Листы старого дневника. Том IV. Главы V, VI. Генри С. Олькотт
Вокзал Виктория в Бомбее. 1900 год.
ГЛАВА V
СЪЕЗД 1888 ГОДА
(1888)
Наши друзья были в восторге от радушного приёма, оказанного им в Бомбее и, как и все приезжие, восхищались живописностью города и пестротой кишащих в нём местных жителей. Члены нашего Филиала сделали (как и всегда делали) всё, что было в их силах, чтобы новоприбывшие коллеги чувствовали себя желанными гостями. В некотором отношении это образцовый Филиал, которому посчастливилось иметь энергичных, умных и преданных сотрудников с самого начала своей работы. Когда я смотрю на этих сотрудников, мне кажется странным, что до тех пор, пока штаб-квартира Теософского Общества находилась в Бомбее, Филиал оставался бездеятельным. Я делал частые отчаянные попытки вдохнуть в него жизнь, но это почти не имело успеха. Возможно, это было связано с тем, что его члены чувствовали, что на расстоянии вытянутой руки находятся Основатели, и что в любое время Е. П. Б. может выделить полчаса для их наставлений, ведь обычный разговор с ней даёт больше информации и пищи для размышлений, чем многочисленные скучные встречи с людьми, которые не могут утверждать, что обладают более глубокими знаниями, чем другие. Но когда мы переехали в Адьяр, и ответственность за деятельность Филиала была всецело возложена на Тукарама Татью, Рустомджи А. Мастера и ещё двух-трёх сотрудников, вялая жизнь Филиала внезапно закипела. Мы покинули Филиал в 1882 году, и тогда большинство его членов были индусами. Однако сейчас, как и в течение некоторого времени, проведённого нами вдали друг от друга, членами Филиала являются преимущественно парсы. Тем не менее, Филиал продолжил проводимые ранее исследования, воспринял теософские идеи и распространял их, и до сих пор во всём мире нет более серьёзного объединения теософов, чем Бомбейское Теософское Общество.
Вся наша компания за исключением меня поехала к пещерам Элефанты, а затем отправилась осматривать другие достопримечательности Бомбея. Двенадцатого ноября состоялась наша встреча с общественностью, которая прошла под председательством мистера К. М. Шроффа. Нас приняли очень тепло, и это доказывало, что публика была готова нас видеть и слушать как никогда. С приветственным словом выступили мистеры Джонстон и Харт, а я прочитал лекцию на тему «Чтение мыслей». На следующий день мы отправились в Мадрас; в Пуне и Гути нас встретили наши коллеги с цветами, которые также принесли нам фрукты и вкусное свежее молоко. Пятнадцатого ноября мы приехали в Адьяр, и новоприбывшие коллеги сильно восхищались нашим домом и прилегающей к нему территорией; более того, у них даже возникло чувство, что они находятся дома, так как я всегда пытался создать у приезжавших к нам сотрудников ощущение, что они являются не моими гостями, не членами Общества, не кем-то другим, а просто совладельцами собственности, приходящими в свой собственный дом. Мы с Е. П. Б. всегда следовали такой политике, и я пытаюсь придерживаться её и сейчас.
В воскресенье, как обычно, собрался Исполнительный Совет, который принял резолюции, полностью одобряющие мои действия в Европе. Наступили спокойные дни, насыщенные трудами и приятными беседами. Однако вскоре я начал замечать признаки недовольства, до некоторой степени распространившегося среди нескольких членов некоторых Филиалов и явившегося результатом тайных интриг одного-двух оппозиционеров, недружелюбно настроенных по отношению к Е. П. Б. Со временем всё улеглось, хотя во время Съезда 1888 года были предприняты отчаянные попытки доставить мне неприятности. Тридцатого ноября Филиал в Бомбее прислал мне резолюцию, в которой рекомендовалось, чтобы в наши ряды вернулся отошедший от дел Т. Субба Роу. Но, несмотря на влиятельность этого отступника, я категорически отказался пойти на такое унижение достоинства Общества, поскольку всегда был убеждён, что причина, по которой мы выстояли, бесконечно глубже и величественнее, чем влияние любого человека, вовлечённого в работу Теософского Общества; поэтому просить кого-либо поддерживать нас против его желания было бы унижением моего чувства собственного достоинства. На мой взгляд, для любого человека не может быть большей чести, чем иметь шанс помогать Учителям в осуществлении их благородного плана по возвышению современного человечества.
Третьего декабря прибыл мистер Ногучи, представитель Комитета патриотов Японии, который доставил мне приглашение посетить их страну с целью укрепления позиций буддизма. Восемнадцатого декабря я по просьбе правительства Мадраса выступил в роли жюри на публичном конкурсе сельскохозяйственной техники на ферме аграрного колледжа Сэйдапет, и, таким образом, через тридцать лет возобновился мой практический интерес к вопросам сельского хозяйства. На этом мероприятии присутствовал его превосходительство губернатор Мадраса, граф Джерси и другие важные персоны, которые выразили своё удовлетворение решением комитета о распределении наград. В один прекрасный день нам нанесли визит граф и графиня Джерси. Они осматривали Библиотеку и пили в вместе с нами чай. Позднее, когда я приезжал в Англию и Сидней, где лорд Джерси в то время был губернатором, они отплатили мне за нашу гостеприимность своей.
На заседании Совета в том же месяце была единогласно принята резолюция о преобразовании его в Совещательный орган и возвращении мне всех полномочий исполнительной власти, от которых я частично отказался в 1885 году, чтобы удовлетворить тех, кто считал, что лучше иметь несколько боссов вместо одного. Но эта резолюция не дала ожидаемых результатов, и все мои коллеги были даже очень рады переложить ответственность на мои плечи, вместо того, чтобы нести её самим. Для меня по сути ничего не изменилось, поскольку даже в то время, когда я не обладал всей полнотой власти, всю работу фактически мне приходилось выполнять самому, а заседания Совета становились все более и более формальными (как это обычно бывает, когда есть какой-нибудь лидер, на которого можно положиться), а его члены всего лишь гребли вёслами для того, чтобы направлять движение лодки в нужном направлении, когда нет попутного ветра.
Ночью 21-го декабря я взял с собой мистера Ногучи на торжественный бал в Доме Правительства. Там мне было очень забавно наблюдать за его неподдельным интересом ко всему, что он видел, начиная от блистательной военной формы, расшитого золотом придворного платья губернатора, дамских нарядов, полированных белоснежных колонн и стен Банкетного Зала, портретов Королевы и других сановников, написанных в натуральную величину, и красочных ливрей слуг с тюрбанами на голове, заканчивая обеденным столом с его множеством аппетитных яств: всё это было для него совершенно новым. Губернатор был очень рад встретиться с весьма образованным представителем великой нации героев и задать ему различные вопросы о состоянии религии в Японии и о причине моего визита в эту страну, который планировался в то время. Будучи прекрасным сотрудником, Ногучи стал очень популярным в нашей Штаб-квартире и среди индуистской общины, членов которых он буквально зажёг своей речью на праздновании годовщины нашего Общества.
