Листы старого дневника. Том IV. Главы I, II. Генри С. Олькотт
ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Прошло шесть лет с тех пор, как в виде книги вышел третий том «Листов старого дневника», и девять лет с тех пор, как содержание четвёртого тома было опубликовано на страницах «Теософа». В 1907 году их автор отошёл в мир иной, и, как всем хорошо знавшим его известно, что публикация всей «истинной истории Теософского Общества» была делом, близким его сердцу. Вместе с тем, даже сейчас имеется достаточное количество материала, чтобы оформить его в виде одного, если не двух, дополнительных томов, и есть надежда, что они со временем выйдут в свет, поскольку, чем больше времени отделяет нынешних членов Теософского Общества от его ранней истории, тем важнее сохранить факты как можно надёжнее. Так, за исключением ныне покойного сооснователя Общества, невозможно найти ни одного человека, способного засвидетельствовать факты, касающиеся самого раннего периода истории жизни Общества в Америке и Индии. Однако в этом, четвёртом, томе повествуется о периоде, в течение которого контакт президента Общества непосредственно с ним самим был не столь тесным. Это произошло вследствие распространения теософского движения по всему миру. Но, возможно, есть те, кто способен написать о развитии и работе Теософского Общества в различных направлениях, особенно в их собственных странах, и это могло бы стать ценным дополнением к данной исторической ретроспективе. Такие национальные или частные разделы истории Теософского Общества ещё предстоит написать, но, в то же время, летопись полковника Олькотта приводится здесь для того, чтобы её прочитать «и внутренне переварить».
Том, раскрытый перед Вами, охватывает события примерно пяти лет, в течение которых его автор путешествовал по всему миру и дважды посетил Японию, дважды Европу, неоднократно Цейлон и по разу Австралию, Америку и Бирму. Кроме этого, он совершил длительные лекционные поездки по Индии. Эти годы стали свидетелями вступления миссис Безант, нынешнего президента Теософского Общества, в его ряды, смерти мадам Блаватской и её высокообразованного коллеги-индуса Т. Субба Роу. В путешествиях автора по Востоку много времени и энергии занимала работа в интересах «Буддийского Единства», между тем, на Западе он много внимания уделял изучению гипнотизма, как в Париже, так и в Нанси. И много интересных заметок на эту тему нашло своё место на этих страницах.
После того, как «Листы…» были опубликованы в первый раз, никаких доработок не предпринималось, а вмешательство редактора ограничилось одной-двумя пояснительными записками, исправлением опечаток и нескольких других очевидных ошибок.
ГЛАВА I
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ИНДИИ
(1887)
.jpg)
Калькутта
В последующие несколько дней одним из моих посетителей был высокообразованный учитель санскрита и писатель, пандит Джиббананда Видьясагара, сын величайшего бенгальского пандита, ныне покойного Таранатбы Таркавачаспати, и автор «Санскритского лексикона». Члены нашего Общества с многолетним стажем помнят, как он передал мне священный шнурок брамина, свою собственную готру и мантру и, таким образом принял меня в касту, насколько это допускают правила. На следующий день его сын попросил меня разделить с ним трапезу в его доме, что я с удовольствием сделал. Я полагаю, что это беспрецедентный случай, так как я ранее публично принял буддизм. При этом меня не просили жертвовать никакими своими религиозными убеждениями, чтобы получить этот почётный знак уважения и благодарности браминов за мою работу по возрождению индуизма в Индии.
Одним из моих самых верных индийских друзей является достопочтенный махараджа, сэр Джотендро Мохан Тагор, у которого мы с Е. П. Б. и другими теософами когда-то были в гостях. Наша дружба, завязавшись с самых первых дней нашего знакомства, продолжается до сих пор. Будучи высокообразованным человеком и глубоким мыслителем, он очень любит дискутировать на религиозные темы. Как и всех индусов, его привлекает идеал духовной жизни древних, и теоретически он допускает его огромное превосходство над мирской жизнью. Я помню разговор на эту тему, который однажды состоялся между нами во время одного из моих последующих визитов в Калькутту, и мой добродушный смех по этому поводу. Он очень серьёзно спросил меня, не могу ли я подсказать ему самый верный способ, с помощью которого можно достичь высокого уровня развития ещё при жизни. «Конечно», – ответил я, – «есть один способ, с помощью которого вы можете достичь вашей цели с высокой степенью вероятности». «Не скажите ли мне, что это за способ?» – спросил ничего не подозревавший махараджа. «Хорошо, скажу. Поезжайте домой на своей великолепной карете; поднимитесь в свою отделанную мрамором приёмную с серебряными люстрами, картинами, мозаиками и другими вещами, которые превращают её в настоящие царские палаты; свяжитесь со своими юристами и раздарите своё имущество, оставив себе всего лишь один драгоценный камень; затем отправьтесь на базар и купите себе оранжевую одежду, посох и горшок саньясина, попрощайтесь с семьёй, смените имя и выйдите в мир как бедный аскет; живите так в течение долгого времени, как это делал и Будда, и Даянанд Сарасвати, и ещё тысячи людей в наше время, и за ваше самоотречение и духовное устремление вы будете сполна вознаграждены». Когда он понял, насколько легко попался в ловушку, на его утончённом лице появилась улыбка, и когда я засмеялся над его дилеммой, он не проявил никакого раздражения. После этого я сказал ему со всей искренней откровенностью, которую допускала наша долгая личная дружба, что если он не проявит достаточно смелости, чтобы попробовать применить предписанное мудрецами радикальное средство от мирских бед, эффективность которого подтверждена опытом сотен поколений, пусть он лучше не думает о том, чтобы идти Высшим Путём. В Дхаммападе Будда сказал: «Один путь ведёт к богатству, другой – к Нирване». Христианскому миру более знакома история из Святого Матфея о богатом молодом человеке, который задал Христу тот же самый вопрос, что и мне мой друг. Получив тот же самый ответ, «молодой человек, услышав эти слова, ушёл опечаленным, потому что велико было богатство его». Более того, я сказал своему дорогому другу, что если бы я оказался на его месте, то не стал бы избавляться от своего богатства, но распорядился бы им на пользу миру. Также я сказал, что благодаря этому он продвинется по Пути дальше, чем он смог бы это сделать, став аскетом. Ибо в индуистских шастрах утверждается, что если он по-прежнему будет смотреть на золото с бóльшим превосходством, чем на глину, то его всегда будут преследовать яркие воспоминания об оставленном богатстве; даже если он заберётся в лесную чащу, уединится в гималайской пещере или опустится на морское дно, сам воздух вокруг него будет наполнен звоном золотых и серебряных монет. И то, что принц не причинил мне зла за мою резкую откровенность, явилось убедительным доказательством врождённой мягкости его характера. В действительности миллионеры и принцы окружены такой отвратительной грубой лестью, что обычно они, вместо того, чтобы обижаться, получают удовольствие от любого простого совета, не имеющего корыстных мотивов. Но иногда они считают тебя дураком, имитирующим презрение к идолу, которому они поклоняются на протяжении всей своей жизни!
