26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Листы старого дневника. Том III. Главы XXI, XXII. Генри С. Олькотт


Достопримечательности г. Хайдарабада

 

 

 

ГЛАВА XXI

ФЕНОМЕНАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ ПАНДИТОВ

 

Хайдарабад Низам, как его называют, в отличие от Хайдарабада Синда является одним из самых типичных азиатских городов в Индии. Благодаря своей живописности он представляет немалый художественный интерес и сильно контрастирует с другими крупными городами, особенно столичного статуса. Его улицы оживляют драчуны, вооруженные и разодетые как персонажи из иллюстрированного издания «Арабских ночей», а в составе шествий можно увидеть слонов и верблюдов. Печать Востока лежит на каждой лавке и каждом базаре, а жизнь течёт как в древности, за исключением небольшой примеси западного влияния. В то же время Хайдарабад – один из процветающих центров бесчестности и безнравственности, такой же порочный как и Лакхнау. Как говорят, здесь царят взяточничество и коррупция, а никуда не годное управление общественными делами – в порядке вещей. Тем не менее, несмотря на всё это, в течение многих лет здесь существовал центр теософской работы, и несколько искренних душ несли факел, горевший среди духовной тьмы. Воздадим же им честь!

 

Я добрался до этого города 11-го сентября (1885 года) в 16.30. Здесь меня ожидал обычный приём с речами и гирляндами, и я был вынужден выступить с ответным словом. Американский коллега был совершенно прав, когда в своём недавнем письме сказал, что мне с моим тонким чувством юмора, должно быть, очень часто приходится себя сдерживать, выслушивая некоторые из фантастически экстравагантных панегириков, которые читаются мне по прибытии в тот или иной индийский населённый пункт. Это выдержать было бы просто невозможно, если бы я не знал об идущей из сердца искренности, которую обычно скрывают подобные ароматные гирлянды комплиментов. Этот крик души, который заставляет не обращать внимания на слова, уже сам по себе рождает во мне ответные эмоции.

 

На следующий день после приезда мне посчастливилось стать свидетелем превосходной тренировки памяти, и аналогичных примеров в Индии можно найти очень много. В «Теософе» за январь 1886 года читатель может найти статью о «Некоторых аспектах памяти», которая помимо общих сведений о предмете также содержит отчёт о специально поставленном эксперименте в Хайдарабаде. С тех пор минуло тринадцать лет, поэтому, чтобы вспомнить замечательные подробности этого эксперимента, я приведу здесь свидетельство, которое его составители вручили некоему пандиту-брамину. Оно гласит:

 

«ХАЙДАРАБАД (ДЕКАН), 14-го сентября 1885 года.

 

«Нижеподписавшиеся с превеликим удовольствием подтверждают следующие интеллектуальные достижения Веданты Дашигачарья из Тируваллура, округ Мадрас, очевидцами которых они стали.

 

Ачарья, расставив нас, 10 человек, в два ряда, одновременно держал в уме и производил следующие одиннадцать операций:

 

I. Играл в шахматы, не видя доски.

 

II. Поддерживал разговор на разные темы.

 

III. Завершил санскритскую шлоку по данной ему первой строке.

 

IV. Умножил пятизначное число на четырёхзначное.

 

V. Сложил три столбца цифр, в каждом из которых было по восемь чисел.

 

VI. По выбору испытующего процитировал санскритскую шлоку из шестнадцати слов, которые были названы ему в произвольном порядке.

 

VII. Завершил «магический квадрат», в котором суммы чисел в смежных квадратах по горизонтали и вертикали были одинаковыми.

 

VIII. Не видя шахматной доски, ходил конём таким образом, чтобы тот обогнул всю доску в строгом соответствии с тем, как он передвигается, то есть, не входя ни в какие другие поля, кроме разрешённых.

 

IX. Сложил второй «магический квадрат» с другими числами, отличными от первого.

 

Х. Сосчитал и запомнил количество ударов колокольчика, в который позвонил некий присутствовавший на опыте джентльмен.

 

XI. По памяти завершил два предложения на испанском языке, составленных по тому же принципу, что и в пункте №VI, а затем правильно их повторил.

 

Это был самый интересный эксперимент по изучению возможностей памяти. По-видимому, Ачарья приобрёл способность создавать в уме для каждой производимой им операции отдельный центр памяти или мысленный центр и заставлять связанные с ним представления собираться вместе и группироваться».

