Листы старого дневника. Том II. Главы XIX, XX. Генри С. Олькотт
(2).jpg)
ГЛАВА XIX
ПОВЕЛИТЕЛЬ ДЖИННОВ
Мы вместе с Е. П. Б. провели в Бенаресе восемь дней, в течение которых часто виделись со старым махараджей, его свитой и другой городской знатью. Его Высочество послал своего секретаря осведомиться о состоянии Е. П. Б., после её прибытия ранним утром. Позднее он сам приехал с Бабу Прамадой Дасом и раджёй Сиварападом, взяв их с собой в качестве переводчиков, чтобы в течение нескольких часов обсуждать с нами философские и религиозные вопросы. В следующий раз он приехал со своим казначеем и заявил, что незамедлительно пожертвует большую сумму денег (в несколько тысяч рупий) в пользу нашего Общества, если Е. П. Б. «покажет ему какие-нибудь чудеса». Конечно, она отказалась удовлетворить эту просьбу махараджи наотрез, как раньше отвергла такое же предложение другого богатого индуса – некоего ныне покойного сэра Мунгалдаса из Бомбея, но как только он ушёл, произвела множество феноменов для бедных посетителей, которые не могли позволить себе расстаться даже с десятью рупиями. Однако всё же старому принцу она раскрыла тайну о месте нахождения некоторых пропавших семейных документов, которые, если я не ошибаюсь, были поспешно спрятаны во время Восстания сипаев. У меня есть все основания полагать, что, несмотря на разочарование, махараджа после отказа принять у него подарок, стал уважать Е. П. Б. в гораздо большей степени. Подобное безразличие к деньгам всегда рассматривалось в Индии как самое верное доказательство бескорыстия и благочестия религиозных учителей. Один лахорский йог, который за демонстрацию самадхи принял дорогие подарки от махараджи Ранджита Сингха, навсегда потерял в его глазах авторитет. Однажды в Лахоре старый слуга этого махараджи сказал мне, что «если бы этого не произошло, то его хозяин приблизил бы к себе этого йога на всю оставшуюся жизнь и почитал бы его как святого».
Утром ради Е. П. Б. мы повторно совершили речное путешествие, проплыв мимо гхатов по Ганге. В нём нас сопровождали те же два джентльмена, что и раньше. На сей раз мы надолго задержали нашу лодку у гхатов, чтобы понаблюдать за ходом кремации, а также последующим преданием останков трупов водам священной реки и развеиванием пепла над Гангой. Эта процессия представляла собой весьма реалистичную сцену, напрочь лишённую поэтичности и сентиментальности. Если бы кремация была введена на Западе в такой же грубой форме, то, я уверен, что больше одного тела кремировать бы не удалось. При использовании крематория все отталкивающие стороны этого процесса исчезают, поэтому не странно, что такой метод погребения мёртвых стал сейчас настолько популярным.
В тот же день мы посетили мусульманскую ярмарку, на которой впервые стали свидетелями феноменального искусства владения мечом, которому можно обучиться в Индии. Вот что мы увидели. На земле лицом вниз лежал человек, опираясь своим подбородком на гуаву – фрукт размером со среднюю грушу. Его напарник стоял к нему спиной и всё время пританцовывал под ритмичные удары там-тама. В руке он держал острую как бритва саблю с толстой тяжёлой рукояткой, которой он тоже ритмично размахивал. Внезапно он развернулся к лежащему человеку лицом и, рассекая воздух, провёл саблей под его подбородком. Затем поднявшийся с земли человек показал гуаву, разрезанную напополам. Даже сейчас одно только воспоминание об увиденном заставляет содрогнуться от мысли, что бы случилось, если клинок хоть чуть-чуть отклонился бы от проходящей через плод траектории. Затем то же самое мастерство было продемонстрировано с использованием гуав и лаймов, на которые человек опирался своей голой пяткой. Следует иметь в виду, что в каждом из этих случаев мастер, владеющий мечом, стоит спиной к своему ассистенту, а сабля настигает свою цель, уже рассекая воздух.
Четырнадцатого декабря в резиденции Бабу П. Д. Миттры я в качестве президента Теософского Общества наконец-то встретился с крупнейшими пандитами Индии и принял участие в их совещании. Всем высокообразованным востоковедам сразу же станет ясна представительность собравшегося общества, когда они прочтут приведённый ниже список имён, включающий наиболее известных знатоков современной санскритской литературы, таких как:
Доктор Г. Тибо, директор Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Бала Шастри, ныне покойный профессор Индусского Права из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Бабу Дэва Шастри, профессор астрономии из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Ягнесвара Оджха из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Кесавли Шастри из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Дамодара Шастри, профессор грамматики из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Дхондирага Шастри, библиотекарь Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Рамакришна Шастри, профессор Санкхьи из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Пандит Гандхадэва Шастри, профессор поэзии и риторики из Англо-Санскритского колледжа Бенареса;
Бапу Шастри;
Бабу Шастри;
Говинда Шастри;
Бабу Прамада Даса Миттра, ныне покойный профессор англо-санскритской литературы из Англо-Санскритского колледжа Бенареса.
Последний учёный переводил мою речь к пандитам на санскрит так же быстро и свободно, как и их ответы и замечания на английский, на котором он пишет и разговаривает как настоящий англичанин. Я сомневаюсь, что в странах запада найдутся востоковеды, даже включая самого профессора Макса Мюллера, которые могли бы сделать это. Конечно, приехав в Индию и на Цейлон, они пытались разговаривать с нашими пандитами на санскрите, но владением «языком богов» их не впечатлили, о чём мне рассказали сами пандиты.
Наша встреча длилась несколько часов. На ней пункт за пунктом мы рассмотрели все интересующие нас вопросы, и каждая сторона внимательно следила за тем, чтобы не попасть в подчинённое положение. Окончательным результатом нашей встречи стало принятие и подписание следующего соглашения:
«Принимая во внимание, что братский союз всех друзей арийской культуры по всему миру будет твёрдо отстаивать интересы санскритской литературы, ведической философии и науки. .
Принимая во внимание, что Теософское Общество искренне желает трудиться ради той же самой благородной цели и обладает для этого возможностями, которые желательно использовать как можно лучше.
Решено, что настоящее Общество (Самадж) принимает предложение Теософского Общества и объявляет, что вступает с ним в дружеский союз для достижения вышеуказанных целей, а также предлагает любую помощь в реализации планов, которые будут согласованы руководителями двух Обществ.
Однако создание этого союза не подразумевает, что одно из этих Обществ должно подчиняться правилам другого или находиться под его юрисдикцией».