Двадцать четвёртого декабря начали прибывать делегаты Съезда. На Рождество я получил глупую каблограмму (телеграмму – прим. переводчика) от Е. П. Б., угрожавшую мне своей отставкой и роспуском всей Ложи Блаватской, если Купер Оукли вновь будет принята в члены Общества. Это демонстрирует то, до какой степени нервного возбуждения довёл Елену Петровну Субба Роу. В своих письмах она так часто бросалась Ложей Блаватской и некоторыми из её членов, категорично осуждая меня и безапелляционно излагая свои взгляды, что, в конечном счёте, это стало утомительным. Учитывая наши личные взаимоотношения, отсутствие разницы в возрасте и наши общие отношения с нашим Гуру, мне показалось смешным, что она может представить, что указания группы младших коллег, какими бы горячими её сторонниками они ни были, повлияют на меня, заставив пойти наперекор собственным взглядам в вопросах управления. В конце концов, я написал ей, что если она отправит мне из своего дома ещё хоть одно групповое письмо или протест, я не буду ни читать, ни отвечать на её послания, поскольку считаю, что мы должны улаживать наши дела без вмешательства третьих лиц. В своём ответе на это Е. П. Б. признала правильность моих аргументов, и раздражающие послания от неё прекратились.
Наши новые сотрудники были очень рады попасть на концерт индийской музыки, которую играл для нас «Мадрас Гаян Самадж» под управлением давнего члена нашего Общества и друга мистера Булванта Тримбака Сахасрабудди из Пуны. Этот джентльмен, видя упадок науки древней музыки, которую вытеснили легкомысленные, а подчас аморальные арии и песни, в 1878 году (или примерно в это время) взялся за тяжёлый труд по возвращению к жизни арийских мелодий. Чтобы это сделать, он открыл в Пуне первый «Гаян Самадж». Не боясь препятствий, он смело взялся за дело, отдавая ему своё время, труд и деньги, и заручился поддержкой губернаторов Бомбея и Мадраса, а также других влиятельных джентльменов, помогавших ему в официальном или частном порядке. Его самоотречение было вознаграждено появлением движения за возрождение национальной музыки, и я надеюсь, что он доживёт до его полного расцвета, который увенчает его усилия.
Количество присутствовавших на Съезде в 1888 году делегатов было небольшим, отчасти из-за того, что многие из наших лучших сотрудников участвовали в политическом Конгрессе в Аллахабаде, а отчасти из-за временного охлаждения отношений с Бомбейским Филиалом. Тукарам Татья и другие наши друзья из Бомбея остались в стороне, но, тем не менее, Съезд прошёл успешно.
В силу своей склонности предоставлять моим коллегам любую возможность проведения экспериментов, которые, по их мнению, могут принести пользу Обществу, я поддержал их желание выяснить, что произойдёт, если полностью отменить вступительные и ежегодные взносы и попытаться содержать Общество на добровольные пожертвования. Лично я не верил в успех этого эксперимента, хотя официально его и поддержал, потому что список наших расходов был настолько скромным, что, казалось, любой возражавший против них не может испытывать никакой настоящей симпатии к нашему движению. Я не верил в успех этой затеи ещё и потому, что практически всю ответственность за поддержание жизнедеятельности Общества мы возлагали на его более щедрых членов. Но по предложению присутствовавших представителей британской и американской секций Съезд проголосовал за данное изменение; я согласился с этим решением и издал необходимые исполнительные документы, облегчающие его воплощение в жизнь.
Первая реакция заключалась в том, что обе Западные Секции начали яростно протестовать; Е. П. Б. написала мне гневное письмо, осуждавшее меня за нерешительность и в деталях описывавшее, как её друзья и коллеги говорили о моей непоследовательности в связи с тем, что они только что открыли Британскую Секцию и делегировали ей право взимать обычные вступительные и ежегодные взносы; между тем, Джадж и его сторонники открыто восстали против новых правил и отказались их соблюдать. По секрету, я был довольно сильно удивлён, увидев, какой большой беспорядок наделали любители влезать во все дела и вставлять палки в колёса, и собирался довести ситуацию до абсурда, ведь заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибёт. Однако прошло совсем немного времени, и мы, увидев, что эксперимент не удался, вернулись к нашим старым правилам. Но об этом позже.
Другим важным итогом работы Съезда 1888 года явилось принятие плана реорганизации Общества в виде передачи секциям большей автономии. Именно эта идея ещё раньше, в 1886 году, побудила меня предоставить Устав Американской Секции, а затем, позднее, одной из новых Секций в Лондоне. Этот план оказался успешным и в Америке, и после двух лет его практической проверки представлялось целесообразным распространить его на все сферы нашей деятельности. Это был замечательный план во всех отношениях; местная автономия накладывала ответственность на местные отделения Общества и обязывала их проводить пропаганду, требуя прилагать много личных усилий; создание Секций минимизировало бремя скучной работы, которая раньше так сильно тормозила дело; и Общество из квазиавтократии превратилось в конституционную федерацию, при этом каждая её часть оставалась независимой в своих внутренних делах, но несла ответственность перед всеми остальными за необходимую поддержку нашего движения и его идеалов, а также Федерального Центра, связывающего всех вместе в прочный узел, подобно фасциям ликтора1.
В соответствии с этим планом открытие каждой новой Секции добавляло очень немного работы Адьярскому штабу, но в значительной степени увеличивало коллективную силу Общества, подобно тому, как фундамент дома становится прочнее с каждым новым отёсанным камнем.
Отчитываясь перед Съездом 1888 года об утверждении резолюции в Совете, рекомендовавшей изменить его исполнительный характер на консультативный, в своём ежегодном обращении я сделал следующее заявление о намерениях: «Моя просьба уйти в отставку была единогласно отклонена на Съезде 1885 года, и мне было сказано, что я должен служить Обществу в течение всей своей жизни. Повинуясь чувству долга, я уступил своему собственному желанию, и теперь настало время, когда я должен очень чётко и недвусмысленно заявить, что, поскольку я остаюсь на посту президента и несу ответственность за всю нашу работу, я не соглашусь ни с каким планом или проектом, который будет мне мешать при исполнении служебных обязанностей. Во-первых, в этом заключается мой долг перед невидимыми, но реально существующими Индивидуальностями, Которых я лично знаю, и с Которыми я совсем недавно встречался и беседовал, Которые указали мне путь к знаниям и показали, где лежит поле работы, ожидающей труженика-добровольца; во-вторых, это долг перед моей коллегой, другом, сестрой и учителем, которая вместе со мной и несколькими другими людьми основала это Общество и бескорыстно служила ему в течение последних тринадцати лет без малейшей надежды на вознаграждение; и, в-третьих, это долг перед тысячами моими соратниками во всех частях света, которые рассчитывают на мою непоколебимость и практическое руководство делами Общества, чтобы оно двигалось избранным им курсом, приносящим всеобщее благо». Короче говоря, если я должен снова взвалить на себя груз ответственности, то это подразумевает, что я должен управлять делами, поскольку у меня есть очень хороший опыт общественной работы; я должен это сделать, «чтобы быть послушным и верным Учителю, Которого мы оба лично знаем, и чтобы быть преданным и верным коллеге, которую и вы, и я, и все мы прекрасно знаем, но истинное величие которой осознают лишь немногие. Вот мои последние слова на эту тему. Но произнося их, я не говорю, что не буду волен иметь своё собственное суждение, независимое от мнения мадам Блаватской, побуждающее меня к действиям. Также я не говорю, что никогда не буду сильно желать заполучить что бы то ни было, что идёт на пользу Обществу, и добиваться этого, прислушиваясь к совету каждого искреннего человека. Я не могу угодить всем, поскольку глупо пытаться это сделать; мудрый исполняет свой долг, каким он его видит».