 

Подписи: Г. С. Олькотт, Безонджи Адерджи, Г. Рагхунатх, М. Рагхунайекалу, А. Т. Мутхукиштна, Дарабджи Доссабой, Ханумант Роу, Бхимадж Раоджи и Иялу Найду – все члены нашего Общества.

 

Эксперимент состоял в том, чтобы пандит по очереди обходил группу испытующих столько раз, сколько может потребоваться для завершения данных ему заданий, делая каждый раз какую-то их часть. Таким образом, в первом задании он обдумывал и делал один ход в шахматной игре, во втором – поддерживал разговор, направленный на то, чтобы помешать работе его памяти, в третьем – диктовал строку из произвольно выбранной поэмы на санскрите, в четвёртом – называл результат операции деления чисел, и так далее, и тому подобное. Следовательно, ему приходилось фиксировать в своём уме каждый факт, связанный с результатом, ожидаемым от него каждым из участников эксперимента и при его окончании безошибочно выдавать окончательный результат. Я привёл ему две строки на испанском языке, написав слова на листке бумаги и пометив каждое из них соответствующей цифрой следующим образом:

 

Ay de mi! un año felice

 1    2   3    4   5    6

Prece como uno soplo legero.

7        8       9     10      11

 

Здесь мы видим одиннадцать слов, записанных в определённой последовательности. При этом мне разрешалось говорить пандиту какое-то одно слово каждый раз, когда он останавливался передо мной в своих хождениях по кругу. От нас требовалось соблюсти только два условия: мы должны были чётко повторять слово до тех пор, пока пандит не усвоит его произношение, и каждый раз говорить его номер в предложении. Задачей же пандита являлось сохранение в памяти всего этого до тех пор, пока он поочерёдно не подойдёт к нам одиннадцать раз. После этого он был должен сконцентрироваться и правильно воспроизвести весь текст, поставив каждое слово на своё место. То же самое ему следовало проделать с заданием каждого испытуемого. Таким образом, он должен помнить все результаты сложения, умножения, вычитания, деления и так далее, полученные при каждом обходе участников эксперимента. При этом, подходя к тому же самому человеку в следующий раз, он должен вернуться к сути его задания и перейти к новому. И так далее по кругу. Вообразите себе количество отдельных психических действий, которые он вынужден совершить, и если это вас не удивит, то вы обязательно перевоплотитесь на какой-нибудь чудо-планете, ушедшей вперед по своему развитию. Такое сильное перенапряжение мозга, в конце концов, сначала приведёт к усталости, а затем – к умственному истощению. Я доподлинно об этом знаю. Так, директор одной из наших санскритских школ, который был опытным аштхавадхани, был вынужден полностью отказаться от этого занятия, чтобы спасти свои «умственные способности от деградации». Тот, кто хочет и дальше углубиться в эту интересную тему, может ознакомиться с мнениями крупных авторитетов, приведённых в вышеупомянутом номере «Теософа».

 

Моя большая аудитория в столице Низама, как и в соседнем британском военном городишке в Секундерабаде, слушала меня очень внимательно. Темами лекций, с которыми мне предложил выступить организационный комитет, явились: «Единство религий», «Кто я, откуда пришёл и куда пойду?» и «Месмеризм и его отношение к оккультной науке». Последняя тема, несомненно, была навеяна воспоминаниями о моих исцелениях во время предыдущего приезда. Также здесь состоялись обычные собеседования (включавшие ответы на каверзные вопросы), собрания Филиала Общества, а также приём кандидатов в его члены.

 

Следующую остановку я сделал в Адони, центре хлопкового ковроткачества,где меня попросили выступить с лекцией «Арии и их религия». Далее мой путь лежал в Беллари, место, где проживает один из наших самых преданных коллег, мистер А. Сабхапатхи Мудалияр. Проведя здесь три дня с нашими друзьями, я отправился в Гути, который на протяжении многих лет оставался оплотом теософии благодаря местным членам нашего Общества, особенно П. Кешаве Пиллэю, Дж. Шринивасу Роу и Т. Рамачандре Роу. Ещё ни одно общество не имело более деятельных и полезных работников, чем эта троица. Незадолго до отъезда из Беллари у меня была возможность проверить силу моего змеиного камня, который, как читатели предыдущих томов могут помнить, дал мне заклинатель змей из Бомбея вскоре после нашего приезда в Индию. Тогда простое приближение камня (который не был камнем, но являлся кусочком кости) к сердитой кобре заставляло её раскачиваться на своих кольцах, пятиться назад и, в конце концов, опускаться на землю. Но в Беллари всего этого не произошло. Кобра, на которой я пытался опробовать свой камень, по-видимому, была обучена подчиняться знакам, подаваемым рукой её хозяина, и не обращала никакого внимания ни на меня, ни на камень. Поэтому в отличие от успеха в Бомбее я констатировал полный провал.