(Подпись) БАПУ ДЭВА ШАСТРИ,
Президент.
(Подпись) БАЛ ШАСТРИ,
Вице-президент.
Принято Теософским Обществом,
Г. С. ОЛЬКОТТ, Президент.
Утверждено,
ПРАМАДА ДАСА МИТТРА,
Секретарь Собрания.
БЕНАРЕС: Маргаширша Шуддха, 13
Самват 1937.
Если бы не Бабу Прамада Даса, такой итог совещания был бы невозможен, и мы должны поблагодарить его за предоставленную нам возможность доказать эклектичность нашего Общества уже в самом начале его деятельности в Индии. Вышеописанная встреча с пандитами произошла сразу же после нашей триумфальной буддийской миссии на Цейлоне и публичного принятия буддизма вместе с Е. П. Б. в храме в Галле, являясь наглядным доказательством огромной широты взглядов учёных Бенареса, чья приверженность ортодоксальному индуизму не подлежала никакому сомнению. Однако образованный президент Сабхих [1] всё же выразил свои очень сильные чувства, сделав заявление, что в действительности он предпочитает буддизму христианство. Но при этом он признавал, что наш союз, основанный на принципах религиозного нейтралитета, благоприятен для индуизма.
В те дни наше время было полностью занято разговорами, публичными лекциями, визитами к махараджам и различным принцам, а также встречами с обыкновенными людьми, посещениями храмом и других местных памятников древности. Нас очень заинтересовал один из наших посетителей, некто Мохаммед Ариф, работник одного из судов и очень образованный человек. Он обладал обширными знаниями в области исламской литературы и показал нам таблицу, в которую были внесены имена приблизительно 1500 известных адептов и мистиков со времён Пророка до наших дней. Также он обладал практическими знаниями в области оккультной химии и по нашей просьбе согласился на эксперимент с моим участием в качестве помощника. С базара он принёс несколько больших толстых братти (горючих лепёшек из сухого коровьего навоза), немного древесного угля, две джайпурские рупии (из чистого серебра), а также некоторые высушенные растения. Сделав небольшую ямку в плоской части братти, он заполнил её растёртой гвоздикой, корой ахиндры (ahindrâ) и бечумом (я думаю, миробаланом[2]), а затем поместил в эту же ямку рупию, накрыл первую лепёшку второй и поджёг нижнюю братти.
То же самое он проделал и со второй рупией, используя две другие братти. Лепёшки горели медленно и превратились в пепел только через пару часов. После этого он переложил рупии в другие две пары братти и дождался, пока не сгорели и они. Затем он опять достал рупии и вложил их в новые лепёшки, оставив их тлеть на всю ночь. Предполагалось, что утром мы обнаружим монеты полностью окисленными, то есть чистый металл превратится в оксид, который будет иметь консистенцию извести и крошиться в руках. Однако эксперимент оказался успешным лишь отчасти, поскольку окислилась только поверхность монет, а под ней они никак не изменились. Мохаммед Ариф был недоволен результатом и хотел повторить эксперимент в лучших условиях. Однако мы не располагали временем и должны были покинуть его прежде, чем повторный опыт мог быть завершён. Во всяком случае, серебро всё же частично окислилось, и я, в самом деле, не могу понять, как это могло произойти, ведь для этого использовались такие простые реагенты как несколько щепоток гвоздики и других растительных ингредиентов, подогреваемых на слабом огне шести тлеющих братти. Несмотря на то, что пожилой джентльмен весьма благоговейно относился к достижениям современной науки, он всё же утверждал, что существует ещё очень многое, чему надо учиться у древних о природе элементов и их возможных комбинациях. Он сказал: «среди индийских алхимиков уже давно существует общепризнанная теория, согласно которой порошок, полученный определённым способом из алмаза и добавленный к расплавленному олову, способен превратить последнее в серебро. Конечно же, с практической точки зрения этот опыт является коммерчески невыгодным, поскольку исходный реагент более дорогой, чем конечный продукт. Но в данном случае имеет огромное значение сама возможность этого превращения, так как если определённым образом полученная зола одного вещества, содержащего углерод, трансмутирует олово в серебро, то возникает вопрос, не может ли использование схожего зольного остатка другого углеродистого вещества привести в соответствующих условиях к тому же самому результату. Если добавление углерода к железу превращает его в сталь, что происходит неким таинственным и до конца непонятным образом, то почему бы не предположить, что его добавление к олову по каким-то другим формулам, лучшим по сравнению с известными в настоящее время европейским химикам, также может повысить твёрдость металла и придать ему свойства, отличные от исходных, подобно тому, как сталь отличается от железа. «Правда», – продолжал старик, глядя на меня своими глазами, выдающими проницательный ум, – «современная химия не находит такого сродства между углеродом и оловом, однако и не утверждает, что его не существует. Мы знаем, что в древности был известен процесс изготовления режущих инструментов из меди, имеющих твердость стали. Ныне его секрет уже утерян. Поэтому химики делают долгую паузу перед тем, как уверенно говорить о том, что было возможным для алхимиков, а что нет. Им ещё предстоит многое узнать, прежде чем они смогут возродить Утерянные Искусства древности. Индийские алхимики доказали, что можно придать твёрдость олову, соединяя его с углеродом. Следовательно, они обладали более широкими познаниями в металлургии, чем современные химики». «Но тогда почему же алхимия была предана забвению»? – спросил я.
«Потому что Наука Алхимии обесчещена», – ответил он, – «пренебрежительным отношением к образованию, обманом и низкими махинациями шарлатанов, но она всё ещё остаётся великой Наукой. Я думаю, нет, я знаю, что трансмутация металлов возможна».
Старый энтузиаст говорил на урду, а его речь превосходно переводили Раи Балдео Бакш и другой высокопоставленный местный чиновник. Этот разговор был одним из самых интересных, в которых мне когда-либо доводилось участвовать. Мой собеседник выказывал глубокие знания арабской и персидской литературы, а его полный достоинства облик выдавал возвышенно мыслящего учёного, посвятившего себя приобретению знаний. Я попросил его изложить свои идеи на бумаге и перевёл их для «Теософа» (см. майский номер за 1881 год, стр. 178). Во время последнего приезда в Бенарес я узнал, что в настоящее время он оставил работу и проживает на весьма скромную пенсию в какой-то деревенской глубинке, где, возможно, у него нет ни одного соседа, который бы мог оценить его эрудицию и высокий интеллект.
