26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Листы старого дневника. Глава IX,X. Генри С. Олькотт


 

 

 

ГЛАВА IX.

ОСНОВАНИЕ ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА.

На собрании, которое перенеслось на вечер 18 сентября 1875 года, мистер Фелт в продолжение предыдущего заседания от 8 сентября излагал интересное описание своих открытий, которые он проиллюстрировал рядом цветных диаграмм. Некоторые присутствующие подумали, что видят свет, дрожащий над геометрическими фигурами, но я склоняюсь к убеждению, что это было связано, отчасти, с самовнушением, отчасти, с тем, что Фелт рассказывал об их магических свойствах.[1]

 

НЬЮ-ЙОРК, 19 июня 1878 года.

 

В редакцию «ЛОНДОНСКОГО СПИРИТУАЛИСТА».

 

Только сейчас моё внимание привлекли несколько статей, опубликованных в вашем городе, и одна из них – в вашей газете, отвечающих на заявления, сделанные моими друзьями относительно «Теософского Общества» и меня. Один или несколько писателей задаются вопросом о том, существует ли на самом деле такой человек, как я, или это всего лишь «плод воображения Мадам Блаватской и других». Имея очень мало общего с публикой, которая поддерживает ваше издание, я редко вижу его, и возможно, так бы и не узнал об этих заявлениях, если бы мне их не показали. Я занимаюсь математическими изысканиями, и меня мало интересует, если вообще интересует, то, что не может быть точно доказано. По этой причине у меня очень мало связей со спиритуалистами и симпатии к ним. У меня так мало веры в их, так называемые, проявления, что я уже давно оставил попытки следить за ними.

 

Теософское Общество начало свою работу с ошибочным представлением, что с помощью взаимного уважения, приносящего пользу современным изданиям, может быть создано своего рода братство, но всё очень скоро сильно запуталось. В нём не было ни степеней, ни классов, и все они были одинаковыми. Но, по-видимому, большинство его членов вошли в Общество, чтобы учить, а не учиться, и их взгляды всерьёз обсуждались на каждом углу. И для настоящих теософов сразу же стала очевидной потребность во введении различий, также как и неизбежная необходимость преобразования Общества в тайную организацию. Эта реорганизация общества в тайное с введением различий, будучи проведённой, с тех пор требовала держать втайне все заявления, исходящие от его членов. Поэтому к ним, конечно, следует относиться с подозрением, даже если такие заявления правдивы. Возможно, это было обусловлено присутствием в Обществе иллюминатов, поскольку вышедшие из их рядов, как и желающие в них вступить не обладали никаким знанием. Я свободен говорить о своих собственных поступках внутри и вне общества до введения этой секретности, но после этого я не имею права распространяться о своих делах, как и о делах других. Заявление мистера Олькотта о моих опытах с элементалами и элементариями, прозвучавшее в его инаугурационной речи, было сделано без обсуждения со мной и без моего согласия. И после его обнародования я о нём не знал слишком долго, чтобы его опротестовать. И хотя по существу оно верное, я рассматривал его как преждевременное и полагал, что оно должно оставаться знанием, сохраняемым в пределах Общества.

 

То, что эти так называемые элементалы или посредники, или элементарные или природные духи являлись созданиями, которые существовали на самом деле, я был убеждён благодаря своим исследованиям в области египетской археологии. Во время работы над чертежами нескольких египетских знаков Зодиака, стремясь найти в них математические соответствия, я заметил, что иногда возникали очень любопытные и необъяснимые эффекты. Моя семья заметила, что в определённое время наш терьер и мальтийский кот, которые воспитывались вместе и имели привычку наведываться в мой кабинет и спать у меня в ногах, вели себя очень странно и, наконец, обратили на себя наше внимание. Затем я заметил, что когда я начинал определённые исследования, то кошка первая проявляла признаки беспокойства, а собака какое-то время пыталась успокоить её. Но вскоре, казалось, собака также пребывает в страхе из-за того, что что-то происходит. Это выглядело так, как будто восприятие кошки было более тонкое. Затем оба животных настойчиво стремились выйти из комнаты, пытаясь выбежать из неё и бросаясь прочь от оконных стёкол. Будучи выпущенными из комнаты, они останавливались за её пределами и начинали мяукать и лаять, как будто прося меня её покинуть. Такое поведение повторялось до тех пор, пока я, наконец, не был вынужден прийти к заключению, что они подвергаются влиянию чего-то, не воспринимаемого мной.

 

Вначале я предположил, что ужасные картинки знаков Зодиака и т.д., были «пустыми фантазиями воспалённого воображения», но потом допустил, что они являлись изображениями обычных природных объектов. После изучения этих эффектов на животных я подумал, что в световом спектре есть лучи, хоть и невидимые нашим невооруженным глазом, но по утверждениям выдающихся учёных воспринимаемые другими созданиями, как те лучи, которые для нас объективны. А также, что эти создания, вероятно, будут также невидимыми согласно теории Зельнера, а этот феномен – одно из следствий проявления этой теории. Поскольку эти невидимые лучи могут проявляться с помощью химических соединений, а невидимые химические изображения также могут быть воспроизведены, я приступил к серии экспериментов, чтобы увидеть, проявятся ли эти невидимые создания или влияния, если попытаться вызвать их таким путём. Затем я начал понимать и узнал цену многих вещей в своих египетских исследованиях, которые были непонятны раньше. В результате у меня возникло убеждение, что эти изображения Зодиака, как и другие, представляли собой разновидности этих невидимых созданий, нарисованных с большей или меньшей точностью, вперемешку с изображениями природных объектов, намеченных более-менее условно. Я обнаружил, что все эти проявления были разумными, и что хотя некоторые казались животным злобными и страшными, другие, напротив, для них не были неприятны. Напротив, они, казалось, нравятся животным, которые были удовлетворены их появлением.

 

Я пришёл к убеждению, что они сформировали класс существ в системе эволюции, идущей от неживой природы через царство животных к человеку, её наивысшему созданию; что они разумны и могут более или менее успешно контролироваться, когда человек более или менее хорошо познакомился с ними, будучи способный произвести на них впечатление существа, занимающего положение выше или ниже них на лестнице эволюции, а также, когда он в той или иной степени находится в гармонии с природой и её силами. Недавние исследования, показывающие, что растения обладают чувствами, более или менее развитыми, убедили меня в том, что эта система может быть ещё более всеобъемлющей. Я заметил, что чистота ума и тела являются для них очень сильными способствующими факторами, в то время как курение и жевание табака, а также другие вредные привычки особенно им неприятны. Я убедился, что египтяне использовали проявления этих существ в своих посвящениях; и я действительно думаю, что этот установленный мною факт не подлежит сомнению. Моя изначальная идея заключалась в том, чтобы в Масонское Братство ввести такую форму посвящения, какая была распространена у древних египтян, и попытался это сделать. Но обнаружив, что эти проявления могли контролировать только люди, чистые духом и телом, я, чтобы работать в данном направлении, решил, что должен избрать не моих пропитанных виски и прокуренных соотечественников, живущих в атмосфере хитрости и обмана, а других. Я обнаружил, что когда эти проявления или элементалы не могут оставаться под строгим контролем, то превращаются в злонамеренных существ и, подстрекаемые своей хитростью, презирая людей и стремясь их унизить, становятся опасными и способными нанести вред и ущерб.

 

Согласно Корнелию Агриппе, который утверждал, как и Тритемий (нем. богослов – прим. переводчика), что «несомненно, возможно духовно влиять на большом расстоянии на другого человека, даже если его положение и расстояние до него неизвестно» (Книги Оккультной Философии, т. III, стр. 3), с одним из членов Общества, юристом и джентльменом с математическим складом ума, мы проделали следующее. Несколько раз непосредственно перед встречей со мной он замечал яркий свет и, впоследствии связав этот свет с моим приходом, спросил меня об этом. Я попросил его заметить час и минуту, в которую эти огни будут появляться, и когда после этого мы встретимся, то скажу ему точное время. Я проделал это 30 или 40 раз, прежде чем полностью убедил его скептический от природы ум. Эти огни являлись ему в разное время дня, где бы он ни был, в Нью-Йорке или Бруклине. Мы договорились, что каждый раз в течение двух часов после этого будем встречаться в его офисе. Эти феномены существенно отличались от любых месмерических, магнетических или так называемых духовных проявлений, с которыми я знаком, и не могли быть к ним отнесены; а этот джентльмен никогда не находился под моим влиянием, вызванным любым из этих способов.