 

Наши друзья в Гути на государственном аукционе купили по номинальной цене прекрасное каменное здание и не только открыли в нём санскритскую школу, но и сделали его штаб-квартирой и основным местом проведения лекций и других публичных мероприятий. Сразу за городом возвышается каменистый холм высотой около 1000 футов, увенчанный мощным фортом, который в разные времена то захватывался, то отвоёвывался в сражениях ещё до британской оккупации. По преданию, внутри него находится обнесённая стенами гробница Гаутамы Риши (не Будды), которая является местом паломничества. В настоящее время форт разрушается и может быть куплен правительством по номинальной цене. Поскольку в нём есть много хороших комнат, которые можно было бы сдавать по невысокой цене, я подумал, что это замечательное место может стать прибежищем и своего рода ретритом для некоторых моих друзей-европейцев, имеющих представление о том, как на практике реализовать замысел мистера Синнетта о замке мистиков, описанном в его романе «Карма». Поэтому после сбора всей необходимой информации я предложил этот план своим друзьям, но из этой затеи ничего не вышло.

 

Чтобы добраться до Анантапура, последнего пункта моего путешествия, мне пришлось целую ночь ехать в запряжённой быками повозке, в которой так трясло, что спать было почти невозможно. Поэтому я ничуть не пожалел, когда в миле от места назначения для меня разбили палатку с ванной и завтраком. В украшенном флагами Анантапуре меня шумно встретили с музыкой, и я ответил на приветствия огромной толпы. А этим же вечером многочисленная аудитория слушала мою лекцию на тему «Современный скептицизм и Брахма Видья». Следующим вечером я организовал Анантапурское Теософское Общество, а затем снова взял курс на Гути, в который попал в 8 утра после очередной бессонной ночи. Так закончилось моё долгое 113-дневное путешествие 1885 года, в ходе которого я посетил 31 филиал, выступил с 56-ю публичными лекциями, не считая многочисленных частных бесед с ответами на вопросы. Без сомнения, эта поездка помогла нашим друзьям обрести утраченное мужество, ознакомила широкую публику с нашими взглядами и целями, развеяла необоснованные подозрения в отношении Е. П. Б. и Учителей, укрепила старые центры новыми членами и привела к созданию новых, в которых о нас раньше ничего не знали. Одним словом, более смелая тактика получила своё оправдание, и, бросив ретроспективный взгляд на тот год, можно легко убедиться, что нас бы постигли большие беды, если бы я, прислушавшись к нашим робким консультантам, спокойно отсиживался в Адьяре, ожидая попутного ветра.

 

Здесь я снова должен напомнить об одном обстоятельстве, о котором я уже пытался рассказать в предыдущей главе: выполняя эту работу, я не рассчитывал только на свои собственные силы и способности, но, главным образом, уповал на ту помощь, которую получал (и продолжаю получать до сих пор) от Тех, кто стоит за всем Теософским движением. Без Них я был бы бессилен принять на себя мощный поток ненависти, который был направлен на нас, а затем его отбить. С помощью Них я последовательно раскрутил все кольца миссионерского змея, который пытался превратить нас в массу сломанных рёбер и раздавленной плоти. Никто из моих читателей даже не сможет себе представить через что нам и, в особенности, мне пришлось пройти в те мрачные дни. С одной стороны, это было активное противостояние насмешливой публики и пассивность многих наших коллег, которые, как я рассчитывал, поднимутся вместе со мной за правду и проявят стойкость; прямое дезертирство; пустеющая казна и продолжающееся увеличение расходов; оказываемое на меня давление для получения моего согласия на некоторые радикальные изменения в политике и основополагающих принципах Общества; и, в конце концов, моё вынужденное отделение от Е. П. Б., с которой в течение одиннадцати лет мы работали в полном согласии, вдохновляемые общими целями и идеалами. С другой стороны, это была трагедия самой Е. П. Б., которая фактически являлась изгнанницей, томящейся в маленькой дешёвой итальянской гостинице на склоне Везувия и страдающей ревматической подагрой; это была Е. П. Б., которой доктором Мэри Шарлиб было жёстко приказано совершенно устраниться от жизненных треволнений; это была Е. П. Б., терпящая лишения, от которых я не мог её избавить ввиду отсутствия денег; это опять же была Е. П. Б., метущаяся, словно раненая львица, из-за своей неспособности бороться с клеветниками и пишущая мне резкие и гневные письма, которые естественно было ожидать от неё в сложившихся обстоятельствах.