В Бенаресе мы встретили нескольких человек, лично знавших о чудесных силах Хасана Хана Джинни, мусульманского колдуна, о котором уже упоминалось ранее. Среди них был и мистер Шавьер. Он рассказал нам следующее. В присутствии Хасана Хана он положил свои часы и цепочку в небольшую коробочку, а её, в свою очередь, запер в ларце. Однако в следующую секунду он уже держал спрятанные предметы в руке, перенеся их через стенки двух вместилищ с помощью элементальных духов. Этот человек был родом из Хайдарабада в Деккане и унаследовал своё искусство от отца, который был бóльшим адептом в оккультизме, чем он сам, и инициировал его надлежащим образом, совершив ряд странных обрядов. Ему была дана власть над семью джиннами при условии, что он будет вести нравственный и воздержанный образ жизни. Но им овладели страсти, и элементалы один за другим стали выходить из-под его контроля, пока у него не остался лишь один, который заставлял его выполнять свои приказы и постоянно наводил на него ужас. Поэтому он был вынужден потакать этому духу и не мог производить феномены по собственному желанию. Мистер К. Ф. Хоган, знавший его лично, рассказывал («Теософ» за январь 1881 года, стр. 81), что о близости своего духа он узнавал по прекращению дыхания через какую-то ноздрю. Он был смуглолицым человеком несколько выше среднего роста и довольно крепкого телосложения. В целом он производил скорее приятное, чем отталкивающее впечатление. Однако, в конце концов, беспутный образ жизни если и не истощил его физическое здоровье, то подорвал психику, и, поговаривают, что он умер в тюрьме.
Мистер Шавьер рассказал мне странную историю, будто бы сошедшую со страниц «Тысячи и одной ночи». Несколько лет назад в Гхазипуре жил бедный, но образованный Мавлави [3], который в поисках наилучшего приложения своих сил открыл дневную школу для мальчиков.
Среди его учеников был очень способный юноша. Он всегда относился к своему учителю с уважением и часто делал ему разные подарки. Однажды со словами благодарности от своей матери он принёс ему какие-то редкие лакомства. Учитель захотел лично навестить его родителей, чтобы выразить им своё почтение, и юноша пообещал своему наставнику, что спросит их об этом. Родители ответили положительно, и на следующий день учитель, облачившись в свои самые лучшие одежды, в сопровождении мальчика направился к его дому. Выведя своего учителя из города, юноша прошёл с ним какое-то расстояние по пустырям. Но поскольку поблизости никаких домов не было видно, учитель начал волноваться и, в конце концов, потребовал объяснений. Тогда ученик сказал, что они подошли уже совсем близко к его дому, но прежде чем в него войти, он должен поведать ему одну тайну. Юноша сказал, что он принадлежит к расе джиннатхов (джиннов), и позволением посетить их скрытый город учителю оказана большая честь. Однако затем мальчик попросил учителя поклясться, что ни при каких обстоятельствах тот не раскроет к нему дорогу, а если когда-нибудь нарушит данное обещание, то полностью ослепнет. Мавлави дал эту клятву, и юноша открыл люк, невидимый глазам учителя. Они начали спускаться вниз по раскрывшейся лестнице и, наконец, попали в город джиннатхов. Глазам мавлави предстала картина, которую можно наблюдать и в Верхнем Мире: улицы, дома, магазины, экипажи, танцы, музыка и всё прочее. Отец юноши радушно принял своего гостя, что явилось началом их близкого знакомства, длившегося в течение многих лет и к радости учителя принесшего ему большую пользу. Друзья удивлялись его процветанию и, в конце концов, упросили бедного глупца показать им дорогу к люку, открывающему спуск к таинственной лестнице. Но когда он уже был готов раскрыть секрет, который поклялся сохранять в тайне, его поразила слепота, и он так никогда и не прозрел. Когда мистер Шавьер рассказал мне эту историю, мавлави жил в городе Г…, и все его знакомые знали о причине его слепоты. Это подземное поселение джанаттхов с его домами и элементальными жителями напоминает аналогичный город из «Грядущей расы» Бульвера Литтона, что предполагает их общее фольклорное происхождение.
Когда наш визит в Бенарес подходил к концу, мы собрали свои вещи, отправили багаж на железнодорожную станцию и заехали из Монетного Дома в Форт Раманагар, чтобы попрощаться с нашим почтенным добросердечным хозяином и поблагодарить его за гостеприимство. Старый принц был с нами очень вежлив и любезен. Он просил нас приехать снова и сказал, что теперь, заезжая в Бенарес, мы должны останавливаться только в его доме. Когда мы уже собирались уходить, он накинул на плечи Е. П. Б. великолепную кашмирскую шаль, которую она хотела «примерить и вернуть». Но он так болезненно воспринял её отказ от этого чистосердечного подарка, что Е. П. Б., смягчившись, приняла его и поблагодарила принца через джентльмена, который выступал в качестве переводчика. Из форта мы поехали на станцию и в 6 часов того же вечера прибыли в Аллахабад, где встретились с Синнеттами. Е. П. Б. сильно страдала от мучительной боли в левом запястье, вызванной лихорадкой денге. Эта страшная «костоломная» лихорадка часто вызывает больше страданий, чем инструменты для пыток, с помощью которых папская инквизиция прорубала дорогу своей ортодоксальной вере.
____________________________
1. – сабха – собрание (санскр.) – прим. Переводчика
2. – миробалан – это название большой группы гималайских плодовых деревьев – прим. переводчика
3. Мавлави – почётное исламское религиозное звание, аналогично мулле и шейху, в переводе с арабского означает «правитель» или «владелец» – прим. переводчика
.jpg)
ГЛАВА XX
ОБЪЯСНЕНИЕ ЦЕЙЛОНСКОГО БУДДИЗМА
Ревматическая лихорадка Е. П. Б. продолжались несколько дней, причиняя ей мучительные боли: её рука распухла до плеча, и каждую ночь она металась в постели, несмотря на самоотверженные старания её преданного врача, доктора Авинаса Чандры Банерджи из Аллахабада, завоевавшего наши сердца добротой и терпением. Первым признаком её полного выздоровления явился наш совместный поход в большой магазин, где она накупила много вещей! Двадцать четвёртого декабря на церемонии приёма в члены Общества новых кандидатов к удивлению и восторгу присутствующих зазвонили её мелодичные астральные колокольчики.