Дарджилинг
Двадцать третьего июля я снова выступил с лекцией на тему «Социальная реформа в арийской культуре» перед переполненной аудиторией в городском зале Калькутты, плохая акустика которого даёт ему полное право называться «Отчаянием ораторов». На следующий день я выступил с ещё двумя лекциями и 26-го числа отправился в Дарджилинг, этот несравненный гималайский городок, который теперь вспоминается в связи с ужасной катастрофой, вызванной ливнями, циклоном и землетрясением. Однако во время моего визита он был очень живописным и красивым, и мне доставляло большое удовольствие в нём находиться. В Дарджилинге я остановился у Бабу Чхатры Дхара Гхоша, местного управляющего землями махараджи Бурдвана, являющегося также президентом нашего местного отделения Теософского Общества. Вместе с ним мы нанесли ответный визит замечательному исследователю Тибета Сарату Чандре Дасу, правительственному переводчику с тибетского языка, командору ордена индийской империи, носящему титул Рай Бахадур, и так далее, и тому подобное. Он показал мне бесценные манускрипты и печатные книги, привезённые им из Лхасы, и познакомил меня с почтенным ламой-пандитом, оказывавшим ему помощь при составлении для правительства тибетско-английского словаря, который после завершения станет главным литературным трудом, увековечившим его память. В доме моего старого друга, Бабу Шринатха Чаттерджи, секретаря нашего Филиала, мы встретили Гьен-Шапу, тибетского ламу-аскета, который долгое время практиковал йогу и развил некоторые сиддхи. Этим же утром Шринатх Бабу видел его «сидящим в дхаране», то есть, совершавшим медитацию, во время которой он оторвался от земли и левитировал в воздухе. Я наведывался к нему ещё два раза и через Шринатха, выступившего переводчиком, выудил у него много интересной информации о тибетских монастырях и ламах. Практически во всех ламаистских монастырях есть школа йоги, которую возглавляет опытный учитель, и нередко в них монахи приобретают способность к левитации. Высота, на которую человек может взлететь, частично зависит от его природного темперамента и в значительной степени – от продолжительности практической подготовки. Его Учитель мог подняться на высоту стен монастыря, а несколько его учеников могли подниматься над землёй выше, чем он сам. Для этого им было необходимо соблюдать строгую физическую дисциплину, вести нравственный образ жизни и уделять большое внимание диете. Такой феномен производился в закрытом кругу, а его демонстрация на публике строго запрещалась. Само собой разумеется, что любопытство случайных путешественников, особенно исследователей-европейцев, употребляющих в пищу говядину и пьющих спиртное, не могло быть удовлетворено. Как бы они не искали, они никогда не встретят настоящего адепта, а если встретят, то не признают его, и это полностью подтверждается случаями Рокхилла, капитана Бауэра, Дю д’Орлеана и мистера Найта1.
Рассказ Сарата Бабу о его посещении Лхасы в 1881-1882 годах – одно из самых интересных произведений о путешествиях, которые я когда-либо читал. Оно изобилует описанием опасностей, с которыми пришлось столкнуться его автору, а также говорит о том, как он преодолевал препятствия, рисковал своей жизнью, знакомился с новыми людьми и полностью достиг своих целей. При этом его рассказ лишён самовосхваления и тщеславного хвастовства, напоминая этим бесподобную книгу Нансена «Крайний Север»2,3. Седьмого ноября 1881 года он покинул свой дом в Дарджилинге, а 30-го ноября пересёк Гималаи через перевал Кангла Чхен, пройдя большие испытания, и достиг Таши-Лунпо, столицы Таши-Ламы (церемониймейстером которого является один из наших почитаемых Махатм). Прожив здесь несколько месяцев, он сумел получить разрешение на посещение Лхасы, побывал на приёме у Далай-ламы, собрал большое количество наиболее ценных буддийских трудов и, преодолев многочисленные препятствия на обратном пути в Сикким, вернулся домой 27-го декабря 1882 года. В форме его головы я заметил одну странную особенность, поразившую меня в Стэнли, исследователе Африки. Она заключалась в том, что его виски над височно-нижнечелюстными суставами были избыточно развиты, являясь, согласно физиогномике, признаком выносливой конституции и силы сопротивления болезням. Всё тело Сарата Бабу казалось воплощением физической стойкости, и это моё первое впечатление полностью подтвердил его доклад правительству, который я прочитал после встречи с ним.
Свободное владение тибетским языком в совокупности с полумонголоидными чертами его лица позволило ему под видом тибетского доктора отправиться в Таши-Лунпо и Лхасу. Я получил исчерпывающее доказательство его превосходного знания тибетского языка, когда он выступил в роли переводчика в моём разговоре с учёным ламой-пандитом и главным кули, который отвёз нашего любимого Дамодара из Дарджилинга в отдалённое селение в Сиккиме. Именно там Дамодар собирался встретиться с высокопоставленным чиновником, который обещал отвезти его в безопасности к тому месту, где наш Махатма должен был позаботиться о нём как о своём постоянном ученике.
Первого августа я покинул прекрасный Дарджилинг с его бодрящим воздухом и спустился вниз с гор на паровозике до конечной станции Силигури, где ртутный столбик термометра стоял невыносимо высоко, словно желая создать максимальный температурный контраст. Вечер и последующие два дня я провёл на вокзале, питаясь более чем скромно, и наслаждался новым опытом чтения лекций на тему «Теософия и религия» для благодарной аудитории прямо на железнодорожной платформе! Затем я направился в Ноакхалли, в дельту Ганга, но был вынужден остановиться в Кхулне, где мне пришлось ждать лодку. Так как в этих краях меня никто не знал, я ожидал тихого и спокойного вечера, но клерк, который прочитал моё имя на моём портмоне, распространил новость о моём приезде. И вскоре моя комната в дак бунгало была наводнена образованными бенгальцами, которые за разговорами о философии задержались у меня до 10 часов вечера, после чего они отправились ужинать домой, предоставив мне право делать то же самое. Встав следующим утром в 4 часа, я отправился на лодке в Барисал, и после спокойного плавания вниз по реке Байраб, напоминающей одну из равнинных рек Цейлона, я добрался до этого города к 5-ти часам вечера, где меня сразу же разместили в дак бунгало. Здесь меня опять поймали несколько образованных местных индусов и настойчиво попросили выступить с лекцией в 7 часов вечера в большом помещении школы. Для того, что собрать слушателей, потребовалось вмешательство лишь нескольких зазывал и барабанщиков, игравших на тамтамах. Это я обнаружил при входе в зал, где собралась толпа, насчитывающая около тысячи человек. Мою речь переводил на бенгальский язык выпускник из Калькутты по имени Асвини Кумар Датт, который поразил меня своим знанием языка и энтузиазмом. Я всегда относил его к числу трёх-четырёх лучших переводчиков, с которыми имел дело в Индии.
Лодка из Ноакхали не прибыла, и мне пришлось задержаться в Барисале. В моих комнатах весь день было полно посетителей, и следующим вечером мне предстояло прочитать вторую лекцию перед такой же большой аудиторией, как и первая. Выйдя из зала и стоя на веранде, я услышал отголоски таинственного явления, называемого «пушками Барисала». До сих пор ни одно из выдвинутых учёными объяснений, кажется, не объясняет происхождение удивительных звуков. Ранее4 мы довольно подробно обсуждали феномен «пушек Барисала» и несколько научных и квази-научных попыток его объяснения.
