Листы старого дневника. Глава XI, XII Генри С. Олькотт
ГЛАВА XI.
ПЕРВАЯ КРЕМАЦИЯ В АМЕРИКЕ.
Тема настоящей главы – кремация барона де Пальма. Выше упоминалось об обстоятельствах, которые привели к тому, что я взял её на себя, и она впоследствии стала исторически важным событием, так как явилась первой публичной кремацией в Соединённых Штатах и первой, для которой был использован крематорий. Подробности этого могут быть интересны.
Кремация состоялась 6 декабря 1876 года в небольшом и удалённом от суши городке Вашингтон, округ Вашингтон, штат Пенсильвания, более чем через шесть месяцев после того, как в Нью-Йорке тело барона было обложено сухой глиной, напитанной карболкой. Это сейчас в Америке или в Англии кремировать тело очень легко, общедоступны действующие крематории, и существуют организации, занимающиеся кремацией. Но тогда было всё совсем иначе. Когда я пообещал себе, что поступлю с останками барона так, как он того хотел, в моей стране не было никаких средств и ни одного прецедента, чтобы ему последовать, только если бы я не хотел прибегнуть к восточному методу сожжения на открытом воздухе, который когда-то использовался и который в силу предубеждения общества и вероятного отказа Санитарной Службы в выдаче разрешения было бы очень трудно, если не сказать опасно, осуществить. Практически моя политика заключалась единственно в ожидании представившегося случая. В 1816 году мистер Генри Лоуренс, состоятельный джентльмен из Южной Каролины, приказал своим душеприказчикам сжечь свой труп и вынудил свою семью неохотно согласиться с условием в завещании, что она не унаследует его имущество, если его желание не будет точно исполнено. В соответствии с этим его тело было сожжено на его собственной плантации по восточному образцу на погребальном костре на открытом воздухе; при этом присутствовала его семья и близкие родственники. Зарегистрирован и ещё один подобный случай, относящийся к мистеру Берри, в котором, если мне не изменяет память, костёр использовался с той же целью. Но не отмечено ни одного случая сожжения останков человека в реторте или крематории, построенном для этой цели, и, таким образом, как сказано выше, у меня не было другого выбора, кроме как терпеливо ждать соответствующего поворота событий. Но я не пребывал в ожидании долго, и как-то одним июльским или августовским утром в газетах было объявлено, что доктор Ф. Юлий Ле Мойн, эксцентричный, но очень человеколюбивый врач из Западной Пенсильвании, начал возводить крематорий для сожжения своего собственного тела. Я сразу же завёл с ним переписку, в результате чего (письмо от 16 августа 1876 года) он согласился с тем, что если он доживёт до завершения своего строительства, то труп барона будет сожжён первым. Во время церемонии прощания возможность последующей кремация публично не объявлялась, и о ней только шептали. Однако теперь о ней заявлялось открыто, и моя цель состояла в том, чтобы законным образом предупредить власти, а если существовало какое-либо юридическое препятствие, то чтобы оно было вынесено на рассмотрение. Нас с адвокатом мистером Ф. C. Боуменом избрали в правовой Консультативный Комитет Первого Нью-Йоркского Общества Кремации, чтобы внимательно изучить устав и сообщить, действительно ли имел человек право выбирать способ, которым бы мог распорядиться своим телом после смерти. Мы не нашли ничего, что указывало бы на обратное; и, действительно, здравый смысл нам подсказывал, что если человек обладает абсолютным правом собственности на что-либо, принадлежащее ему, то это должно распространяться и на его физическое тело. Поэтому он волен указать, каким образом надо будет распорядиться его останками после смерти при условии, что он не выберет способ, который ущемит права других или помешает их благосостоянию. По моей личной договорённости с Нью-Йоркским Обществом Кремации и, следовательно, задолго до того, как был построен крематорий доктора Ле Мойна, мы сделали официальное обращение в Совет Здравоохранения Бруклина для разрешения процедуры кремации, и Совет прислушался к мнению адвоката.[1]
НЬЮ-ЙОРК, 5 июля 1876 года.