Моё путешествие в Японию явилось одним из самых важных событий в истории нашего Общества, и про него следует рассказать подробнее. Итоги этой поездки оказались поразительными, и будет уместным привести здесь недвусмысленное заявление мистера Ногучи, специального делегата, направленного в Индию с целью убедить меня принять приглашение японских буддистов приехать в его сопровождении в Японию. Тогда был поднят вопрос религиозного положения этой страны, и его братский призыв к индийской общественности глубоко тронул всех присутствовавших на праздновании годовщины нашего Общества в Мадрасском зале Пачиаппах. Мистер Ногучи говорил на своём родном языке, но параллельно звучал перевод его слов на английский язык. Он сказал:
«Братья Теософы и Друзья-индуисты! Я очень счастлив, имея большую честь обратиться к Вам по случаю моего первого визита в Индию, священную страну, дорогую сердцам японцев, равно как и всех других буддистов; страну, являющуюся местом рождения Основателя нашей религии; страну, где Его красноречивый голос произносил слова драгоценных учений. Я приехал из «страны восходящего солнца», которая находится отсюда в двадцати днях плаванья по океану на самых быстрых пароходах. И все же не следует считать, что это расстояние больше одной йоджаны2 или даже ширины этого зала, поскольку мы прекрасно осознаём тот факт, что узы взаимной братской любви связывают нас друг с другом золотой цепью.
Эта связь – наше общее участие в великом движении за возрождение религии и морали, которой учили наши предки, строго следуя ей в своей собственной жизни. Это движение получило своё начало благодаря Основателям Теософского Общества, которые руководили им в течение последних тринадцати лет. Я здесь не для того, чтобы доказать, что буддизм является лучшей религией по сравнению с вашей, но для того, чтобы кое-что рассказать вам о религиозном и моральном состоянии моей любимой родины.
Когда вы узнаете факты, я уверен, что вы передадите через меня вашу любовь и добрые пожелания всем моим единоверцам. Это произойдёт, так как вы сразу же поймёте, что Япония в настоящее время находится почти в том же состоянии, в каком находилась ваша священная Индия десять лет назад, когда полковник Олькотт и мадам Блаватская покинули Америку и взошли на вашу землю. В течение десяти лет они помогали вам глубже понимать вашу религию и побуждали любить и ценить её, защищая от коварных врагов.
Основатели Теософского Общества увидели, что она утратила свою жизненность, а её последователи пребывают в отчаянии. И они вдохнули жизнь в её ослабленное тело и наполнили мужеством ваши сердца. Тогда вы почти что стыдились объявлять себя индуистами, но теперь вы гордитесь тем, что вас так называют. День непрестанной клеветы на веру ваших предков и её злотолкований канул в лету безвозвратно. Теперь вы, узнав истинный смысл вашей религии и осознав ваш долг перед своими детьми, заключающийся в том, чтобы помочь им её изучить, можете смело и уверенно заставить замолчать любого нападающего на неё клеветника. И сегодня мы, японские буддисты, просим вас «одолжить» нам этого творца удивительных социальных перемен, этого защитника религии, этого учителя терпимости, чтобы он мог сделать для религии моей родины то, что он со своими коллегами сделал для религии Индии. Мы просим полковника Олькотта прийти к нам на помощь; просим его приехать и дать надежду нашим старикам, наполнить мужеством сердца наших юношей, доказать выпускникам наших колледжей и университетов, а также тем, кого послали обучаться в Америку и Европу, что западная наука небезгрешна и не может заменить религию, её родную сестру. Полковник Олькотт буддист с многолетним стажем. Он помог буддистам Цейлона возвысить их религию таким прекрасным образом, что никто не мог в это поверить, не побывав на этом острове и не поговорив со священниками и простыми людьми. Когда в 1880 году он впервые туда приехал, положение буддистов было намного худшим, чем ваше в 1879 году в Индии.
Сейчас буддизм возрождается, в буддистов вселилась надежда и мужество, повсюду открываются школы для детей буддистов, основываются общества, свободно публикуются книги, издаётся еженедельный журнал, который приобрёл большое влияние, а Колониальное Правительство объявило майский день Весак буддистским национальным праздником. Сейчас нам в Японии нужна такая же помощь, как голодному человеку еда. Мистер Лоуренс Олифант, английский деятель, блестящий писатель, автор произведений на мистические и религиозные темы, бывший член британского парламента, сказал: «Покров моральной слепоты окутывает поверхность нашей земли, причём он самый плотный в тех местах, где процветает наша западная цивилизация. Япония была относительно свободной от порока страной, пока она не испытала деморализующее прикосновение западной цивилизации, и как же теперь она изменилась к худшему! Меня сюда направил очень влиятельный национальный комитет, чтобы попросить полковника Олькотта, нашего американского брата, приехать к нам и дать религиозную пищу. Не поможете ли вы ему найти возможность сделать эту достойную уважения работу?».
Затем последовал краткий обзор различных сект Японии и их доктрин, и мистер Ногучи рассказал о довольно низком моральном состоянии священства, после чего он окончил свою речь следующими словами:
«Однако среди священников есть блестящие исключения; некоторые из них усердно трудятся на благо буддизма, но их число очень невелико. Где же высокое учение? Учение есть, но оно почти полностью утратило свою жизненную силу. Старой Японии больше нет; увы, больше не увидишь былого величия и процветания буддизма. Что же нам делать? Какие меры мы должны предпринять, чтобы реорганизовать буддистов и вдохнуть в буддизм жизнь? Как бы нам убрать ржавчину, покрывшую прочное золотое здание буддизма, чтобы оно могло затмить новомодного медного идола, которого сейчас пытаются возвести? Первый важный шаг, который нам необходимо сделать, – объединить всех буддистов независимо от их принадлежности к той или иной секте и стране. Конечно, это будет очень сложная задача. Второй шаг – приступить к обучению каждого священника и мирянина; и это тоже очень трудная задача, требующая много времени. Третий шаг состоит в том, чтобы вновь обратить японцев в буддизм, и в связи с уже сказанным излишне говорить о возникающих при этом трудностях. Четвёртый шаг – побудить японцев перенять у Европы всё хорошее и отказаться от всего плохого. Сейчас на формирование интеллекта образованного японца влияют две противоборствующие силы: одна проводит в жизнь утверждение, что всё европейское несёт благо, другая – наоборот. Однако чаша весов должна склониться в ту или иную сторону, и от этого зависит судьба Японии. Что же нам сделать? Это эхо крика, который сейчас слышится по всей Японии. Наши буддийские братья пробудились от долгого сна, но они не в силах помочь себе сами. Мы думаем, что спасти наших буддистов от рабства западных пороков можно только одним путём. Я намекнул вам, что это за путь. Это – бескорыстная помощь полковника Олькотта, основателя Теософского Общества и реформатора религий. Мы наслышаны об этом уважаемом и благородном человеке и о замечательной работе его Общества на благо буддизма на Цейлоне и в других странах. Сейчас все японские буддисты ждут его приезда, называя его (Джамашака) «Бодхисаттвой девятнадцатого века». Мой дорогой брат и коллега Кинза Хираи, экс-президент Общества Кин, разослал письма, в которых он обратился с просьбой послужить продвижению буддизма в Японии. Мистер Хираи и Преподобный Сано, влиятельный священник, основывают и открывают Филиал Теософского Общества в Киото, и сейчас они энергично работают в этом направлении. Они послали меня в эту дважды благословенную страну для участия в Ежегодном Съезде Теософского Общества в Мадрасе и хотели, чтобы после его закрытия я сопроводил полковника Олькотта на мою родину в качестве гостя и представителя этого Общества. Через несколько дней я уеду в Японию. Мне было очень приятно находиться здесь среди моих буддийских братьев на Цейлоне, и я покидаю вас с чувством грусти. Я не забуду ни гостеприимства, cкоторым меня здесь приняли, ни братьев, с которыми я подружился. Давайте же помогать друг другу и работать вместе для распространения наших древних религий. Мы, буддисты, должны создать крепкое братство единоверцев во всех частях света, а для реализации этой великой цели нам надо серьёзно, постоянно и усердно работать. Мы должны делать эту благую работу во имя мира, как это делал наш Господь Будда, и как в меньшей степени это делает полковник Олькотт, принося при этом огромную пользу. «Дайте мне свободу или смерть», – сказал мистер Патрик Генри, американский патриот-революционер. Я же говорю: «Дайте мне смерть или позвольте сделать много полезной работы, оставаясь живым»».