 

Однажды он приехал ко мне в дом, находившийся на окраине этого города, и стал рассматривать некоторые каббалистические рисунки, над которыми я работал. И один из них произвёл на него неизгладимое впечатление. После своего отъезда в экипаже при ярком дневном свете появилось любопытного вида животное, набросок которого затем он сделал по памяти. Он был настолько впечатлён этим обстоятельством и живостью призрака, что он как-то пришёл к одному из иллюминатов Общества и показал ему свой рисунок. Ему сообщили, что, хотя на нём нарисовано нереальное существо, но в действительности это есть так называемый элементальный дух, который являлся для египтян как бы звеном в цепи, ведущей к определенной рептилии, изображение которой он видел в моём доме, и что этот элементал использовался египтянами, введшими свой Зодиак для посвящения и т.д., и т.п. Затем, когда он опять приехал ко мне, я без комментариев показал ему настоящий рисунок существа, виденного им, после чего он сказал мне, что уже видел его и рассказал при каких обстоятельствах, показывая свой эскиз. Тогда он убедился в том, что я предвидел, что он увидит это существо после того, как его впечатлил мой каббалистический рисунок.

 

Эти феномены, очевидно, не могут быть отнесены к каким-либо обычным проявлениям.

 

На одной из моих лекций в Теософском Обществе, на которой присутствовали члены разных рангов, иллюминаты видели огни, исходящие от одного из моих рисунков. И хотя они стояли при блеске нескольких газовых светильников, другие видели, как их окутывает тёмное облако. Также наблюдались и другие феномены, такие как трансформация одних нарисованных зодиакальных символов в другие или изменение изображений элементалов.

 

Некоторые члены низкого ранга были поражены и испытали чувство страха, как если бы могло случиться что-то ужасное; большинство кандидатов в члены Общества почувствовали себя некомфортно и встревожились; некоторые из них стали придираться и ругаться; некоторые из новичков покинули комнату; и Мадам Блаватская, которая видела неприятные эффекты, следовавшие за некоторыми подобными феноменами на Востоке, попросила меня свернуть рисунки и сменить тему. Если ранее были некоторые сомнения в абсолютной необходимости введения рангов членства в Обществе, то теперь эта мера стала очевидной, и с тех пор я никогда не показывал аналогичные феномены другим, кроме иллюминатов, входившим в Общество.

 

Абсолютно непонятно, чем вызван недружелюбный тон вышеупомянутой статьи, поскольку в высказываниях каких-либо членов хвастовство отсутствовало. Будучи тайной организацией, мы не могли никоим образом на это ответить, пока не было дано разрешение. Получив его теперь, я здесь публично заявляю, что недавно выполнил то, что согласился сделать, и, если Совет не возражает, настоящим я даю разрешение иллюминатам, которые видели всё это, выступить, если они сочтут это нужным, и представить доказательства этого факта.

 

Я не знаю, что вы подумаете относительно того, стоит ли отводить место для этого рассказа на ваших страницах, но думаю, что теперь я, хранивший полное молчание про это в течение более чем двух лет, должен быть услышан. Современному спиритизму не нужно плакать вместе с Александром, ибо есть другой мир для того, чтобы что-то открывать и покорять. (Говорят, что в тот день, когда Александр стал повелителем мира, он закрылся в комнате и плакал – прим. переводчика).

 

ДЖОРДЖ Г. ФЕЛТ.

 

Конечно, я, как и другие, за исключением очень незначительного меньшинства, ничего оккультного не видели. Лекция закончилась, и повестка дня была исчерпана; я исполнял обязанности председателя, а мистер Ч. Созеран – секретаря. Книга протоколов гласит:

 

«Комитет по составлению предварительных учредительных документов и устава сообщил о готовности их предоставить, и мистер де Лара прочёл документ, который ему было поручено написать для комитета.

 

По предложению комитета на рассмотрение было выдвинуто:

 

Назвать организацию «Теософским Обществом».

 

Председатель назначил комиссию в лице Преподобного отца Уиггина и мистера Созерана для выбора подходящих конференц-залов; затем было выдвинуто предложение включить в Общество несколько новых членов.

 

Постановлено включить этих людей в список основателей Общества.

 

После этого заседание, возглавленное председателем, было закончено.

 

Протокол подписан мною в качестве председателя и доктором Джоном Сторером Коббом за Ч. Созерана, секретаря».

 

Выбор комитетом названия Общества явился, конечно, предметом серьёзного обсуждения. Предложений было несколько, и среди них, если я верно припоминаю, Египтологическое Общество, Герметическое Общество, Общество Розенкрейцеров и т.д., и выбор никому не казался простой вещью. Наконец, перебирая страницы словаря, один из нас натолкнулся на слово «теософия», и после обсуждения мы единодушно согласились, что это – наилучшее название из всех; поскольку оно также отражало эзотерическую истину, мы хотели охватить им ещё и оккультные научные исследования Фелта. Распространилась одна глупая сплетня о том, что во время заседания комитета в комнату вошёл странный индус, бросил запечатанный пакет на стол и вышел из неё или исчез, или что-то в этом роде; а в пакете после его открытия был найден полный проект документов об учреждении Общества и его устав, которые мы сразу же приняли. Это полная ерунда; ничего подобного не происходило. Время от времени о нас всплывали подобные абсурдные россказни; некоторые из них были очень смешными, некоторые – странными, некоторые – слишком по-детски наивными, не заслуживающими даже прочтения, но все они вводили в заблуждение. Старый журналист, я не уделял таким «уткам» почти никакого внимания. Несмотря на то, что они вызывают временную растерянность и вводят в заблуждение, в долгосрочной перспективе они не наносят никакого вреда. Что касается оформления оригинала устава, то мы приложили немалые усилия и проработали его настолько хорошо, насколько любое общество может только пожелать. Рассматривались Правила различных общественных организаций, и из Американского Географического Общества, Статистического Общества и Американского Института в качестве хороших образцов нами было взято всё необходимое.

 

После всех предварительных переговоров мы получили разрешение от миссис Бриттен провести следующее заседание в её частной резиденции (не в зале, как это было принято), и я выпустил (на почтовых открытках) следующее уведомление:

ТЕОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО

НЬЮ-ЙОРК, 13 октября 1875 года.

 

Комитет по разработке Устава завершил свою работу, заседание Теософского Общества будет проходить в частной резиденции по адресу: 38-ая Западная улица, №206, в 8 часов вечера в субботу 16 октября 1875 года по вопросам организации и избрания должностных лиц. Если мистер Фелт будет в городе, он продолжит свой весьма интересный рассказ об открытиях в египтологии. По предложенному уставу новые члены Общества могут быть избраны только после рассмотрения их заявления в течение тридцати дней. Следовательно, желательно их присутствие на этом предварительном заседании.

 

Это обращение, подписанное ниже, согласуется с тем, что было постановлено на заседании от 13 сентября.

 

(Подписано) ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ, исполняющий обязанности Президента.

 

Копию оригинала почтовой карточки (с названием «Гулистан») я отправил по почте через Созерана Е. П. Блаватской; у меня имеется также моя собственная копия.

 

В нашей книге протоколов зарегистрированы следующие лица, присутствующие на этой встрече:

 

«Мадам Блаватская, Мадам Э. Х. Бриттен, Генри С. Олькотт, Генри Дж. Ньютон, Чарльз Созеран, У. К. Джадж, Дж. Хислоп, доктор Аткинсон, доктор Г. Карлос, доктор Симмонс, Тюдор Хортон, доктор Бриттен, С. С. Мэсси, Джон Сторер Кобб, У. Л. Олден, Эдвин С. Ральфс, Герберт Д. Моначези и Франсиско Агромонте».

 

«От имени комитета по разработке предварительных документов и устава, председателем была зачитана преамбула, а мистером Чарльзом Созераном – устав».

 

Затем председатель ввёл в члены Общества мистера Мэсси, который после нескольких высказываний был вынужден поспешить на пароход, чтобы отплыть в Англию.

 

Вскоре последовало обсуждение, в ходе которого выдвигались различные предложения относительно принятия устава; в результате обсуждение проекта устава, представленного комитетом, было отложено, и присутствующие приняли решение его распечатать. Затем заседание окончилось, его председателем был Г. С. Олькотт, а секретарём – Дж. С. Кобб.