Я думаю, что их явная несостоятельность очевидна. Для неосведомлённых читателей можно кратко сказать, что звуки «пушек» по громкости и тону идентичны издаваемым стреляющими орудиями. Их особенностью является такая же внезапность, поскольку «залпы» раздаются без каких-либо предварительных звуковых предвестников, которые бы подготовили слушателя к тому, что должно произойти. Когда я стал свидетелем этого феномена, первый «залп» прогремел так внезапно и так громко, что я подумал, что в нескольких сотнях ярдов от меня в деревне выстрелило артиллеристское орудие. Сначала я предположил, что здесь, как и в других городах, где есть военные базы, оружейный выстрел производится в 8 часов, но, посмотрев на часы, я увидел, что было уже 8.45, значит, этого не могло быть. Вскоре прогремел второй «выстрел», а затем, через короткие промежутки времени, последовало ещё пять «залпов», составив в сумме семь. Когда я спросил, что всё это значит, мне впервые в жизни рассказали о «пушках Барисала». Принимая во внимание физические особенности звуков, читатель будет удивлён, узнав, что были предприняты серьёзные попытки объяснить этот феномен следующими причинами: действием приливных сил (на берегу Бенгальского залива, в 65 милях от Барисала); прибоем; осыпанием речных берегов (аллювиальных, высотой всего в несколько футов); падением отколовшихся скал (не существующих); игрой ветра в пещерах или на склонах холмов (не существующих поблизости от Барисала); эхом, отражающимся от скатов гор (видимых «очами души, Горацио»); выбросами пара из подводных вулканов; электрическими разрядами. Среди возможных причин упоминаются даже фейерверки на местных свадьбах, хорошо хоть не открывающиеся бутылки с содовой – последнее является намёком, который любезно даётся материалистически мыслящему учёному-исследователю, причём безвозмездно. В то же время, если легко сказать, чем этот феномен не является, то совсем нелегко сказать, чем же он является. Однако мне больше всего нравится предположение, что «пушки Барисала» связаны с действием элементалов и имеют какое-то отношение к событию или событиям, которые, вероятно, произошли на этом месте в седой древности, конечно же, не на памяти нынешнего поколения, поскольку старожилы говорили мне, что они слышали эти «залпы» с самого детства. Иногда они гремят в сезон дождей, а иногда этого не происходит, как в настоящем случае, когда после солнечного дня атмосфера казалась такой ясной, а звезды такими яркими, чтобы поддаться искушению принять гипотезу электрических возмущений. Я заметил, что семь отдельных «залпов» слышались через равные промежутки времени, и это число, как говорили, было необычным. На мой взгляд, с оккультной точки зрения это могло означать, что некий Разум шлёт мне дружеский привет. И ночью того же дня не было больше слышно ни единой «пушки». То же самое произошло и следующим днём, и следующей ночью, и так продолжалось до тех пор, пока я находился в Барисале. Два или три раза я пытался серьёзно поговорить с Е. П. Б. об этом феномене, но каждый раз наш разговор по тем или иным причинам прерывался. Однажды она сказала, что это была демонстрация силы «Сынов Фохата» и отослала меня к «Тайной Доктрине», но её идеи показались мне настолько расплывчатыми, что я, в конце концов, отложил эту тему в долгий ящик, где она покоится и поныне, готовая к изучению мистером Ледбитером и его соратниками, исследующими «Тонкие силы природы». Примерно пару лет тому назад этот феномен был рассмотрен в «Природе» доктором Фрэнсисом Дарвином, который запросил у меня информацию об этих «залпах». Я отправил ему прошлые номера «Теософа» на эту тему, но с тех пор не получал от него никаких известий. Возможно, он был шокирован прочим содержанием нашего неортодоксального издания.
Калькутта 40-ых годов XX века.
Поскольку лодка из Ноакхали не прибыла, у меня появилась возможность основать местный Филиал Теософского Общества под названием «Теософское Общество Барисала», членами которого стали замечательные люди. В конце концов, выяснилось, что куда-то запропастившаяся лодка сломана и находится в ремонте, поэтому мне пришлось на время отказаться от визита в Ноакхали и вернуться в Кхулну, откуда я продолжил свой путь в Калькутту и добрался до неё 12-го августа. На следующее утро я сел на лодку, отходящую в Миднапур, но моё плаванье было коротким, так как нам преградил путь пароход, вставший в канале на мель и вынужденный ждать следующего прилива. Поэтому мне пришлось прочитать две лекции, входившие в мою программу, на одной встрече. Я говорил о «Духовной жизни» и «Карме», продержавшись на ногах два с половиной часа. На следующее утро в 8 часов я выступил с речью, специально адресованной мальчикам-индусам. На том же судне я продолжил свой путь в Калькутту. Семнадцатого августа я выступил с лекцией в Институте Востоковедения и тем же вечером отплыл на пароходе «Евфрат» в Читтагонг. Он оказался таким же плавучим как пробка, накреняясь так сильно, что у нас едва ли была минутка перевести дух. На третий день мы прибыли в порт назначения, и там мне был устроен грандиозный приём. Желая меня поприветствовать, на борт судна взошли известные местные деятели, а сама пристань выглядела очень нарядно из-за пёстро одетой толпы, пришедшей поддержать своего белого друга. Двадцать первого числа в 7 часов утра я выступил с лекцией перед полуторатысячной аудиторией на тему «Теософия», а в 17 часов – перед огромной толпой на тему «Тело, разум и душа». Двадцать второго числа состоялась моя третья лекция с приёмом в наше Общество новых членов. На следующий день я отправился на местной вёсельной лодке в Пахартали, деревню, расположенную на острове в 16-ти милях от Читтагонга, все жители которой являются буддистами из рода магхов. Отведённый мне дом представлял собой хижину из бамбукового каркаса с рогожными стенами и соломенной крышей. На следующий день было основано «Теософское Общество Махамуни», секретарём и казначеем которого стал Бабу Кришна Чандра Чаудри, широко известный деятель и реформатор этой общины. Магхи произошли от браков араканцев с бенгальскими женщинами во времена, когда остров был захвачен вторгшейся армией из Аракана, которая здесь осталась и обосновалась. В Пахартали моя лекция проходила в шамиане, или в открытой беседке, обладающей огромными преимуществами в тропическом климате, в котором для создания комфортных условий требуется как можно больше воздуха. Мне сказали, что многие из присутствующих пришли за 30 и 40 миль, чтобы услышать, что я буду говорить об их религии. В местном храме я увидел гигантский образ Будды с королевской диадемой на голове. Такую достопримечательность я ни разу не встречал во время путешествий по буддийским странам. Правда, можно увидеть увенчанные короной образы Бодхисаттвы, то есть сущности, которая эволюционировала до состояния Будды, воплощавшегося в Капилавасту, но не достигла совершенства Спасителя Мира. У меня есть художественно оформленная полая медная статуэтка сидящего в Падмасане Бодхисаттвы, изображающая его Царём небес Тушита. Она была подарена мне тибетским послом при Индийском Правительстве, который находился здесь несколько лет тому назад, а он, в свою очередь, получил её от самого Далай-ламы. Под фигурой Бодхисаттвы расположена медная табличка, на которой выгравирован традиционный символ Алмазного Трона, а за ним, внутри статуэтки, находится свиток из тибетской бумаги. На ней Далай-лама своей рукой написал молитвы-заклинания или мантры для защиты непорочного молодого посла от всяких злых влияний со стороны недоброжелателей. На голове, шее, груди, руке, запястье, талии и лодыжках этой фигурки находится много огромных украшений, выполненных в старом индийском стиле, а её волосы собраны в большую копну с прядями, спадающими на плечи и ниже. Сложенные на коленях руки фигурки поддерживают украшенную цветами вазу, на которой изображены «Три Драгоценности» буддийской символики. В общем, эта статуэтка представляет собой драгоценную антикварную вещь, которая хранится в нашем маленьком музее в Адьяре.
Поскольку из Барисала до Ноакхали нельзя было добраться на лодке и ввиду того, что самые преданные друзья в Ноакхали более чем могли претендовать на мой официальный визит, я поехал туда с другой стороны дельты реки на открытой повозке в сильный ливень, пересекая по пути местность, где водились тигры. Поэтому всю ночь я провёл в обычной беспружинной повозке, запряжённой волами, и для того, чтобы поспать, мне пришлось сильно вывернуть свои ноги. Добравшись в 4 часа утра до Хаута Махаджаны (Mahajan'sHaut), мы сели на тяжёлую деревенскую лодку и пустились в плавание вверх по реке, во время которого у меня было двадцать восемь часов для сна и отдыха, истекших в 11 часов утра 27-го августа, когда мы добрались до Ноакхали.
Там мне утроили очень радушный приём и очень гостеприимно организовали мой досуг. В 3 часа дня прозвучали обращения на бенгальском и английском языках, на которые я затем ответил. Это происходило в зале Теософского Общества, изящном сооружении на бамбуковых столбах с ширмами и соломенной крышей, которое стоило Филиалу 600 рупий. В 4.30 я выступил с лекцией на собрании под председательством местного судьи (европейца) в местном театре, а вечером этого же дня в нём давали старую трогательную индийскую драму «Прахлад Чарита», роли в которой играли непрофессиональные актёры, продемонстрировавшие настоящий сценический талант. Но моё самообладание подверглось сильному испытанию вступлением, сыгранным в мою честь и воплотившим поразительное несоответствие всей драме. Поднявшийся занавес обнажил сцену в лесу с древним Риши (Бхарата Риши), сидящим в глубокой медитации под деревом. Вскоре послышались радостные песни, и с двух сторон вышли несколько чел, которые собрались вокруг йога, приведя его в бодрствующее сознание. На вопрос йога, почему они так радостно поют, челы ответили, что «к ним пришёл полковник Олькотт, друг арийской религии». В ответ йог сказал, что в этом заключается исполнение древнего пророчества, и над Индией занимается заря светлого дня. Затем он поднялся, взял цветочный венок из рук ученика (шишья), подошёл к рампе и, подозвав меня к себе, одел его на мою шею со словами благословения. Этот комичный анахронизм, казалось, не поразил никого, кроме меня самого и судьи-европейца, сидевшего рядом со мной. Но стремление выразить любовь народа ко мне было таким очевидным, что желание рассмеяться я преодолел чувством благодарности за эту дружескую церемонию.