 

Моё искреннее желание заключалось в том, чтобы выполнить рекомендации доктора, в основе которых, как я понимал, лежал простой здравый смысл. Чтобы спасти жизнь Е. П. Б., ей требовалось неукоснительно соблюдать одно необходимое условие: она должна была сохранять полное спокойствие, уединившись в каком-то тихом местечке, недоступном ни для её друзей, ни для врагов, и, в особенности, воздерживаться от переписки или чтения газет. Но она была похожа на пороховой склад, и простого слуха в письме было достаточно, чтобы она взорвалась. Прежде чем покинуть Е. П. Б., доктор предупредил её обо всём вышесказанном. Так же сделал и я, написав ей письмо, на которое она ответила в марте. «Умерьте ваши страхи», – писала она, «потому что, за исключением Соловьёва и мисс ... я не знаю ни одного европейского теософа, с которым я могла бы переписываться и кому бы могла дать свой адрес». Подумать только – Соловьёву! Этому презренному человеку, который воспользовался её искренним доверием и пылкой любовью к соотечественникам, чтобы ежедневно следить за каждым её шагом, а затем втянуть её в конфиденциальную переписку и предать её в книге, написанной на по-матерински родном для неё языке и изданной им за деньги на родине, которую она так сильно любила до конца своих дней! Своим мысленным взором Е. П. Б. не видела, что якобы преданные ей души только и заботятся о том, чтобы доказать ей свою преданность. Так, она полностью доверилась, раскрыв секрет своего вынужденного изгнания этому несчастному профессиональному литератору, потому что он был русским и играл роль её преданного друга. И чтобы ранить меня своим недовольством, зародив веские сомнения в своей предусмотрительности, после десяти лет нашей близкой дружбы она обращается ко мне со словами: «Мой дорогой полковник Олькотт»!

 

Город Торре-дель-Греко сегодня.

 

«Сейчас я пишу», – говорит она в своём письме без даты, полученном из Торре-дель-Греко, «в сырой комнате, выходящей на северную сторону Везувия, а мои ноги стоят на полу из неотёсанного камня. В Италии люди, находясь внутри домов, страдают от холода больше, чем в России, так как о печах здесь ничего не известно. Холодный воздух дует из-под дверей и через окна всё время. Я полностью уверена, что, несмотря на все меры предосторожности, последует рецидив ревматической подагры, если вы не сделаете то, о чём я вас попрошу. Если вы не ждёте моей смерти, пришлите мне … старый ковёр, купленный в Бомбее, с некоторыми другими вещами, которые бы хотелось получить. Моя просьба связана с отсутствием денег на лучшее жильё, а также на ковры и одеяла. Я смогу разрезать ковёр напополам и, таким образом, избежать страданий и мук. Сейчас здесь идёт дождь, повсюду холод и сырость, а в сентябре тут так промозгло, что даже старый хозяин сказал мне, что никто не может оставаться здесь после августа, в особенности инвалиды. Поэтому куда бы я ни направилась, мне понадобятся эти ковры, а они являются и в Италии, и во Франции невиданной роскошью», и так далее, и тому подобное. Это письмо и дальше, вплоть до самого конца, пестрит рассказами об её страданиях. И как бы на моём месте почувствовал себя читатель, получив такое письмо? Подумать только, что она, учения которой явились утешением и путеводной звездой для тысяч людей, в большинстве своём окруженных роскошью, что она, эта бедная больная женщина, несущая свет во тьме и щедро делящаяся огнём духа, была вынуждена со слезами писать о своих бедствиях за тридевять земель своему старому близкому другу, такому же бедному, как и она сама. Этим она удваивала, если не учетверяла груз, который он должен был нести, прячась за своими улыбками и шутками, ради множества людей, вступивших в наше Общество, и испытал бы жестокое отчаяние, если потерпел бы неудачу. Не будет преувеличением сказать, что только осознание помощи невидимых Учителей направляло меня в то время и, в конце концов, привело к будущим успехам. «Но вот прошла зима, дожди прекратились, земля покрылась цветами, пришло время пения птиц, и в наших краях стал слышен голос черепахи». Позже Е. П. Б. поселилась среди друзей в Лондоне, которые увидели, что ей не хватает самого необходимого, и сделали всё возможное, чтобы всячески облегчить её бремя. Но каково же пришлось Е. П. Б. холодной весной 1885 года, которую она провела на северном склоне Везувия, живя впроголодь и работая за «старым шатким столом», доставшимся ей с большим трудом; также представьте её бедные ноги, поражённые подагрой, которые она ставила на ничем не покрытый холодный каменный пол!

