разодетой чудотворницы с квартиры на квартиру. Я полагаю, что впоследствии её привлекли к ответственности за мошенничество и посадили в тюрьму, но я не удержал в памяти всех реальных подробностей этого дела. Она исчезла из виду, и много лет я о ней ничего не слышал. Но мне сообщили, что она рассказывала дикие истории о своей близости с Е. П. Б. и о какой-то очень удивительной оккультной работе, которую они делали вместе с ней. Всё это было явной ложью.
Семнадцатого сентября я выступил со своей первой публичной лекцией в Лондоне в часовне Саут Плейс, там, где молился мистер Монкур Д. Конвей. Здание было заполнено до отказа, а председательствовала миссис Безант. Моя лекция называлась «Теософское Общество и его работа». В конце лекции меня буквально засыпали вопросами из всех уголков зала, и, под конец, произошёл полукомичный инцидент. О нём я уже упоминал в другом месте, но здесь уместно про него вспомнить ещё раз. Кто-то из правой галереи громким голосом спросил: «Я хотел бы знать, как получается, что полковник Олькотт очень хорошо знаком со всеми восточными религиями, когда я едва знаком всего лишь с одной, хотя посвятил её изучению двадцать лет?». Это был глупый вопрос, потому что ответ на него был очевиден; но пока я собирался произнести что-то, чтобы сгладить ситуацию, из противоположной галереи раздался громкий ответ, составляющий всего лишь одно слово «мозги». Это вызвало безудержное веселье присутствующих, и ни миссис Безант, ни я не смогли не улыбнуться. Человек, задавший этот вопрос, был большим знатоком ассириологии. Лондонские газеты печатали длинные заметки об этой лекции, но краткой цитаты из «Пэлл Мэлл Газетт» будет достаточно:
«В том, что в часовне Саут-Плейс можно увидеть много вдумчивых лиц, нет ничего особенного. Однако можно задаться вопросом, видели ли раньше стены этого простого скромного здания такое количество людей, вызывающих больше уважения за их высокий интеллект и способности, чем те, которые приходят в эту часовню на ночную службу? В данном случае, мы имеем в виду теософскую лекцию полковника Олькотта, прошедшую под председательством миссис Безант. На ней присутствовали бронзовые англо-индийцы, азиаты в фесках и тёмных очках, студенты и преподаватели медицинских, теологических и естественнонаучных учебных заведений, представительные люди из Саут-Плейс, агностики, вольнодумцы, спиритисты и так много всяких других «-истов», что яблоку было негде упасть. Всей этой разношёрстной публике миссис Безант представила лектора, полковника Олькотта, яркого харизматичного человека, о котором уже упоминалось на наших страницах. С седыми волосами, окладистой белой мягкой бородой, массивным лбом, он имеет почтенную внешность. Он нисколько не претендует на красноречие и не стремится вызвать какую-то реакцию. Он говорит то, о чём хочет сказать, очень прямо. Его речь совершенно искренна, а подход к делу убедителен».
В приложении к «Теософу» за ноябрь 1889 года, перепечатавшему заметку из «Пэлл Мэлл Газетт», говорится:
«В Лондоне есть много способов зарабатывать на жизнь, и к одному из них прибегают офисы, называемые «агентства по выдержкам из газет», которые снабжают своих клиентов подборками из газет Великобритании и её Колоний на любые темы. От такого агентства мы только что получили почти сотню отрывков из британских изданий, в которых говорится о первой лекции полковника Олькотта и Теософии в целом. В большинстве из них проскальзывает добродушная насмешка или горькая язвительность, но, вместе с тем, попадаются и выдержки, в которых есть здоровый интерес и уважение к тому, что мы проповедуем. Особенно бросается в глаза интерес публики к нам самим, нашим делам и словам. Ещё одним ярким доказательством этого является статья о Теософии, написанная в это же время мадам Блаватской по заказу «Североамериканского обозрения», ведущего периодического журнала Соединённых Штатов, а также статья полковника Олькотта «Генезис Теософии», написанная для Лондонского (Консервативного) «Национального обозрения» в ответ на публикацию мистера Легге в том же журнале и посвящённую этой же теме».