На следующий день я выступил с ещё одной лекцией, а затем мои комнаты наполнились желающими задать мне вопросы, среди которых оказался великий бенгальский поэт Нобин Чандра Сен, вступивший в наше Общество. Проехав ночью 6 миль, я сел на пароход в Тактакалли и 29-го августа добрался до Барисала. Там я переночевал в лодке «Кхульна-Барисал», а следующий день провёл на реке, после чего сел на поезд до Калькутты и приехал в неё в 5 часов дня 31-го числа.
Первого сентября состоялась встреча Теософского Общества Леди. Это произошло в доме мистера Джанаки Натха Гхосала, очень известного и влиятельного Калькуттского джентльмена, о жене которого я всегда отзывался как об одной из самых прекрасных и умных женщин современной Индии. Меня сопровождала мисс Анна Баллард, американская журналистка, жившая тогда в Калькутте.
Однажды утром я пошёл вместе с Бабу Норендронатхом Сеном, нашим давним и верным коллегой, у которого я остановился, на эспланаду5, чтобы посмотреть, как он кормит своих питомцев.
Я часто видел людей, кормящих птиц в общественных садах Парижа, но Норендро Бабу каждое утро кормил коров, ворон, майн и других птиц, а также рыб в прудах и муравьёв, которые копошились в траве широкой эспланады. Казалось, что все животные и птицы узнавали его повозку и собирались у кормушки, а рыбы в пруду подплывали к нему. Это происходило в течение многих лет, тихо и незаметно, вне поля зрения репортёров и толп. Вряд ли можно найти более яркий пример нежного сострадания, которое иногда испытывают люди по отношению к братьям нашим меньшим.
Моё длинное путешествие близилось к концу, и единственным местом, которое мне ещё предстояло посетить, был Коромандельский Берег. Четвёртого сентября я отплыл на пароходе Британской Индии «Кхандала» в Бимлипатам и после остановок в Гопалпуре и Калингапатаме прибыл туда вечером 8-го. Когда 9-го сентября я сошёл на берег, то увидел, что меня ожидает ландо махараджи Визианаграма. На нём мы поехали в город, где деван П. Джаганнатхраз очень гостеприимно меня встретил. На следующий день меня любезно принял во дворце его высочество махараджа, который одел мне на шею позолоченную гирлянду, и мы долго обсуждали с ним религиозные вопросы. В этот же день и на следующий он представлял меня на моих лекциях. Кроме того, он продержал меня за приватным разговором в своей библиотеке с 3-х часов дня до 8-ми часов вечера, обсуждая вопрос о душе, к существованию которой он, по-видимому, относился скептически. Перед моим отъездом из Визианаграма он прислал мне крупную сумму на расходы нашей Штаб-квартиры и пожелал мне всяческих успехов в нашем деле. На его экипаже меня доставили в морской порт Визагапатам, переодолев расстояние в 36 миль. Там я остановился у мистера Джаггарова, сына ныне покойного А. В. Нурсингрова, владельца очень хорошей и прекрасно оборудованной астрономической обсерватории, которая после его смерти была передана правительству Индии и в настоящее время является одной из главных метеорологических и астрономических станций. В его доме я участвовал в алхимическом эксперименте местного врача по имени Булушу Сооббья, который утверждал, что способен превращать кованое серебро в белый порошок, чтобы затем использовать его в лечебных целях. Не имея серебра, мы решили поэкспериментировать с оловом. А эксперимент состоял в следующем: на куске холста доктор разложил листья маргозы слоем толщиной в полдюйма, на них рассыпал шафраны слоем такой же толщины, поверх них положил олово, а затем всё это свернул колбаской и перевязал крепким шпагатом. Затем в течение двух часов эта смесь горела в куче высушенного коровьего навоза, четыре локтя в окружности и один локоть в высоту. Развернув «колбаску», мы обнаружили, что часть олова была сожжена, но бóльшая его часть оказалась только расплавленной. Алхимик сказал, что если бы топливо было хорошего качества, то в реакцию вступило бы всё олово.
В Визагапатаме жил раджа Гаджапати Роу, известная фигура в округе Мадрас, и мы обменялись с ним дружескими визитами.
Две лекции, с которыми я выступил в этом городе, собрали очень большую аудиторию, в том числе, необычайно большое количество европейцев, которые редко посещают подобные скопления индусов из-за явной антипатии двух рас. Во время посадки на борт «Эфиопии», на которой я забронировал себе место для поездки в Коканаду, мне едва удалось избежать одного трагического происшествия. Поскольку прибой Тан очень высок, нам, чтобы добраться до «Эфиопии», пришлось переплывать три больших вала на вёсельной лодке, в которой я тогда находился. Эти лодки известны тем, что курсируют вдоль побережья Индии. Их остов не сбит гвоздями, но стянут кокосовыми нитями (кокосовым волокном), а щели плотно заделаны. Обычно они очень безопасны, и я совершил на них много поездок, высаживаясь с корабля на берег и наоборот. Но на этот раз после того, как мы переплыли первый вал и приблизились ко второму, нос лодки подняло так высоко, что волна прокатилась под ней очень быстро. Вследствие этого лодку кинуло на воду с такой силой, что одна из досок, идущая от форштевня к днищу, раскололась, и вода начала прибывать. Все гребцы кроме одного бросились к днищу лодки и беспорядочно легли на него. Я крикнул им, чтобы они поднялись и вернулись к своим вёслам, а сам снял ситцевые чехлы с подушек на корме и начал заделывать ими пробоину, после чего велел половине людей откачивать воду, а другой половине изо всех сил тянуть лодку за нос, чтобы придать ему прежнее положение. Сам же я в это время пытался как можно лучше справиться с рулевым веслом, пристегнул ремнём безопасности Бабулу и заставил его привязать ручку моей сумки с деньгами для Общества к лодке. Я это сделал для того, чтобы в случае, если она пойдёт ко дну, было бы больше шансов вернуть сумку вместе с находящимися в ней деньгами, которые тогда были моей главной заботой. В конце концов, мы выправили нос лодки, во второй раз пересекли вал и благодаря неимоверным усилиям вытащили её на берег, наполовину залитую водой. Вскоре нам подыскали новую лодку, после чего мы снова пустились в путь и на этот раз добрались до парохода без происшествий. Эта авария могла стать самой серьёзной из всех, потому что море кишело акулами, которых я видел по пути к кораблю.
На следующее утро мы прибыли в Коканаду, родину Т. Субба Роу, где после обычных лекций, приёмов и принятий в члены Общества я продолжил своё путешествие на юг по каналу, а затем сошёл на землю в Раджа-Мандри. Там я столкнулся с большим интересом к нашему движению. Во время моего четырёхдневного пребывания в этом городе мои лекции посетило несметное количество народа, несмотря на то, что организационный комитет взимал плату за вход в надежде избежать большого ажиотажа в первый день. Здесь был открыт большой и могучий Филиал нашего Общества, президентом которого стал один из лучших сынов Индии.