 

ГЛАВА XXII

Е. П. Б. В ССЫЛКЕ

 

«Мечущаяся, как львица в клетке» – именно такими простыми словами можно охарактеризовать состояние Е. П. Б. в течение трёх месяцев, проведённых ею в Торре-дель-Греко в 1885 году. Это не удивительно, если вспомнить обстоятельства её вынужденного отъезда из любимого ею дома в Адьяре, который мы вместе построили! И это одно из самых неприятных обстоятельств, на которые она жаловалась мне в своих письмах. Ей, смелой потомственной воительнице, выходцу древнего рода, представители которого из поколения в поколение по зову монархов сверкали мечами на передовой, было невыносимо молчать и бездействовать. Для неё, как и для них, шансы на победу не имели никакого значения; непреодолимый инстинкт вёл их в бой, не давая задуматься о последствиях. Но мы, её коллеги, помня о разночтениях и лазейках в законе, а также о том, что означало бы для Общества её поражение в суде, подавили её желание и фактически вынудили её согласиться с политикой молчания и терпимого отношения к нашим врагам. Находясь среди нас в Адьяре, Е. П. Б. понимала, что мы были правы. Но, влача в одиночестве ссылку в Италии, её взгляд на вещи изменился, и в каждом письме Е. П. Б. упрекала меня за то, что она назвала нашей «трусостью», добавляя к этому нашу поспешность пожертвовать ею как козлом отпущения. Конечно же, она была полностью не права, но переубеждать её было бесполезно, и на это не хотелось тратить ни времени, ни чернил. Одной из черт характера Е. П. Б. являлась чрезвычайная доверчивость, поэтому её постоянно обманывали и приносили в жертву люди, за восторженными словоизлияниями которых порой скрывалось самое низкое предательство.

 

Сегодня (1899 год), по прошествии тринадцати лет, за которые люди уже просеялись через сито времени, я с печалью перечитываю письма Е. П. Б. и вижу, как персоны, превозносимые ею до небес, отплатили чёрной неблагодарностью за её доверие. Подкрепляя свои обвинения против нас, находящихся в Адьяре сотрудников, она снова и снова цитирует имена и высказывания этих персон. Кроме того, она даже пересылает мне их послания, адресованные ей, и топорно похваляется, осуждая при этом меня. Соловьёв провёл с ней пять недель в Вюрцбурге, её втором пристанище, тот-то и тот-то – две недели, а тот-то и тот-то должен был вскоре приехать. И все они впоследствии стали её врагами.

 

Начиная с тома №7, формат «Теософа» уменьшился с кварто до октаво, поскольку большие габариты издания оказались неудобными для переплёта и пересылки почтой. В то время Е. П. Б. полностью отвечала за его выпуск, но перед отъездом в Неаполь она назначила своим помощником мистера Купера-Оукли, замечательного учёного, и передала ему все полномочия. Некоторые строившие козни персоны, личности которых стали мне известны после того, как я просмотрел её бумаги и нашу переписку, внушили ей мысль, что я хочу убрать её имя с титульной страницы, поскольку мы якобы не можем себе позволить и дальше сносить обвинения в связях в ней, и этот шаг является всего лишь частью плана, разработанного нами, чтобы полностью от неё избавиться. Конечно, во всём этом не было даже доли правды, но она была так больна, а её ум пребывал в состоянии такого сильного нервного перенапряжения и смятения, что она сразу же на меня набросилась. Она поносила меня всеми мыслимыми и немыслимыми ругательствами, а моё предполагаемое намерение клеймила как чистейшей воды трусость. Она торжественно заявила, что если какое-то другое имя, кроме наших с ней и Т. Субба Роу, появится на обложке журнала, то она не напишет для него ни единого слова! Но после того, как до неё без опозданий дошёл новый выпуск «Теософа», она написала:

 

«Я так и знала, что обвинения в том, что вы исключите моё имя с титульной страницы «Теософа», являются полным вздором. Но ведь все думали и «чувствовали уверенность», что вы действительно так сделаете. Так думал даже Г. С. Это произошло из-за невинного замечания Ниварана Бабу: «Журнал выйдет в новом виде, а его редактором станет мистер Купер-Оукли». Все так говорили, поскольку К.-O. был его редактором уже почти год. Зачем же тогда Ниваран преподнёс это как новость, если имя мистера Купер-Оукли не появилось на обложке журнала со всеми вытекающими из этого последствиями? Вот и я тоже поддалась на провокацию. Но теперь этому пришёл конец. … Так или иначе, сейчас «Теософ» выглядит очень неплохо и, конечно же, намного лучше, чем раньше. И я посылаю для него длинную статью: «Есть ли душа у животных?». На этой же неделе я напишу ещё одну или две другие статьи».