Серьёзность речи мистера Ногучи, казалось, резонансом породила сильные ответные чувства в сердцах Индии, и с трибуны он ушёл с самыми наилучшими пожеланиями всех присутствовавших. Это был первый раз, когда Япония обратилась к иностранцам с просьбой о поддержке религии после исторического события 1584 года, когда к главному понтифику пожаловала компания японских послов, все из которых были выходцами из княжеских родов. В сопровождении кавалерии, швейцарской гвардии, иностранных посольств, всех римских князей и дворян с официальными представителями кардиналов и Ватикана, они прошли шумной процессией по римским улицам под приветственные оглушительные залпы дворцовых орудий в Риме и Ватикане. Кинувшись к ногам Папы, они заявили, что «пришли с самой окраины Востока, чтобы признать Папу Римского Наместником Иисуса Христа и подчиняться ему во имя князей, которыми они были посланы». После зачтения верительных грамот последовала очень пылкая проповедь отца Гонсалеса, и драматизм этого уникального события взбудоражил весь христианский мир.3
Это событие стало итогом долгих трудов и ловких проделок миссионеров-иезуитов, которые искусно сыграли на японском чувстве глубокой преданности своему правителю, и, изменив внешние аспекты христианства таким образом, чтобы они соответствовали передающемуся из поколение в поколение синтоистскому культу, заставили японцев поверить, что из всех религий только западная наилучшим образом может возвысить их императора и принести счастье и благочестие нации. И чуть более трёх десятилетий стальная рука в бархатной перчатке держала руку на пульсе императора и нации, а за этим последовало одно из самых кровавых и безжалостных преследований новообращённых христиан, которые только были в истории; новая религия была стёрта с лица земли, а её последних миссионеров смыло в море. После этого порты Японии были наглухо закрыты, и в течение двухсот пятидесяти лет она ревниво охраняла себя от малейшей возможности контакта с иностранцами. В этом заключается секрет её изолированности, известный сравнительно немногим за пределами узкого круга синологов.
Когда американский коммодор Перри вновь открыл Японию для внешнего мира, и в моду вошли перемены, комиссии при императоре было поручено выяснить, целесообразно ли принятие христианства в качестве государственной религии для улучшения морального состояния общества. «Её вывод», – говорит Хирн (цитируемый мистером Кнаппом), – «подтвердил беспристрастный вердикт Кемпфера, вынесенный в семнадцатом веке в отношении этики японцев. «Они испытывают огромное уважение и почтение к богам, поклоняясь им на разные лады. И я думаю, что могу утверждать, что по добродетели на практике, чистоте жизни и внешней религиозности они намного превосходят христиан»»4.
Комиссия выступила против принятия западной религии «на том основании, что, учитывая моральное состояние Запада, христианство не оказало такого сильного влияния на нравственность граждан, как религии в Японии, которые так долго исповедовались островитянами». Ни мистер Кнапп, ни Лафкадио Хирн, ни какой-либо другой непредвзятый современный исследователь не верят, что Япония когда-либо попадёт под влияние христианства, если у неё останется возможность независимого существования. Несмотря на глубокие революционные изменения во всех других сферах жизни, произошедшие в империи, в религии никаких перемен не последовало. «Из всех полезных новшеств», – говорит Кнапп, – «которые принесли с собой так много элементов западной жизни во всём Тихоокеанском регионе, христианство оказалось единственным, что было отвергнуто; причём отвергнуто осознанно, так как после глубокого изучения оно было признано разрушающим моральные устои общества» (стр. 218). «Не секрет, что американская комиссия, недавно направленная в Японию для выяснения причин провала работы миссий, столкнулась с проблемами, связанными с национальным японским менталитетом, причём не только в вопросах управления, но и в вопросах, касающихся основ христианской веры. По крайней мере, можно совершенно уверенно прогнозировать, что всякая надежда на распространение влияния какой-либо секты на японской земле, которую лелеют многочисленные конфессии, направившие в Японию своих агентов с целью пропаганды, может быть сразу же оставлена. Христианство, которое может получить опору в японской империи или оказывать на неё более-менее длительное влияние, не будет ни пресвитерианским, ни методистским, ни унитарным. Оно даже не будет ни американским, ни английским, ни немецким, ни римским. В любом случае, это будут, по сути, японские верования, основанные на древних традиционных культах и ассимилированные с ними... Поэтому Япония, как это всегда было в прошлом, в вопросах веры и формы правления останется непокорённым островным государством» (стр. 222).
Во время моего первого общения с Ногучи я не был знаком с японцами как сейчас, но любил их так же, как и все восточные народы, инстинктивно и всем сердцем, и, принимая его приглашение, чувствовал, что любовь и искренность могут отворить все двери, ведущие к народному сердцу. Из опыта, приобретённого в Индии, на Цейлоне и в Бирме, я знал, что современное образование всего лишь наводит лоск на внешнего человека, оставляя его внутреннее «Я» на попечение наследственности и кармы; я чувствовал, что даже такая малость как речь одного человека должна пробудить дремлющие религиозные чувства и перенаправить, по крайней мере, самых серьёзных людей с зыбкого пути стяжания богатства и мирского успеха на чистую широкую дорогу, проторенную Буддой, которой их предки ходили в течение тринадцати сотен лет. Если бы не я, то силам религиозного отступничества и моральной распущенности была бы противопоставлена непреодолимая сила Дхарма Будды. Когда мы ехали домой с места нашей встречи, Ногучи выразил удивление, что такая огромная аудитория внимательно слушала его в абсолютной тишине. Он сказал, что я не должен ожидать ничего подобного от японской аудитории, которая обычно прерывает выступления ораторов протестами и комментариями, а иногда очень сильно шумит. Я попросил его не расстраиваться из-за этого, потому что прежде меня никогда не перебивали во время выступлений, возможно, потому, что я заставлял своих слушателей напряжённо думать, отнимая у них всякий шанс отклоняться от темы. Последовавшие события, о которых речь пойдёт позже, доказали мою правоту, так как невозможно представить более радушного приёма, чем тот, который мне оказали.
Последний делегат Съезда 1888-го года покинул Адьяр 30-го декабря, и все наши домочадцы стали вновь наслаждаться спокойствием после битвы противоречивых мнений. В последний день 1888-го года я написал: «Так заканчивается 1888 год, который был полон неприятных событий, испытаний и всяческих препятствий, но в целом он оказался плодотворным. Отставка Субба Роу, Оукли и других привела к пагубным последствиям, в том числе, к недовольству почти запротестовавшего Тукарама, который сделал поспешные выводы, будучи введён в заблуждение интригами Х. Перспективы на 1889 год намного лучше. Мы избавились от одного вредоносного человека, который принёс всем нам немало бед».