Двадцать четвёртого сентября я отправился на специальной лодке в Безваду и провёл в ней целый день и половину следующего, медленно плывя по течению канала Годавари. В Эллоре, у истоков канала Кришны, меня перехватили друзья. Они попросили меня выступить с лекциями и основать новый Филиал под названием «Теософское Общество Гупта Видья». Двадцать восьмого сентября я попал в Безваду и, остановившись там на два дня, открыл Филиал Общества, после чего поехал на повозке, запряжённой быками, в Гунтур, важный пункт моего путешествия, являющийся полем кипучей миссионерской деятельности. После моей первой лекции среди моих гостей оказался преподобный мистер С., пресвитерианский миссионер, дела которого были очень плохи. В течение двух лет он и его жена подвергались преследованиям со стороны других миссионеров, и им перестали платить жалованье. Кроме того, были предприняты все усилия, чтобы изгнать их из Индии, поскольку узнав, что главный миссионер вёл себя аморально, совращая новообращённых женщин, они приложили все усилия, чтобы этого миссионера осудили и отстранили от службы. Однако принцип целесообразности взял верх над принципом справедливости, и двум этим честным труженикам на ниве христианства были созданы самые трудные условия. Поэтому пресвитерианский миссионер начал работать плотником и перебиваться другими случайными заработками, а его жена стала заниматься шитьём. Однако иногда они были вынуждены голодать. Обо всём этом я узнал от местных индусов, которые почтительно относились к достойной уважения паре. Поэтому я попросил своего повара приготовить для них хороший ужин и напросился к ним в гости со своей едой. Они приняли меня с искренней добротой, видя во мне соотечественника и сочувствующего им человека, при этом миссис С. выразила желание, чтобы я отрёкся от своих ошибочных убеждений и присоединился к ним в качестве миссионера. Это предложение заставило меня рассмеяться и сделать им ответное предложение порвать все связи с их конфессией, в которой могли происходить подобные безобразия, и присоединиться ко мне в качестве серьёзных теософов!
Третьего октября я председательствовал на юбилее Санскритской Школы нашего местного Филиала, которую основал добродетельный мистер С. Самбия Четти. В ней тогда обучалось 193 учеников, 97 из которых демонстрировали превосходные знания, а процент успешного окончания школы составлял 82½ по сравнению с 75 в среднем. В тот же день я поехал в Безваду на запряжённой волами телеге, а затем отправился по каналу на специальной лодке в Масулипатам, куда прибыл 5-го октября. Здесь мне устроили поистине радушный приём. Нашу лодку украсили цветами, и я, спустившись на берег, попал в пандал (навес) из листьев с декоративными арками, где в атмосфере всеобщего ликования прозвучали приветственные речи. Тем же вечером я выступил с лекцией перед тремя тысячами человек, среди которых находились все местные падре (миссионеры), а на следующий день – перед другой внушительной аудиторией, после чего я открыл Масулипатамское Теософское Общество. Седьмого октября я удостоился визитов преподобных Стоуна, Кларка и Пила из миссии Церкви Англии, с которыми у нас состоялась трёхчасовая дружеская беседа. Моё общение с публикой закончилось разговорами с мальчиками-индусами об их религии, и последнюю ночь в Масулипатаме я провёл на своих ковриках, расстеленных прямо на каменной набережной, на которых я заснул как убитый. Восьмого октября я сел на корабль «Умбалла», принадлежащий Британской Индийской компании, который попал в хвост циклона, и мне пришлось терпеть неприятную сырость и чувствовать себя очень неуютно. Однако на следующее утро мы уже находились близ гавани Мадраса, и я надеялся, что мои неприятности в этом году уже позади. Но море было настолько свирепым, что мы не могли никуда двинуться, и нам пришлось простоять весь день, спуская пар и видя нашу гавань, но не имея возможности в неё войти. Однако следующим утром я сошёл на берег и с ощущением огромного облегчения снова увидел наш прекрасный Адьяр. Это случилось на 262-ый день от начала моего путешествия. В Адьяре я не застал никого, кроме мистера Александра Фуллертона из Нью-Йорка, который приехал мне помочь, собираясь исполнять обязанности моего личного секретаря. Как воплотились в жизнь его планы, будет рассказано в следующей главе. Тем временем, читатель, который следовал за мной во всех моих путешествиях, оценит значение записи, сделанной в моём дневнике 11-го октября: «Благословенный покой».
______________________________
1 – См. «Теософ», том XVI, стр. 173 и 305.
2 – [Стоит отметить, что с тех пор, как были написаны эти строки, подвиг Сарата Чандры Даса был повторён, если не превзойден, Шраманой Экаи Кавагучи, который рассказал о своей замечательной поездке в Тибет в работе «Три слезы в Тибете». «Морнинг пост» пишет, что она сильно напоминает книгу Чандры Даса, хотя ученик «соединил свои записи вместе с бóльшим литературным мастерством, чем его учитель». Шрамана Экаи Кавагучи посетил Сарата Чандру Даса в Дарджилинге перед тем, как начать своё большое путешествие, и через этого опытного исследователя связался с жившим по соседству ламой, у которого научился разговорному тибетскому языку. – Ред.] [1910].
3 – [Тем, кто интересуется этой темой, не следует сбрасывать со счетов недавнюю работу Свена Хедина и его впечатления от Таши-ламы. – Ред.] [1910].
4 – См. «Теософ», том IX, стр. 703 и том IX, стр. 409.
5 – широкое открытое пространство перед крепостью – прим. переводчика.
.jpg)
ГЛАВА II
ОПАСЕНИЯ Е. П. Б.
(1887)
.jpg)
Е.П. Блаватская. 1887
Те, кто следовал за мной через все коллизии прошлых лет, в действительности могли наблюдать поэтапное строительство здания Теософского Общества от его основания до позолоченных куполов, видя медленное, но уверенное становление современного храма Теософии. В отличие от остальных они знают, кто были его архитекторы и строители и что вышло бы без них.
Когда я просматриваю свои записи о тех беспокойных и грозных днях и читаю письма, которые мадам Блаватская писала мне из «ссылки», у меня возникает горькое чувство, так как раствор для кладки его кирпичей был замешан на крови её сердца, а в качестве цемента использовались её страдания. Она была Учителем, а я – учеником; она была превратно понимаемым и оскорбляемым посланником Великих, я же обладал практическим умом, необходимым для планирования, и был правой рукой для проработки практических деталей. Согласно индуистской классификации, она была брамином, несущим знание, а я – воинственным кшатрием; по классификации буддистов она соответствовала бхиккху, а я – трудолюбивому дьякия или мирянину. Невыносимо больно читать её письма из Европы и видеть, как она страдала по тем или иным причинам, очень часто мучаясь и переживая из-за всевозможных дрязг и перипетий. Из самых досадных обстоятельств я могу назвать дезертирство Т. Субба Роу; принятие заместителем редактора (которого она сама назначила) к печати в «Теософе» статей, которые она считала противоречащими трансгималайским учениям; отказ Субба Роу редактировать рукопись «Тайной Доктрины» вопреки его первоначальному обещанию взяться за это, хотя она перепечатала свою рукопись типографским шрифтом за 80 фунтов и прислала её мне для этой цели; его полное осуждение этого труда Е. П. Б.; личные ссоры разных коллег-европейцев; противостояние мистера Джаджа и доктора Куэса в Америке; угрозу возобновления её преследования, если она вернётся в Индию, о чём мы её страстно просили; нехватку времени для написания серьёзных сочинений на русском языке, которыми она зарабатывала себе на жизнь*, и вытекавшую из этого необходимость зависеть от расположения некоторых лондонских друзей; и, в довесок, раскрытие лютого предательства двух западных женщин, которых она считала своими подругами.
Она раскрывала заговоры, преследовавшие целью избавиться от нас. Для этого планировалось изгнать меня из Адьяра и поставить другого человека на моё место, а её саму использовать как центр нового Общества, которое будет открыто в Европе. И она снова и снова предупреждала меня о том, чтобы я был настороже. Несомненно, некоторые умы вынашивали именно такой скрытый план, но он никогда не был реализован по двум причинам, а именно: (1) она категорически отказывалась возглавлять любое Общество, которое бы не признавало Адьяр своим главным центром; и (2) я был не тем человеком, которого можно было бы легко сместить с поста, на котором меня охраняли Учителя, и Ими же мне было приказано занимать этот пост до конца своих дней. Она умоляла меня раскрыть заговор в Индии во имя «истинной и более чем братской привязанности» ко мне, во имя её «внутренней, а не внешней преданности» мне как её «коллеге, близкому другу и сотруднику в деле Учителей». В другом письме она пишет: «Я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было на земле за исключением Учителя, моя дружба и братская привязанность к тебе вечны; и если ты веришь, что я способна повернуться к тебе спиной, не говоря уже о Теософском Обществе, то ты – полный ос…л». Смысл сказанного ею слова «вечный» более глубокий, чем может показаться на первый взгляд, и это поймут те, кто проследил наши взаимоотношения в прошлых жизнях (в которых мы всегда были мужчинами). Достаточно сказать, что наши сущности не впервые тесно связаны на пути эволюции. Однажды, впав в отчаяние от разоблачённого предательства, которое стоило ей почти что потери дружбы с некоторыми нашими самыми лучшими коллегами, она пишет, что всплыл ещё один случай, который доказывает, что мы с ней не можем полностью довериться никакому третьему лицу, кем бы оно ни было, но должны держаться друг друга как можно ближе, как это подтверждается каждым новым случаем подобного рода.
