26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Листы старого дневника. Том III. Главы XV, XVI. Генри С. Олькотт


 

 

 

ГЛАВА XV
ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В БИРМУ

 

 

Бирма

 

 

В работе Съезда 1884 года приняло участие вдвое большее количество делегатов, чем в предыдущем году, а сам он прошёл в атмосфере исключительного энтузиазма. Первая золотая медаль Фонда Субба Роу была присуждена судье П. Шринивасроу из Мадраса за его очень талантливую статью о двух великих людях, упомянутых в Пуранах. Тридцать первого декабря состоялось закрытие Съезда, и делегаты один за другим стали разъезжаться по своим домам, порой находящимися в 1500 милях от Адьяра. Последний из них покинул наш дом 8-го января (1885 года), и в него опять вернулось привычное спокойствие. А предыдущей ночью я удостоился посещения Дж. К., который в то время ещё был высоким учеником, а теперь сам стал Учителем. Мы беседовали с ним на разные темы, затрагивая разных людей. Мистер Ледбитер, который тогда совсем недавно испытал огромное духовное просветление, спал в той же комнате на другом чарпае. Он услышал наши голоса и увидел столб света у моей кровати, но не смог различить черты моего посетителя. Т. Субба Роу Согласно моей дневниковой записи, следующей ночью «Е. П. Б. получила от своего Учителя план «Тайной Доктрины», причём превосходный. Вчера мы с Оукли пробовали его набросать, но Его план оказался намного лучше». Между тем, накопление материалов для этого труда продолжалось уже давно. Возможно, читателю будет интересно узнать о том, что этот труд первоначально не задумывался как новая книга, но только как доработка и расширение «Разоблачённой Изиды», редактировать которую Е. П. Б. собирался помогать ныне покойный Т. Субба Роу (бакалавр гуманитарных наук, бакалавр права). Согласно первому анонсу этой работы в «Теософе», она должна была состоять из двадцати частей, которые бы содержали 77 страниц каждая и публиковались ежемесячно. Однако новый план «Тайной Доктрины», данный Е. П. Б. её Учителем, изменил этот порядок, следствием чего стало постепенное укрупнение масштаба этой работы, представляющей сегодня поистине грандиозный труд.

 

Примерно в то же время как-то вечером Е. П. Б. по своей инициативе материализовала для доктора Гартманна карикатуру Изабель Купер-Оуклиженщины, «двойник» которой после выхода из физического тела поджидал дьявол, в то время как божественный луч Атмы от него ускользал». Как записано в моём дневнике, «доктор Г. сказал, что эта картинка отвечает на вопрос, который крутился у него в голове несколько дней назад, но о котором Е. П. Б. ничего не знала». Наверное, так оно и было.

Ныне покойный король Бирмы Тибо III, узнав у одного итальянского чиновника в Мандалае, члена нашего Общества, о моей работе, направленной на укрепление буддизма, пригласил меня к себе во дворец, чтобы поговорить о буддийском движении на Цейлоне. Поэтому в январе 1885 года, сразу же после закрытия Съезда, я отправился в Рангун, взяв с собой мистера Ледбитера в качестве моего помощника в нашем общем деле. Наше плаванье было лёгким, пока мы не приблизились к Манки Поинт, месту в нижней части города, где течение реки Иравади напоминало мельничный поток, и нашему бедному ветхому пароходику под названием «Азия» пришлось встать на якорь и ждать прилива. Однако, в конце концов, мы добрались до пристани, где нас встретил один бирманец, посланный известным английским чиновником, членом нашего Общества. Он устроил нас в доме, принадлежащем ныне покойному Моунгу Хтуну Оунгу, гостеприимному просвещённому человеку, служившему адвокатом. В тот же вечер наши гостиные были переполнены «Старейшинами» Буддийской Общины (я забыл её бирманское название), которые, проявляя признательность и дружелюбие, закидали нас вопросами. На следующее утро к нам приехал У Ньонг, муниципальный уполномоченный. Он проводил нас к золотому куполу Шведагона, самой прекрасной и почитаемой пагоде во всём Индокитае. Она возведена на уступах гор Пегу, а её основание покоится на грунте, частично имеющем искусственное происхождение, для укрепления которого использовались многочисленные корзины с землёй, принесённые сюда в качестве пожертвования буддийскими паломниками из всех уголков страны. Эта колоколообразная дагоба, покрытая от основания до вершины золотыми листами, на строительство которой было потрачено более лакха пожертвованных народом рупий, предстаёт взору путешественника, приближающегося к городу со стороны моря, как яркое пятно. Когда на храм падают солнечные лучи, он многократно усиливает его сияние, и воображение может легко отождествить его с маяком мифического Золотого Иерусалима.1

 

Шведагон. Бирма

 

Колоколообразная конструкция пагоды покоится на двух террасах, возвышающихся над поверхностью земли на 166 футов и имеющих диаметры 900 и 700 футов соответственно. У подножья большой лестницы по обе её стороны стоят монстры-леогрифы, выложенные из оштукатуренного кирпича и броско раскрашенные. Восхождение по ней очень утомительно, но, поднявшись наверх, оказываешься посреди обнесённого флагами огромного открытого пространства, огибающего всю пагоду. В особые дни оно наполнено множеством одетых в яркие разноцветные костюмы религиозных поклонников, сливающихся в пёструю толпу, подобную которой я никогда не видел. Дагоба стоит на восьмиугольном постаменте, по четырём сторонам которого построены помещения или храмы для молитв. В каждом из них находится одна большая и много маленьких статуй сидящего Будды, освещённых тысячами свечей, а всю эту картину дополняет эхо голосов паломников, повторяющих пять священных заповедей буддизма. Постамент окружают маленькие и большие дагобы, молельни, ниши с изображениями божеств, колокола и резные фигуры львов и других животных. Один из колоколов настолько велик, что внутри него могут поместиться шесть человек. Его диаметр у основания составляет 7 футов 7½ дюймов, а масса – 94 628 фунтов (стр. 197 вышеприведённого издания). История этого колокола, третьего в мире по величине, заслуживает того, чтобы ею поинтересоваться.

 

Над восьмигранным постаментом возвышается позолоченная пагода, периметр которой составляет 1355 футов, а высота – 370. Только вообразите, как величественно это покрытое золотом кирпичное строение, имеющее одновременно форму яйца и горы, ярким солнечным днём! Но я не буду тратить время на подробное описание архитектурных деталей, которое можно легко найти в замечательных книгах Швея Йео о Бирме. Особая святость Шведагона объясняется тем, что «это единственная известная буддистам ступа (payah), в которой находятся подлинные реликвии не только Шин Гаутамы, но и трёх Будд, предшествовавших ему в этом мире». Согласно общепринятому верованию, в палате реликвий, расположенной в сердце дагобы, хранятся восемь волос с головы Гаутамы Шакьямуни, а также чаша для воды, одежда и посох соответственно трёх предшествовавших ему Будд. Какой бы ни была истина, это верование распространено по всей Бирме, Сиаму, Камбодже и Корее, поэтому паломники из всех этих стран стекаются к этой святыне, чтобы выразить свои религиозные чувства. Точную дату строительства Шведагона установить очень непросто. Несмотря на то, что, по утверждению буддийских авторитетов, он был построен в 588 г. до н. э., Швей Йео говорит, что он мог оставаться святыней в течение нескольких исторических периодов, поскольку в нём хранятся реликвии предшествующих Будд. Пагода увенчана хти – зонтиком, являющимся одной из эмблем верховной власти. Эта позолоченная пагода напоминает железную клетку, обвешанную золотыми и серебряными колокольчиками, которые украшены драгоценными камнями, «мелодично звеня при каждом дуновении ветра». Мистер У Ньонг познакомил меня с разными важными людьми, имевшими отношение к пагоде, и мне выпала возможность выступить в ней с лекцией о буддизме.