 

Следующее предварительное заседание состоялось там же 30 октября; комитет по поиску помещений сообщил, что для места заседаний Общества был выбран Мотт Мемориал Холл на Мэдисон-авеню, 64 (всего в нескольких шагах от нашей недавно купленной нью-йоркской штаб-квартиры). На нём был зачитан устав, который после его обсуждения, наконец, приняли, но с условием, что преамбула должна быть пересмотрена Г. С. Олькоттом, Ч. Созераном и Дж. С. Коббом, а затем опубликована как Преамбула Общества.

 

Затем приступили к голосованию за членов правления Общества, а Тюдора Хортона и доктора У. Г. Аткинсона назначили в качестве счётной комиссии. Результат голосования, оглашённый мистером Хортоном, был следующим:

 

Президент ГЕНТРИ С. ОЛЬКОТТ; Вице-президенты ДОКТОР С. ПЭНКОСТ и ДЖ. Г. ФЕЛТ; Секретарь по переписке МАДАМ Е. П. БЛАВАТСКАЯ; Секретарь по ведению протоколов ДЖОН СТОРЕР КОББ; Казначей ГЕНРИ ДЖ. НЬЮТОН; Библиотекарь ЧАРЛЬЗ СОЗЕРАН; Советники ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖ. Г. УИГГИН, ДОКТОР ПРАВА Р. Б. УЭСТБРУК, МИССИС ЭММА ХАРДИНГ БРИТТЕН, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ Ч. Э. СИММОНС и ГЕРБЕРТ МОНАЧЕЗИ; Адвокат Общества УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ.

 

Затем заседание было завершено, а следующее состоялось только 17 ноября 1875 года, на котором зачитали доработанную Преамбулу, а избранный президент произнёс инаугурационную речь, и Общество, таким образом, было основано.

 

В назначенный вечер Общество собралось в своём съёмном холле, где огласили и утвердили протокол предыдущего заседания, раздали распечатанную инаугурационную речь президента, по предложению мистера Ньютона выразили благодарность президенту и назначили следующее заседание Общества, теперь уже организованного на законных основаниях, на 15-е декабря.

 

Таким образом, Теософское Общество, зачатое 8 сентября и совершенно законно учреждённое 17 ноября 1875 года, после вынашивания в течение семидесяти дней появилось на свет и начало свой удивительный путь альтруистических устремлений per angusta ad augusta [2].

 

Случайно в наших первых опубликованных документах, Преамбуле и Уставе Теософского Общества, в качестве даты его организации значится 30 октября, в то время как следует из вышеизложенного, подлинное его основание должно быть датировано 17-ым ноября 1875 года.

 

Вышеизложенное повествование о происхождении и рождении Общества весьма прозаично и лишено всяких сенсационных и красочных подробностей, которые иногда приписывают этим событиям. Однако оно заслуживает исторической точности, и поскольку я излагаю историю, а не пишу роман, то, погрязнув в подробностях наших удостоверяющих записей, могу доказать каждый пункт. В силу ложно преувеличенной лояльности, породившей несправедливость, как это всегда делает фанатизм, многими людьми как эхо повторялось неверное утверждение, что Е. П. Б. и только она сама основала Теософское Общество, а её коллеги сделали меньше меньшего. Дело в том, что она сама решительно отвергала идею, выдвинутую в 1878 году мистером Дж. Л. О'Салливаном. Отвечая на его едкую критику, она говорит:

 

«С сокрушающей иронией он говорит о нас, как о «наших учителях». Теперь я припоминаю, что в предыдущем письме ясно утверждается, что мы [она и я] не предлагали себя в качестве учителей, но, напротив, отказались от любой подобной роли – каков бы не был превосходный панегирик моего уважаемого друга, мистера O'Салливана, который видит во мне не только «буддийскую жрицу» (!), но и вправду льстит мне без тени сомнения, приписывая основание Теософского Общества и его Филиалов». [Письмо Е. П. Блаватской, опубликованное в «Спиритуалисте» от 22 марта 1878 года].

 

На самом деле Е. П. Б. была вполне восхитительна и без грубой похвалы, которая щедро сыпалась на неё; а попытка найти в каждом слове и действии оккультный смысл обязательно возвратится к этим авторам в силу непреклонного всеобщего закона действия и противодействия, наблюдаемого в природе. Её обожатели игнорируют тот факт, что если приписывать ей пророческие силы и непогрешимость понимания, то беспощадная публика будет считать её ответственной за каждый поступок, за каждую ошибку в суждениях и неточность в утверждениях, а также за другие недостатки, за которые обычного, то есть заурядного человека зачастую лишь немного пожурят, рассматривая их в качестве доказательств человеческой слабости. Попытаться поставить её существо превыше человечества и выставить безупречным, без слабостей и недостатков, проступающих в её опубликованных письменных работах, не говоря уже о частной переписке – наиболее вредоносное действие, поскольку сделать это невозможно.

 

Хотя аудитория аплодировала моей инаугурационной речи, а мистер Ньютон, ортодоксальный спирит, вместе с мистером Томасом Фризинкером и Преподобным господином Уэстбруком настаивали на том, чтобы она была распечатана и размножена – хорошее доказательство того, что они не думали о своих взглядах и говорили необоснованно – всё же она читается немного глупой после семнадцати лет тяжёлых испытаний. Добрая часть предсказанных этой речью результатов сбылась, но многое из сказанного так и не осуществилось. То, на что мы рассчитывали как на экспериментальную основу, а именно, на демонстрацию Фелтом существования элементальных рас, оказалось полным и унизительным разочарованием. Что бы он сам не предпринимал в этом направлении, ему не удалось показать нам ничего, даже кончика хвоста самого мельчайшего природного духа. Он оставил нас на осмеяние спиритуалистам, а также скептикам всех мастей. Он был человеком необычайно одарённым, и, казалось, сделал замечательное открытие. Вероятно, и в самом деле, оно было сделано, так как мистер Баутон, о котором я уже упоминал выше, опытный коммерсант, рисковал очень большой суммой, предлагая выпустить его книгу. Со своей стороны, я верю, что он сделал то, на что претендовал, и если бы он систематически следовал своим начинаниям, его имя было бы среди самых известных людей нашей эпохи. Часто наблюдая, как Е. П. Б. использовала элементалов для производства феноменов, как синьор Б. делал несколько раз то же самое и как таинственный незнакомец показал мне их в моей собственной комнате, мне было легче поверить в то, что Фелт может сделать что-то подобное, особенно когда Е. П. Б. заверяла меня в его способностях. Так, с безрассудством прирождённого первопроходца и рвением наделённого оптимизмом и энтузиазмом человека, я дал волю своему воображению и сказал в своей речи, что если Фелт дал обещание, то результат, скорее всего, последует. К счастью для меня, я вставил слово «если»; но, возможно, было бы лучше, если бы оно было напечатано как «ЕСЛИ». Под предлогом финансовых затруднений он взял у казначея Ньютона 100 долларов для покрытия расходов, связанных с обещанными экспериментами, но не вызвал для нас никаких элементалов. На заседании Совета от 29 марта 1876 года было зачитано его письмо, в котором утверждалось, что «он был готов исполнить своё обещание и прочитать для Общества лекцию по Каббале, приводя краткое описание различных разделов, на основе которых он бы раскрыл свою тему».

 

После этого мистер Моначези предложил резолюцию, которая была принята, гласящую о том, что:

 

«Секретарю поручено напечатать и распространить среди членов Общества письмо В. П. Фелта или конспект, который сотрудник Фелт может подготовить сам». [Выдержки из «протокола заседания Теософского Общества», стр. 15].

 

Этот циркуляр был издан и помог несколько ослабить чувство обиды, которое возникло в отношении мистера Фелта из-за нарушения им своего обещания. И 21 июня он действительно прочитал свою вторую лекцию, но затем снова обманул наши ожидания. У меня есть свидетельство, что на заседании Совета от 11 октября по предложению казначея Ньютона была принята резолюция, согласно которой мистеру Джаджу, адвокату Общества, поручалось потребовать с мистера Фелта выполнение своих юридических обязательств в кратчайшие сроки. Но он никогда этого не сделал. В конце концов, он вышел из Общества; и, таким образом, это доказало, что не надо было ничего ожидать от него многочисленной публике, которая также покинула Общество, оставив нам только тех, кто не просто искал сенсаций, но мог тяжело трудиться, так же как и мы.