В ответ на мои возражения насчёт того, что она взялась за редактирование готовящегося к выпуску нового журнала «Люцифер», номинально оставаясь при этом редактором «Теософа»1, она искренне заверяла меня, что никогда не допустит, чтобы от этого пострадал наш журнал.
Она писала, что «Люцифер», скорее, будет «дополнением к «Теософу»», и прислала мне коллективное письмо, подписанное основателями «Теософской Издательской Компании», о том, что инициатива его создания «исходит от членов Лондонской Ложи, которые хотят видеть Теософское движение активным как в Англии, так и в Европе, и на Западе в целом» и желают распространять полученные ими учения. Она писала мне, что для основания «Люцифера» и публикации «Тайной Доктрины» была основана и зарегистрирована «Теософская Издательская Компания» с уставным капиталом в 1500 фунтов стерлингов. Мысль о возвращении в Индию она воспринимала с болью в сердце, поскольку Субба Роу, которого она так сильно любила и уважала, стал её врагом. Кроме этого, через третьих лиц Е. П. Б. узнала, что если она вернется в Индию, то Правительство отправит её за решётку под каким-то пустяковым предлогом. Это была полная ерунда, но она не понимала этого, поскольку третьи лица (конечно, не индусы) говорили её об этом очень уверенно. По поводу этого она писала, что надеялась и страстно желала, чтобы ей было позволено вернуться в Индию хотя бы для того, чтобы там умереть2, однако она была не в состоянии отказаться от своих обязательств, связывавших её в Лондоне. И она, разрываясь от противоречивых эмоций и почти впадая в бешенство от тона моих писем, которые порой бывали очень резкими (ведь со мной происходило такое, что наверняка бы свело с ума более нервного человека, чем я), страдала от смертельных болезней, которые делали её жизнь невыносимо тягостной.
И все же, как верный часовой Помпеи, она неустанно исполняла свой долг, проводя двадцать четыре часа за своим столом, примиряя врагов, зажигая энтузиазмом новых друзей и постепенно вкладывая в восприимчивые умы возвышенные учения, проводником которых она была. О, жестокий мир! Когда ещё на растерзание тебе достанется другая Елена Петровна?
Одной из очень больших неприятностей того времени был внутренний раскол Лондонской Ложи, произошедший из-за создания двух фракций, которыми руководили два наших самых сильных лидера. Одна энергичная группа, разделявшая взгляды основателей о необходимости активной популяризации теософских учений, объединилась вокруг Е. П. Б., в то время как другая группа, которую можно назвать консервативной партией, к такой пропаганде была совершенно не склонна. Такое положение вещей держало Е. П. Б. в состоянии нервного возбуждения, что находило отражение в её письмах ко мне. Наконец, компания из четырнадцати молодых людей объединилась, чтобы создать всемирно известную Ложу Блаватской, которая была так названа, чтобы продемонстрировать публике приверженность Е. П. Б., чьё имя было так сильно запятнано заговором Куломбов с миссионерами. В письме из Майкота от 25-го мая (1887 года) она говорит: «Только что четырнадцать лучших членов Теософского Общества основали новую Ложу и, несмотря на мои протесты, назвали её Ложей Блаватской Теософского Общества»; и позже она добавляет: «Встреча членов Ложи Блаватской (для которой, пожалуйста, пришлите устав, поскольку об её создании уже объявлено в газетах) состоялась вчера вечером, 7-го июля, на прекрасной вилле Т.».
Но мы должны вернуться к мистеру Александру Фуллертону, о приезде которого в Адьяр говорилось в конце последней главы третьего тома. Я никогда не видел его раньше (в физическом теле), но знал о нём как об одном из самых лучших, уважаемых и бескорыстных людей в «арийском» Филиале нашего Общества. Общество росло так быстро, а штат добровольцев в Центральных учреждениях был таким маленьким, и моё чувство долга так властно требовало от меня посвящать бóльшую часть каждого года поездкам, что я не мог допустить, чтобы наша работа с иностранной корреспонденцией застопорилась. Так как в то время законная власть была сосредоточена в Адьяре, резонно предполагалось, что из него учения будут распространяться в отдалённые регионы и достигать сочувствующих нам групп. Однако на самом деле ничего подобного не происходило; мы принимали людей в члены нашего Общество, собирали с них взносы, вручали им верительные грамоты и дипломы, а затем были вынуждены отпускать их в свободное плаванье. Тогда ещё было очень мало нашей литературы, а наших путешествующих лекторов не хватало: не было ни Анни Безант, ни Лилиан Эджер, которые были бы способны зажигать сердца своих слушателей и ласкать их слух «совершенным словом». Таким образом, в первую очередь, мне был нужен личный секретарь. Через мистера Джаджа об этом стало известно моим соотечественникам, и мистер Фуллертон предложил мне свои услуги совершенно бесплатно. Когда я вернулся из своего долгого путешествия по северу страны, он находился в Адьяре уже шесть дней, и по приезду я увидел, что он пребывает в состоянии крайнего дискомфорта. Вместо «благословенного покоя», который Адьяр давал мне, он сводил его своим монотонным спокойствием с ума. Мистер Фуллертон был похож на морского инженера, который не может спать, когда его машины останавливаются, и он заявил, что, если ему придётся задержаться здесь ещё на месяц, то он наверняка потеряет своё психическое равновесие. Это мне казалось странным, потому что, в то время как мой дорогой коллега чувствовал себя несчастным вдали от шума нью-йоркских улиц, я испытывал величайшее счастье, когда мои долгие путешествия заканчивались, и Адьяр даровал мне абсолютный покой. Однако один человек не может влезть в шкуру другого, и мудр тот, который действует, понимая это. Мистер Фуллертон оставался у нас до 13-го октября, а затем отправился в Бомбей, а оттуда на почтовом пароходе домой. Это случилось после того, как он в полной тишине провёл девять дней на нашей спартанской диете. Поскольку он был филадельфийцем, я сомневаюсь, чтобы какой-то преуспевающий житель этого города, обзаведённый великолепным домашним хозяйством, мог долго проживать за его пределами, как бы он не старался демонстрировать обратное. Поэтому я сам настоятельно рекомендовал ему вернуться в Нью-Йорк, чтобы помогать Джаджу продвигать наше движение в Америке, поскольку я предвидел полный крах его попыток вписаться в нашу индийскую жизнь. Я боялся самого худшего, а он был слишком ценным работником, чтобы тратить его потенциал впустую. Поскольку он был делегирован на наш Съезд Американским Филиалом, он оставил нам своё официальное приветствие и доклад. В нём он говорит: «Я очень сожалею, что мой внезапный отъезд из Индии по состоянию здоровья вынуждает меня оставить секретарю доклад, с которым я должен был выступить лично. Когда я приехал в Индию, чтобы работать в качестве личного секретаря президента, мне было поручено выступить в качестве делегата от Американского Филиала... После пребывания в Адьяре в течение немногим более недели прогрессирующее ухудшение моего здоровья заставило меня с неохотой покинуть свой пост и уехать из Индии» (Доклад на 12-ом Съезде Теософского Общества, 1888 год). Тогда нас нисколько не удивила мысль, которая удивляет меня сейчас, что ему было позволено приехать в Индию лишь для того, чтобы встретиться с нами и как бы окунуться в её мощную ауру, чтобы пропитаться её оккультным влиянием, а затем спешно вернуться к работе. И с тех пор он трудился с безудержным рвением и преданностью Великой Идее, трудился даже тогда, когда большинство из тех лидеров, последователем которых он себя считал, отошли и стали врагами, трудился, оставаясь «верным среди неверных». Воистину, пути Господни неисповедимы.