А теперь позвольте свернуть свиток истории 1888-го года, из которого мы скопировали записи о его событиях, и положить его на стол Читрагупты, хранителя рекордов Ямы, чтобы оставить его до того дня, когда дела наших жизней будут пристально изучаться Владыками Кармы.
________________________________
1 – Фа́сции ликторов (также ликторские пучки) – пучки вязовых или берёзовых прутьев, перетянутых красным шнуром или связанных ремнями. Атрибут власти древнеримских царей, в эпоху Республики – высших магистратов. – прим. переводчика
2 – базовая мера в Древней Индии, её величина в современных единицах, по данным разных источников, составляет 8-13 км. – прим. переводчика
3 – см. «Феодальная и современная Япония», Артур Мэй Кнапп. Бостон: Л. Дж. Пейдж и Ко, 1897.
4 – тот же труд, стр. 217.
ГЛАВА VI
ПОЕЗДКА В ЯПОНИЮ
(1889)
.jpg)
Храм Асакуса - один из главных и древнейших буддийских храмов. (Токио, Япония)
Мой отъезд в Японию был назначен на 10 января, и до этой даты у меня было достаточно времени, чтобы покончить с годовым отчётом и навести порядок в делах. Дхармапала, который решил сопровождать нас, 1-го января отправился в Коломбо, чтобы там всё подготовить, а мы с Ногучи отправились в дорогу как было запланировано. Плаванье в Коломбо было спокойным и приятным, и по прибытии нас встретило много друзей-буддистов. В Штаб-квартире филиала Теософского Общества на Малибан-стрит нас ожидал первосвященник Сумангала Тхеро, который пришёл к нам и на следующий день для долгой дружеской беседы. Четырнадцатого января в моём присутствии пандит Батувантудаве, учёный-санскритолог, работавший буддистским регистратором браков в соответствии с указом, который я убедил издать лорда Дерби и сэра Артура Гордона (губернатора Цейлона), регистрировал брак между своими единоверцами. В своём обращении к супружеской чете он упомянул о роли, которую я сыграл в реформе по возвращению старых законов о браке. Присутствие на общественных собраниях, приёмы и визиты, грандиозный ужин, устроенный нашим филиалом в Коломбо, одна-две публичных лекций, председательство на школьных праздниках и другие дела занимали все моё время, и к ночи я ложился спать изрядно уставшим и сонным. Вечером 17-го января на многолюдном собрании, созванном, чтобы услышать лекцию Первосвященника о Бане (Bana), состоялись наши очень драматичные проводы. В переполненном зале было душно, но энтузиазм лился через край. Сумангала Тхеро выступил с очень пламенной и благожелательной речью, в которой изложил важность задачи, которую я на себя возложил. Он зачитал, а затем вручил мне верительное письмо на санскрите, адресованное японским буддистским первосвященникам, которое заверяло их в симпатиях, доброй воле и в том, что они могут рассчитывать на своих единоверцев, принадлежащих к Южному Буддизму. В своём выступлении он напомнил своим слушателям об имевшем место в истории случае с буддийским монахом Пунной Тхеро. С ним, когда он начал распространение Учения в других странах, беседовал сам Будда, расспрашивая его о том, что он предпримет, если его откажутся слушать, будут оскорблять, поносить, закидывать камнями, преследовать или даже попытаются убить. На это монах заявил о готовности вынести и стерпеть всё, пусть даже ценой своей собственной жизни, чтобы смочь распространять Дхарму в иностранных государствах, которые ещё не получили бесценное благословение слышать слова Учения. Он упомянул об этом случае применительно к моей миссии и призвал сингальцев доказать свою преданность самопожертвованием на деле. В заключение он сказал: «Он – единственный человек, который смог предпринять и выполнить миссионерскую работу ради возрождения буддизма. Поэтому хорошо, что наши японские братья услышали о великом благе, которое он принёс нашей религии, и попросили его приехать к ним, чтобы он помог и им тоже». И после того, как он похвалил Дхармапалу и сказал, что «он достоин разделить высокую честь выполнения поставленной задачи и стать первым сингальцем, ступившим на берег Японии» [ошибка, так как я встретил в ней сингальского торговца], он добавил: «Я прошу дэв благословить их, а вас всех – облегчить их дорогу самыми искренними и добрыми пожеланиями».1
Под конец, когда мы вышли из зала и направились к пароходу по залитой лунным светом улице, всю округу оглушили крики: «Садху! Садху!», и наши с Ногучи и Дхармапалой души начали переполняться эмоциями, а наши сердца согрелись надеждой, получив заряд смелости, чтобы противостоять предстоящим трудностям. Тем не менее, по сравнению с поразительным зрелищем в Риме в 1584 году, когда японские послы просили у Папы религиозную поддержку, насколько же скромной и непримечательной была обстановка, в которой начинался наш нынешний визит: один школьный учитель, представляющий небольшую группу энтузиастов, состоящую, в основном, из молодых людей, приезжает, берёт меня за руку и везёт в Японию, и он делает это не для того, чтобы укрепить христианство, но чтобы возродить буддизм. Однако жизнь показывает, что в этом, как и во многих других случаях, за работой малых тружеников могут последовать огромные достижения. Я настолько суеверен, связывая числа 7, 17 и 27 с наиболее важными событиями нашего Общества, что признаюсь в том, что начало нашего плаванья на «Джемне», выпавшее на 17-го января, воспринял как хорошее предзнаменование для нынешней поездки.
Это было моё первое долгое путешествие на французском почтовом пароходе, и я был в восторге от воцарившейся на его борту обстановки. Путешествуя вторым классом, как я почти всегда делаю из соображений экономии, я узнал, что вся палуба открыта для нас круглосуточно, и мы смешались с пассажирами салона, общаясь с ними на равных. При этом у нас не возникло чувства, что мы изгои общества, как это бывало на борту британских лайнеров. Наше питание было таким же, как и в салоне более высокого класса, за исключением отсутствия огромного количества блюд и большого ленча в 1 час дня после очень сытного завтрака в 10 часов утра. Персонал корабля был очень вежливым, а слуги относились к нам с таким же уважением и внимательностью, как в хороших семьях. При этом ежедневно в определённые часы открывалась камера хранения, и чтобы в неё попасть, нужно было только спуститься по лестнице. На шестой день плаванья мы добрались до Сингапура, где нас посетило несколько поселившихся там сингальцев, и на следующий день мы организовали местный филиал Теософского Общества, в который вошли девятнадцать человек, а мистер Б. П. Де Сильва, известный ювелир, стал его президентом. В тот же день мы продолжили наше плаванье и в воскресенье, 27-го января, прибыли в Сайгон, маленький затейливый (coquettish) камбоджийский городок. Как Пондишери, Чандернагар и все другие французские колониальные города, Сайгон несёт на себе отличительную печать французской государственности. В нём находятся кафе, мраморные столики на тротуарах, синие и белые таблички на углах улиц, магазины, напоминающие дворец Пале-Рояль, есть театр, субсидируемый правительством, а по улицам прогуливаются военные, одетые по форме, и простые граждане с крошечными бутоньерками в петлицах. Кроме этого, имеются и другие внешние признаки, безошибочно указывающие на присутствие галльского влияния. Той же ночью давали большую оперу «Ромео и Джульетта», на которую пошли все пассажиры нашего корабля. Неискушённый француз был бы поражён зрительным залом, так как его здание стояло на огромной территории и, обрамлённое арками по сторонам, было открыто всем ветрам. Это здание окружали широкие веранды, по которым можно было прогуливаться между актами. И это были приятные прогулки, скрашивавшие однообразие морского путешествия. Очень прекрасен зоологический сад Сайгона, поскольку в то время он обладал великолепной коллекцией птиц всех видов, красивее которых я никогда раньше не видел. Мне пришлось хорошенько запомнить это место, так как там за мной погнался гигантский краснокрылый фламинго, и я бы точно пострадал от его сильного клюва, если бы в самый последний момент что-то не отвлекло его внимание.