 

И это был именно тяжёлый труд, и очень хорошо вспоминаются те, кто был очень активен в те дни. Наша цель заключалась в том, чтобы экспериментальным путём узнать как можно больше о естестве человеке, его интеллекте и его месте в природе. Особо серьёзной проблемой для нас являлся Разум как активная ВОЛЯ. Её используют и Восточные маги, и Западные гипнотизёры и психотерапевты; один человек развивает её и становится героем, другой парализует её и становится медиумом, духовным посредником. Её непреодолимой силе послушны существа всех царств и различных планов материи, и когда одновременно активно ещё и воображение, она творит, объективизируя только что созданные в уме образы. Таким образом, хотя Фелт не выполнил своих обещаний, и мы могли расценивать это как определённую шероховатость, всё же у нас оставалось ещё много областей для исследований, которые мы мало изучали. Старые записи говорят, что мы испытывали медиумов, пытались экспериментировать в области психометрии, чтения мыслей и гипноза, писали и читали прессу. Но мы прогрессировали медленно, и хотя все с обоюдного молчаливого согласия и делали хорошую мину при плохой игре, неудача Фелта втайне обескуражила каждого из нас. Казалось, нет никаких шансов найти ему замену: синьора Б., умеющего вызывать дождь, изгнала Е. П. Б. после его тщетной попытки спровоцировать разрыв между нею и мной, мой темнокожий посетитель, вызывавший элементалов, вновь не объявлялся, а Е. П. Б., которая всем помогала и на которую мы рассчитывали, не без оснований отказывалась произвести хоть малейший феномен на наших заседаниях. Поэтому количество членов Общества постепенно сократилось, и к концу года или около того, от нёго остались только: форма хорошей организации, стойкая и сильная в своей основе; звенящая известность; несколько более-менее безынициативных членов, а также нерушимый центр жизненности и неутомимый энтузиазм двух друзей, русской женщины и американца, ужасно горячих, ни на минуту не допускающих сомнений в существовании своих Учителей, в исключительной значимости доверенной ими работы и в конечном полном успехе, который её увенчает. Джадж был верным другом и хорошим помощником, но он был настолько младше нас, что мы не могли считать его равной третьей стороной. Он был больше похож на младшего сына в семье. Как-то через много дней после основания нашей постоянной штаб-квартиры, когда наши вечерние гости ушли, мы с Е. П. Б. задержались в помещении библиотеки, чтобы напоследок покурить и перемолвиться словцом, и рассмеялись, размышляя над тем, как мало осталось тех, на кого мы могли рассчитывать. Вспоминаются сладкие речи и улыбки вечерних гостей, под маской которых часто обнаруживался эгоизм. Единственное, что по прошествии времени мы чувствовали всё сильнее и сильнее – это то, что в отношении Теософии мы с Е. П. Б. можем рассчитывать исключительно друг от друга, хоть бы небо упало; кроме того, мы поняли, что всё зависит от обстоятельств. Мы говорили о себе как о теософских близнецах, а иногда – как о троице, в которую включали канделябр, висящий над нашими головами! В нашей «теософской» переписке встречаются частые намёки на эту шутку. В день, когда мы с Е. П. Б. покинули наши съёмные квартиры в Нью-Йорке, чтобы взойти на борт парохода, который должен был доставить нас в Индию, на прощанье с напускной серьёзностью мы сказали: «Прощай, наш старый канделябр, тихий, светоносный, верный закадычный друг!» Недоброжелатели иногда говорят, что, когда мы отплыли из Америки, то не оставили в ней Теософское Общество. И в определенной степени это правда, потому что вследствие ряда причин оно молчало в течение последующих шести лет. Социальное ядро – всегда самый мощный фактор в движениях такого рода – было уничтожено, и никто не смог создать новое; другую Е. П. Б. было не найти, а мистера Джаджа, тогда только потенциального будущего лидера и организатора, как отмечено выше, отозвали в страны-колонии Испании по профессиональным делам.

 

Ради справедливости в отношении мистера Джаджа, генерала Даблдэя и их товарищей по первоначальному Теософскому Обществу, которых мы оставили ответственными, отправляясь в Индию, надо сказать, что оно впало в анабиоз в течение двух или трех лет, в основном, по моей собственной вине. Поговаривали о преобразовании Общества в масонскую ложу высокой степени, и этот проект благосклонно рассматривался некоторыми влиятельными масонами. Мы вернёмся к этой теме позже. Сейчас же достаточно сказать, что мне было предложено разработать соответствующую форму ритуала, и когда мы покинули Америку и достигли Индии, мне надо было сразу же сделать именно это.

 

Но вместо ожидаемого спокойствия и свободного времени мы немедленно погрузились в сумятицу ежедневной работы и треволнения; я был прикован к лекционной площадке; мы ездили в длительные путешествия по Индии; был основан журнал «Теософ». Поэтому было просто невозможно уделить хоть какое-то внимание ритуалу. Однако у меня есть несколько писем от генерала Даблдэя и Джаджа, которые жалуются, что про ритуал им ничего не посылается, и говорят, что без этого они ничего не могут сделать. Кроме того, наш богатый опыт убедил нас в невыполнимости этого плана: наша деятельность приняла гораздо более широкий размах, а наша работа стала более серьёзной и независимой. Поэтому, в конечном счёте, я решил не следовать схеме. Но к этому времени Джадж уехал за границу, а другие ничего не делали.

 

В письме из Нью-Йорка, датированном 17-ым октября 1879 года – следующим годом после нашего отъезда – мистер Джадж пишет: «Мы приняли в Общество нескольких человек, но затем решили подождать ритуала, прежде чем принимать других, поскольку могли последовать серьёзные изменения». Для нас двоих, однако, эти двенадцать месяцев были наполнены тяжелой работы. Генерал Даблдэй с той же целью 1 сентября 1879 года пишет: «Что касается Теософского Общества в Соединенных Штатах, то мы пребываем в том же состоянии (in statu quo), ожидая обещанного ритуала». А 23-го июня 1880 года он спрашивает: «Почему вы не посылаете нам этот ритуал?». И мистер Джадж 10 апреля 1880 года говорит мне: «Здесь всё отстаёт. Ещё нет ритуала. Почему?». Джадж, находясь в Южной Америке, 7 ноября 1881 года рукой своего брата, которого он оставил ответственным за дела Теософского Общества, пишет мне, что ничего не делается и что «Общество не начнёт работать, пока У. К. Джадж, генерал Даблдэй и я [брат Джаджа] не смогут найти время и средства для этого». Но того и другого было недостаточно. В конце концов – так как бесполезно следовать за делом дальше – 7 января 1882 года Джадж пишет: «Общество впало в спячку, абсолютно ничего не делая. Ваше объяснение о ритуале является удовлетворительным».

 

Тем не менее, на протяжении всех этих лет письма мистера Джаджа к Е. П. Б., ко мне и к Дамодару свидетельствуют, что его рвение к Теософии и всякому мистицизму было неугасимым. Самое большое его желание заключалось в том, чтобы пришёл день, когда он станет свободным и отдаст всё своё время и энергию работе на благо Общества. Но подобно тому, как семя клевера, похороненное в почве на глубине двадцать футов ниже её верхнего слоя, прорастает, когда при рытье колодца его выбросит ближе к поверхности земли, так и семена, которые мы посеяли в американском сознании в период с 1874 по 1878 годы, принесли плоды в своё время. И Джадж явился землепашцем, предопределившим сбор нашего урожая. Таким образом, Карма всегда превращает первопроходцев и сеятелей в жнецов. Вся жизненность нашего Общества заключалась непосредственно в нас, двух его основателях, но, в конечном итоге, также и в основной его идее и её распространителях, тех Августах Первых, которые учили нас и проливали свет в наши умы и сердца своей доброжелательной доброй волей. Поскольку мы оба занимались этим, и нам обоим было позволено работать для него и вместе с ним, тесная связь между нами двумя была больше, чем обычные социальные отношения могли бы предполагать. Это заставляло нас мириться со слабостями друг друга и переносить все мучительные трения сотрудничества двух таких противоположных личностей. Что касается меня, то я был вынужден отказаться от таких, не имеющих ценности, вещей как все мирские связи, амбиции и желания. Поистине, в глубине своего сердца я чувствовал и чувствую, что лучше уж быть привратником или даже его слугой в доме «Всевышнего Господа», чем жить в какой-нибудь шёлковой беседке эгоистичного мирка, который может дать всё, о чём попросишь. Это же чувствовала и Е. П. Б., чей неутомимый энтузиазм, проявляющийся в нашей работе, являлся неисчерпаемым источником вдохновения для каждого прикоснувшегося к ней. Чувствуя это таким образом, мы были готовы на все жертвы ради нашего дела, поэтому увядание Теософского Общества было попросту невозможным. Многие вещи, представляющие интерес для теософов, отражены в ранних записях об Обществе. На заседании Совета от 12 января 1876 года по ходатайству Дж. С. Кобба было принято решение, «что Уильям К. Джадж, адвокат Общества, будет приглашаться на заседания Совета для содействия в обсуждении важных вопросов». Отмечается, что на том же заседании мистер Созеран был выведен из состава Общества, а мистер Г. Дж. Ньютон назначен на освободившуюся вакантную должность; Совет приказал секретарю по ведению протоколов доложить на следующем очередном заседании Общества следующую Резолюцию, рекомендуемую Советом к принятию:

 

«Что в будущем данное Общество примет принцип секретности в связи с его деятельностью и делопроизводством, и будет назначен Комитет, который разработает и изложит в деталях необходимые следствия такого изменения».