 

Известие о моём приезде быстро распространилось, и ко мне очень скоро нахлынули многочисленные бирманские буддисты и местные индуисты, которые пришли обсудить со мной религиозные вопросы. День 24-го января выдался очень напряжённым. Сначала мы три часа беседовали с Тха-тха-на-бангом (своего рода буддийским архиепископом) из Мандалая, а затем наш дом наводнился бирманцами и индусами, которые разместились в отдельных комнатах, а мы с Ледбитером переходили от одних к другим, поочерёдно обсуждая соответственно то буддизм, то индуизм. В воскресенье, двадцать пятого января, я выступал с лекцией «Индуизм, его враги и друзья» в Кришнам Коил. На ней присутствовала группа местных христианских дебоширов, отвратительное поведение которых вызвало всеобщее возмущение. Дело чуть не дошло до кровопролитного рукопашного боя, но мне удалось его пресечь. Однако моё горло надорвалось от чрезмерного напряжения голоса на лекции и бесконечных дискуссий с нашими посетителями.

 

В Бирме у меня была возможность увидеть ряд интересных месмерических экспериментов, проводимых в частном порядке одним джентльменом по имени Моуди с ассистентами-индусами. У меня сохранились заметки о серии проведённых по моему предложению экспериментов, связанных с передачей мысли. Они были проделаны с помощью карманного носового платка. Оператор, введя своего ассистента в состояние транса, вставал перед ним, держа в руках белый носовой платок. Вначале ассистент правильно определял его цвет как белый, но затем без каких-либо устных приказаний начинал воспринимать его как красный, синий, зелёный, жёлтый, фиолетовый, чёрный, коричневый или любой другой цвет, название которого я нашёптывал оператору в ухо. У ассистента мгновенно изменялось восприятие цвета, когда месмерист визуализировал в своём сознании названный мной цвет. Мы также доказали способность переноса вкуса и физических чувств от месмериста к его ассистенту с помощью довольно простых экспериментов. Месмерист, повернувшись спиной к ассистенту, последовательно пробовал сахар, хинин, имбирь, соль, уксус и так далее, и последний тут же говорил, какой вкус он ощущает. То же самое происходило, когда оператору наносили покалывания или щипки. Такого рода месмерические исследования могут навести рефлексивный ум на очень серьёзные размышления; ведь в предположении, что таким путём можно распознавать мысли и физические действия человеческого существа, есть что-то пугающее. В действительности такой эксперимент может стать ключом, который откроет ужасные тайны.

 

Двадцать седьмого января состоялась моя первая лекция на территории Шведагона. Она прошла в малиново-золотой гостинице для путешественников, украшенной прекрасной резьбой снаружи и изобилующей опьяняющим буйством красок внутри. Сначала бирманский священник произнёс Пансил (пять буддийских заповедей), а затем после нескольких вступительных фраз я начал своё выступление. Оно длилось в течение часа, но поскольку три переводчика должны были переводить мою речь по очереди, то я очень сомневаюсь, что огромная аудитория получила ясное представление о том, что я говорил. Однако эта сцена всколыхнула мои художественные чувства, и я постарался составить представление о целостной картине по её частям, внимательно прислушиваясь к моим переводчикам и пытаясь понять, правильно ли они передают если не мои слова, то хотя бы мысли. Ведь человек со среднеразвитой интуицией может многое уловить с помощью чтения мыслей, даже совершенно не зная местного языка. После того, как я закончил своё логически аргументированное выступление, несколько священников устроили мне публичный экзамен по буддийской теологии и метафизике, по окончании которого они объявили, что удовлетворены моими ответами. Меня не удивили такие меры предосторожности, предпринятые ими перед тем, как мне довериться. Должно быть, им казалось невиданным чудом, что пукка, или чистокровный белый человек (рождённый даже не в смешанном браке) пришёл в этот священный храм и в присутствии тысяч бирманцев открыто называет себя убеждённым буддистом, не имея никаких тайных мотивов. В действительности подозрения следовали за нами по всей Азии в течение многих лет, и мы были вынуждены сосуществовать вместе с ними до тех пор, пока не завоевали полное доверие азиатов, которым пользуемся сейчас.

 

Следующей ночью в 1:27 меня разбудил пеон, доставивший срочную телеграмму от Дамодара, которая гласила: «Возвращайтесь немедленно, Упасика (Е. П. Б.) тяжело больна». Это известие было как гром среди ясного неба. В моём дневнике записано: «Моя бедная старушка! Этой ночью мне уж больше не спать». И оставшееся время я потратил на завершение дел, связанных с нашей миссией в Бирме. Рано утром мы вместе с Ледбитером отправились сообщить эту плохую новость нашей дорогой миссис Гордон, прибывшей в Рангун из Калькутты, чтобы повидаться со своей приёмной дочерью. После этого я встретился с буддистами и произнёс перед ними речь, затем попрощался с архиепископом Мандалая, а затем в 11 часов утра сел на пароход «Восток», отплывавший в Мадрас. Ледбитер остался в Бирме, чтобы продолжить работу.

 

Мои давние коллеги легко смогут представить себе моё душевное состояние во время этого морского путешествия. Нам с Е. П. Б. предстояла огромная работа, которая ещё не приняла даже примерных очертаний, а Общество пока ещё не оправилось от удара, нанесённого ему миссионерами. Однако наш корабль держался на большой воде силой симпатии наших коллег, но, говоря метафорически, об его борт бились злобные волны ненависти и подозрительности, которые пенились и старались стремительно смыть всё, что можно. Когда мы были вместе, связанные друг с другом одной всепоглощающей мыслью о служении человечеству, и каждый из нас давал другому то, чего ему не хватало, нам нечего было опасаться за будущее, и наше дело вдохновлялось духом победы. Но теперь, когда она была серьёзно больна и, возможно, даже находилась на смертном одре и могла умереть до моего приезда, никому не нужно объяснять, как тяжело было у меня на сердце оттого, что я не услышу её последнего слова и не смогу закрыть ей глаза. Неудивительно, что когда наш корабль летел по серебристой морской глади, в своём дневнике я записал: «Моя бедная старушка! Неужели подходит к концу твоя жизнь, полная приключений, страданий, резких контрастов и непоколебимой преданности Человечеству? Увы, моя потеря не была бы такой большой, будь ты моей женой, возлюбленной или сестрой, поскольку теперь мне придётся взять на себя весь тяжкий груз ответственности, которую возложили на нас Святые Души».