 

Затем, делая очень несвойственный ей ход, она просит у меня прощения, но при этом призывает к взаимности. «Давайте», – говорит она, – «прощать друг друга и быть снисходительными к неудачам другого, прекратив грызню и злословие, ведь мы же не христианские сектанты!». Это демонстрирует удивительную пластичность её ума. В мгновение ока она выходит из тупика, склоняя человека на свою сторону! Представив, что подобные эпизоды повторялись через 1-2 недели на фоне обычного напряжения, вызванного исполнением моих обязанностей во время этого кризиса, читатель сможет понять моё внутреннее состояние, в котором я вынужден был находиться до вхождения нашего корабля в более спокойные воды. Однако теперь я не считаю её ответственной за все те огорчения, которые доставляли мне её жестокие письма, поскольку на струнах её раненой души играли беспринципные третьи лица, лелеявшие надежду на её отход от Общества и желавшие использовать её способности и таланты в своих собственных корыстных целях. В то время она была не в состоянии разумно мыслить, поскольку десять лет испытаний могли бы ей доказать, что я скорее позволю искрошить себя на мелкие кусочки, чем перестану исполнять свой долг или предам моего святого Учителя. Поэтому я решил, что она может говорить и делать всё, что ей заблагорассудится, поскольку это не имеет никакого значения.

 

Вместе с тем, когда Е. П. Б. действительно хотела узнать мотивы людей, она могла это сделать. Так, она раскрыла мне тайные планы и мысли одного человека, тесно связанного в то время с её работой для Общества. Именно его резкие замечания о себе я часто цитирую. Без сомнения, вся эта критика послужила мне в качестве именно того обучения, в котором я нуждался, и, несомненно, меня и теперь как можно чаще нужно возвращать к моей собственной внутренней первооснове. Но я не могу сказать, что это приятно. Я не похож на негритянского мальчика, который, когда его нашли стучащим пальцем по наковальне, объяснил, что он делал это потому, что «так здорово, когда всё хорошо». Без сожаления я мог бы отдать три четверти испытаний любому нуждающемуся в них неофиту, хотя, несомненно, мне следовало бы оставить их для себя.

 

Е. П. Б. имела одну особенность, которую с любовью вспоминает большинство её бывших коллег – это её исключительное обаяние. Она могла почти свести вас с ума своими словами и поступками, пробуждая желание бежать от неё как можно дальше, но когда она впадала в другую крайность и, беседуя с вами, держалась с какой-то милой детской непосредственностью во взгляде и речи, ваш гнев исчезал, и вы любили её, несмотря ни на что.

 

Кроме того, Е. П. Б. обладала особыми качествами, которые возвышали её над другими людьми. Это:

 

а)её удивительные оккультные знания, способность производить феномены, а также её связь с невидимыми всем УЧИТЕЛЯМИ;

 

б)её блестящие таланты, особенно искусство вести беседы, в совокупности с достигнутым ею социальным статусом, многочисленными путешествиями и необыкновенными приключениями;

 

в)её глубокое понимание проблемных аспектов филологии, происхождения рас, фундаментальных основ религий, а также обладание ключами к древним мистериям и символам; причём все эти знания, конечно же, она получила не в результате учебы, так как более непоседливого и эксцентричного ученика мир ещё не видывал. Е. П. Б. очень редко была любезной и покладистой: будучи в настроении, она могла проявлять эти качества, но в остальных случаях не щадила ни одного человека, каким бы богатым, могущественным и высокопоставленным он ни был. Не имея литературной подготовки, она писала в порыве вдохновения. Мысли мелькали в её голове как метеоры, а представавшие перед её ментальным взором сцены часто исчезали, когда она улавливала их только наполовину. Её рукописи изобиловали заключёнными в скобках замечаниями, которые порой растягивали её предложения до бесконечности. Как сейчас выяснилось, она также могла заимствовать целые куски текста у других авторов, словно они были её собственными, но она делала это только для того, чтобы приспособить чётко сформулированные ими мысли к излагаемому ею предмету. Вкратце можно сказать, что она была гением наподобие Шекспира и других классиков, которые использовали фрагменты найденного ими материала для того, чтобы слить их воедино, запечатлев на них свою индивидуальность. Для примера возьмём два её грандиозных произведения. Она сотню раз погрешала против литературных канонов, никак не обозначив заимствования у других авторов, но при этом придала им золотой оттенок своих собственных высоких сил. Поэтому с каждым годом «Тайная Доктрина» всё больше и больше раскрывает перед нами неисчерпаемый кладезь оккультных знаний. Именно потому всё более ширящийся круг учеников почитает её память и с презрением отворачивается от таких пигмеев, как Соловьёв, которые, как муравьи, кусают её одежды, пытаясь растворить их своей кислотой.