 

Таким образом, всего лишь после трёх месяцев существования – я полагал, что через больший промежуток времени – мы были вынуждены для самозащиты стать тайной организацией.

 

На заседании Совет 8 марта 1876 года по предложению Е. П. Блаватской было

 

«Постановлено, что Общество принимает один или более опознавательных знаков, которые должны будут использоваться Сотрудниками Общества для пропуска на заседания».

 

Я назначил Комитет из трёх человек, в число которых входила и Е. П. Б., для разработки и рекомендации этих знаков.

 

Также была частично разработана соответствующая печать Общества, впоследствии очень мистическая, которую друг Е. П. Б. придумал для неё, используя почтовую бумагу. Затем эту печать прекрасно выгравировал для нас мистер Тюдор Хортон. Чуть позже мы с мистером Джаджем с согласия других набросали в общих чертах знак членства, состоящий из змеи, обвивающейся вокруг египетского Тау. Я сделал два таких знака для Е. П. Б. и меня, но впоследствии мы отдали их своим друзьям. Совсем недавно этот прекрасный и связанный с сутью Общества символ возродился в Америке.

 

Но то немногое тайное, что когда-либо было в Обществе – очень малое или даже меньше, чем то, что так тщательно охранялось Тайлером Масонской Ложи – фактически перешло в небытие после недолгого периода пользования им в те наши дни. В 1889 году этот символ стал главным знаком Эзотерического Общества, которое я организовал для Е. П. Б. и, к моему сожалению, наделал нам много вреда, но также принёс и немало пользы.

 

Примечания

 

1 – Вскоре после того, как эта глава была написана, я нашёл следующий важный черновик письма, подписанного мистером Фелтом. Я не могу припомнить, было ли отправлено это письмо для опубликования или нет, но склоняюсь к последнему. Важность этого документа заключается в том, что в нём мистер Фелт безоговорочно признаёт существование духов стихий, говорит о приобретённом контроле над ними и их влиянии на животных, а также освещает их отношения с человечеством. Я думаю, что заявления о влиянии египетских геометрических рисунков на слушателей мистера Фелта преувеличены. Претендующие на звание учителей члены Спиритуалистического Общества, которых мистер Фелт описывает как непреклонных ортодоксов, учиться к нему не приходили.
2 – лат. «к высокому через трудное» – прим. Переводчика

 

 

 

 

ГЛАВА X.

БАРОН ДЕ ПАЛЬМ.

Если проследить эволюцию Общества до того, как оно стало совершенной организацией, мы можем столкнуться с необычными эпизодами, которые занимали внимание его основателей и более или менее затрагивали интересы самого Общества. Детали ранней истории Теософского Общества известны большинству его членов, и данная историческая ретроспектива может быть восстановлена каким-то менее занятым человеком, чем я. Однако на самом деле никакой другой живущий человек не знает обо всём так хорошо, как я; и когда ушла Е. П. Б., которую никто не сберёг, я возложил на себя все обязанности, принимал на себя все жестокие удары, способствовал всем успехам: так, волей-неволей, я должен играть роль историка. Если я этого не сделаю, правда никогда не станет известна. Необычный эпизод, рассматриваемый в настоящей главе, – это история барона де Пальма, связанного с нашим Обществом, его прошлое, смерть, завещание и похороны; рассказ о его кремации займёт отдельную главу. Это не Теософия, но я и не пишу о Теософии; это – история, одно из нескольких дел, которое переплелось с проблемами нашего Общества и которые очень занимали время и мысли моего коллеги и меня. В частности, на меня как на президента эти дела навалились очень тяжким грузом. Когда я скажу, что проводил похоронную церемонию де Пальма с убеждением, что это будет стоить мне профессиональных связей на сумму около 2000 фунтов стерлингов в год, то сразу же всё становится понятным. Моё предчувствие сбылось, поскольку я смертельно обидел джентльмена – фанатичного христианина, который курировал данное дело и который повлиял на то, чтобы оно было передано его другу. Конечно, я должен сделать это снова, поэтому только упомяну данное обстоятельство, чтобы показать, что оно стоило того, чтобы в те ранние дни работать вместе с Учителями.

 

Джозеф Генри Луи Чарльз, барон де Пальм, Кавалер Большого Креста Ордена Святого Гроба Господня и Рыцарь различных других орденов, родился в Аугсбурге 10 мая 1809 года в семье барона из старинного рода Баварии. Под конец жизни он эмигрировал в Америку, жил несколько лет в Западных Штатах и где-то в декабре 1875 года приехал ко мне в Нью-Йорк с ознакомительным письмом от покойного полковника Банди, редактора «Религиозно-Философского Журнала», рекомендовавшего его моей любезности. Найдя в нём человека с приятными манерами и, очевидно, знакомого с высшим обществом, а также проявляющего большой интерес к спиритизму и имеющего желание узнать что-то о наших Восточных теориях, я сделал ему приглашение и по его просьбе представил Е. П. Б. Знакомство состоялось, барон присоединился к нашему Обществу и был избран членом Совета от 29 марта 1876 года на вакантное место, освободившееся вскоре после отхода от дел Преподобного Дж. Уиггина. Поскольку барон жаловался на слабое здоровье и на то, что никто в убогом нью-йоркском пансионате, куда его поместили, не заботился, жив он или мёртв, я, глядя на такие условия, пригласил его переехать и занять номер в моих «апартаментах». Я также вызвал врача, который бы сделал для него назначения. Медицинский работник, выявивший симптомы пневмонии и нефрита, объявил, что он в опасности. Поэтому барон заставил меня послать за мистером Джаджем, постоянным адвокатом Общества, чтобы составить завещание, по которому определённая часть недвижимого имущества в Чикаго отходила двум его подругам, я становился наследником оставшегося, а мы вместе с мистером Ньютоном, казначеем Теософского Общества, назначались полномочными исполнителями его воли. В соответствии с медицинским заключением и по его собственной настоятельной просьбе 19 мая 1876 года, в пятницу вечером, он был переведён в Госпиталь им. Рузвельта и на следующее утро умер. Вскрытие показало, что он в течение многих лет страдал от осложнений заболеваний лёгких, почек и других органов; в Медицинское Бюро, как это предписано законом, была предоставлена выданная медицинская справка о том, что он умер от нефрита, а тело было передано в морг при Лютеранском Кладбище в ожидании завершения мероприятий по погребению.

 

По религиозным убеждениям барон де Пальм был вольтерьянцем и по виду – спиритом. В частности, он просил, чтобы ни священник, ни какой-либо церковнослужитель не совершал на его похоронах богослужение, и чтобы я провёл последнюю службу в таком виде, который иллюстрировал бы восточные представления о смерти и бессмертии. Недавние волнения по поводу кремации в Великобритании и Америке, вызванные сожжением тела первой леди Дильк, научные эксперименты сэра Генри Томпсона (см. его опубликованное эссе «Лечение тела после смерти», Лондон, 1874 г.), а также нашумевшая статья и брошюры Преподобного Г. Р. Гавейса[1] о невыразимых ужасах кладбищ Лондона подтолкнули меня спросить барона, как бы он хотел, чтобы я распорядился его телом.