 

Бенгальский залив

 

Плаванье по водам Бенгальского залива было таким же спокойным, как летняя прогулка на яхтах. Оно прошло без приключений за исключением эпизода, когда в Бимлипатаме меня выследили наши индийские друзья, и ясошёл на берег, чтобы вечером того же дня выступить перед ними с лекцией. В 4 часа дня 5-го февраля мы прибыли в Мадрас, и я сразу же поспешил домой и увидел, что Е. П. Б. находится между жизнью и смертью, страдая от почечной недостаточности и ревматической подагры на фоне угрожающего истощения жизненных сил. Вдобавок, упадок сердечной деятельности привёл к тому, что её жизнь висела на волоске. Я подошёл к её постели, и она, увидев меня, так обрадовалась, что обвила мою шею руками и заплакала у меня на груди. И я тоже был неописуемо рад тому, что в этот час оказался рядом с ней, поскольку, по крайней мере, мог проститься с ней и уверить её в своей преданности нашему Делу. Её лечащие врачи, доктор Мэри Шарлиб и доктор Франц Гартманн, назвали настоящим чудом то, что она до сих пор была жива. Это чудо совершил наш Учитель. Однажды ночью, когда все ожидали её последнего вздоха, Он возложил на неё свою руку и вырвал из лап смерти. Удивительная женщина! То же самое произошло в Филадельфии, когда доктор Пэнкост говорил, что для того, чтобы спасти ей жизнь, необходимо ампутировать повреждённую ногу. Однако уже на следующий день она вышла из дома, и её омертвевшая конечность была полностью здоровой. Наверное, те, кто читал первый том моих «Листов старого дневника», это помнят. В таком критическом состоянии она пребывала следующие четыре дня, и поначалу мы даже не знали, проживёт ли она год или несколько лет, или внезапно потеряет сознание и умрёт. По мере возвращения к ней сил мы всё больше говорили с ней о происходящих событиях, и она очень радовалась моему обещанию непреклонно хранить верность Делу, которому мы служили. Но спокойно общаться с ней и дальше мне было не суждено. Доктор Франц ГартманнИз Лондона вернулся мистер Лейн-Фокс, и он, прибегнув к помощи Гартманна и других новоприбывших, состряпал план, согласно которому я полностью отстранялся от дел, а руководство Обществом переходило к Комитету, в который, главным образом, входили они сами. Это был неприятный и грубый выпад, и я сразу же против него восстал. Они даже заставили бедную Е. П. Б. подписать документы, которые затем мне официально вручили (не сомневайтесь, что они у меня есть: я храню их в архивном ящике за тот год). Тогда с этими документами я отправился к ней и спросил, насколько она, подписывая их, руководствовалась чувством справедливости; неужели я, который создавал наше Общество и до настоящего времени был его хранителем с момента его первого вдоха, должен быть вышвырнут за дверь без единого слова благодарности или такой малости как «расчёт» или рекомендательное письмо, которое дают дхоби (прачке) или какому-то мальчику-водоносу за однодневную работу? В ответ она простонала, что «на смертном одре» действительно подписывала какие-то документы, которые, как ей сказали, имели большое значение для Общества, но тогда она не поняла их смысл, а теперь, после моих слов, она аннулирует эти гадкие бумаги полностью. Она велела мне их уничтожить, но я сказал, что не стану этого делать, так как должен сохранить их как иллюстрацию к данному эпизоду из истории нашего Общества, который, возможно, заинтересует будущих историков. На этом и порешили. Пока мы беседовали с Е. П. Б. с глазу на глаз, она феноменальным образом получила записку от нашего Гуру. В ней говорилось, что она может заверить Субба Роу и Дамодара в том, что после её смерти связь между Теософским Обществом и Учителем останется крепкой, как и прежде. И это обещание было в точности выполнено.

 

К 10-му февраля Е. П. Б. стало намного лучше, и в этот же день пришла телеграмма от Ледбитера. Он просил меня вернуться в Рангун, поскольку там появились многообещающие возможности для основания Филиала Теософского Общества, и она согласилась с тем, что мне надо ехать. Поэтому 11-го числа на корабле «Восток» я снова отправился в Бирму. Когда мы расставались, моя «милая старушка» плакала, и я бы тоже расплакался, если бы знал, что мы видимся в последний раз. Но тогда я был совершенно спокоен, поскольку этого даже не предполагал. Я помнил о том, что ей не будет позволено умереть до тех пор, пока она не завершит свой труд и не найдётся тот, кто сможет её заменить. Правда, в тот грустный момент нашего расставания у меня всё это совершенно вылетело из головы.

 

Девятнадцатого февраля я прибыл в Рангун. На пристани меня встречал мистер Ледбитер вместе с двумя делегациями бирманцев, в состав которых входили старейшины буддистской общины и индуисты. На следующий день я посетил всеми любимого и уважаемого (ныне покойного) епископа Бигандэ, чтобы выразить ему своё почтение. Он написал одну из самых авторитетных книг по южному буддизму под названием «Легенда о Гаутаме». Благодаря кротости и благородному характеру, он снискал доверие и уважение всех образованных бирманцев, равно как и всех христиан. У нас состоялась очень интересная беседа о буддизме и буддийской литературе. Ему минуло семьдесят, и физически он был довольно слаб. Он выразил сожаление, что уже не сможет написать новую книгу, а когда я предложил ему в помощь секретаря, которому бы он диктовал её текст по мере своих сил, он печально покачал головой и сказал, что его земная работа подходит к концу, и он постепенно отходит от мира. С изысканной любезностью старого французского придворного времён Людовика он сказал, что теперь настал мой черёд потрудиться на этом поприще. Когда же я ответил, что неспособен на это, он мягко пригрозил мне пальцем и с улыбкой произнёс, что не может принять это оправдание, поскольку он не знает более полезной книги о религии Шакья Муни, чем мой «Буддийский катехизис», который он читал. Конечно, я отнёсся к его словам как к проявлению доброжелательности и вежливости, но его манеры были такими учтивыми, что я мог на это ответить лишь румянцем смущения. Он был высоким худощавым человеком с благородной осанкой, белыми маленькими руками и маленькими ногами, облачённым в пурпурную сутану с красными пуговицами, длинной золотой цепью и крестом, а также с кольцом, подобающим его епископскому рангу. Когда я собирался уходить, он настоял на том, чтобы проводить меня до ворот, и после обмена добрыми пожеланиями на прощанье мы расстались, как оказалось, навсегда, поскольку больше никогда не виделись.

 

Следующим утром мы позавтракали по бирманскому обычаю на полу в местной гостинице, а затем получили приглашения от нескольких европейцев, интересующихся месмеризмом, которым я показал множество экспериментов,Чарльз Вебстер Ледбитер связанных с управлением мыслью. На следующий день собрался большой комитет, состоящий из английских и местных учёных, изучающих пали, который после нескольких часов работы завершил пересмотр бирманского перевода «Буддийского катехизиса». Затем около 20000 его экземпляров начали бесплатно распространяться благодаря рвению старейшин. После перерыва мы с Ледбитером навестили мистеров Дункана и Бадельера, двух наших новых знакомых, и я принял их в члены Теософского Общества вместе с восемью другими. В следующий понедельник я выступил с лекцией в городском зале перед большой аудиторией, включающей миссионеров, на тему «Теософия – это не секта» а затем открыл «Рангунское Теософское Общество» – филиал, в который вошли местные тамилы-индуисты. В среду мы обедали у мистера Дункана, где стали свидетелями нескольких очень интересных месмерических экспериментов и помогли в их проведении. Я вспоминаю один из них, который очень похож на опыты, упоминаемые в классической работе Барона дю Потэ «Разоблачённая магия». В центре гостиной стоял большой круглый стол, а все присутствующие расселись вдоль стен комнаты. Месмерический объект, которым явился индийский слуга, находился в другой комнате и ничего не слышал о нашем разговоре. А в это время я попросил мистера Дункана нарисовать на полу пальцем воображаемую линию от стола до стены, напрячь свою волю и сильно пожелать, чтобы наш объект не смог её пересечь. Присутствующие определили место, где должна пройти эта воображаемая линия, а затем мистер Дункан, приблизив кончики пальцев к ковру, но, не касаясь его, усилием своей воли создал невидимый барьер, который бы явился преградой для нашего испытуемого. После этого послали за слугой. Когда он вошёл в комнату, ему велели дважды обойти вокруг стола, после чего ждать дальнейших указаний. Он начал исполнять приказание, причём довольно успешно, пока не приблизился к «заколдованному» месту, перед которым он внезапно остановился, попытался его перешагнуть, но не смог, после чего отступил назад и сказал, что не может идти дальше. Отвечая на вопрос, почему он не может этого делать, он ответил: «Разве вы не видите этот огненный барьер? Как же я могу через него пройти?». Я сказал ему, что никакого огненного барьера там нет, и попросил его продолжить свой путь. Но мои слова на него совершенно не подействовали. Он не мог сделать ни шага, пока мистер Дункан, который всё это время молчал, не стёр что-то в пространстве своей рукой и сказал: «Всё в порядке!». Только тогда наш слуга «Томми» смог полностью обойти весь стол. Он описал мне огненный барьер как низкую стену огня высотой около шести дюймов.