Во время нашего краткого пребывания у Синнеттов нас посетило много известных людей, и мы наслаждались многочасовыми беседами об индийской философии с эрудированным санскритологом, профессором Адитиарамом Бхаттачарьей, и другими посетителями. Дважды или трижды я выступал перед огромной аудиторией, и 28 декабря, сразу после того как Е. П. Б. полностью поправилась, мы сели на поезд, идущий в Бомбей, и 30-го числа без каких-либо приключений добрались до дома. Последние дни 1880 года мы встретили в нашем новом бунгало под названием «Воронье Гнездо», расположенном на скалистом склоне холма Брич Канди. Это бунгало подыскали и купили в наше отсутствие. Мы были очарованы его просторными комнатами с высокими потолками, поддерживаемыми опорами, большими верандами с прекрасным видом на море и округу. С начала 1879 года мы жили в густонаселённом индийском квартале Гиргаум Бэк Роуд, расположенном в пальмовой роще, куда морские бризы едва проникают, поэтому переезд на новое место для нас был большим праздником. Особое преимущество нашего переселения заключалось в том, что вследствие удалённости нового бунгало от центра города количество случайных посетителей уменьшилось настолько, что мы стали находить время для чтения, и в моём дневнике упоминается об этом очень часто. Мы прожили в этом бунгало до декабря 1882 года, после чего наша Штаб-квартира была перенесена в Адьяр, который и стал её постоянным местом пребывания. Обычная арендная плата за подобное бунгало составляла 200 рупий в месяц, но мы платили за него всего 65, поскольку это жилище пользовалось дурной славой дома с привидениями. Однако мнимые призраки нас не беспокоили за исключением одного случая, который так и остался единственным. Однажды ночью я лёг спать и уже почти заснул, когда почувствовал, что один угол моего чарпая поднимается, словно его двигает некое возникшее из стены существо. Мгновенно моё сознание полностью прояснилось, и я произнёс некое арабское заклинание, которому Е. П. Б. научила меня ещё в Нью-Йорке. После этого моя кровать опять встала на своё место, и назойливое привидение убрались и больше меня никогда не беспокоило.
Кокосовая аллея в Адьяре
Новый год застал меня за рабочим столом, за которым я до 2 часов ночи писал редакторские статьи для «Теософа». Первые недели нового года в целом были небогаты событиями, хотя с определёнными людьми мы завязали дружеские отношения, а у некоторых успели вызвать антипатию. Автор известного трактата под названием «Эликсир Жизни», мистер Мирза Мурад Али Бег, впервые появился у нас 20 января. Он родился в Европе и был отпрыском древнего рода Гемпширов из Митфорда, который произвёл на свет плеяду замечательных писателей, среди которых – Мэри Рассел Митфорд, написавшая «Нашу деревню» и другие произведения. Дед этого молодого человека перебрался в Индию вместе с какими-то французами и служил Султану Типу[1].
Когда этот жестокий и чувственный военачальник был убит, мистер Митфорд перешёл на службу в Ост-Индскую Компанию. Его потомок родился в Мадрасе и принял ислам, что было только одной из его странностей. Когда мы с ним встретились, он состоял на военной службе у махараджи Бхавнагара в качестве «Главного Кавалериста» – практически на должности синекуры [2].
Он вёл необузданную и полную приключений жизнь, которая доставляла ему больше страданий, чем наслаждений. Среди всего прочего, он безуспешно пытался практиковать чёрную магию и говорил мне, что все страдания, которые он испытывал в течение последних нескольких лет, были напрямую связаны со зловредным влиянием неких тёмных сил. Он вызвал их сам, надеясь, что они помогут ему обрести власть над одной добродетельной леди, к которой он питал сильную страсть. Согласно указаниям своего гуру, мусульманского чёрного мага, в течение сорока дней он сидел в закрытой комнате и вглядывался в чёрное пятно на стене. Ему было указано попытаться увидеть в этом пятне лицо избранной жертвы и несколько сотен тысяч раз повторять специальную мантру то на арабском языке, то на санскрите. Он должен был продолжать делать всё это, пока не увидит лицо своей леди словно ожившим, и когда её губы начнут шевелиться, будто собравшись что-то сказать, она станет полностью околдованной и сама придёт к нему по собственному желанию. Впоследствии всё произошло именно так, как и было предсказано. Он достиг своей низкой цели и обесчестил женщину, но сам подпал под влияние злых духов, над которыми не имел моральной силы властвовать после того, как призвал их себе на службу. Разумеется, он стал человеком, сеющим вокруг одни неприятности. Нервный, легковозбудимый, зацикленный на мелочах, раб своих капризов, он, видя более высокие возможности человеческой природы, был не в состоянии до них дотянуться и пришёл к нам как в убежище. Вскоре после этого он на несколько недель поселился в нашем доме. Для англичанина он выглядел довольно странно. Его облик во всём соответствовал мусульманской традиции кроме длинных светло-каштановых волос, сплетённых в греческий узел за головой как у женщины. Его лицо было светлым, а глаза – светло-голубыми. В своём дневнике я написал, что он напоминал, скорее, актёра перед выходом на сцену, чем кого-то другого. «Эликсир Жизни» был написан спустя некоторое время, и пока Мирза Мурад Али предстал пред моим внутренним взором, я хочу рассказать историю о том, как это происходило. С тех пор, как он пришёл к нам, казалось, что его раздирает сильный психический и моральный внутренний конфликт. Он жаловался, что его качает из стороны в сторону, и он испытывает на себе сначала добрые, затем злые влияния. У него был прекрасный ум, и он хорошо поступал, что занимал себя чтением. Он хотел вступить в наше Общество, но поскольку у меня не было уверенности в его моральной стойкости, я ему отказал. Однако Е. П. Б. предложила взять ответственность за него на себя, и я раскаиваюсь, что позволил ей сделать это. Он отплатил Е. П. Б. сполна, когда несколько месяцев спустя на станции Вадхван выхватил у какого-то сипая меч и пытался им её убить, крича, что она и её Махатмы – сущие черти! Короче говоря, он сошёл с ума. Но вернёмся к теме. Пребывая у нас, он написал несколько статей, которые были напечатаны в «Теософе». А однажды вечером после разговора с нами он уселся за стол, чтобы написать о том, как сила воли может повлиять на продолжительность жизни. В это время мы с Е. П. Б. находились с ним в одной комнате, и когда он принялся за работу, она встала позади него, как это было в Нью-Йорке, когда Харисс рисовал эскиз одного из Учителей под воздействием её мысленного внушения. Статья Мирзы Сахиба после своего выхода привлекла заслуженное внимание публики (см. «Теософ», III, 140, 168) и с тех пор рассматривается как одно из самых полезных и ценных произведений нашей теософской литературы. Он всё делал правильно, и если бы только он задержался у нас, у него появился бы отличный шанс вернуть бóльшую часть своей утраченной духовности. Но после данного им обещания сделать это, он, повинуясь непреодолимому импульсу, отправился в Вадхван и пустился во все тяжкие. Он так и не восстановил своё умственное равновесие и через какое-то время перешёл в католичество, но затем отрёкся от него и вернулся обратно в ислам. В конце концов, он умер и был похоронен в Джунагадхе, где я видел его скромную могилу. Произошедшее с ним навсегда останется для меня примером той ужасной опасности, которой подвергает себя тот, кто относится к оккультной науке как к забаве, а в это время сам является средоточием животных страстей.