Лекция, которую я прочитал, принесла мне небольшие неприятности, побудив к знакомству со мной доктора Боулза Дейли, ирландского журналиста и писателя. Он проявил огромный интерес к нашей работе и говорил очень убедительно, стараясь завоевать моё доверие. Он вступил в Общество и через некоторое время уехал в Адьяр. Он сказал мне, что является собственником двух домов в Лондоне, которые он хочет продать, чтобы после этого последовать за мной. Он собирался работать у нас совершенно безвозмездно. Позже выяснилось, что у него за душой не было даже гроша, и в связи с этим он требовал зарплату и денежную помощь от сингальцев, с которыми он, в конечном итоге, стал работать. Он обладал определёнными способностями и умел показать свою значимость, но оказался совершенно незнакомым с восточной литературой и поэтому был бесполезен для меня в качестве помощника редактора, хотя мы договорились, что он будет занят именно этой работой. Как уже говорилось, он отправился на Цейлон; преобразовал нашу буддийскую школу в Галле в слабенький колледж; проделал определённую тяжёлую работу; дал волю своей ярости; изгнал учеников-стипендиатов из здания школы ремнём с пряжкой на праздник весак, потому что их пение гат и шил раздражало его, когда он сам находился на верхнем этаже; был избран членом провинциального буддийского комитета; попытался искоренить любовь сингальцев ко мне; оскорблял и приводил в ярость некоторых прогрессивных буддистов; осудил всю Сангху в целом; в итоге, перебрался в Калькутту, где попытался настроить публику против Теософии, и, наконец, оказался замешан в нескольких неприятных публичных инцидентах. По последним сведениям он находится в австралийских колониях. Если бы не его необузданный характер и сильная склонность к грубому насилию, он мог бы хорошо послужить нашему движению, которое всегда нуждается в деятельных помощниках. Я не должен был рисковать, приглашая его отправиться в Индию, невзирая на его уверения в том, что он будет трудиться так же бескорыстно, как и мы сами. Эти слова он повторил перед Е. П. Б. в её комнате, когда я проводил его к ней после того, как мы с ним уже договорились (и после того, как он занял у меня 20 фунтов стерлингов, ссылаясь на необходимость подготовки к отъезду, чем заставил Е. П. Б. удивлённо поднять брови, когда я ей об этом рассказал). Этот долг был возвращён в Адьяре.
Во время визита в Лондон у меня была возможность увидеть, на что способна безграничная отзывчивость и бескорыстное сострадание миссис Безант. Её старый друг, соратник-реформатор и очень известный человек, был совершенно истощён от перенапряжения мозга, и его жизнь находилась в опасности. Она взяла его к себе домой и ухаживала за ним как сестра, излечив от бреда, и, я полагаю, спасла ему жизнь. Но мне стало ещё печальнее, когда этот же человек (правда, возможно, и не он) в приступе нервного припадка обернулся против своей заботливой сиделки и наговорил прессе о ней очень много гадостей. Но ещё горше мне было от того, что я высоко ценил благородство его характера. В те дни я много помогал Е. П. Б. в литературных трудах. У неё был стол, стоящий рядом с её собственным письменным столом, и мы сразу же организовали старый нью-йоркский «ламасери», когда каждую ночь до ранних утренних часов трудились над написанием «Разоблачённой Изиды». Я писал письма, статьи для её журнала и помогал ей в составлении пособий на оккультные темы для учеников её Эзотерической Секции. Желая привязать меня к своему столу, она возмущалась тем, что я принимал приглашения на салонные беседы по Теософии, посещал важных персон, которых мы хотели заинтересовать, и устраивал лекционные поездки. Но я не поддавался, поскольку в первую очередь должны были учитываться интересы движения в целом; и хотя она называла меня ослом и именами всевозможных домашних животных, я делал то, что должен был делать. И всё-таки с моей стороны это была настоящая жертва, заключавшаяся в отказе от удовольствия тесного общения с ней, поскольку, когда мы работали вместе, как в Нью-Йорке, дверь в наш дом для Учителей, казалось, всегда была открытой; в мою голову приходили возвышенные мысли, и духовное общение было чем-то очень