 

Наши переговоры с бирманцами, в конце концов, закончились открытием буддийского филиала «Шведагонского Теософского Общества». Они сильно настаивали, чтобы я провёл вместе с ними, по меньшей мере, пару месяцев, чтобы следить за развитием нового Общества. В действительности это было бы очень неплохо, однако в силу необходимости моего присутствия в другом месте мне пришлось отказаться от этого предложения. Я сказал, что им необходимо продолжать прикладывать как можно больше усилий в заданном мной направлении.

 

 

Праздник Нисхождения Будды с небес Тушита


В субботу 28 февраля бирманцы отмечали грандиозный ежегодный праздник, посвящённый нисхождению Будды с небес Тушиты в утробу своей матери в форме белого слона! И мы снова побывали в Шведагоне, наводнённом огромной толпой паломников. В течение последующих нескольких дней мы были поглощены встречами, беседами и собраниями новых Филиалов Общества. Между тем, прислушавшись к мнениям самых уважаемых старейшин о короле Тибо, я решил, что мне не стоит принимать его приглашение и ехать в Мандалай. По их словам, он был олицетворением порока и жестокости, а увидеться со мной хотел не для того, чтобы утолить жажду религиозного познания, но лишь для того, чтобы удовлетворить праздное любопытство, посмотрев на белого буддиста. Я очень высоко ценил достоинство нашего Общества и его президента, поэтому не мог предстать перед развратным тираном и, жертвуя своим самоуважением американца, пресмыкаться перед ним для того, чтобы получить в подарок какое-нибудь дорогое рубиновое кольцо или деньги, ценные шёлковые ткани или тому подобные безделушки. В точности так я и ответил нашему итальянскому коллеге, который передал мне послание короля. Когда же через несколько дней местный представитель короля Тибо вместе с другим высокопоставленным бирманцем настоятельно предложили мне передумать, я остался стоять на своём и с полной откровенностью объяснил причины своего отказа. Я не уверен, но думаю, что в глубине души бирманцы стали уважать меня за мою независимость.

 

Свежий номер «Мадрас Мэйл» принёс нам неприятные известия. Гартманн сообщал, что Центральный комитет Теософского Общества в Адьяре подаст в отставку, а некоторые Филиалы Общества самораспустятся, если Е. П. Б. не начнёт в судебном порядке бороться с падре. А Е. П. Б. в силу присущей ей противоречивости упрекала меня за то, что я помешал ей подать на них в суд (хотя это сделал не я, а Съезд нашего Общества). Мне также прислали несколько экземпляров самого последнего памфлета миссионеров, направленного против нас. В то время я написал в своём дневнике, что «в воздухе витает что-то враждебное». Какое точное выражение «что-то витает в воздухе»! Ведь на нас и в самом деле постоянно воздействуют ментальные, психические, духовные и физические токи, исходящие от наших ближних. Точно так же и наши собственные мысли создают токи, действующие на других людей. Этому нас учат опытные исследователи оккультизма. На следующий день из Адьяра пришла телеграмма. В ней говорилось, что у Е. П. Б. произошёл рецидив болезни, и я должен прервать свою запланированную поездку по Бирме и Бенгалии и немедленно возвращаться. С такими неспокойными мыслями, роящимися в моей голове, мне пришлось тем же вечером выступить с лекцией перед тысячей человек, собравшимися в городском зале. Наши дорогие миссионеры поставили у входных дверей своего человека, который начал продавать вышеупомянутый памфлет. И я много раз видел его в руках пришедших на лекцию людей. Но ничто так не бодрит, как жёсткая оппозиция, и ничто не побуждает ей так сильно противостоять, как её действия. Я взял нашего недруга, как говорится, за грудки, и потряс его, чем заставил симпатизирующих мне бирманцев и индусов слиться в громе аплодисментов. Я не верю, что наши уважаемые враги извлекли большую пользу из своих попыток использовать это отравленное оружие против нас.

 

К тому времени у нас уже были открыты буддистский и индуистский Филиалы в Рангуне. Теперь мне предстояло основать ещё один Филиал, который бы состоял из европейцев и евразийцев, интересующихся месмеризмом и практической психологией. Я назвал его «Теософское Общество Иравади».

 

На следующий день пришла вторая срочная телеграмма из Адьяра, но я смог сесть на пароход «Гималаи», идущий в Мадрас, только на следующий день (11-го марта). Капитан корабля, мистер Аллен, был моим старым знакомым. В 1880 году он командовал судном «Чанда», на котором мы с Е. П. Б. возвращались из Коломбо в Бомбей. Имея в запасе день перед отплытием, я постарался с пользой использовать визит мистера Дункана в наш дом, который произвёл новые и более интересные месмерические эксперименты с участием своего мальчика-ассистента «Томми». Мальчика попросили прислониться спиной к стене внутри комнаты, рядом с большим французским окном, выходящим на солнечную веранду. Мистер Дункан, который подвергал его месмерическому воздействию, стоял лицом к нему, держа белый носовой платок в своей руке. Я стоял на веранде вне видимости Томми с яркими цветными бумажными листками, которые обычно используют переплётчики книг. Показывая платок, мистер Дункан спросил у Томми: «Что это?». «Платок». «И какого он цвета?» «Белого». Затем я показывал Дункану, скажем, красную бумагу, и он, продолжая держать платок перед Томми, спрашивал его: «Цвет?». Мальчик отвечал: «Красный». Таким образом, как только я, не производя ни единого звука, показывал месмеристу новый цвет бумаги, он тут же мысленно проецировал его на льняной носовой платок, а введённый в гипноз ассистент его воспринимал. Я думаю, что этот феномен, имеющий документальное подтверждение, является прекрасным доказательством возможности передачи мысли.

 

Восемнадцатого октября прошлого года в Париже мы с Рудольфом Гебхардом посетили несколько месмерических сеансов М. Робера, широко известного массажиста-магнетизёра. Его ассистентом являлся один ясновидящий. Среди прочего последний рассказал нам, что видел, как мы плывём на пароходе по далёкому морю, как некий человек падает за борт, пароход останавливается, и на воду спускается шлюпка, а пароход на месте происшествия делает крюк. Это звучало странно, так как никто из нас не мог припомнить ни одного случая, когда какой-нибудь корабль, в особенности пароход, совершал подобный манёвр, чтобы подобрать выпавшего за борт пассажира. Тем не менее, тогда я сделал запись об этом видении. Но когда 14-го марта мы пересекали Бенгальский залив на корабле «Гималаи», один из его пассажиров-индусов действительно упал за борт, и пароходу пришлось сделать крюк, чтобы его подобрать. Таким образом, событие, которому суждено было произойти в марте, отбросило свою астральную тень на мозг ясновидящего за пять месяцев до него. Я сообщил об этом М. Роберу в письме, которое в качестве подтверждения моих слов он может предъявить любому, пожелавшему его увидеть.