Бегло просматривая события 1881 года, я могу отметить только два или три, которые действительно были важными. Одно из них связано с Дамодаром. Когда этот милый молодой человек вступил в Общество и начал усердно трудиться, его отец, невзирая на кастовые ограничения, разрешил ему жить с нами, хотя он уже принял обеты саньясина. Его отец и дядя в то время тоже были активными членами нашего Общества. Согласно обычаю гуджаратских браминов, Дамодар в детстве был обручён, разумеется, без собственного согласия, и подходило время, когда ему надо было начинать семейную жизнь. Но теперь единственной его целью стала жизнь духовного отшельника, и он относился к женитьбе с величайшим отвращением. Он чувствовал себя жертвой традиции и изо всех сил стремился освободиться от ненавистного ему брачного договора для того, чтобы стать настоящим челой Махатмы К. Х., которого он видел в юности, а затем снова уже после прихода к нам. Его отец, мудрый и великодушный человек, в конце концов, согласился, и Дамодар передал ему свою долю родового имущества в размере, если я не ошибаюсь, около 50000 рупий при условии, что его жену-ребёнка должным образом примут в отцовском доме и обеспечат ей комфортные условия проживания. В течение какого-то времени эта договорённость беспрекословно соблюдалась, но когда Дамодар стал полностью отождествляться с нами и даже зашёл так далеко, что принял вместе с нами буддизм на Цейлоне, его семья возмутилась и начала заставлять бедного мальчика вернуться обратно в касту. Однако он не стал этого делать, вследствие чего его родственники вышли из Общества и против нас, невинных жертв их гнева, развязали войну, которую вели очень недостойным средствами. Так, по их поручению какие-то люди в Бомбее напечатали и распространили оскорбительные листовки и другие издания, порочащие наши репутации. Я помню, как они раздавали листовки особо клеветнического содержания людям, собравшимся на мою лекцию в Фрамджи Ковасджи Холл. Мне передали её копию во время моего выступления. Выйдя на сцену, я прочитал эту листовку, а затем показал её всей аудитории, кинул на пол и растоптал, сказав, что это – мой ответ беспринципному клеветнику, кем бы он ни был. В ответ на это зал грянул аплодисментами, дав мне понять, что говорить на эту тему больше не нужно, и я продолжил своё выступление.
Сидят слева на право: Дамодар, Олькотт, Е.П. Блаватская
Дамодар остался с нами, став нам самым близким другом. Он трудился с непревзойдённой преданностью и абсолютным бескорыстием вплоть до 1885 года, после чего покинул Мадрас и через Дарджилинг проник в Тибет, где находится до сих пор, готовясь к будущей работе на благо человечества. Время от времени ходят ложные слухи о его смерти в гималайских снегах, но у меня есть все основания полагать, что он жив и здоров и вернётся к нам, когда придёт время. Я вернусь к этому рассказу позже. Его подавленный горем отец умер вскоре после их тягостного разрыва, унеся с собой наше уважение и наилучшие пожелания.
В то время было решено, что я должен поехать на Цейлон и начать сбор средств для Фонда Национального Образования, чтобы обеспечить образование мальчиков и девочек из буддийских семей. Е. П. Б. уверяла, что этот план получил полное одобрение Махатм, и она сама решительно выступала за его воплощение в жизнь. После этого я списался с нашими друзьями на Цейлоне и сделал все необходимые приготовления для поездки. Но, кажется, 11-го февраля мы с Е. П. Б. поссорились. Это случилось из-за того, что я не отложил свою поездку и не остался, чтобы помочь ей в работе над «Теософом». Конечно, я наотрез отказался от её предложения, и, естественно, что вследствие этого она впала в ярость. Она заперлась в своей комнате на целую неделю и отказывалась видеться, но при этом посылала мне того или иного рода официальные послания. В одном из них она уведомляла меня, что Ложа не будет иметь ничего общего ни с Обществом, ни со мною лично, и, если мне так угодно, я могу ехать хоть в Тимбукту. В ответ я просто сказал ей, что поскольку моя поездка полностью одобрена Ложей, то я должен её осуществить, хотя накануне и не видел лик Учителя. И добавил, что не верю в то, что Они такие колеблющиеся и капризные существа, а если бы Они были таковыми, то я бы предпочёл работать без Них. В конце концов, её обида на меня улетучилась, и уже 18-го числа того же месяца мы вместе катались в новом экипаже, подаренном ей Дамодаром! Девятнадцатого февраля Е. П. Б. посетил Учитель и полностью разъяснил ей обстановку в Обществе, в подробности которой я не буду сейчас вдаваться, но скажу, что впоследствии произошло всё именно так, как Он и предсказывал. Уходя, Он оставил сильно поношенный головной убор необычной формы, вышитый золотом. Е. П. Б. отдала его мне, и я храню его до сих пор. Одно из следствий этого визита заключалось в том, что 25-го февраля у нас с Е. П. Б. состоялся долгий и серьёзный разговор о положении дел в Обществе. В моём дневнике написано, что в итоге мы «пришли к соглашению, что необходимо перестроить Теософское Общество таким образом, чтобы акцентировать идею Братства, а оккультизм переместить на задний план, точнее говоря, создать тайную секцию для его изучения». Именно тогда и было посеяно зерно Эзотерической Секции Теософского Общества, а идея Всеобщего Братства пробрела более определённую форму, чем раньше. Я сформулировал пункты новой стратегии собственноручно и оставил их открытыми для изменений.
В один из тех дней в свой дневник я скопировал изумительные строки о потенциальной возможности проявления скрытых образов прошлого, на которые я наткнулся, читая замечательную книгу «Дабистан». «Абу Али, царь врачей (да освятит Господь его дух) говорит:
Все формы и образы, которые ныне кажутся исчезнувшими,
Надежно хранятся в сокровищнице времени.