В воскресенье после моего возвращения состоялось очередное еженедельное заседание Исполнительного Совета. Оно прошло спокойно и без каких-либо трений, вопреки ожиданиям некоторых его членов, поскольку напряжённые отношения Е. П. Б. с двумя из них заставили сильно понервничать других более робких коллег. Я сразу же почувствовал это напряжение, но справился с ситуацией, не дав разгореться костру недобрых чувств. Когда мистер Оукли заявил, что ему известно о том, что у полиции есть специальное распоряжение следить за нами и держать нас под пристальным наблюдением, я сразу же поднял перчатку и сказал, что на следующий день приглашу комиссара полиции на завтрак. Я не мог удержаться от смеха, когда после перерыва ко мне подошёл коллега-индус, который, положив свои руки мне на плечи, сказал: «Вы всегда приносите мир!» и разрыдался. «Вот она, основополагающая идея!», – воскликнул я, – «я использую её в качестве моего девиза – Ubi sum ibi pax!3», отлично подходящего президенту Теософского Общества.
Как и было обещано, я пригласил генерального инспектора полиции, полковника Уэлдона, на завтрак спустя пару дней, и мне пришлось чуть ли не силой заставить его просмотреть наши книги, включая список членов нашего Общества. Он сказал, что у него нет никаких специальных распоряжений, о которых говорилось выше, и остался полностью удовлетворён тем, что наше Общество не имеет никакого отношения к политике. Мы не находились под подозрением, и кто-то вводил меня в заблуждение. Но я решил не останавливаться на достигнутом. В течение восьми лет со времени нашего приезда в Индию ни Е. П. Б., ни я не искали связей с властями, кроме как в Симле, и даже не оставили визитную карточку в Доме Правительства. Теперь я подумал, что, возможно, мы допустили ошибку, и, держась в стороне от европейцев, сделали возможным распространение среди индусов таких глупых слухов как вышеупомянутые. Таким образом, мне следовало бы попасть на приём к губернатору. Чуть позже лорд Коннемара устроил мне аудиенцию, и мы провели с ним час за дружеской беседой о Теософии и нашем Обществе. Он выразил желание ознакомиться с нашей литературой, и я послал ему кое-какие теософские сочинения. На следующий день пришло приглашение на бал в Доме Правительства, и с тех пор я значился в «Списке Дома Правительства», то есть был признан «респектабельным» и регулярно получал официальные приглашения на все важные мероприятия. Чтобы держаться на виду, я всегда на них появлялся, по крайней мере, в течение получаса, поэтому последняя тень натянутых отношений между Правительством и нами растворилась.
Одно из беспочвенных опасений Е. П. Б. заключались в том, что, поскольку она была официальным редактором и владельцем половины «Теософа», она могла оказаться в крайне неловком положении, если бы её заместителю пришла в голову мысль опубликовать на его страницах что-то крамольное, пока я нахожусь в одном из моих путешествий. При этом он остался бы ни при чём, и вся юридическая ответственность легла бы на её плечи, а если бы было возбуждено уголовное дело, то это помешало бы ей вернуться в Индию. Она настоятельно попросила меня поместить моё имя на обложке журнала как его редактора и соответствующим образом перерегистрировать наше издание. И 1-го ноября (1887 года) я это сделал, избавив таким образом Е. П. Б. от её страхов.
Много времени у меня занимали ремонт и строительство, приобретение книг для библиотеки и другие домашние дела. У нас была отличная возможность покупать книги в Мадрасе по номинальным ценам, так как там в течение года проходило много книжных ярморок. Таким способом некоторые крупные британские книготорговцы избавлялись от излишков своей продукции. Вдобавок к этому, в Мадрасе всегда проводились распродажи частных библиотек. Я купил книги стоимостью 25 фунтов стерлингов менее чем за 25 рупий, и, я думаю, что за каждую тысячу томов, которые я ставил на полки Адьярской Библиотеки, мне не приходилось платить больше одной рупии. А что касается наших 3000 или около того древних манускриптов на пальмовых листьях, то мы получили их в подарок или приобрели за бесценок благодаря любезной помощи членов нашего Общества из Южной Индии.
.jpg)
Читальный зал в библиотеке Адьяра
Примерно в это же время высокообразованный пандит Н. Бхашьячарья, которого я назначил пандитом Адьярской Библиотеки, посетил с инспекторской проверкой Правительственную Восточную Библиотеку в Мадрасе. Он сообщил, что в ней насчитывается 4000 манускриптов, но предсказал, что мы превзойдём её по численности томов уже через несколько лет. Хотя этого не случилось даже сейчас (в 1899 году), у нас есть более редкие и ценные древние работы, и, как говорят, наша коллекция в целом лучше. В Правительственной Библиотеке находятся сотни рукописных томов, таких как Рамаяна и Махабхарата, которые сейчас доступны в печатном виде, следовательно, их листья ола имеют сравнительно небольшую антикварную ценность. Когда мы получим причитающиеся нам по завещанию мистера Уайта средства, то легко удвоим размер нашей коллекции, причём в самые кратчайшие сроки. Между тем, наша библиотека быстро и неуклонно растёт, и когда мы будем в состоянии содержать штат пандитов, переписчиков и переводчиков, собрание томов будет достаточно большим, чтобы загрузить их работой. В самое ближайшее время я надеюсь начать регулярное издание текстов и переводов древней классической литературы, чтобы обмениваться ими с другими библиотекам и научными обществами и преподносить их им в дар, а также предоставлять их малоимущим пандитам и востоковедам и продавать постоянным подписчикам. Как жаль, что мистер Уайт не дожил до того времени, когда бы смог увидеть, сколько добра приносит его наследство!
Двадцать четвёртого ноября мы с пандитом Бхашьячарьей отправились в Бангалор, чтобы выступить там с лекциями согласно нашему плану. Один раз он говорил на телугу, один раз на тамильском, а 30-го ноября прочитал полуторачасовую лекцию на санскрите, владея им совершенно свободно, словно это был его собственный родной язык. Его речь была обращена, в первую очередь, к сообществу пандитов, знатоков санскрита, но огромное количество индусов его также слушало с самым пристальным вниманием. Я прочитал несколько лекций на английском, принял много кандидатов в члены нашего Общества, председательствовал на праздновании годовщины нашего местного Филиала и, вдобавок, ежедневно принимал большое количество желавших задать мне вопросы. Второго декабря я снова вернулся в Адьяр и возобновил привычный образ жизни. Мой маленький сборник «Золотые Правила Буддизма», который я отправлял первосвященнику Сумангале для официального одобрения, теперь был передан в печать и опубликован, как и «Катехизис Вишиштадвайты» пандита Бхашьячарьи.
Двенадцатого декабря на приёме в Доме Правительства я встретил достопочтенного Джорджа Н. Керзона, старшего сына графа Скарсдейла, который в это время находился в одном из своих долгих путешествий по Востоку и который, как оказалось, очень интересовался нами и нашими идеями. Он приехал на следующий день, чтобы увидеть нашу библиотеку, и у нас состоялся ещё один длинный разговор на тему Теософии, явно принесший взаимное удовлетворение. У меня сложилось очень высокое мнение о его характере и способностях; и теперь, когда он вернулся в Индию в качестве барона Керзона из Кедлстона и занял пост вице-короля, оно было убедительно подтверждено его речами и действиями. Конечно, он открыто заявляет, что он во всех отношениях лучший генерал-губернатор из всех, которые когда-либо у нас были. Когда в Лондоне стало известно о его назначении, я послал ему открытку с дружескими поздравлениями и получил его ответ, из которого с большой радостью узнал, что он сохранил приятные воспоминания о своём визите ко мне и наших беседах. По моему мнению, с тех пор, как я приехал в Индию около двадцати лет тому назад, нам не с кем было его сравнить. Он может стать великолепным теософом. Будем надеяться, что так и произойдёт, когда он уйдет из политики.