 

Индия. Город Какинада

Индия. Город Какинада

 

Мы заходили в разные порты на побережье, среди которых был город Какинада, родина Субба Роу. В этом месте я спустился на берег и основал местный Филиал Теософского Общества, который существует до сих пор. Девятнадцатого марта наш пароход прибыл в Мадрас, и, вернувшись в Штаб-квартиру, я обнаружил, что в ней воцарилась AtraCura(«Злая заботливость»), и всё выглядело мрачно». Но сразу после прибытия в порт Мадраса мы не будем направлять корабль нашего повествования к этому хмурому берегу, а сделаем это в следующей главе.

 

_________________________________

1 – подробное описание Шведагона Пая можно найти в книге Швея Йео «Бирма» (стр. 193), а также во многих других публикациях о Бирме.


 

 

ГЛАВА XVI
Е. П. Б. УЕЗЖАЕТ В ЕВРОПУ

 

 

Е.П. Блаватская. Мадрас

 

Когда я вернулся из Рангуна в Адьяр, в нашем доме, в самом деле, воцарилась «Чёрная Заботливость», и висела тяжёлая удушающая моральная атмосфера. Е. П. Б. яростно боролась за жизнь, словно попавшая в сети львица. А в это время несколько прибывших из Европы новичков проявили особый талант вмешиваться в дела Штаб-квартиры, задумав принудить меня подчиняться эксцентричному Центральному Комитету, на который бы я не мог оказывать ни малейшего влияния, и держали мою полумёртвую «дорогую старушку» в состоянии постоянного нервного напряжения. Об этом уже вкратце говорилось в главе XV, но сейчас позвольте углубиться в подробности. Удивительно, что Е. П. Б. не умерла до того, как я смог вернуться домой и начать бороться за своё прежнее положение. Об открытом восстании против моего единоначалия свидетельствует один из лежащих передо мной документов, который гласит:

 

«Из представителей Генерального Комитета Президенту-основателю следует избрать Исполнительный Комитет в составе пяти человек, включающий мистера Т. Субба Роу и четырёх европейцев, находящихся в Штаб-квартире, и передать ему все контролирующие и исполнительные функции, а также финансовые дела Общества, руководство работой Общества, право назначать всех должностных лиц (за исключением Президента-основателя) и право утверждать все документы, касающиеся Общества».

 

И что бы произошло, если бы я не возражал и ушёл в сторону, передав все свои полномочия группе из пяти самовыдвиженцев, избранных из членов Совета без моего участия, среди которых – четыре европейца, недавно приехавших из Европы и Америки с самым минимальным опытом управления движением? К тому же они почти не имели никаких близких знакомств с большинством членов нашего Общества, а также никаких связей с цейлонскими буддистами, образовательная программа которых тогда только набирала обороты. Помимо этого, они (за единственным исключением) не разбирались в чувствах и чаяньях индусов и парсов и не имели каких-либо средств, с помощью которых могли бы содействовать укреплению позиций Штаб-квартиры и движения в целом. Однако это последнее затруднение они бы преодолели, принудив нас с Е. П. Б. безвозмездно передать в собственность Общества наш «Теософ» и связанную с ним книготорговлю. При этом они оставили бы без внимания тот факт, что это издание создавали мы сами, не прибегая к финансовой поддержке Общества даже в размере тех нескольких жалких рупий, которые требовались для его скромного существования. А в том, что журнал является нашей частной собственностью, они бы усмотрели ущемление интересов Общества! Прекрасный план, достойный красных республиканцев девяноста третьего года! Дамодар, Баваджи и Алнанда, трое наших преданных сотрудников-индусов, отрицали обоснованность каждого из пунктов этого плана и яростно протестовали против всех его деталей, в то время как мистер Ледбитер, соглашаясь с ними, выразил своё мнение в форме очень любезного, но твёрдого письменного заявления, который сейчас передо мной. Пятого февраля 1885 года, когда заговорщики подумали, что бедная Е. П. Б. умирает, они заставили её нацарапать следующее:

 

«Полагая, что этот новый проект действий необходим для благосостояния Общества, я одобряю его в той степени, в которой я ознакомлена с его деталями.

 

Е. П. БЛАВАТСКАЯ.»

 

В своём письменном заявлении мистер Ледбитер говорит: «Мадам Блаватская отменила одобрение нового проекта, поскольку она давала его без чёткого представления о его внутренней сути, скрытой за внешним фасадом». Когда угроза смерти прошла, и сознание вернулось к ней во всей полноте, она отменила своё письменное одобрение и, как говорилось в предыдущей главе, стала умолять меня его порвать, в чём я ей отказал. Это лишь одно из многочисленных свидетельств неблагодарности, с которой мне приходилось иметь дело со дня основания нашего Общества. Я упоминаю обо всём этом не для того, чтобы выразить свой протест, но чтобы наглядно проиллюстрировать старую истину, согласно которой тот, кто работает на благо своих собратьев, не должен ожидать никакой награды и должен быть готовым к всевозможным проявлениям неблагодарности с их стороны. В течение последних двенадцати месяцев мы с Е. П. Б. выделили на нужды Общества 9000 рупий из фонда «Теософа», а из 15600 рупий, составивших чистую прибыль этого журнала на тот момент, – 14994. Именно так записано в моём дневнике. Выдвинутое же против меня обвинение в «единоначалии» обязано тому факту, что до сих пор мне приходилось взваливать всю ответственность за Общество на себя и тянуть всё наше движение самому. Наши нынешние помощники тогда ещё не накопили опыт, а мистер Джадж начал работать в Америке только два года спустя.

 

Так как европейцы объединились против нас, я, естественно, обратился за советом и сочувствием к своим самым верным индийским коллегам, и в резиденции Девана Бахадура Р. Рагхунатха Роу мы очень долго обсуждали с ними возникшую ситуацию. В результате этих переговоров была разработана новая политика, которую я вскоре начал проводить в жизнь. В то время в Мадрасе ещё находился мистер Ходжсон из Общества Психических Исследований. На одном званом обеде, устроенном англо-индийцами, он выразил своё убеждение в том, что Е. П. Б. является русской шпионкой. Услышав это, я вместе с мистером Купер-Оукли посетил его, чтобы обсудить этот вопрос. Мы настолько ясно изложили свои взгляды, что, уходя от него, у нас сложилось впечатление, что мистер Ходжсон, так же как и мы, теперь станет считать данное обвинение наивным и необоснованным. Тем не менее, он так и остался при своём мнении, добавив эту жестокую клевету в отчёт своим хозяевам из Общества Психических Исследований. С тех пор я совершенно перестал его уважать, поскольку это был удар в спину беззащитной пожилой женщины, которая не причинила ему ни малейшего вреда. Он вынудил меня на пару дней погрузиться в тягостные раздумья, заявив, что Харричанд Чинтамон из Бомбея показал ему пришедшее из Нью-Йорка письмо Е. П. Б., в котором она якобы говорила, что способна оказывать на меня такое гипнотическое воздействие, что может заставить меня поверить в то, что ей захочется, просто поглядев мне в лицо. Я понимал, что это заявление, каким бы смешным и абсурдным оно ни было, могло быть использовано нашими врагами против нас. Однако то, что они могут так поступить или даже сделать что-то в десять раз хуже этого, меня не волновало. Моё сердце тревожило другое: неужели Е. П. Б., чьим преданным другом я всегда оставался, пройдя с ней через столько испытаний, могла совершить по отношению ко мне подобное предательство, чтобы, вероятно, просто удовлетворить своё тщеславие? Ведь в своём физическом «я» она была противоречивым созданием, и именно поэтому долгое время с ней жить и работать было очень непросто. Я всегда говорил, что договариваться с Еленой Петровной как с человеком из плоти и крови было бесконечно сложнее, чем преодолевать все внешние препятствия, препоны и преграды, встававшие на пути нашего Общества. За всё время существования Теософского движения ничто меня так сильно не задело, как это. В течение двадцати четырех часов я находился в состоянии такого отчаяния, что почти был готов спуститься к морю и утопиться. Но когда, задавшись вопросом о цели своей работы, я осознал, что тружусь не ради людской славы или благодарности Е. П. Б., равно как и любого другого человека, отчаянье полностью отступило и больше никогда не возвращалось. Понимание того, что моя главная обязанность – исполнять свой долг, помогать Учителям в претворении в жизнь Их благородных планов, и, возможно, быть при этом недооцененным и неправильно понятым, получая в ответ неблагодарность и клевету, пришло ко мне, как вспышка яркого света. После этого ко мне вернулся мир.