Но когда повторится то же самое положение небесных
светил,
Всемогущий воссоздаст их все, скинув с них таинственный
покров».
Эти скрытые образы можно увидеть и описать с помощью психрометров Бьюкенена, контактирующих с определёнными местами Акаши, в которых они покоятся в латентном состоянии.
Двадцать третьего апреля мы вместе с мистером Энеасом Брюсом, шотландцем по происхождению, опытным путешественником и очень приятным джентльменом, вступившим в наше Общество, отправились на Цейлон. На четвёртый день мы прибыли в порт Галле, где нас встретили с большим энтузиазмом. Со словами приветствия и гирляндами на борт корабля поднялись наши наиболее активные коллеги, которые затем проводили нас на берег. А там уже в одну линию выстроилось более трёхсот мальчиков-буддистов из первой учреждённой нами школы, также приветствующих нас. Дорожка, по которой мы шли, была устлана белыми тканями, а вокруг на фоне зелени пестрели яркие флаги. Всё это сопровождалось бесконечными аплодисментами и приветствиями. За нашими экипажами последовала многолюдная толпа, когда мы поехали к расположенному на берегу залива зданию школы, комнаты которой на верхнем этаже специально приспособили для нашего проживания. Там нас встретили как обычно собравшиеся во множестве монахи в жёлтых одеяниях во главе с почтенным Булатгамой Шри Суманатиссой, Первосвященником главного храма в Галле. Они пропели нам приветственные стихи – палийские гатхи[3].
Как уже было ранее сказано, основной целью моего нынешнего приезда явилось основание Образовательного Фонда и пробуждение у народных масс интереса к образованию в целом. Чтобы осуществить мой план, мне требовалась поддержка всех первосвященников острова, и если бы я мог убедить восемь или девять из них, остальное было бы лишь делом техники. Этими людьми оказались почтенный Сумангала, Дхаммаланкара, Вималесара, Пийяратна, Субхути, Потувила и Велигама. Затем к ним присоединился Мегиттуватте, «сладкоголосый оратор» и непревзойдённый проповедник на острове, но в отличном от вышеперечисленных священников качестве. Очень много лет он носил титул Тхера, или посвящённого монаха, но из-за какой-то провинности был понижен до ранга саманеры [4].
Эта группа интеллектуалов пользовалась признанным авторитетом у двух «сект» – Сиамской и Амарапурской. Как раньше я уже объяснял, догмы этих двух «сект» сингальского буддизма никак не различаются за исключением источников посвящения в сан. Сиамские священники в прошлом получили посвящение в Сиаме, когда гражданская война почти что искоренила религию Будды на острове пряностей[5].
Тамильские оккупанты-индуисты нарушили суверенитет сингальских буддистов, разрушили их самые прекрасные храмы и сожгли религиозные книги, сложив их в стопки, «высота которых достигала верхушек кокосовых пальм». В этой кризисной ситуации, возникшей после изгнания династии агрессоров и восстановления былой государственности, законный правитель обратил взор на Сиам, и в эту страну отправилось посольство с просьбой прислать святых бхиккху, которые могли бы посвятить в сан оставшихся сингальских монахов. Эта просьба была удовлетворена, результатом чего стало создание новой сиамской секты под покровительством высшей власти. Намного позже, когда аристократическое Братство начало отказывать в посвящении выходцам из низших каст, в основном из касты Виллалла, её представители послали делегатов с аналогичной просьбой к королю Бирмы, столицей которой тогда являлась Амарапура. Добившись своей цели, они вернулись на Цейлон уже полностью посвящёнными бхиккху. Так возникла новая секта «Амарапура». И как это обычно бывает у богословов, между двумя сектами не было никаких контактов и никаких общих дел: они не проводили совместных заседаний Совета, не подменяли друг друга в религиозных церемониях и вместе не делали никаких обращений к народу. Для меня, терпимого ко всем, это было очень абсурдным, поскольку я находился в хороших отношениях с лидерами обоих сект. Поэтому я решил по возможности наладить между ними открытое и тёплое сотрудничество на благо религии в целом. Кроме того, совсем недавно в результате раскола «Амарапуры» возникла ещё и третья секта, которую возглавил монах по имени Амбахагаватте, обладавший огромной силой характера, прекрасным образованием и неистощимой энергией. Он назвал свою секту «Раманья Никайя» (я пишу это название так, как оно произносится). Организованное им движение, без сомнений, было реформаторским, поскольку высшее духовенство стало лениться, начав неточно соблюдать свои обеты и пренебрегать религиозным воспитанием народа. Такое положение вещей надо было изменять. Амбахагаватте вёл аскетичный образ жизни, строго соблюдал правила Винайи и требовал того же от тех, кто решил следовать за ним. Он производил сильное впечатление с первого взгляда. Его секта постепенно окрепла, и хотя несколько лет назад он умер, «Раманья Никайя» процветает и теперь насчитывает много способных и усердных монахов, а также преданных мирян. И мне, чтобы достичь поставленной цели, предстояло объединить эти разрозненные силы в один сильный союз. Начав вести переговоры со всеми лидерами и получив от них заверения о поддержке, я взялся за чтение лекций, переезжая от деревни к деревне в Западной Провинции, главным городом и центром влияния в которой является Коломбо. Прежде всего, для достижения поставленной цели мы с мистером Брюсом написали несколько популярных брошюр. После того, как сингальским священникам показали их перевод, они были напечатаны и распространены среди населения. Можете не сомневаться, миссионеры тоже не теряли времени даром. В ход пошли и лживые сплетни, и открытые выпады, и нелепые нападки на буддизм, а также копии оскорбительных зарубежных статей, направленных против Общества и его основателей. Бедным интриганам не хватало проницательности, чтобы понять, что с тех пор как буддисты увидели в нас своих защитников и единоверцев, чем больше нас поносили и осуждали, тем сильнее нас любили простые люди, ведь мы с ними были собратьями по несчастью в одном общем деле.