реальным. Её привычка рассчитывать на меня как на всегда деятельного и верного помощника укоренилась так глубоко, а наша связь с ней стала такой близкой и так сильно отличалась от её взаимоотношений с нашей молодёжью, что она явно радовалась возобновлению нашего общения. В такие добрые часы она рассказывала мне всё, что думала об окружавших её людях, и давала мне советы, как обращаться с ними и как лучше расширять наше движение. Её нередко посещали люди, обрушивавшие на неё обожание и лесть, но потом, когда был подходящий случай, она открывала мне их настоящую внутреннюю суть. Между тем, цель моего визита в Европу была незаметно, но верно достигнута: Е. П. Б. сменила гнев на милость, и опасность нашего разрыва быстро сошла на нет. Проблемы, когда мы спокойно на них смотрели, превращались в её глазах из слонов в мухи. И так было всегда. Новое правило об отказе от вступительных взносов и ежегодных сборов, принятое на последнем Адьярском Съезде, которое так разозлило членов британской и американской секций, вызвав недовольство даже индийцев, было временно отменено. Это случилось со значительной задержкой после изданного мной следующего исполнительного уведомления:
«В ожидании окончательного решения Генерального Совета в отношении взносов и сборов, настоящим я призываю соблюдать следующее распоряжение. Каждая секция оставляет за собой право изменять в пределах своей юрисдикции размер вступительных взносов и ежегодных сборов (до сих пор фиксированных, и так далее, и тому подобное); каждая секция, будучи автономной частью Теософского Общества, собирает вышеупомянутые взносы и сборы в установленном размере от имени Теософского Общества, пользуясь его полномочиями; то же самое относится к работе самого Общества как органа, руководящего секциями и время от времени определяющего… Настоящим утверждается единогласная рекомендация Индийской секции … возобновить приём вступительных взносов и ежегодных сборов в размере 10 и 1 рупий соответственно…».
В действительности новые резолюции, принятые Съездом 1888 года, были повсеместно саботированы, и, таким образом, провалился ещё один эксперимент, который я позволил провести, чтобы пресечь ропот тех, кто считал, что идеальному обществу, подобному нашему, не надо руководствоваться разумным бизнес-планом, но следует довериться случайной щедрости своих членов и независимых спонсоров. Дефицит годового бюджета Общества вследствие траты его средств, взятых их кассы «Теософа», составил 1308 рупий. «Умному понятно».
Оставался ещё один вопрос, который нужно было решить. Он заключался в том, чтобы улучшить жизнь двух западных секций и успокоить Е. П. Б., делегировав ей некоторую часть моих полномочий. Это бы действительно облегчило решение текущих вопросов и не требовало бы затрат времени на связь с Адьяром. Если читатель помнит, она хотела выступить в качестве моего полномочного представителя; но поскольку у меня не сложилось высокого мнения об её способностях решать вопросы практического характера, я решил пойти на компромисс, представлявший собой своего рода эксперимент. Было сделано следующее:
«ЛОНДОН, 25 декабря 1889 года.
«В соответствии с единодушной просьбой Совета Британской Секции и для устранения неудобств и задержек, связанных с передачей в Штаб-квартиру текущих местных вопросов, требующих моего официального решения, настоящим я учреждаю «Апелляционный Совет», который будет известен как орган, наделённый «полномочиями президента» в Великобритании и Ирландии; его председателем назначается Е. П. Блаватская, а членами – Анни Безант, Уильям Кингсленд и Герберт Берроуз; кроме этого, настоящим я делегирую моим вышеупомянутым представителям в Соединённом Королевстве апелляционную юрисдикцию и полномочия исполнительной власти, предоставленные мне в соответствии с Уставом и Правилами Общества, и объявляю их моими личными представителями и официальными доверенными лицами на вышеуказанной территории до тех пор, пока настоящее распоряжение не будет отменено.
Однако все исполнительные акты и решения, принятые от моего имени указанными уполномоченными, будут иметь силу при условии единодушного согласия этих четырёх уполномоченных, заверенного их подписями».