 

Двадцать пятого марта я отправил письмо мистеру Синнетту с предложением о создании Центрального Комитета или Контрольного Совета со Штаб-квартирой в Лондоне, который бы представлял наши интересы в Европе. Этим я предвосхитил идею создания Секции Теософского Общества, которая впоследствии воплотилась в жизнь. Однако мистеру Синнетту моё предложение не понравилось, поскольку, в случае его принятия, это фактически обязывало его вести политику популярной пропаганды, которой мы с Е. П. Б. всегда занимались при поддержке Высших Сил. Но он всегда отвергал эту идею, как до него это делали мистер Мэсси и доктор Уайлд.

 

День 28 марта в Адьяре выдался бурным. Тогда в своём дневнике я записал: «День был насыщен неприятными переживаниями: Е. П. Б. рвала и метала; пришли вести о новом витке активности миссионеров, готовящих против нас заговор; стало известно, что Куломбы угрожают подать в суд на генерала Моргана. Просто какой-то базарный слух, не имеющий никаких оснований». Но последующие события доказали, что всё это было чистой правдой. Эти переживания почти фатально сказались на моей «дорогой старушке». На неё было жалко смотреть. Её лицо налилось кровью, которая ударила ей в голову, а глаза почти повыскакивали из орбит и застыли, как у мертвеца. В таком состоянии она тяжело ступала по полу, переходя с этажа на этаж, и поносила всех вокруг, извергая страшные ругательства. Врачи сказали, что так долго продолжаться не может, и ей необходим отдых и покой, иначе она рискует внезапно свалиться замертво без каких-либо предвестников. Она прислушалась к ним и 29 марта, подав заявление об отставке, приказала Бабуле собирать чемоданы. На следующий день мы с доктором Гартманном отправились в город и купили билеты для Е. П. Б., «Баваджи», в то время её преданного поклонника, и мисс Флинн, доктора из Бомбея, которая откликнулась на мою просьбу поехать вместе с Е. П. Б., чтобы за ней ухаживать. Во вторник они отплыли в Неаполь на пароходе «Тибр», принадлежащем курьерской компании. Е. П. Б. была настолько слаба, что муж доктора Мэри Шарлиб, окружной судья, раздобыл больничное кресло, усадил в него старую леди, и её подняли со шлюпки на борт корабля с помощью подъёмного крана. По просьбе Е. П. Б. я переехал в её комнату и тогда впервые в ней переночевал. Она очень просила меня не пускать в неё никаких других жильцов.

 

Позвольте привести следующие строки из официального отчёта, опубликованного в Приложении к «Теософу» за май 1885 года:

 

«В то время мадам Блаватская страдала от сильных приступов сердцебиения, и в Штаб-квартире все пребывали в состоянии постоянной тревоги, так как доктора сошлись на том, что при любом внезапном беспокойстве она может мгновенно умереть.

 

Вот свидетельство её доктора:

 

«Настоящим я подтверждаю, что Мадам Блаватской очень вредны постоянные волнения и беспокойства, которых у неё в Мадрасе предостаточно. Состояние её сердца требует совершенного спокойствия и перемены климата. Поэтому я рекомендую ей немедленно отправиться в Европу и остановиться там в каком-нибудь тихом местечке с умеренным климатом.

 

(Подпись) МАРИ ШАРЛИБ,

М. Б. и С. Л. Лондон».

 

Местные члены Генерального Совета на заседании Исполнительного Комитета, состоявшегося в Штаб-квартире 12-го числа этого месяца, единогласно приняли следующую резолюцию:

 

Резолюция.

 

Решено принять отставку мадам Блаватской и попросить Президента от имени Совета передать наши большие сожаления по поводу того, что из-за крайне тяжёлого состояния своего здоровья она вынуждена сложить с себя полномочия секретаря-корреспондента Теософского Общества. Также Совет искренне благодарит её за тот бесценный вклад, который она внесла в дело развития науки и философии.

 

(Подпись) Р. РАГХУНАТХ РОУ,

Председатель».

 

Чтобы отметить наше уважение к исключительным дарованиям мадам Блаватской, вакантное место, освободившееся после её отставки, занято не будет, поскольку должность секретаря-корреспондента упраздняется. Тем не менее, официальная переписка по философским и научным вопросам будет, как и прежде, вестись другими членами Общества, принадлежащими к исполнительному персоналу, а вся соответствующая корреспонденция может быть направлена секретарю-регистратору в Адьяре».

 

В её заявлении об отставке, принятом Исполнительным Комитетом, говорится следующее:

 

«АДЬЯР, 21 марта 1885 года.

 

ГЕНЕРАЛЬНОМУ СОВЕТУ

ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА.

 

«Господа! Я вынуждена окончательно и бесповоротно вернуть силу своему заявлению об отставке, которое я подавала 27-го сентября 1884 года, но затем отменила по настоятельной просьбе и ходатайству друзей Общества. Моя нынешняя болезнь объявлена докторами смертельной, которые не могут мне с уверенностью пообещать даже одного года жизни. В сложившихся обстоятельствах было бы иронией с моей стороны и дальше исполнять обязанности секретаря-корреспондента, поэтому я настаиваю на том, чтобы вы позволили мне уйти в отставку. Я хочу посвятить остаток своих дней другим мыслям и быть свободной в выборе такого климата, который, как считают, может пойти мне на пользу.

 

Уезжая, я с любовью посылаю прощальный привет всем моим друзьям и всем, кто мне симпатизирует. Если вдруг эти слова окажутся последними, то я умоляю всех вас, трудящихся на благо человечества и своей собственной кармы, оставаться верными Обществу и не позволить врагу его уничтожить.

 

Навеки ваша сестра – в жизни или смерти,

(Подпись) Е. П. БЛАВАТСКАЯ».

 

Я думаю, что сделав этот мудрый шаг, она спасла себе жизнь, так как крайне маловероятно, что она смогла бы в течение очень долгого времени выносить такое напряжение. Её коллеги в определённой степени обязаны доктору Мэри Шарлиб за появление на свет «Тайной доктрины», «Ключа к Теософии», «Голоса Безмолвия» и всех других бесценных произведений, которые в последующем она написала, выйдя из психического водоворота, закрутившегося вокруг неё в Адьяре. Помимо плохого здоровья и потери трудоспособности, ею руководило желание избавить Общество от ответственности, которую влекла её работа на занимаемой должности. Позже на одном из Ежегодных Съездов её единодушно и с энтузиазмом приглашали вернуться назад при условии согласия её врача, и хотя Е. П. Б. уже не могла этого сделать, она всё же официально вернулась на свою старую должность.