Открыв для себя вопиющее невежество сингальцев в вопросах буддизма, я попросил одного монаха составить «Буддийский Катехизис». Однако его попытки сделать это оказались тщетными, и я приступил к этой работе сам, взяв за основу популярные учебники, которые очень успешно издаются некоторыми христианскими сектами на Западе. Работая над «Катехизисом», я посвящал ему каждую минуту своего свободного времени. В целях самообразования я прочитал около 10000 страниц буддистских книг, разумеется, в английском и французском переводах. Пятого мая я закончил свой первый черновик «Катехизиса», а седьмого мая взял его с собой в Коломбо. Вечером того же дня мы с первосвященником Сумангалой и Мегиттуватте обсуждали мой план организации Образовательного Фонда. После нескольких часов переговоров мы договорились о следующем: Фонд, который мы собираемся создать, должен служить делу распространения буддизма; у Фонда должны быть свои попечители; мы должны начать продавать подписные билеты или Поощрительные Карты различных номиналов, а вырученные от их продажи деньги хранить в почтовом отделении сберегательного банка; Мегиттуватте отправится в поездку по Цейлону со мной. От Сумангалы я получил согласие на выпуск обращения к буддийскому сообществу с просьбой о поддержке Фонда, в котором бы я был представлен в качестве сборщика средств. Из правительственных Синих книг [6] мы узнали, что восемь из одиннадцати школ на острове находятся под контролем миссионеров, а остальные принадлежат правительству; в первых детей учили, что буддизм – это тёмный предрассудок, а во-вторых религиозное образование и вовсе отсутствовало.
Тамильские оккупанты-индуисты нарушили суверенитет сингальских буддистов, разрушили их самые прекрасные храмы и сожгли религиозные книги, сложив их в стопки, «высота которых достигала верхушек кокосовых пальм». В этой кризисной ситуации, возникшей после изгнания династии агрессоров и восстановления былой государственности, законный правитель обратил взор на Сиам, и в эту страну отправилось посольство с просьбой прислать святых бхиккху, которые могли бы посвятить в сан оставшихся сингальских монахов. Эта просьба была удовлетворена, результатом чего стало создание новой сиамской секты под покровительством высшей власти. Намного позже, когда аристократическое Братство начало отказывать в посвящении выходцам из низших каст, в основном из касты Виллалла, её представители послали делегатов с аналогичной просьбой к королю Бирмы, столицей которой тогда являлась Амарапура. Добившись своей цели, они вернулись на Цейлон уже полностью посвящёнными бхиккху. Так возникла новая секта «Амарапура». И как это обычно бывает у богословов, между двумя сектами не было никаких контактов и никаких общих дел: они не проводили совместных заседаний Совета, не подменяли друг друга в религиозных церемониях и вместе не делали никаких обращений к народу. Для меня, терпимого ко всем, это было очень абсурдным, поскольку я находился в хороших отношениях с лидерами обоих сект. Поэтому я решил по возможности наладить между ними открытое и тёплое сотрудничество на благо религии в целом. Кроме того, совсем недавно в результате раскола «Амарапуры» возникла ещё и третья секта, которую возглавил монах по имени Амбахагаватте, обладавший огромной силой характера, прекрасным образованием и неистощимой энергией. Он назвал свою секту «Раманья Никайя» (я пишу это название так, как оно произносится). Организованное им движение, без сомнений, было реформаторским, поскольку высшее духовенство стало лениться, начав неточно соблюдать свои обеты и пренебрегать религиозным воспитанием народа. Такое положение вещей надо было изменять. Амбахагаватте вёл аскетичный образ жизни, строго соблюдал правила Винайи и требовал того же от тех, кто решил следовать за ним. Он производил сильное впечатление с первого взгляда. Его секта постепенно окрепла, и хотя несколько лет назад он умер, «Раманья Никайя» процветает и теперь насчитывает много способных и усердных монахов, а также преданных мирян. И мне, чтобы достичь поставленной цели, предстояло объединить эти разрозненные силы в один сильный союз. Начав вести переговоры со всеми лидерами и получив от них заверения о поддержке, я взялся за чтение лекций, переезжая от деревни к деревне в Западной Провинции, главным городом и центром влияния в которой является Коломбо. Прежде всего, для достижения поставленной цели мы с мистером Брюсом написали несколько популярных брошюр. После того, как сингальским священникам показали их перевод, они были напечатаны и распространены среди населения. Можете не сомневаться, миссионеры тоже не теряли времени даром. В ход пошли и лживые сплетни, и открытые выпады, и нелепые нападки на буддизм, а также копии оскорбительных зарубежных статей, направленных против Общества и его основателей. Бедным интриганам не хватало проницательности, чтобы понять, что с тех пор как буддисты увидели в нас своих защитников и единоверцев, чем больше нас поносили и осуждали, тем сильнее нас любили простые люди, ведь мы с ними были собратьями по несчастью в одном общем деле.
Генри С. Олькотт с буддистами на Цейлоне.
Открыв для себя вопиющее невежество сингальцев в вопросах буддизма, я попросил одного монаха составить «Буддийский Катехизис». Однако его попытки сделать это оказались тщетными, и я приступил к этой работе сам, взяв за основу популярные учебники, которые очень успешно издаются некоторыми христианскими сектами на Западе. Работая над «Катехизисом», я посвящал ему каждую минуту своего свободного времени. В целях самообразования я прочитал около 10000 страниц буддистских книг, разумеется, в английском и французском переводах. Пятого мая я закончил свой первый черновик «Катехизиса», а седьмого мая взял его с собой в Коломбо. Вечером того же дня мы с первосвященником Сумангалой и Мегиттуватте обсуждали мой план организации Образовательного Фонда. После нескольких часов переговоров мы договорились о следующем: Фонд, который мы собираемся создать, должен служить делу распространения буддизма; у Фонда должны быть свои попечители; мы должны начать продавать подписные билеты или Поощрительные Карты различных номиналов, а вырученные от их продажи деньги хранить в почтовом отделении сберегательного банка; Мегиттуватте отправится в поездку по Цейлону со мной. От Сумангалы я получил согласие на выпуск обращения к буддийскому сообществу с просьбой о поддержке Фонда, в котором бы я был представлен в качестве сборщика средств. Из правительственных Синих книг [6] мы узнали, что восемь из одиннадцати школ на острове находятся под контролем миссионеров, а остальные принадлежат правительству; в первых детей учили, что буддизм – это тёмный предрассудок, а во-вторых религиозное образование и вовсе отсутствовало.
Поэтому, обучаясь в любой из этих школ, наши дети из буддийских семей почти не имели шансов узнать что-либо о настоящих достоинствах религии их предков. Предстоящая работа нам стала совершенно понятна, и мы взялись за неё со всем рвением. В День Рождения Будды в Келании состоялась моя первая лекция, на которой проводился сбор средств для Фонда. В итоге в пользу Фонда нам удалось собрать всего каких-то 60 жалких рупий от продажи билетов и 100 рупий за одну подписку.