Двадцать восьмого декабря мы отплыли в Гонконг и в дороге почувствовали холодное дыхание зимы, заставившее бедного Дхармапалу страдать, дрожа от ледяного ветра. Прибыв в Гонконг, мы увидели наряженным этот город в праздничное платье по поводу китайского Нового года (1-го февраля), и нам было очень интересно осмотреть все его достопримечательности. Здесь можно было увидеть искусно наряженных мужчин и женщин; детей, этаких забавных луноликих малышей с румяными щёками и бритыми головами, плетущихся за своими родителями; улицы, кишащие дзинрикшами, паланкинами и простыми повозками; шумные фейерверки; странствующих поваров, несущих свои кухонные плиты на углях и готовящих еду с помощью шестов, перекинутых через плечи, и многое другое.
На следующий день мы отплыли в Шанхай и попали прямо в поток холодного ветра, который заставил нас собраться вокруг камина, а меня почувствовать, как жизнь в тропиках меняет организм западных людей. Дхармапала начал страдать от ревматических болей в ногах и руках и уже подумывал вернуться обратно на тёплый Цейлон. Стоянка на якоре в Вусунге, речной гавани Шанхая, обескуражила нас метелью, и это было настолько неутешительным, что мы остались на корабле, припав к батарее отопления (stove), и другие пассажиры поднимались по реке на большом катере Компании без нас. Ярким солнечным днём шестого февраля мы направились в сторону Кобе (Япония). В тот день было довольно приятно на солнце, но очень холодно в тени. Через двадцать четыре часа, к полудню 7-го февраля, корабль преодолел 284 мили, и мы попали в более тёплый воздух чёрного потока, который направляется через океан в Японию и поднимает температуру воздуха и воды. Восьмого февраля у побережья Кореи мы заметили прекрасный остров со снежными горными вершинами и продолжили наше плаванье по внутреннему морю Японии, красивые виды которого сделали его всемирно известным. Временами мне казалось, что мы плывём мимо нагорья реки Гудзон или по озеру Джордж.
Днём 9-го февраля мы прибыли в Кобе, и ещё до того, как я закончил одеваться, несколько встречавших меня членов оргкомитета зашли ко мне в каюту и засвидетельствовали своё почтение, сказав, что они рады приветствовать меня в своей стране. На длинном пирсе стояло множество буддийских священников всех сект, которые приветствовали меня с той изысканной вежливостью, которой славятся японцы. Конечно, первое, что бросалось в глаза человеку, знакомому с внешностью и одеждой бхикху южного буддизма, – полный контраст с одеяниями японских монахов. Вместо жёлтых одежд, бритой головы, оголённых ног, рук и стоп, мы увидели их одетыми в объемные балахоны с огромными свисающими рукавами, их головы, в основном, были покрыты, а на ногах находились носки и сандалии с деревянными или какими-то другими подошвами ручной работы. Они носят нижнее бельё и кимоно или верхние одежды, иногда несколько, а в холодное время года – утеплённые, защищающие их от сурового климата. Они могут быть шёлковыми или хлопчатобумажными. В некоторых частях Японии высота снежного покрова достигает восьми футов, а на некоторых горных вершинах снег никогда не тает. Очевидно, что одежды Индии, Бирмы и Цейлона совершенно не подходят для северных стран, где распространён буддизм. Создав целое шествие дзинрикш, а также снабдив ими каждого из нас и взяв наш багаж, они повели нас в самый древний храм секты Тен Дай. Это происходило в присутствии толп священников и мирян, выразивших мне своё формальное приветствие и получивших от меня соответствующий ответ. К концу дня состоялся вечер вопросов и ответов, который перешёл в лекцию. Днём следующего дня я посетил Американское Посольство и получил паспорт для проезда в Киото, без которого я не смог бы путешествовать в соответствии с действовавшими тогда законами. Почтенного Первосвященника храма звали Джико Катто. Он отнёсся ко мне с величайшей учтивостью и заверил, что весь народ ожидает увидеть меня в роли защитника буддизма и услышать мои слова. После второй лекции на следующее утро мы отправились на поезде в Киото, и на вокзале я увидел множество доброжелательных людей, ожидавших меня и толпящихся на прилегающей к вокзалу улице. В сопровождении целой процессии мы прибыли в отель Накамарайя, откуда после отдыха и восстановления сил меня отвезли в огромный храм Чу-ин секты Дзодо, и в «Комнате императрицы» я принимал посетителей до самой ночи. Дорогие лакированные экраны и панно, художественная бронза и картины на шелке в этой комнате были просто великолепны. Она представляла собой королевские апартаменты, отделённые от помещения храма и использующиеся её величеством императрицей во время её приездов. И это помещение было передано в моё пользование во время моего пребывания в древней столице Японии.
После ужина на американский манер я отправился на экскурсию с переводчиком, где получил первый опыт знакомства с дзинрикшей. Это отличное транспортное средство при условии, что кули будет достаточно трезвым, чтобы держаться на ногах. Но в моём случае всё было наоборот, поскольку первое, с чем я столкнулся, было его падение, и мне пришлось пролететь по воздуху вслед за ним. Но, к счастью, я не споткнулся и приземлился на одну ногу сбоку от его головы. Трудно вообразить худшее приключение! Мы прогуливались по Театральной улице, или, во всяком случае, по улице, по обеим сторонам которой располагались театры и всевозможные места для зрелищ, и останавливались, чтобы посмотреть представление дрессированных птиц, которые проделывали много замечательных трюков. Но я был рад лечь рано спать, так как очень сильно устал. Бедный Дхармапала временно отошёл от дел из-за жестоких страданий, вызванных сильными болями в ногах.
На следующее утро меня пригласили присутствовать на впечатляющей церемонии в храме Чу-ин, в которой приняли участие около 600 священников. Она представляла собой празднование добровольного обнародования Конституции Его Высочеством Императором, и этот акт по праву можно расценивать как беспрецедентное великодушие. Самый что ни на есть самодержавный правитель на земле из глубокой заботы о благосостоянии своей страны дал своей нации политическое благословение в виде Конституционного Правительства; причём он не был доведён до этого мятежными баронами наподобие английского короля Джона, но сделал это по собственной воле и из сердечной любви к своему народу. Церемония в Храме включала в себя распевание сотен стихов под ритмичный бой барабанов, производящих вибрации сильного гипнотического свойства. По просьбе Первосвященника я встал перед главным алтарём у статуи Будды и зачитал Панча Шила на пали, как это делается на Цейлоне. Все настолько сконцентрировали своё внимание, что никто не двигался, пока я не закончил. Разве в том, чтобы находиться в такой обстановке, не заключался уникальный опыт для американца, поскольку никто из его расы никогда прежде не стоял в присутствии сотен священников и тысяч мирян, произнося простые слова, подытоживающие обязательства, которые берёт на себя каждый исповедующий Южный Буддизм? Я не мог удержаться от внутренней улыбки, подумав об ужасе, который испытали бы мои пуританские предки семнадцатого века, осмелившиеся только представить наступление этого ужасного дня! Я уверен, что если бы я родился среди них в Бостоне или Хартфорде, меня бы повесили за ересь на самом высоком дереве недалеко от их городишка. И я очень рад верить в это.