 

Первого апреля в своём дневнике я записал: «Штаб-квартира опустела, но в ней воцарился мир, которого раньше здесь не было. Теперь мы можем спокойно справиться с ситуацией. Генерал Морган пишет о получении им письма от адвоката Мадам Куломб с требованиями извиниться за то, что он назвал её «фальсификатором» и «похитительницей писем». По этому поводу состоялось заседание Совета, и мы телеграфировали нашему старому верному другу, чтобы он взял неделю на подготовку своего ответа. На следующий день состоялось второе заседание Совета, на котором «всесторонне обсудив дело Моргана, все единодушно решили, что генералу лучше принять этот вызов, поскольку, скорее всего, он выиграет дело и разоблачит порочную сущность Куломбов». Он так и сделал, но, как отмечалось в предыдущей главе, миссионеры отозвали иск, так как теперь от этого судебного разбирательства они не могли получить никакой пользы, поскольку Е. П. Б. для них была уже недосягаемой!

 

В следующее воскресенье (5 апреля) на заседании Совета я выдвинул предварительный план создания действенного Исполнительного Комитета, который бы разделил со мной руководство Обществом, и он был принят. Моё послание Совету было сформулировано следующим образом:

 

«АДЬЯР, 7 апреля 1885 года.

 

В целях совершенствования управления Теософским Обществом и освобождения Президента от части его полномочий, возложенных на него в настоящее время, я решил создать Исполнительный Комитет, участниками которого я предлагаю вам стать. Этот своего рода эксперимент может быть осуществлён только при условии одобрения его следующим Съездом.

 

Мне бы хотелось, чтобы этот Комитет, работая в связке со мной, полностью взял на себя управление делами Общества между Съездами; при этом каждый член Комитета имел бы равный голос со мной, исключая спорные ситуации, где мой голос был бы решающим; Комитет был бы уполномочен принимать любые решения большинством голосов его членов; секретарь Общества также исполнял бы обязанности и секретаря Комитета, а все разбирательства дел в Комитете проходили бы в атмосфере строгой конфиденциальности, которая могла бы нарушаться только с согласия большинства его членов; заседания Комитета проводились бы не реже одного раза в неделю.

 

Мой план заключается в том, чтобы создать деятельный рабочий комитет советников, имеющих самую тесную связь со Штаб-квартирой. Я предлагаю направить информацию о полномочиях этого Исполнительного Комитета всем членам Генерального Совета и пригласить их принять участие в совещании по данному вопросу в Мадрасе. Я также хочу обратиться к ним с просьбой - ознакомить с моим планом наших многочисленных коллег из их окружения, независимо от того, сочтут ли они его благоразумным или нет. Таким образом, практически весь Генеральный Совет будет участвовать в управлении Обществом в течение всего года.

 

Разумеется, следует понимать, что поскольку эта реформа носит экспериментальный характер, необходимо оставить право для её отмены, если возникнут трудности (как в ныне распущенном Контрольном Совете), причём настолько серьёзные, что преодолеть их будет невозможно».

 

В соответствии с приглашением, прилагаемым к приведённому выше посланию, состоялось заседание Исполнительного Комитета, на котором было единогласно принято одобряющее мой план Постановление «на условиях, указанных в циркулярном письме Президента-основателя»; свои подписи под этим Постановлением поставили следующие джентльмены: Р. Рагхунатх Роу; П. Шринаваса Роу; С. Субраманьер; Ч. Рамиах; П. Партхасаратхи Четти; Т. Субба Роу; Э. Дж. Купер-Оукли; Ч. У. Ледбитер.

 

Созданный таким образом Комитет продуктивно проработал в течение нескольких месяцев, но в итоге распался. Это произошло по весьма прозаичной причине, поскольку никто кроме меня не держал всех подробностей дела в своей голове и не имел личных знакомств с таким множеством коллег, не говоря уже о знании местных условий их работы, что необходимо для выбора того или иного образа действий в конкретной ситуации. В конце концов, собрания этого Комитета превратились в простые заседания, на которых его члены, нередко отсутствующие по очереди, соглашались со всеми моими предложениями. Поэтому все они захотели, чтобы я, как и прежде, продолжал поступать на своё усмотрение без каких-либо препятствий с их стороны. К этому времени такие оппозиционеры как мистер Лейн-Фокс и мистер Гартманн уже уехали из Индии, и никто не собирался расстраивать наши планы. Но «единоначалие» вызывало у меня отвращение, и я не придумал ничего лучшего, чем просить кого-нибудь взять на себя часть обязанностей по управлению нашими непростыми делами. Я рассматривал наше Общество как свободную республику, построенную на принципах открытости и альтруизма, в которой не должно быть ни сект, ни каст, ни привилегированного класса, ни распрей, ни подражания каким бы то ни было сотрудникам, за исключением тех, которые лучше других трудятся для всеобщего блага. Я изложил свои взгляды в передовой статье, опубликованной на страницах июньского номера «Теософа» 1885 год, под названием «Непогрешимость». Она явилась ответом на недавнее заявление Кешуба Чандры Сена о принятии почестей, достойных полубогов, от его последователей. В этой статье я написал:

 

«Печатное издание «Брахмо» обвиняет нас в том, что мы хотим создать «новый орден священнослужителей». Возможно, данное умозаключение основано на том факте, что с нашим движением оказались связаны определённые феномены, а авторы двух-трёх книг по теософии упомянули о своих личных связях с Махатмами, вероятно, для того, чтобы придать больший вес своим сочинениям. Но какими бы ни были феномены, их демонстрация всегда проводилась для того, чтобы доказать существование у всех человеческих существ определённых психических сил, которые развиваются при благоприятных условиях. Разве мы когда-то утверждали, что только некоторые «избранные сосуды» могут обладать этими силами или говорили о том, что использующие их люди являются непогрешимыми учителями? Как раз наоборот! Совершенно верно, что с первых страниц «Разоблачённой Изиды» и до последней строки только что изданного труда по теософии, рефреном звучит мысль о том, что современный человек согласно теософским учениям наделён теми же самыми психическими и прочими силами, которыми обладал его самый древний предок. Также мы утверждали, что в сменяющихся циклах истории эти способности были последовательно развиты, а затем сокрыты; нами говорилось и о том, что религиозные знания являются результатом психического развития. В таком случае, где же в наших рядах место священничеству, в экзотерическом смысле этого слова, и где же у такого Общества, как наше, потребность в лидере? Со своей стороны, автор статьи убеждён в том, что любые душевные страдания и любые пятна на наших репутациях, которые могут явиться следствиями недавних событий, – не такая уж высокая цена за последний шанс когда-либо создать секту и «священство» в Теософском Обществе. Вместо того, чтобы обратить внимание на бедствие, которое постигло наше движение, он бы предпочёл, чтобы уважение, которое сегодня испытывают люди по отношению к тем, кто стоял у его истоков и руководил его развитием, было бы потеряно. Ведь тогда неугодные личности сойдут со сцены, и можно будет пересмотреть первоосновы нашего Общества. Ни в своём официальном статусе, ни в качестве частного лица он не выказывал тоски по вдохновенным учителям или истинным учениям и не проявлял к ним никакого интереса. С другой стороны, он никогда не пользовался возможностью подчеркнуть ценность личного мнения и необходимость личных поисков и внутреннего развития для понимания истины; также его не привлекала абсолютная независимость теософии от всех учителей или групп учителей – всех сект, догм, вероисповеданий, религиозных форм, церемоний, национальных и географических ограничений. Возможно, это прозвучало недостаточно неубедительно. Но, если в любом другом языке, помимо английского, есть более точные слова, способные выразить полное отвращение к тому, чтобы мыслящий человек слепо отдавал своё суверенное право что-либо познавать любому другому человеку, развитому или убогому, адепту или неофиту, и начинал следовать учению, которое не согласуется с его собственным внутренним убеждением, только на основании его авторитета, – тогда это именно те слова, которые я бы хотел произнести. Мир ещё не видел такого Адепта или Махатму, который бы развился до такой высокой степени и при этом руководствовался бы каким-то иным принципом. В этом Святом Братстве Гаутама Будда считается одним из величайших. В «Калама-сутте» Он очень много уделил места важному правилу, согласно которому никто не должен принимать того, что написано, сказано или преподано мудрецом, пророком, священником, или изложено в книге, если оно не согласуется с его разумом и здравым смыслом.