ДЖЕНТЛЬМЕНЫ,
Нижеподписавшиеся, Исполнители последней Воли и Завещания Джозефа Генри Льюиса, барона де Пальма, настоящим обращаются для выдачи им его тела, находящегося сейчас в морге Лютеранского Кладбища: данное тело должно быть перевезено в подходящее место за пределами границы города и кремировано в соответствии с просьбой вышеупомянутого де Пальма.
(Подписи) Г. С. ОЛЬКОТТ,
Г. ДЖ. НЬЮТОН
Вопрос согласовали со мной и мистером Боуменом, и по заявлению, поданному в официально установленные сроки и сразу же после завершения строительства крематория, в должное время нам дали разрешение на кремацию. Поскольку никаких юридических препятствий не существовало, был сделан первый важный шаг. Поэтому сторонники кремации встретились только с возражениями со стороны богословия, экономики, науки и чувствительных особ. Мы с доктором Ле Мойном сошлись на том, чтобы организовать публичную встречу с речами представительных людей, которая состоялась бы сразу же после кремации, а также решили провести вечернюю встречу для обсуждения достоинств и недостатков этого способа погребения. Мы договорились, что каждый выступающий во избежание повторений должен будет ограничиться одним из аспектов обсуждаемого вопроса, но, несмотря на это, охватить его весь.
В связи с нейтральным взглядом Теософского Общества на все вопросы, связанные с различными религиозными убеждениями, было решено, что мы с моим соисполнителем должны это дело довести до конца по нашему личному усмотрению. Мы также пришли к выводу, что никаких дальнейших религиозных церемоний последовать не должно. Мы с доктором Ле Мойном, будучи убеждёнными сторонниками кремации, были полностью убеждены, что в общественных интересах требуется широкая огласка этого события и что необходимо сделать приглашение учёным и чиновникам из Советов Здравоохранения, которые будут присутствовать на кремации и тщательно всматриваться в процесс уменьшения тела в ходе сожжения. «Я согласен с вами», – пишет старый добрый доктор, – «что выступления должны относиться к вопросу о кремации без отклонений на другие темы, однако они сами по себе могут быть уместными и хорошими. Я никогда не предполагал и не ожидал, что в нашу программу должна включаться какая-либо религиозная служба, но считал, что она должна быть строго научным экспериментом, позволяющим посмотреть на изменения сгорающего тела с точки зрения санитарии». Американская пресса, которая потешалась над Теософским обществом за то, что оно уделило слишком большое внимание религиозному церемониалу на похоронах барона, теперь злословила в наш адрес в связи с тем, что на его кремации никакого обряда не было вовсе. Однако мы не беспокоились об этом, поскольку похвала и порицание невежд одинаково бесполезны. Мы с доктор Ле Мойном хотели получить ответы на следующие вопросы: (а) является ли кремация действительно научно обоснованным методом погребения; (б) дешевле она или нет, чем предание останков земле; (в) таит ли она в себе какие-нибудь негативные моменты; (г) сколько нужно времени, чтобы сжечь человеческое тело. Затем, следуя политике открытой публичности, мы с мистером Ньютоном в качестве душеприказчиков и доктор Ле Мойн в качестве владельца крематория, пригласили членов Совета Здравоохранения, отдельных учёных, некоторых руководителей и преподавателей колледжей, священнослужителей и редакторов печатных изданий:
НЬЮ-ЙОРК, ноябрь 1876 года.
Милостивый государь! 6 декабря этого года в Вашингтоне, штат Пенсильвания, будет кремировано тело покойного
ДЖОЗЕФА ГЕНРИ ЛЬЮИСА БАРОНА ДЕ ПАЛЬМА,
Кавалера Большого Креста Суверенного Ордена Святого Гроба Господня в Иерусалиме; Рыцаря Святого Иоанна Мальтийского; Принца Римской империи; впоследствии управляющего двором Его Величества короля Баварии; члена Теософского Общества и т.д., и т.п.
в соответствии с пожеланием, выраженным его душеприказчикам незадолго до своей кончины. Мы, выражая Вам своё уважение, приглашаем Вас или лично, или по доверенности принять участие в этой церемонии. Кремация будет проводиться в печи, специально предназначенной для этой цели и построенной доктором Ф. Юлием Ле Мойном в качестве кредита доверия данному способу погребения, предпочтённому им.