Согласно исторической книге Нихонги, первые буддийские изображения и сутры были завезены в Японию из Кореи в 552 году н. э., но буддизм завоевал популярность не сразу. «В начале девятого века священник Кукай, более широко известный как Кобо Даиси, составил из буддизма, конфуцианства и синто (поклонения предкам) систему учений под названием Риобу Синто, наиболее яркой чертой которой явилась теория о том, что божества Синто были не чем иным, как перевоплощением буддийских божеств. Введённый таким образом буддизм вскоре обрёл полное господство и стал религией всей нации. Разные императоры предоставляли поддержку буддийским храмам и монастырям, но после революции 1868-го года она прекратилась, и с 1-го января 1874-го года буддизм был фактически отделён от государства».2
Тем не менее, некоторые храмы всё ещё находятся под покровительством правительства, потому что монахи являются хранителями могил высоких властителей; остальные примерно 70000 человек, если я не ошибаюсь, получают добровольные пожертвования и всяческие дары религиозных мирян. Мистер Дж. Моррис3 отмечает совпадение, что именно в то время, когда монахи из Китая и Кореи распространяли в Японии буддизм, миссионеры-католики обращали в христианство королевство Нортумбрия; так, король Освиу повлиял на поддержание новой религии в масштабах всей страны, а объявленное императрицей Гэммэй предпочтение буддизма сильно помогло учредить его в Японии с материальной точки зрения.
Оба эти события подтверждают, если так можно так сказать, принцип, согласно которому в определённые эпохи и в определённых местах зарождаются центры религиозного влияния, становящиеся исходными точками расходящихся по кругу волн, распространяющихся в народные массы.
Двенадцатого февраля я выразил почтение первосвященнику секты Шин Гон, представляющей, так сказать, эзотерический буддизм в Японии. У нас с ним состоялся долгий и интересный разговор, в ходе которого выяснилось, что мы разделяем множество общих идей. Учёный прелат проявил ко мне величайшую доброту и пообещал мне радушный приём со стороны всех его последователей. В 2 часа дня я выступил с лекцией в огромном зале для проповедей храма Чу-ин перед аудиторией, насчитывающей около 2000 человек. Мою речь переводил мистер Кинза Хираи, и мои слова о состоянии буддизма были встречены бурными аплодисментами. На следующий день мне был устроен грандиозный приём в главном храме Западного Хонган-дзи, принадлежащим одной из двух основных ветвей секты Син Сю4.
Здание священного храма было украшено национальной символикой и символическим буддийским флагом, который буддийское Теософское Общество Коломбо учредило на острове Цейлон. Это было сделано для того, чтобы выразить почтение нам с цейлонскими буддистами. Такие приятные знаки вежливости окружали меня на протяжении всей поездки по Японии, и на каждой гостинице, железнодорожном вокзале и храме, которые я посещал, развевались два флага. По случаю моего приезда 600 учеников храмового колледжа выстроились в два ряда, чтобы поприветствовать меня, когда я проходил между ними. По их просьбе я обратился к ним самим, их учителям и священникам с речью на тему образования и религии, после чего подали пирожные и другие угощения. Приехавшие в Японию будут удивлены, увидев, с каким изысканным вкусом созданы эти шедевры кондитерского искусства; пирожные, сделанные в форме цветов, настолько искусно раскрашены и оформлены, что в светлых коробках из ели, в которые они уложены слоями на покрытых ватой подносах, их можно принять за тепличные цветы, приготовленные кому-то в подарок. И такой развитый художественный вкус проявляется в каждой мелочи японской жизни – он укоренился в национальном характере. Можно заметить, что при сервировке стола даже простые овощи, спрятанные под перевернутыми лаковыми блюдцами, а затем раскрытые, укладываются с учётом контраста цветовой гаммы для того, чтобы сделать блюдо более аппетитным при созерцании его внешнего вида. О, дорогие добрые люди! Кто бы не полюбил эти блюда после того, как однажды увидел их в собственном доме!
На следующий день аналогичный приём был устроен мне в Восточном Хонган-дзи, который формально принадлежит мистеру Буньину Нандзио, блестящему санскритологу и ученику профессора Макса Мюллера, выпустившему вместе с ним «Сухья-вати-Выха», описание «Земли Блаженства»5, и я обязан ему за то, что он несколько раз любезно выступал в роли моего переводчика.
Мне показали огромный храм, являвшийся самым прекрасным во всей Японии, строительство которого тогда было почти завершено. Здесь же я увидел огромные канаты, каждый толщиной по 15 дюймов и длиной по 18 ярдов, полностью сделанные из волос благочестивых женщин, которые предложили использовать их для транспортировки древесины к месту строительства нового храма! Кто-то когда-нибудь слышал о подобном акте религиозного рвения? В это же время я получил свой первый подарок в виде книг для Адьярской библиотеки, составивших ядро большой и богатой коллекции, которой мы обладаем благодаря щедрости наших японских друзей. А вечером состоялась моя третья лекция в Киото, прочитанная перед обыкновенными терпеливыми слушателями. После этого я позировал очень известному художнику, писавшему мой портрет, имя которого мне не удалось запомнить. Что из этого вышло, я никогда не слышал.
Пятнадцатого февраля я отправился в Осаку, второй по величине город Японии, оставивший Киото на третьем месте. Для империи он является тем, чем является Ливерпуль или Глазго для Великобритании и Бостон или Филадельфия для Соединенных Штатов.Здесь находится штаб-квартира одной из шести военных дивизий Японии. Один из кварталов города носит название «Теннодзи», «Храм Небесных Царей». Это связано с тем, что в нём расположена одна из самых священных святынь буддизма, которую мне довелось посетить 17-го февраля. Мне сказали, что это самый старый храм в Японии. В нём есть древняя библиотека, книги которой размещены на вращающихся полках, и их можно крутить в поисках любого требуемого тома точно так же, как в современных вращающихся книжных шкафах, совсем недавно вошедших в моду и теперь широко используемых; только в Теннодзи они представляют собой огромные конструкции, возраст которых практически не исчислим. Интересной особенностью этого места является храм, построенный в честь маленьких детей, которые покинули руки своих плачущих матерей, чтобы перебраться в Сукхавати, японские небеса. Он заполнен одеждой, игрушками и другими любимыми предметами малышей, ранее им принадлежавшими. Здесь же висит колокол, чтобы мать могла позвонить, когда она возносит свою молитву за того, уши которого, запечатанные смертью, вновь открылись в более яркой сфере, откуда могут слышать крик её сердца. И в ответ на него ребёнок приблизится, чтобы почувствовать любовь, которая вырывается из груди обращающейся к нему матери. Старший попечитель храма подарил мне древнюю японскую золотую монету. Плоская и тонкая, она имела закругленные края и надпись, сделанную китайским иероглифом. Здесь я выступил с лекцией перед «Обществом реформирования тюрем».