Она восприняла это как хороший подарок на Рождество, который в действительности был не таким уж хорошим, поскольку слова, выделенные курсивом в заключительном предложении, оговаривали условие, согласно которому я брал на себя ответственность за официальные решения, принятые четырьмя уполномоченными, а не самолично Е. П. Б. Остальных троих я выбрал из уважения к их трезвому практическому уму и стойкости воли, полагая, что они не пойдут ни на какие революционные шаги, которые могут помешать стабильной работе Общества. Некоторые наши весьма достойные коллеги потешались над моими напыщенными «исполнительными приказами», о чём Е. П. Б. время от времени очень подробно рассказывала в своих письмах. Но если бы кто-то из этих коллег взялся поддерживать жизнедеятельность и работоспособность такой разномастной и неуправляемой группы эксцентриков, как Теософское Общество и делал бы это таким образом, чтобы оно основывалось на прочном фундаменте мудрой автономии при сохранении независимости в пределах Устава и, в то же время, при согласованности со всей Федерацией в целом, то, вероятно, им бы больше захотелось плакать, чем смеяться. Даже сегодня один очень известный сепаратист, который обычно призывает к противостоянию всякому подобию хорошей администрации и следованию только своему личному капризу, призывает в свидетели небеса, когда рассказывает, как Общество выродилось в соперничающие группы рабов, следующих за своими идолами, и предлагает этим рабам вступить в его партизанский отряд. Лишь небеса знают, где можно найти другое столь же консервативное общество, как наше, но с таким же минимальным ограничением в правах его членов. Но есть такие, чьи воинственные инстинкты не могут подняться выше уровня расчистки зарослей. В любом случае, результаты полностью оправдали мою политику; и если сегодня Общество готово вступить в двадцатый век в качестве мощной социальной силы, то это потому, что я принимал к сведению все добрые советы и позволял моим капризным коллегам играть в свои эксцентричные игры, пока они сами не отбрасывали их за ненадобностью, а когда возникали напряжённые ситуации, демонстрировал «ослиное» упрямство, которое Е. П. Б. так решительно осуждала. Доверительные отношения между нами полностью восстановились, и это доказывалось тем, что она обнародовала заявление о том, что она назначает меня своим единственным представителем по делам Эзотерической Секции в азиатских странах с очень большими исполнительными полномочиями, тождественными ранее процитированным из моего распоряжения. Таким образом, после того, как циклон окончательно утих, мы продолжили совместную литературную работу в её кабинете на Лансдаун роуд. Излишне говорить, что наши индийские друзья, услышав эти новости, вздохнули с облегчением.
Перед отъездом из Англии в Индию через преподобного С. Асахи, первосвященника храма Тентоку (Токио), очень влиятельного священнослужителя, я получил следующее очень радостное сообщение из Японии:
«ТОКИО, 18 октября 1889 года.
БАРОНУ ТОРУКУ ТАКАСАКИ.
Его Императорское Величество принял подарок – изображение на камне и пять других предметов, которые преподнёс ему полковник Г. С. Олькотт, сопроводивший их пояснительными записками. Прошу Ваше Превосходительство сообщить этому господину, что Его Величество принял его подарок.
ВИЦЕ-МИНИСТР МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ИМПЕРИИ».
Подарки, принятые Его Величеством, представляли собой оригинальную модель буддийского флага, вырезанное на камне изображение из Бодх-Гая, листья священных деревьев Бо из Анурадхапуры и Бодх-Гая, а также фотографии нескольких наиболее почитаемых святынь. Их принятием император намекнул на своё доброжелательное отношение ко мне, и неудивительно, что народ в своей массе повернулся лицом к посланнику южного буддизма и принял его послание! Следует добавить, что мгновенная популярность буддийского флага может быть объяснена тем, что после того, как его впервые показали японским священникам, они обратились к своим священным писаниям и увидели, что цвета вертикальных полос этого флага идентичны тем, которые, судя по описаниям, присутствовали в ауре Будды. Некоторые читатели также могут вспомнить, что тибетский посол при правительстве Индии сказал мне в Дарджилинге, что из этих же цветов составлен флаг Далай-ламы. Поэтому наши коллеги-буддисты из Коломбо оказались мудрее, чем они думали, когда предлагали идею буддийского флага, который бы объединил все народы под знаменем Буддизма.