 

Её оккультные силы притягивали к ней спиритуалистов, движимых ненасытным любопытством; эти силы пытались дискредитировать люди науки, которые отвергали всякие претензии на обладание ими; эти силы ненавидели современные священники и пасторы, которым следовало бы ответить на её феномены своими собственными, но они не могли этого сделать; и, наконец, этих сил боялся простой народ, который видел в Е. П. Б. чёрную колдунью и не осмеливался к ней приближаться. Из-за моей связи с ней эта отталкивающая злая репутация распространилась также и на меня. «Боже мой! Полковник Олькотт!», – заявила мне однажды леди Х во время званого обеда в её доме, – «насколько же вы отличаетесь от того, что я ожидала»! «И что же, осмелюсь я спросить», – сказал я, – «ожидала ваша светлость»? «О, знаете ли», – ответила она, – «все мы думали, что если нам доведётся вас встретить, то вы напустите на нас какие-нибудь чары, но в действительности вы такой же, как и мы»! Подобные представления среди знакомых Е. П. Б., большей частью, были обязаны своим происхождением её независимому поведению и соответствующим высказываниям. Как придворный под влиянием некоего инстинкта думает, что его король не может сделать ничего плохого, так и общество спишет миллионерам нарушения приличий на их «эксцентричность», но всегда обвинит в них любого бедного человека. Никто не мог предугадать, в какой момент Е. П. Б. совершит какой-нибудь чудесный магический феномен или, возможно, прошепчет на ушко какое-то послание от невидимых Сил. Также частенько бывало так, что ругательства, которыми она осыпала своих близких друзей, впоследствии оказывались самыми своевременными подсказками, уводящими их с неправильного пути и возвращающими на правильный, являясь для них истинным благословением. Общение с ней постоянно вызывало волнение, от которого оживлялась самая вялая натура и начинала проявлять некую активность. Воистину она была великой женщиной, если так можно сказать об обитателе её телесной оболочки, который казался мне бесконечно далёким от идеала нежного пола.

 

После трёх месяцев пребывания в Торре-дель-Греко она переехала в Вюрцбург, который, как она писала, претендовал на то, чтобы стать своего рода теософской Мединой с тех пор, как её изгнали из дорогой её сердцу Мекки, Адьяра. «Сейчас у меня мало времени на работу над «Тайной Доктриной»», – пишет она (28 октября 1885 года). «Я дошла только до середины первой части, но через месяц или два пошлю вам первые шесть разделов. Я беру из «Изиды» только факты, не обращая внимания на всё остальное – трактаты, нападки на христианство и науку. Короче говоря, я опускаю весь бесполезный материал и всё, что уже потеряло интерес. Оставляю только мифы, символы и догмы, объясняя их с эзотерической точки зрения. Фактически это совершенно новая работа. В ней, среди прочего, также объясняются оккультные основы циклов. Я хочу, чтобы вы прислали мне предисловие или введение».

 

В этом же очень интересном письме Е. П. Б. набросала формулу, которую она попросила меня напечатать в «Теософе» от её имени. Я вижу в ней костяк всего учения о сохранении индивидуальности, которое сейчас распространяется нашими крупными писателями-теософами. Е. П. Б. пишет: «та же самая Божественная монада со всеми её духовными накоплениями, обретёнными в течение бесконечных перерождений, должна вновь низойти и перевоплотиться на более высокой, во сто крат более совершенной и чистой земле или планете; короче говоря, она должна снова начать свой великий цикл реинкарнаций».