Мой «Катехизис» был переведён на сингальский язык, и 15 мая я отправился с ним в Видьодайя колледж, чтобы обсудить каждое его слово с первосвященником и его помощником, Хийяентадуве, одним из самых способных его учеников и человеком большой учёности. В первый день после восьми часов работы мы одолели только шесть с половиной страниц текста. Шестнадцатого мая, проработав с раннего утра и до 5 часов вечера, мы осилили более восьми страниц, но потом застопорились. Мы попали в тупик из-за определения Нирваны, или, вернее, из-за проблемы выживания «субъективной сущности» в этом особом состоянии существования. Прекрасно зная точку зрения, которую разделяет школа Южного Буддизма, типичным представителем которой является Сумангала, на вопрос: «Что такое Нирвана?» я ответил так, чтобы просто отметить, что у буддийских метафизиков существуют различные мнения относительно выживания в Ней абстрактной человеческой сущности. При этом я не отдавал предпочтения взглядам ни Южной школы, ни Северной. Но как раз в этом месте два эрудированных критика меня сразу же поймали, и первосвященник стал отрицать какое-то различие мнений среди буддийских метафизиков. Я привёл ему доктрины тибетской, китайской, японской, монгольской и даже сингальской школы, лидером которой когда-то был ныне покойный Полгахаватте. Но он прервал нашу дискуссию и заявил, что если я не изменю текст, то он откажется от своего обещания дать мне сертификат о пригодности «Катехизиса» для обучения детей в буддийских школах и опубликует в печати причины своего отказа. Так как это могло практически полностью уничтожить пользу от моей образовательной монографии, а также привести к сильному ухудшению отношений между нами, что затруднило бы реализацию проекта школы десятикратно, я уступил форс-мажорным обстоятельствам и переписал спорное место. Так оно и кочует из одного издания в другое, которые «Катехизис» с тех пор выдержал. В конце концов, утомительный труд, связанный с пересмотром «Катехизиса» моими критиками, был завершён, рукопись была переписана начисто, повторно пересмотрена, отредактирована, дополнена и, наконец, подготовлена к печати. Всё это продолжалось в течение нескольких недель, доставляя мне немало хлопот. Сжатое изложение сути всего учения Буддийской Дхармы в маленькой книжечке, которую можно прочитать всего за пару часов, явилось невиданным новшеством, а наследственная склонность у духовенства оказывать пассивное сопротивление всем новациям, изменяющим устоявшийся порядок вещей, была настолько сильной, что я, если так можно выразиться, должен был прорубать дорогу своему «Катехизису» дюйм за дюймом. И это не было связано с тем, что священники не испытывали ко мне самых глубоких дружеских чувств и не осознавали возможность огромного всеобщего блага благодаря реализации нашего проекта для школ. Однако инстинкт реагировать на всё консервативно был очень силён и сразу атрофироваться не мог. На это указывало то, что прежде чем мой труд был допущен к печати, он прошёл через процедуру пересмотра и продолжительные дискуссии в духе священных буддийских писаний. Я совершенно уверен, что если бы я был азиатом, принадлежащим к какому-то роду или касте, то книга так никогда бы и не появилась на свет, поскольку её автор просто бы устал и отказался от публикации своего труда. Но имея определённые представления о бульдожьей хватке англо-саксонцев и чувствуя ко мне настоящую привязанность, буддийские священники, в конце концов, уступили моей настойчивости. «Буддийский Катехизис» впервые появился в печати двадцать четвёртого июля 1881 года сразу на сингальском и английском языках. И с этого времени в течение нескольких недель ручные типографские станки в Коломбо не могли напечатать столько его экземпляров, чтобы удовлетворить всех желающих его прочитать. Сумангала заказал 100 экземпляров для учеников-послушников своего Колледжа. Он стал школьным учебником, дойдя до каждой сингальской семьи, и в течение месяца со дня выхода в свет проник даже в суд, в частности, в суд Южной Провинции, где использовался при разрешении спорных вопросов в качестве руководства. Разумеется, это стало возможным благодаря подписанному Сумангалой Сертификату соответствия «Катехизиса» ортодоксальному учению, который прилагался к тексту работы. Можно сказать, что по существу с этого и началась наша кампания в защиту буддизма от его врагов, миссионеров и прочих противников, и достигнутое нами преимущество в этой борьбе никогда не было утрачено. И если раньше вся сингальская нация фактически пребывала в неведении относительно фундаментальных принципов своей религии и даже самых возвышенных её постулатов, то теперь всё изменилось. Можно сказать, что теперь каждый ребёнок стал настолько хорошо религиозно образованным и способным распознавать ложные представления о национальной вере, насколько ученик средней воскресной школы на Западе может разбираться в вопросах христианства. И на этих страницах я с почтением и удовольствием вновь вспоминаю, что деньги на выпуск двух первых изданий «Катехизиса» пожертвовала святая женщина и мой дорогой друг, миссис Илангакун из Матары, увы, ныне покойная. Благодаря скрупулёзной работе по его редактированию двумя образованными монахами из Видьодайя Колледжа, он вызвал такой интерес во всём мире, что к настоящему времени его уже перевели на двадцать языков. Я встречал «Катехизис» в Бирме, Японии, Германии, Швеции, Франции, Италии, Австралии, Америке, Сэндвичевых Островах, повсюду в Индии, а также в других местах: из горчичного зерна выросло огромное дерево. Единственный досадный инцидент, связанный с его судьбой, был связан с тем, что один человек, назвавшийся «Субхадрой Бхикшей», издавая «Катехизис» на немецком языке, скопировал почти всё его содержание из вышедшего до этого в англоязычной прессе прототипа и присвоил себе его авторство.
_________________________________
1.– Султан Типу (1750-1799) – мусульманский правитель (1782—1799) индийского государства Майсур. В союзе с французами вёл англо-майсурские войны с Британской Ост-Индской компанией, стремясь вытеснить её из Индийского субконтинента и обеспечить свою гегемонию в Южной Индии. – прим. переводчика.
2. – синекура – хорошо оплачиваемая должность, не требующая большого труда – прим. переводчика.
3. – гатхи – восхваляющие стихи или сжатое стихотворное повторение главных пунктов учения Будды – прим. переводчика.
4. – саманера – кандидат в буддийские жрецы – прим. переводчика
5. – здесь имеется в виду Цейлон – прим. переводчика
6. – изначально Синими книгами назывались (по цвету обложки) книги, представляющие собой собрания дипломатических документов или иных материалов, издаваемых в Англии правительством для представления парламенту, а также разным парламентским комиссиям – прим. Переводчика
Перевод с английского Алексея Куражова
(65).jpg)
02.02.2017 15:21
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".