Среди событий декабря можно вспомнить недолгий приезд миссис Купер Оукли из Лондона к своему мужу, которого она покинула уже 21-го числа. В этот же день плотники закончили монтировать стеллажи в библиотеке, и мы начали расставлять на них книги. Первым изданием, занявшим на них место, явилась «Разоблачённая Изида» – первая ласточка всей нашей теософской литературы.
Вскоре начали прибывать делегаты Съезда, которые заняли в нашем доме все комнаты. Нашим европейским друзьям всегда странно видеть, как индийские делегаты разбивают лагерь и заполняют отведённые им места. Каждый приносит с собой коврик для сна, одеяло и подушку, а затем занимает свою долю площади, чтобы разместить их на полу. К 10-ти часам вечера каждый угол уже занят, свет приглушен до минимума, и по округе, словно музыка, разносится храп. Я имею в виду «музыку» двух или трёх храпунов-«тромбонистов», которые могли бы претендовать на медаль чемпионата по храпу. Временами, сидя за своим столом в нашем огромном доме наверху, я слышал подозрительные звуки внизу и, думая, что, должно быть, там разгорается ссора, спускался, чтобы её погасить. Но оказывалось, что это всего лишь храпят наши «чемпионы», лежащие на спине с открытым ртом и делающие всё возможное, чтобы нарушать ту адьярскую тишину, которая так досаждала мистеру Фуллертону!
Махараджа Дарбханги (член Теософского Общества) пошёл на хитрость, сообщив телеграфом о своём намерении пожертвовать нам 25000 рупий одной суммой вместо его обычного пожертвования в 1000 рупий в год, так как первая сумма, если её положить под 4 процента годовых, всегда будет давать нам эту же 1000 рупий в год. Но после этого никаких денег мы от него не видели, включая его ежегодную 1000 рупий! И всё же за всю свою жизнь он пожертвовал на благотворительные цели огромную сумму. Но он так и не объяснил причину своего разочарования в нашем движении.
По всем правилам природы осенние муссонные дожди должны были закончиться ко второй неделе декабря, но в этом (1887) году они этого сделать не пожелали. Двадцать пятого декабря весь день шёл сильный дождь, на следующий день «этот страшный ливень продолжился и, к всеобщему огорчению, расстроил все наши планы», а на третий день река вышла из берегов, затопив близлежащие территории. Это доставило делегатам очень большие неудобства, поскольку они были вынуждены уходить из дома, чтобы поесть и помыться. Тем не менее, на открытии Съезда присутствовало шестьдесят семь человек. Двадцать девятого декабря с Цейлона вернулись Ледбитер и Дхармапала, и Съезд прошёл очень хорошо. А 28-го числа в городе состоялось празднование годовщины Теософского Общества, собравшее огромную толпу. В итоге до закрытия Съезда зарегистрировалось 127 делегатов. В этом же году в Мадрасе проходило собрание Индийского Национального Конгресса (политической организации), и поскольку большинство его участников были членами нашего Общества, их отсутствие в Адьяре самым неблагоприятным образом сказалось на численности нашего Съезда. Но к последнему дню 1887 года всё встало на свои места, и мы, плодотворно потрудившись, перевернули очень содержательную страницу нашей истории. За двенадцать месяцев 1887 года мы опубликовали 28 книг, брошюр и журналов, открыли 25 новых Филиалов и приняли в члены нашего Общества огромное количество людей. На 31-е декабря у нас было зарегистрировано 133 официально действующих Филиала (за вычетом 4-х закрывшихся), географически распределённых следующим образом:
Индия – 96; Бирма – 3; Цейлон – 8; Англия – 2; Шотландия – 1; Ирландия – 1; Франция – 1; Германия – 1; США – 13 (из них 7 вновь открытых); Греция – 1; Голландия – 1; Россия – 1; Вест-Индия – 2; Африка – 1; Австралия – 1. Эти цифры показывают, как широко распространилось наше влияние и сколько мыслезёрен было посеяно. В своём ежегодном обращении я сделал исторический обзор развития нашего Общества, а затем рассказал о его первоначальной структуре и неизбежно последовавших изменениях, вызванных его превращением из маленькой группы в Нью-Йорке во всемирную организацию с Филиалами, количество которых исчисляется десятками, а число их членов – тысячами. Моя речь завершилась словами, которые я здесь процитирую, поскольку они могут быть интересны новым членам нашего Общества:
«Наше Общество – это Общество, не имеющее ни собственных средств, ни покровителей, но породившее социальные предрассудки, культивируемые его естественными врагами в своих корыстных интересах; это Общество, которое не требует от своих членов исключительной преданности как в сектах и не склоняет их к какой бы то ни было мирской деятельности, но ожидает от вступающих в его ряды обратного; это Общество, открыто занимающееся изучением и пропагандой философии, провозглашающее себя противником порока и борцом с эгоистичным самопотаканием, прививающее высочайшие моральные ценности, утверждающее глубинное единство религий и превосходство истины над ними всеми. Сегодня мы видим, как в течение короткого промежутка времени, измеряемого десятью годами, наше Общество распространилось по всей земле, заняв бóльшую часть её поверхности. Сейчас оно насчитывает 137 Филиалов, из которых закрылись только 4, и имеет ярых приверженцев среди верующих всех древних религий. Мы не можем сказать, возникло ли Общество на гребне волны всеобщего отказа от старых предрассудков, или же оно само явилось силой, породившей эту волну, однако, несомненно, что оно оказывает влияние на современное общество, и перед ним открывается перспектива долгой жизни, приносящей всеобщую пользу. Это обусловлено (и должно быть обусловлено) широтой его основополагающих принципов, благоразумной политикой терпимости и братской доброй воли ко всем существам».
С тех пор прошло двенадцать лет, но побуждавший нас импульс никогда не ослабевал, а жизненная сила Общества никогда не истощалась; при этом нас не уничтожили несчастья, не ослабили закрытия Филиалов, а источник древней мудрости не иссяк. Братья! Протянем же друг другу руки через моря и страны! В единении – наша надежда и сила творить добро.
Перевод с английского Алексея Куражова
_____________________________
* – Со времени её отъезда из Адьяра я ежемесячно посылал ей 20 фунтов стерлингов, пока резервный фонд «Теософа» не был исчерпан. Тогда я уведомил её, что если она не вернётся и не разделит со мной мои крохи, то ей придётся искать другие средства к существованию. Ничего другого я предложить ей не мог.
1– См. Том III «Листов старого дневника».
2– «Небеса знают», – писала она, – «что единственное, о чём я мечтаю и к чему стремлюсь – вернуться в Индию и там умереть. Но Теософское Общество больше не должно содрогаться в конвульсиях».
3 – «Где я, там мир» (лат.) – прим. переводчика
.jpg)
02.05.2019 13:17
Сергей Целух06-05-2019 14:41:01
Я благодарен Алексею Куражову за светлое начало четвертого тома «Листов старого дневника» Генри Олькотта, обнародованного на страницах нашего любимого «Адаманта». Две его новые статьи доставили мне огромнейшую радость, удовлетворение и большую печаль от щемящей правды. Признание соратника и друга Блаватской о своей любви и преданности своей Учительнице, Великому мудрецу, гениальной и светлой личности - Елене Блаватской, не может оставить равнодушным никого. Так искренне, честно, объективно мог написать о ней только преданный ученик и соратник по любимому делу – Теософскому движению и любви к Восточной мудрости. Его слова: «И все же, как верный часовой Помпеи, она неустанно исполняла свой долг, проводя двадцать четыре часа за своим столом, примиряя врагов, зажигая энтузиазмом новых друзей и постепенно вкладывая в восприимчивые умы возвышенные учения, проводником которых она была. О, жестокий мир! Когда ещё на растерзание тебе достанется другая Елена Петровна?», делают Олькотту честь и глубокое уважение. Его воспоминания о Елене Блаватской разносят в пух и прах клеветническую книгу Всеволода Соловьева и его «соратников» о Блаватской, и восстанавливают авторитет Елены Петровны во все интеллектуальном мире. Другой такой выдающейся, неповторимой личности людям надо ждать несколько столетий или даже тысячелетий.
Герман08-05-2019 22:21:01
Большое спасибо за перевод. Настоящий подарок к дню Белого Лотоса.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".