___________________________
1 – Махант (в Индии) – защитник и священник большого храма, близкий ко двору князя, монах-воин. – прим. переводчика
2 – Хедив – титул вице-султана Египта, существовавший в период зависимости Египта от Османской империи (1867—1914). – прим. переводчика
3 – здесь игра слов: militant (англ.) – «воинствующий». – прим. Переводчика
Перевод с английского Алексея Куражова
(376)(17).jpg)
Похожие статьи:
17.03.2020 11:09
Сергей Целух18-03-2020 07:45:01
Мы благодарим портал «Адамант» и его руководителя Татьяну Николаевну Бойкову за публикацию очередных глав четвертной книги Генриха Олькотта «Листы старого дневника». Они как всегда занимательны и вызывают у читателей повышенный интерес. Мы узнаем, что Президент Теософского общества Олькотт пробыл в Японии 107 дней. За это время он посетил 33 города страны и прочитал 76 лекций, на которых присутствовало около 200 тысяч человек. С его стараний Буддизм в Японии обрёл новую жизнь, и Буддисты стали возрождать свою древнюю религию. Он объединил разрозненные ветки буддизма в одну религию и помог сделать ее единной религией страны. В его присутствии было учреждено три Буддийских Университета, нескольких Колледжей, также появилось около 300 периодических изданий, пропагандирующих и защищающих буддизм. Было остановлено распространение материализма и скептицизма, а навязанное католическими миссионерами христианство приостановлено. «Открытие множества буддийских школ, буддийских газет и религиозных журналов – вот видимые результаты этой миссии» - гордо заявляет на страницах своей книги автор. И не смотря на успешно проделанную работу, длительный отъезд из страны председателя ТО отрицательно сказался на всей его работе. Об этом мы узнаем из писем и статей Елены Блаватской. Олькотт пишет обстоятельно, занимательно и всячески старается подчеркнуть свою персону и роль в истории Теософского общества. И, тем не менее, перед нами предстает выдающийся ученый-буддист, превосходный лектор и необычная творческая личность, способная своими знаниями, опытом и творческим трудом принести пользу миру. Тепло описан его приезд в Европу, его отношения с Еленой Блаватской и особенно, с Анной Безант, будущим президентом ТО. Нашему прекрасному переводчику Алексею Куражову удалось передать и стиль, и красноречие, и настроение Генриха Олькотта, с каким он писал свои мудрые воспоминания. Жаль одного, что интерес к работе Теософского общества, его интересной, поучительной истории, его науке, его творцам в последние годы постепенно начинает угасать. Портал «Адамант» и его не шибко крепкий актив всеми силами борется с этой болезнью, они за сохранение и возрождение сказочной науки – теософии, все еще украшающей нашу жизнь. Татьяна Бойкова, как редактор и администратор портала, никогда не даст заглохнуть этой мудрой науке, ее творцам, ее гениям – Елене Блаватской, Генриху Олькотту, Джаджу, Синнетту и многим другим. Борьба за сохранение и приумножение Теософии, учения Николая и Елены Рерих – Живой Этики, их трудов и животворящих картин будет продолжаться вечно.
Бойкова Татьяна18-03-2020 10:34:01
Сергей Тимофеевич, спасибо огромное Вам за такой обстоятельный и хороший комментарий, за добрые слова в наш адрес. Вы верно пишете, что Олькотт "весьма скромен" и где только может подчеркивает свою значимость в работе ТО, но и устремленности его и огромной работоспособности в ТО также не отнять. Благодаря ему и его записям мы сегодня имеем представление, как все это было.
Основная благодарность за все главы, что появляются на портале, конечно же, нашему Алексею Куражову, а я как раз товарищ тормозящий данную работу и не только эту (теософского направления). Уж простите, друзья, не успеваю одна и приходится иногда выбирать самое главное на сегодняшний день. А какие у нас события, все в курсе. Но тем не менее обещаю, что в ближайшее время появятся еще 4 главы, так постарался для всех наш замечательный Алексей Петрович Куражов.
Сергей Целух18-03-2020 14:06:01
Дорогая Татьяна Николаевна, спасибо Вам за добрые слова в мой адрес и за откровенное признание о своей занятности. Ваш портал действительно самый продвинутый по столь злободневным вопросам как Теософия, Живая Этика, Блаватская, Рерихи, их учения и наследство. Благодаря Вашему порталу Ваши читатели держат свою руку на пульсе столь злободневных вопросов. Портал живая энциклопедия для нас по философии, религии, культуре, искусству, истории, этике и эстетике. Портал Адамант - это Академия всевозможных наук, видимых и не видимых; это увлечения и знания всех мудрых людей. Желаю Вам не снижать планку человеческих знаний и радовать нас своими новыми находками и открытиями. Большинство из нас выросли на мудрости Адаманта, за что огромное ему спасибо. Ждем новых увлекательных статей и свежего дыхания для нашего разума. А коронавирус мы все-таки преодолеем вместе со всем нашим народом: вирусная гидра должна быть уничтожена.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".