 

Он спросил моего мнения относительно преимуществ каждого из двух видов погребения, согласился с моим предпочтением кремации, выразил ужас перед погребением, поскольку однажды узнал, что некая леди была погребена заживо, и велел мне поступать так, как я находил наиболее целесообразным. В апреле 1874 года появилась дилетантская организация, называющая себя «Нью-Йоркским Обществом Кремации». Я вступил в неё и был избран членом комитета по юридическим консультациям, но кроме принятия резолюций и выдачи листовок членам не сделал ничего, чтобы подтвердить свою приверженность данному Обществу. И вот, наконец, появился шанс осуществить кремацию тела и, таким образом, ввести очень необходимую реформу. Насчёт этого я сделал Обществу предложение, и оно было принято. Погода стояла не по сезону теплая, поэтому требовалась большая поспешность, и ещё до вечера перед днём публичных похорон барона стало понятно, что после церемонии я буду должен передать тело агентам Общества для кремации. Между тем Е. П. Б. и остальные наши сотрудники озаботились организовать впечатляющие «языческие похороны» – как окрестила их пресса – сочинить литанию, разработать церемониал, написать по этому случаю пару орфических гимнов и переложить их на соответствующую музыку. Когда в вышеупомянутый субботний вечер мы в последний раз отрепетировали нашу программу, мне принесли записку от секретаря Нью-Йоркского Общества Кремации. В ней говорилось, что оно вынуждено отказаться от кремации из-за большого шума, который по поводу похорон подняли газеты и их нападок на Теософское Общество. Другими словами, эти представительные моральные трусы не посмели лицом к лицу встретить насмешки и неприязнь, которыми встречали нас, новаторов. Мы находились в затруднительном положении не дольше получаса, потому что я, в конце концов, предложил возложить всю ответственность на себя и дал слово, что тело будет сожжено, даже если бы мне пришлось это сделать самому. Как покажет продолжение, в должное время обещание было исполнено.

 

Благодаря любезному согласию Преподобного O. Б. Фортингема, община которого приходила на службу в большой зал Масонского Храма на пересечении Двадцать Третьей улицы и Шестой авеню в Нью-Йорке, мы получили возможность провести похороны барона в этом огромном помещении. За час до назначенного времени улица наводнилась нетерпеливой и даже чересчур шумной толпой, и чтобы двери не выломали, полицейские были вынуждены их охранять. Мы выдали два вида входных билетов, оба треугольной формы, одни представляли собой чёрные карты, напечатанные серебряными буквами и предназначенные для ожидаемых посетителей, другие – блёкло-серые, напечатанные чёрными буквами, предназначенные для входа остальных; полицию проинструктировали не пускать никого без билета того или другого вида. Но американскую и британскую толпу трудно сдержать, и она бросилась внутрь, когда двери были открыты: 1500 обладателей билетов нашли места, где смогли. Большой зал, вмещающий 2000 человек, заполнился до предела, все проходы и коридоры были заблокированы. По гулу разговоров и царившему беспокойству было легко понять, что массы пришли удовлетворить своё любопытство и, конечно, не выказывали ни уважения к умершему, ни сочувствия к Теософскому Обществу. Они как раз находились в том неопределённом состоянии, когда малейшая неожиданная и неординарная случайность могла превратить их в дикого зверя, которым временами становится возбужденная толпа. В течение всей предыдущей недели ведущие газеты будоражили любопытство публики, доводя её до неистовства, и одно из самых остроумных высказываний, которые я когда-либо читал, утверждало, что на подготавливаемую нами церемонию и публичную процессию явится посмотреть весь Мир. Над этим смеялся весь Нью-Йорк. Для наших «теософских внуков» я приведу следующий «поучительный» фрагмент:

 

«Хорошо», сказал полковник; «пойдем дальше и составим программу, но включим в неё не каждого, а только членов Общества, и с Масонами она не будет иметь ничего общего».

 

«Затем прошло два часа в разработке порядка похоронного шествия и программы церемонии после того, как процессия достигнет Храма. В результате договорились о следующем.

 

Шествие будет двигаться в следующем порядке:

 

Полковник Олькотт в качестве первосвященника, надевший шкуру леопарда со свитком папируса (коричневая входная карта).

 

Мистер Кобб в качестве священного летописца, держащий стило и дощечку.

 

Египетский футляр для мумии, перевозимый на санях, запряжённых четвёркой волов. (Также раб, несущий горшок масла для смазки).

 

Мадам Блаватская в качестве главной плакальщицы, несущая Систр[2]. Она облачится в длинное льняное одеяние, закрывающее ноги, и подпояшется.

 

Темнокожий мальчик с тремя абиссинскими гусями (филадельфийскими цыплятами), положенными на носилки.

 

Вице-президент Фелт с глазом Осириса, нарисованным на его груди слева, и несущий змею (купленную в магазине игрушек на Восьмой авеню).

 

Доктор Пэнкост, поющий древнюю фиванскую панихиду:

 

«Исида и Нефтида – начало и конец, вас призываем;
Несчастного страдальца к вам в Аменти отправляем.
Платим мы за пропуск, пусть нам благоволит
Стикс пересечь скорее паромом Рузвельт-стрит»
.[3]

 

Рабы в траурных одеяниях, несущие подношения и возлияния, состоящие из раннего картофеля, спаржи, жаркого из говядины, французских блинов, крепкого тёмного пива и сидра из Нью-Джерси.

 

Казначей Ньютон в качестве главы музыкантов, играющих на больших трубах.

 

Другие музыканты, играющие на тамтамах, восьмиструнных гуслях и т.д.

 

Мальчики, несущие большой лотос (подсолнух).

 

Библиотекарь Фассит, который будет чередовать с музыкой следующие строки:

 

«И тут появляется Гора ладья,
Ну что ж, утирайте все слёзы, друзья,
Всего-то лишь минет три тысячи лет,
Козлом народится покойник на свет».
[4]

 

«В Храме церемония будет простой и короткой. Волы останутся стоять на тротуаре рядом с мальчиком, чтобы они не бодали прохожих. Кроме того Теургического гимна, приведённого выше в полном объеме, будет распеваться коптский гимн, переведённый и переиначенный по случаю следующим образом:

 

«Сидящий на дереве Киноцефал,
Я вижу тебя, а ты меня увидал.
Река, глянь, кругом крокодилов полна, ишь, разевают широкую пасть!
Гребите проворнее прямо, чтоб хищнику в пасть не попасть».[5]

 

Такого рода вещи происходили за несколько дней до церемонии, поэтому можно себе представить, в каком шальном настроении находилась многочисленная толпа, и только малая горстка, включающая в себя почти всех членов Теософского Общества, была определённо настроена против проявлений такого буйства.

 

Все шло достаточно мирно, но до тех пор, пока экзальтированный методист, связанный с Филиалом Теософского Общества и который помогал мне в церемонии, вскочил и, дико жестикулируя, закричал «Это ложь!» сразу после того, как я произнёс слова: «Существует только одна несотворённая первопричина». Мгновенно толпа поднялась на ноги, некоторые повернулись к двери, так как люди, находясь в подобном состоянии, могут перепутать крик с сигналом пожарной тревоги; самые бесцеремонные взобрались на стулья и, поглядывая на сцену, казалось, были готовы поучаствовать в драке или перепалке, если бы подвернулся удобный случай. Это был один из тех моментов, когда поворот событий зависит от кем-то сказанных слов. Когда это случилось, в моей памяти вспыхнуло, что когда-то я видел великого борца за отмену смертной казни Уэнделла Филипса, который невозмутимым хладнокровием усмирил гудевшую и освиставшую его толпу. И я перенял его тактику. Тихо выйдя вперёд, я положил свою левую руку на гроб барона и обернулся к толпе, стоя неподвижно и молча. В предвкушении моих слов моментально установилась гробовая тишина; после этого, медленно поднимая правую руку, я очень медленно и торжественно произнёс: «Мы находимся в присутствии смерти!» и стал ожидать. Психологический эффект был очень интересным и забавным для меня, кто на протяжении многих лет шёл на поводу у толпы. Волнение усмирилось как по волшебству, и затем тем же голосом, как и прежде, даже без опасения быть прерванным, я закончил фразу литании – «вечное, бесконечное, неизвестное».

 

Для этого случая мы составили два Орфических гимна, переложив их на старую итальянскую музыку XVI века, и под органный аккомпанемент певцы-добровольцы хора «Нью-йоркский певческий союз» их спели. «И», – призываю Солнце в свидетели – «шелохнувшись, умер, тихо отступая в полумрак многолюдной, но тихой комнаты, сопровождаемый символическим огнём, мерцающим (на треугольном алтаре), и в тусклом блеске древних рыцарских лат, положенных на гроб, – зрелище очень впечатляющее».