 

Это и есть та опора, которая нас держит, и мы искренне надеемся, что после ухода из жизни основателей Теософского Общества, о ней будут вспоминать, как об их «символе веры». Вместе со старым тучным Иоанном Хейлсом, проповедником шестнадцатого века, мы утверждаем, что «неверие себе и отказ от собственных убеждений в пользу других – это ничто иное, как нищета духа и неблагоразумие»».

 

Со своей стороны, я, как один из соучредителей Общества, постоянно придерживался политики личной свободы и личной ответственности каждого его члена с самого первого дня существования нашей организации, отстаивая этот принцип и борясь за него вплоть до сегодняшнего дня. Если вдруг я больше не смогу пользоваться такой свободой, то покину Общество и буду скорбеть о нём как о потерянном детище. Если бы мне был нужен римский папа, то я бы отправился в Рим, где на престоле подобно статуе восседает так называемый наместник Бога, застывший палец которого всегда ожидает поцелуя. Сознательное подчинение УЧИТЕЛЮ, раскрывшему секреты жизни и смерти, тайны человека и природы, является естественным и правильным. Но рабское послушание облысевшему религиозному идолу или человеку, который духовно не выше и не мудрее тебя самого, является худшим видом рабства – постыдным и трусливым духовным самоубийством. Я повторяю, что это моё личное мнение, и никто, кроме меня, за него не в ответе. Я не навязываю его никаким другим членам нашего Общества, таким же вольным в своём выборе мыслителям, подобно мне самому, и всегда готов отстаивать и защищать право моего соседа на личное суждение, каким бы религиозным ортодоксом он ни был. Если он не может ответить взаимностью, то в таком случае я вынужден просить или даже заставить его выйти из нашего Общества, потому что ему будет тесно в наших рядах, а «пустой дом лучше, чем плохая компания».

 

В это время произошло два светлых события, послуживших нам утешением, словно два клочка ясного неба среди непроглядной мглы. Так, из Берхампурского (Бенгальского) Теософского Общества к нам пришло письмо с трогательным выражением сочувствия, а Цейлонские буддисты сообщили, что национальный буддийский праздник, по поводу которого я обращался с ходатайством к лорду Дерби, был официально провозглашён с согласия губернатора Цейлона, сэра Артура Гордона.

 

В сложившейся ситуации мы встали перед выбором нашей дальнейшей стратегии – пассивной или активной. То есть, мы могли сохранять спокойствие, заниматься нашими текущими делами, не привлекая к себе внимания общественности, или же могли предпринять решительные меры и бросить вызов общественному мнению, выступив с лекциями в главных влиятельных центрах сосредоточения индийской мысли. Я объявил, что выбираю последнюю, и с согласия моих коллег из Исполнительного Комитета, в Мадрасском Зале Пачиаппах была прочитана лекция. Это состоялось 27-го апреля – на 117-й день года, что, по нашим представлениям, явилось одним из добрых предзнаменований. Результат превзошёл все наши ожидания. Зал был набит людьми до отказа, несмотря на то, что в целях предотвращения ажиотажа оргкомитет брал с них небольшую входную плату. Таким образом, была собрана сумма в 150 рупий, которая пошла на благотворительные нужды. На эту лекцию пришло пять профессоров Христианского Колледжа, но их присутствие не ослабило пыл их учеников, аплодировавших и кричавших почти до хрипоты.

 

На следующий день о прошедшей лекции довольно объективно написали местные газеты, и уже само по себе это обстоятельство подействовало на нас ободряющее. В тот же день Т. Субба Роу вернул наш экземпляр книги Мохини и миссис Холлоуэй «Человек, фрагмент забытой истории», которую он подверг очень резкой критике. У меня записано, что «он разнёс эту книгу в пух и прах, сказав, что её заблуждения рассчитаны на то, чтобы дискредитировать Махатм, а её догматический тон невыносим». Когда в Лондоне эта книга была представлена как содержащая авторитетное учение Мастеров Мудрости, я сразу же написал в «Пэлл Мэлл Газетт», что полностью это отрицаю, и предупредил общественность о том, что за содержание книги ответственны лишь одни её авторы. Более того, я вложил аналогичное сообщение внутрь каждого экземпляра «Теософа», продаваемого менеджером.

 

Полученная на той неделе почта из Европы принесла удручающие известия о чувствах наших коллег, несомненно, вызванных тем, что Е. П. Б. не было разрешено преследовать клеветников в судебном порядке. Тем не менее, это бы делу не помогло: поступить по-другому было бы в высшей степени неразумным. Миссионеры не позволили Мадам Куломб судиться с генералом Морганом и ему проиграть, конечно же, не из-за отсутствия ответных действий с его стороны. Так, «Мадрас Мэйл» за 29 апреля опубликовала его ответ на исковое заявление Мадам Куломб, в котором он повторил свои прежние обвинения в её адрес и открыто бросил ей вызов, надеясь её разозлить. Вместе с тем, редактор этого издания объявил, что отныне на его страницах дискуссии на эту тему прекращаются.

 

По принципу замещения одной неприятной вещи другой, ещё более мрачной, а также для переключения ума, я очень внимательно прочитал книгу о колдовстве и пытках ведьм в семнадцатом веке. В частности, теософа она очень сильно поразит тем, что отвратительные свидетельства описанных в ней трагедий обязаны своим появлением на свет фанатизму, глупым предрассудкам и дремучему невежеству в отношении законов жизни, природы разума и души. На глаза наворачиваются слёзы, когда вспоминаешь истории невинных невежественных больных истерией и медиумов, которых повсюду преследовали, заключали в тюрьмы и даже приговаривали к смертной казни, потому что происходящие в их присутствии феномены, над которыми они были не властны, сеяли панику и ужас среди очевидцев, таких же невежественных и беспомощных, как и сами эти невротики. Некоторые из тысяч подобных свидетельств использовал Д'Асье (D'Assier), а профессор Шарко и его коллеги в поисках основополагающих доказательств своих теорий штудировали судебные архивы. А мы, перевернув страницы книг Мюссе и множества других писателей, посвящённых психическим и медиумическим тайнам, сможем увидеть, что существует неисчерпаемое море доказательств периодического проявления оккультных сил и взаимного пересечения миров живых и мёртвых.

 

Перевод с английского Алексея Куражова

 

18.04.2018 08:43АВТОР: Генри С. Олькотт | ПРОСМОТРОВ: 1434




КОММЕНТАРИИ (2)
  • Костя14-06-2018 00:14:01

    Переведён и выложен 5-й том "Листов старого дневника".
    www.theosophy.ru/lib/odl-5.htm


    Администратор

    Спасибо.

  • Виола22-06-2018 15:28:01

    Скажите пожалуйста предполагается продолжение перевода Олькотт "Листы Старого дневника".


    Администратор

    Конечно. лежат переведенные еще 4 главы, просто не успеваем.

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Ученики и последователи Е.П. Блаватской »