Пятнадцатого числа мы прибыли в Осаку, и ещё до того, как я добрался до своего временного жилища, устроенного в храме Ун-рай-дзи секты Ничирен, мне пришлось посетить школу для девочек под названием «Со-гай-сучи-ээн» и обратиться к её ученицам, а также побывать в большой школе для мальчиков «Кио-рицу-гакко» и выступить перед ними с речью. В этом месте влажный холод так пробрал меня, одетого по японскому обычаю в тонкие хлопковые чулки, что я сильно простудился. Это грозило пневмонией, но вовремя подоспевшая горячая ванна для ног, подогретые одеяла и, напоследок, освежающий сон предотвратили болезнь. Однако Дхармапала, чувствовал себя не так хорошо, поскольку невралгические боли в его ногах усилились до такой степени, что ему пришлось отправиться в больницу в Киото и проваляться в ней почти до конца моего путешествия. Доброта, проявленная по отношению к нему всеми сотрудниками больницы, молодыми и пожилыми, а также посторонними людьми, была просто восхитительной. Общество молодых буддистов выделило для него сиделок, которые оставались с ним день и ночь, предугадывая все его желания и ухаживая за ним с любовью и преданностью. Следование национальному обычаю, согласно которому необходимо снимать обувь при входе в дом или храм, опасно для иностранцев, и я сильно страдал, соблюдая его, пока не научился у доброго друга-англичанина из Кобе носить с собой пару шерстяных войлочных тапок, наподобие тех, которые носят зимой французские крестьяне, сняв свои деревянные башмаки, и переобувался в них, оставив у порога свои туфли. И после этого проблемы со здоровьем закончились. Я рекомендую всем своим друзьям, которые планируют поездку в Японию, извлечь пользу из этого моего урока. В 10 часов утра шестнадцатого февраля я отправился в храм Чо-сен-дзи секты Син Сю (совершив трехмильную поездку на джинрикше) и выступил там с лекцией; из него я переехал в дом мистера Тамуда на второй завтрак, а затем посетил храм Нам-ба-мидо той же секты, в котором прочитал лекцию для 2500 человек. Утром 18-го февраля я вернулся в Киото, оставив Ногучи слёгшим по болезни в постель.
И тут наступил критический момент всей моей поездки в Японию. Мне стало известно, что группа пригласивших меня молодых людей не распоряжалась деньгами, необходимыми для поездки, и даже была вынуждена взимать по 10 сен за вход на мои лекции в Киото для покрытия первоначальных расходов.При таком стечении обстоятельств выдвинулись состоятельные главы Син Сю, предложив взять на себя все вопросы, связанные с поездкой, и оплатить все расходы при условии, что вышеупомянутая группа отстранится и передаст управление делами в их руки. Это предложение сразу же вселяло абсолютную уверенность в отношении благополучия поездки, но меня совершенно не устраивало, поскольку фактически ограничивало меня рамками только одной из девяти основных буддистских сект. Ведь если бы её приверженцы сопровождали меня по всей империи, это, возможно, заставило бы людей поверить, что я отношусь к взглядам Син Сю с особым одобрением. В настоящее время эта секта представляет собой любопытную аномалию ввиду того, что её священники женятся и имеют семьи, тогда как Будда строго предписывал своим бхикху безбрачие. Они объясняют это, заявляя, что являются только саманерами, или, как мы можем переиначить, клерками в священных орденах, а не настоящими священниками. Как бы то ни было, для меня было совершенно неблагоразумно согласиться на вышеупомянутое предложение, причём сделанное группе встречавших меня активистов без моего ведома, поэтому я взбунтовался. Я разослал приглашения первосвященникам всех сект с просьбой встретиться со мной на Совете в комнате Императрицы в Храме Чу-ин 19-го февраля и выслушать то, что я скажу. Чтобы попасть на этот Совет, 18-го февраля я вернулся из Осаки, как уже упоминалось выше. Мне сказали, что эта встреча не имела прецедентов в японской истории, поскольку подобный Совет с участием глав всех сект никогда ранее не проводился. Это меня совершенно не удивило, так как в течение многих лет в Индии и на Цейлоне я вступал в дружеские отношения со священниками, пандитами и представителями различных сект, и я ощущал внутри себя присутствие силы и правоты, которое вселяло в меня уверенность в успехе. Поскольку с момента высадки на японский берег мне незамедлительно был оказан восторженный приём, а мои слова о братской любви уже собрали огромные толпы, у меня была возможность диктовать условия. К тому же, у меня не было ни малейшего намерения во время своего визита отдавать предпочтение какой-либо одной секте, какой бы богатой или могущественной она ни была. Мне хочется верить, что этот мой шаг помог повлиять на вождей нескольких сект, подтолкнув их к тому, чтобы они ознакомились с моими взглядами, какими бы радикальными они ни были, и не позволили убедить себя согласиться с каким бы то ни было планом, даже весьма изобретательно и красиво изложенным. Ведь, согласно этому плану, им, скорее всего, было бы отведено место, которое уменьшило бы их значимость в глазах их последователей и широкой общественности. Во всяком случае, в назначенное время состоялся Совет, который имел полный успех, о чём будет рассказано в следующей главе моего повествования.
______________________________
1 – выдержки из статьи Ч. У. Ледбитера в «Теософе» за февраль 1889 года
2 – Британская Энциклопедия (девятое издание), том ХIII.
3 – «Развитие Японии», Лондон, 1896, У. Г. Аллен и Ко.
4 – Для знакомства с взглядами этой религиозной организации можно обратиться к «Катехизису Син Сю» в «Теософе», том XI, стр. 9 и 89, написанному представителем Хонган-дзи.
5 – «Оксфордские анекдоты», «Арийская серия», том I, часть 2, Оксфорд, 1883 год.
.png)
24.11.2019 12:13
Сергей Целух26-11-2019 12:06:01
В названных главах шире раскрывается личность Генриха Олькотта за пройденный период на посту Президента ТО. Перед нами очередной съезд Теософского общества в Адьяре в 1988 году, речь самого Олькотта и представителя патриотов Японии Ногучи, исключение из ТО таких нестойких его членов, как Субба Роу и Оукли, которые своей двуликой деятельностью навредили Елене Блаватской, Олькотту, Тукараме Татью и другим авторитетным теософам, отстаивающих вечные ценности – чистоту своих рядов, преданность, мудрость и дружбу между народами. Олькотт с удовлетворением отмечает, что «мы избавились от одного вредоносного человека, который принес всем нам немало бед». Однако отставка этих членов привела и к пагубным последствиям, шатаниям отдельных его членов и уменьшением его рядов. Мы видим и непростые взаимоотношения между Еленой Блаватской и Олькоттом, предлагавшей ему не принимать резолюцию Съезда по отмене членских взносов при поступлении в ТО. Блаватская была категорически против такой затеи, однако Олькотт послушался других лиц и такое решение принял. Впоследствии, когда в знак протеста многие члены демонстративно покинули ТО, оно было отменено как ошибочное. Очень увлекательная и 6 часть книги –«Поездка в Японию (1889)» для пропаганды буддизма. Здесь талант писателя, проповедника и мудреца Генриха Олькотта раскрылся на полную силу, за что мы ему премного благодарны. Переводчику Алексею Куражову большая благодарность за очередные главы книги Олькотта, а также огромное спасибо порталу Адамант и его редактору Татьяне Николаевне за интересные статьи на злободневные темы.
Светлана27-11-2019 08:14:01
Спасибо, Алексей, за Ваш кропотливый труд.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".