 

После пения первого Орфического гимна, прочитали молитву или мантру: «Душа Мира, чьё дыхание дарует и забирает форму у всего». «Вселенная», говорится в ней дальше, «есть твоё сказанное слово и откровение. Ты, перед кем свет сущего есть дрожащая и изменчивая тень, которая растает; Ты выдыхаешь, и населяются бесконечные пространства; Ты вдыхаешь, и всё, что вышло из тебя, возвращается в тебя же снова». Хороший Ведантизм – это и хорошая Теософия! Та же мысль пронизывала и все части ритуала – гимны, молитвы, литании и мою проповедь. В последней я приводил такие сведения о бароне де Пальме, которые мне тогда казались уместными (и очень вводящими в заблуждение, как оказалось впоследствии по сведениям, представленным семейным адвокатом). Я рассказал о самом Теософском Обществе[6] и его целях, а также о моём взгляде, что покаяние на смертном одре абсолютно бесполезно для прощения грехов.

 

Читая по прошествии многих лет газетные репортажи, мне радостно видеть, что я проповедовал доктрину кармы, ясную и простую. А когда я сказал, что Общество «полагает, что бандит, который ходит под виселицей, бандитом и останется, хоть двадцать молитв над ним прочитай», последовал взрыв аплодисментов и свист. Я сразу же попросил тишины и продолжил своё выступление, – репортаж говорит:

 

«Затем он сказал, что Теософия не может представить себе, что зло не породит безнаказанности, а добро останется невознаграждённым. Теософия убеждена, что человек – ответственное существо, и она является религией не в теории, но на практике. Она категорически против чувственности и учит подчинять тело духу. Здесь, в этом гробу, лежит (тело) теософа. Скажем ли мы, не глядя на его прошлую жизнь, что его будущее будет состоять лишь из одного неомрачённого счастья? Нет, он будет страдать или радоваться в соответствии с тем, что он сделал. Если он был сладострастником, ростовщиком или взяточником, то божественная первопричина (и только она одна) не простит ему даже малейшие проступки; без этого Вселенная погрузилась бы в хаос. А в ней должны быть воздаяние, равновесие и справедливость».

 

После того, как спели второй Орфический гимн, спиритуалист миссис Э. Хардинг Бриттен от имени медиума обратилась к собравшимся с десятиминутной речью, заключив её очень эмоциональным обращением к умершему барона, в котором предлагала ему проститься, и заявила, осыпая его гроб цветами «символизирующими полнокровную жизнь», что он «вошёл в златые врата, куда (так в оригинале) нет пути печали». На этом церемония прощания была окончена, и огромная толпа тихо разошлась.

 

Тело усопшего было передано в распоряжение мистера Бакхорста, ответственного в Обществе за похороны, для помещения во временное хранилище пока я хлопотал насчёт его кремации. Мне было необходимо разработать лучший способ сохранения тела, чем простое бальзамирование, которое использовалось в больницах и доказало свою неэффективность даже в течение двух недель. Это доставило мне много беспокойства, и соответствующим поискам и исследованиям не было конца. Но, наконец, я решил все эти трудности, обложив труп высыхающей глиной, пропитанной карболкой и другими парами очищенной каменноугольной смолы. Разложение действительно началась, когда в первую неделю июня применили антисептик. Но когда мы осматривали труп в декабре того же года перед отправлением на кремацию, обнаружилось, что он полностью мумифицировался, все жидкости поглотились, и распад был остановлен. Я убеждён, что его таким способом можно было бы сохранять ещё в течение многих лет, возможно, даже столетия, и я рекомендую эту технику, поскольку она превосходит любой другой дешёвый способ бальзамирования, который когда-либо попадал в поле моего зрения.

 

Е. П. Б. не принимала никакого официального участия в публичной церемонии похорон де Пальма, но вместе с нами также громко говорила о ней. Она находилась среди толпы с неофициальными членами Общества, и когда экзальтированный методист прервал нашу литанию, а полицейский взял его под стражу и вывел через двери, она встала и выкрикнула: «Он фанатик, вот он кто!». И все сидящие рядом с ней рассмеялись, и к ним она вскоре искренне присоединилась. В церемонии принимали участие мистеры Джадж, Кобб, Томас, Моначези, Оливер и ещё три-четыре члена Теософского Общества, чьи имена я не могу вспомнить.

 

Совет Теософского Общества на своём заседании от 14-го июня и Общество на своём собрании от 21-го июня (1876 года) приняли решение об утверждении и одобрении всего, что сделали члены Совета в связи со вскрытием, похоронами и бальзамированием де Пальма. Принятая также резолюция постановляла, что:

 

«Президент и Казначей настоящего Общества в соответствии с последней волей нашего ныне покойного товарища являются его душеприказчиками и, таким образом, правомочны и уполномочены совершать от имени настоящего Общества соответствующие действия, а также все другие, которые они могут счесть необходимыми предпринять для окончательного решения вопроса об останках нашего покойного товарища в соответствии с выраженными им пожеланиями и распоряжениями».

 

Похороны барона остались позади, и следующим делом было распорядиться его имуществом, которое, вероятно, предназначалось для Общества (хотя оно всё отходило мне лично, но между нами была договорённость, что я волен всё передать Обществу). Мы с мистером Ньютоном получили завещание, и мистеру Джаджу было поручено сделать все необходимые запросы. Первый шок для нас настал, когда мы открыли чемодан барона, находившийся в больнице: в нём лежали две моих собственных рубашки, на которых моё вышитое имя исчезло. Это, действительно, выглядело очень мрачно, являясь плохим началом поиска предполагаемого огромного завещания. В чемодане также обнаружились: небольшой бронзовый бюст плачущего ребенка, несколько фотографий и писем актрис и примадонн, несколько неоплаченных счетов, несколько позолоченных и эмалированных дубликатов удостоверений его дворянства, плоская, обшитая бархатом коробочка с сертификатами его рождения, его паспортá и некоторые дипломатические и судебные документы, которые он хранил, проект бывшего завещания, теперь отменённый, и немного одежды. И помимо этого ничего: ни денег, ни ювелирных изделий, ни документов, ни рукописей, ни книг, ни чего-либо, свидетельствовавшего о литературном вкусе или привычках. Я привожу эти детали, которые мистер Ньютон, мистер Джадж и другие подтвердят, по одной простой причине, о которой сейчас будет сказано.

 

Старое завещание преподносило барона как Сеньора замков Старого и Нового Вартензе на Боденском озере, и его бумаги подавали его как предполагаемого владельца 20000 акров земли в штате Висконсин, сорока городских участков в Чикаго и семи или восьми горнодобывающих объектов собственности в Западных Штатах. По самым скромным оценкам сельскохозяйственные угодья стоили 5 долларов за акр, поэтому распространился слух, что я унаследовал, по крайней мере, 20 000 фунтов стерлингов, не говоря уже о двух швейцарских замках, городских участках и правах на добычу золота и серебра. Он прошёл по всей американской прессе, и о нём писали передовицы газет. Поэтому я получил множество писем с поздравлениями и просьбами поделиться богатством от известных и неизвестных лиц из разных стран. Мистер Джадж общался с дамой, указанной в завещании, с местными и иностранными государственными чиновниками, а также с представителем семьи барона. Это заняло несколько месяцев, но конечный результат оказался следующим: обширные чикагские земли дамы в подарок взять не могли, земля штата Висконсин была продана, чтобы уплатить налоги многими годами раньше, акции горнодобывающих компаний годились только для оклейки стен, а швейцарские замки оказались «воздушными»; всей недвижимости даже не хватало, чтобы возместить наши с мистером Ньютоном умеренные расходы на регистрацию завещания и похороны! Барон был обнищавшим дворянином без средств к существованию, кредитов и видов на наследство; типичным представителем многочисленного класса людей, которые кочуют в республиканскую Америку, чтобы выжать последнее, когда Европа больше не может их поддержать. Их хорошие манеры и дворянские титулы позволяют им влиться в американское общество, иногда подбрасывая шансы получить прибыльную должность, но чаще – обзавестись богатыми жёнами. Я никогда не знал точно, что наш друг делал на Западе, но через появившихся назойливых кредиторов узнал, что он, во всяком случае, имел отношение к неудачным попыткам открыть различные промышленные предприятия.