Среди преданных друзей, окружавших её в Вюрцбурге, были графиня Вахтмейстер (неизменно верная, непоколебимая и преданная женщина с великодушным сердцем) и фрау Густав Гебхард из Эльберфельда, которую я так сильно любил и искренне грущу оттого, что она нас покинула. Эти дорогие женщины усердно ухаживали за Е. П. Б. во время её тяжёлой болезни, словно её младшие сёстры. Также рядом с Е. П. Б. находились доктор Хьюббе Шлейден и сын мадам Гебхард, Франц. Именно от них я получил очень важный документ. Он полностью оправдывает мою любимую «подругу» Е. П. Б. от грязного обвинения мадам Куломб и тех, кто повторял её ложные заявления, согласно которым в Каире она стала матерью незаконнорожденного ребёнка. Автором этого документа был районный королевский медицинский директор (который, возможно, работает и поныне). Он предоставил медицинское свидетельство в ответ на запрос друзей мадам Блаватской, предвидевших огромную важность, которую мог иметь подобный документ в будущем. Ниже я привожу его перевод:

 

«МЕДИЦИНСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО

«В ответ на запрос нижеподписавшийся свидетельствует о том, что мадам Блаватская из Бомбея, Нью-Йоркский секретарь Теософского Общества по переписке, в настоящее время находится у него на лечении. Она страдает anteflexiouteri(задним загибом матки), скорее всего, с самого рождения. На основании тщательного обследования было доказано, что она никогда не рожала ребёнка и не переносила никаких гинекологических заболеваний.

 

(Подпись) «ДОКТОР ЛЕОН ОППЕНГЕЙМ»,

ВЮРЦБУРГ, 3-е ноября 1885 года.

 

Подпись доктора

Леона Оппергейма

официально подтверждаю. ВЮРЦБУРГ

3-е ноября1885 года.

Районный королевский медицинский директор

(Подпись) «ДОКТОР МЕДИЦИНЫ РЁДЕР».

 

 Мы, нижеподписавшиеся подтверждаем,

 что перевод свидетельства, сделанный

с лежащего перед нами его немецкого

оригинала, правильный.

ВЮРЦБУРГ, 4-е ноября 1885 года.

(Подпись) «ХЬЮББЕ ШЛЕЙДЕН»

(Подпись) «ФРАНЦ ГЕБХАРД».

 

Этот документ, составленный более чем деликатно, должен был отвечать на все вопросы о нравственной стороне жизни Е. П. Б. со времён её юности. Она сама и её друзья, о которых шла речь выше, написали мне об этих обстоятельствах и выразили надежду, что я буду бережно хранить данное свидетельство до того времени, когда я смогу использовать его наилучшим образом. Я думаю, что это время уже настало, так как теперь горечь той давней эпохи уступила место более тёплым чувствам по отношению к Е. П. Б., и её подлинное величие с каждым днём осознаётся всё больше и больше. Поэтому я полагаю, что публикация этого, безо всяких сомнений, авторитетного документа в соответствующем месте данной хронологической ретроспективы принесёт радость и утешение её друзьям и ученикам, а также будет служить им своего рода щитом, которым можно отбить стрелы клеветы, пущенные в самое сердце нашей благодетельницы. По мере того, как с годами наше движение обретает всё более прочную почву у себя под ногами, эта сильная личность, за которой на благо человечества трудилась величайшая Индивидуальность, будет возвышаться всё больше и больше и сиять всё ярче и ярче. Буддийский афоризм гласит: «Хорошие люди сияют издалека, как снежные вершины Химавата, а плохие невидимы, как пущенные в темноте стрелы». «Мир тебе, Е. П. Б.!» – с любовью произносят теперь тысячи людей.

 

Перевод с английского – Алексея Куражова

 

11.09.2018 11:07АВТОР: Генри С. Олькотт | ПРОСМОТРОВ: 1212




КОММЕНТАРИИ (3)
  • Светлана14-09-2018 22:29:01

    Алексей, спасибо Вам большое за Ваш кропотливый труд. Интересно и легко читать грамотный и аккуратный перевод. Ваша последовательная и ритмичная работа вызывает только уважение и благодарность. Мир Вашему дому. С наилучшими пожеланиями!

  • Виола17-11-2018 11:45:01

    Очень жду продолжение книги с таким прекрасным переводом.Будет ли оно?


    Администратор

    Конечно будет. Уже лежат следующие 2 главы, но времени и рук, к сожалению, не хватает

  • Виола27-11-2018 12:45:01

    Будет продолжение книги Листы старого дневника. С уважением.


    Администратор

    Будет и совсем скоро.

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Ученики и последователи Е.П. Блаватской »