 

Ни тогда, ни после я не нашёл ни одного подлинного доказательства того, что барон де Пальм являлся или литературным талантом и эрудитом, или заинтересованным учёным. Его общение с Е. П. Б. и мною сводилось, в основном, к поверхностным вопросам – темам, которые интересуют светских людей. Даже в том, что касается спиритизма, он казался не глубоким мыслителем, а интересующимся наблюдателем медиумов и феноменов. Он много нам рассказывал о своём опыте в дипломатических кругах, и тщетность своих попыток соперничать в качестве атташе с богатыми английскими дипломатами в пышной жизни и модных причудах приписывал своим стеснённым обстоятельствам (что касается обладания наличными деньгами). Он мало читал и ничего не писал: я имел возможность наблюдать это, когда он жил со мной в качестве гостя.

 

Для меня болезненно подробно останавливаться на этих личностях, но я делаю это в силу необходимости показать характер человека и предоставляю читателям судить самим, был ли барон подходящим учителем и наставником для такого человека, как автор «Разоблачённой Изиды» и «Тайной Доктрины». Потому что это спорный момент. С непостижимой злобой некоторые беспринципные враги Е. П. Б. распространили клевету, что её «Разоблачённая Изида» обнародовала «ничего, кроме компиляций из рукописей барона де Пальма и без признательности ему». Это можно найти в полном лжи письме доктора Эллиотта Кауза в «Нью-Йорк Сан» от 20 июля 1890 года. Совсем недавно редактор этого влиятельного издания, восстанавливая справедливость, в самом благожелательном духе выразил сожаление о том, что опубликовал и обнародовал неподтверждённые данные. Как я уже говорил, клевета была распространена миссис Эммой Хардинг Бриттен, просвещённой лгуньей из «Почтового Голубя», а также другими авторами враждебно настроенных газет. Кроме того, она появлялась в регулярных публикациях дезертировавшего Французского Филиала Теософского Общества, в работе «Трактат практической оккультной науки», написанной неким доктором Г. Анкоссом (известным под псевдонимом Папюс), обзор которой приводился в «Теософе» за август 1892 года.

 

Для тех, кто знал образ жизни Е. П. Б. во время написания ею своей книги, кто был знаком с бароном де Пальмом как на Западе, так и в Нью-Йорке, а также для тех, кто был связан с ним во время его краткого пребывания в Теософском Обществе, будет достаточно вышеизложенных откровенных и легко доказуемых подробностей о его личности, привычках и накоплениях. Для других я с неохотой привожу вдобавок обличительное письмо, которое господин Консул Обермайер из баварского Аугсбурга прислал мистеру Джаджу в ответ на его профессиональный официальный запрос о предполагаемом европейском имуществе барона де Пальма. Письмо было переведено для данной книги с оригинала, имеющегося в моём распоряжении. По его дате читатель догадается, что мы не получали письмо раньше этого и, следовательно, не знали правду о европейском прошлом барона, даже спустя целый год после его смерти или спустя пять месяцев после всемирно известной кремации его останков:

 

«КОНСУЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ АРГЕНТИНА

АУГСБУРГ, 16 мая 1877 года

No. 1130.

ДЛЯ УИЛЬЯМА КУОНА ДЖАДЖА,

Прокурора и Адвоката,

Нью-Йорк, Бродвей, 71.

 

«Из Вашего письма от 7-го числа прошлого месяца я узнал, что барон Йозеф Генрих Людвиг фон Пальм умер в Нью-Йорке в мае 1876 года.

 

Я, нижеподписавшийся, Консул Макс Обермайер (бывший консул Соединенных Штатов в Аугсбурге с 1866 по 1873 гг.), по чистой случайности в состоянии дать вам полную и исчерпывающую необходимую информацию в отношении умершего и очень хочу это сделать.

 

Барон фон Пальм в молодости являлся офицером Баварской армии, но был вынужден оставить службу из-за своих многочисленных афёр и долгов. Затем он самостоятельно отправился в путешествие по другим местам Германии, но не мог подолгу где-нибудь задержаться, поскольку его большое легкомыслие, любовь к красивой жизни и распущенность постоянно вели к тому, что он влезал в новые долги и вовлекался в афёры, так что его даже судили и отправляли за решётку.

 

После того как ему стало больше невозможно оставаться в Германии, он перебрался в Швейцарию, чтобы начать новый виток мошенничества, в котором он на самом деле преуспел. Дав ложные обещания и введя в заблуждение, он убедил владельца Замка «Вартензе» продать ему этот замок, который он немедленно занял. Однако его пребывание в нём было недолгим, поскольку он оказался не только не в состоянии окупить его исходную стоимость, но даже не мог выплачивать налоги. Поэтому впоследствии имущество было продано, чтобы расплатиться с кредиторами, и Пальм бежал в Америку.

 

Промышлял он обманом или нет, находясь в Америке, здесь неизвестно.

 

Собственность, которой он обладает в Европе, не стоит ни одного цента; все его эффектные претензии являются чистым мошенничеством.

 

Имущество, на которое ему было угодно хоть как-то претендовать перед тем, как он отправился в Америку, состояло только в доле наследства Кнебелишер в Триесте. Он сильно хлопотал, чтобы немедленно получить соответствующую сумму, когда уже уехал, но тщетно.

 

К концу 1869 года Пальм обратился к нижеподписавшемуся, тогда действительному Консулу Соединенных Штатов Америки с просьбой урегулировать вопрос выплаты причитающейся ему доли вышеупомянутой недвижимости Кнебелишер.

 

Эта просьба была сразу же удовлетворена, и, как видно по прилагаемой копии его расписки в получении, сумма в 1068 талеров 4/6 = 3247,53 долларов была переведена в распоряжение Пальма письмом консула от 21 января 1870 года. Он воспользовался ею сам посредством банковского дома «Братья Гринбаум & Ко», как явствует из его письма в консульство от 14 февраля 1870 года.

 

Я могу лишь повторить, что Пальм не владел в Европе ни одним наличным долларом, ни одним футом земли, и всё, что может быть найдено противоречащее этому в его бумагах основывается исключительно на лживых заявлениях.

 

Единственными известными родственниками Пальма являются две баронессы фон Т…, проживающие в Аугсбурге, семьи которых очень респектабельны и которых Пальм в последний год своего пребывания в Европе сильно позорил и раздражал.

 

Выше исчерпывающе приведено всё, что было известно об умершем Пальме и, вероятно, даже больше, чем можно было бы ожидать.

 

(Подпись) МАКС ОБЕРМАЙЕР

 

Консул Республики Аргентина»

 

Мои комплименты М. Папюсу, миссис Бриттен и её «партии». Palmam qui meruit, ferat![7]

 

 

Примечания

 

1 – Гавейс (Haweis), Гуго-Реджинальд (1839-1901), англ. церковный деятель, организатор Широкоцерковной партии – прим. переводчика.
2 – Систр – древнеегипетский ударный инструмент (трещотка), игравший при богослужении в храмах ту же роль, что теперь колокольчик во время католического – прим. переводчика.
3 – дословный перевод: «Исида и Нефтида, вы – начало и конец; мы посылаем ещё одну жертву в Аменти. Платим мы за пропуск, и не будем медлить пересечь Стикс на пароме Рузвельт-стрит» – прим. переводчика.
4 – дословный перевод: «Здесь приходит Гор, я вижу его лодку. Друзья, утирайте бегущие слёзы, душа человека переродится в козла всего через 3000 лет» – прим. переводчика
5 – «Сидящий на дереве Киноцефал, Я вижу тебя, а ты видишь меня. Река полна крокодилов, глянь в их широкую пасть! Пошевеливайте веслами и гребите прямо» – прим. переводчика.
6 – «Это Общество», – сказал я, – «не является ни религиозной, ни благотворительной организацией, но научным союзом. Его цель – исследовать, а не учить, и в число его членов входят люди различных вероисповеданий и убеждений. «Теология» означает проявленную волю Бога, «Теософия» – непосредственное познание «Бога». Одна заставляет нас поверить, что кто-то нас видит и слышит, другая говорит нам, что именно мы сами себя видим и слышим. Теософия учит, что через развитие своих сил человек может достичь внутреннего озарения и, таким образом, обрести представление о своих богоподобных способностях».
7 – лат. «Пусть, кто желает, носит пальмовую ветвь» – прим. Переводчика.

 

 

Перевод с английского Алексея Куражова.

 

Публикуется по: Olcott H. S. Old diary leaves. Vol. 1 / Henry Steel Olcott – London: G. P. Putnam's Sons, 1895. – 491 p.

 

28.03.2015 08:44АВТОР: Генри С. Олькотт | ПРОСМОТРОВ: 2419




КОММЕНТАРИИ (1)
  • К28-05-2015 10:08:01

    БОЛЬШОЕ СПАСИБО

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Ученики и последователи Е.П. Блаватской »