Поводом является единственно научный интерес в его историческом, санитарном и других аспектам; душеприказчики барона де Пальма согласились, что кремация должна иметь широкую огласку. Соответственно, это приглашение посылается к Вам в надежде, что Вы сможете найти его удобным, чтобы представиться и в случае обсуждения общих вопросов кремации, которое должно состояться, принять участие в дискуссии. Университет Пенсильвании, Колледжи Вашингтона и Джефферсона, Нью-Йоркский Колледж врачей-терапевтов и хирургов, некоторые другие учебные заведения, а также Советы Здравоохранения Бостона, Филадельфии, Вашингтона (округ Колумбия) и других городов уже выразили намерение направить своих представителей. Это вселяет надежду на то, что появится повод тесно сблизиться очень большому числу высококвалифицированных и влиятельных наблюдателей от науки. Текст выступлений, соответствующих случаю, Вам будет доставлен.
Вашингтон – это город в округе Вашингтон, штат Пенсильвания, в двадцати пяти милях к западу от Питтсбурга по железнодорожной ветке в Чартиерской Долине и примерно на полпути между Питтсбургом и Уилингом. Поезда идут из Питсбурга и Уилинга в Вашингтон в 9 утра и в 5 вечера ежедневно кроме воскресенья. Время в пути составляет около двух часов.
Зал для посетителей в крематории достаточно мал, поэтому необходимо, чтобы число желающих присутствовать было известно заранее. Поэтому Вам предлагается сообщить о Вашем решении по почте или с помощью телеграфа, в обоих случаях обеспечивающих Вам предпочтение при раннем обращении.
ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ
ГЕНРИ ДЖ. НЬЮТОН
– Исполнители последней Воли и Завещания барона де Пальма
Обращаться: почтовый ящик 4335, Нью-Йорк
Или доктору медицины Ф. ЮЛИЮ ЛЕ МОЙНУ
Обращаться: Вашингтон, округ Вашингтон, штат Пенсильвания
Обращения были настолько многочисленны, а общественный интерес так сильно подогрет, что некий джентльмен (мистер A. C. Симпсон из Питтсбурга, штат Пенсильвания), который имел связи с одним влиятельным журналом, заявил, что «нет журнала, выходящего в Соединенных Штатах, который бы в той или иной степени не рассказывал не только о кремации барона, но и о его теософских и религиозных взглядах» (см. «Знамя Света» от 6 января 1887 года). Одной из самых забавных вещей, написанных по этому случаю, явилось выражение, употреблённое мистером Бромли в редакционной статье «Нью-Йорк Трибьюн»: «Барон де Пальм был больше всего известен как покойник».
Мы взяли на себя очень большую ответственность, потому что если бы в печи доктора Ле Мойна что-то пошло не так, то поднялась бы огромная волна протеста против нас, подвергших тело человека возможности осквернения и недостойного науки обращения.[2]
Тем не менее, преследуемая цель являлась настолько гуманной, что мы довели это дело до конца без содроганий. Чтобы защититься, насколько это возможно от непредвиденной случайности, добрый доктор сначала опробовал печь на сжигании туши овцы, и в письме от 26 октября 1876 года он сообщал мне, что оно было «вполне успешным. Туша массой l64 кг кремировалась за шесть часов, и это можно было бы сделать и за меньшее время». Затем он сделал форму для скелета или гроб, состоящий из плоских и круглых полудюймовых брусьев общей массой около 40 кг, который вместе с лежащим в нём трупом помещался в реторту, и попросил меня купить, если это возможно, лист асбестовой ткани, чтобы накрыть им труп как своего рода огнезащитным саваном. Но в то время это было недоступно, и мне пришлось разработать его замену. После того, как я прибыл на место, всего лишь беглый взгляд на нагретую реторту удостоверил меня, что любой обычный саван, покрывающий труп, мгновенно сгорит и обнажит тело, поэтому я решился пропитать простыню насыщенным раствором квасцов. Это оказалось очень эффективным, и, я думаю, сейчас вошло в обиход.
Я не хочу вдаваться в подробности кремации, так как они могут быть найдены в подборке любого американского журнала за декабрь 1876 года: однако учитывая исторический интерес, проявленный к этой первой научной кремации в Соединенных Штатах, лучше всего, чтобы её ответственный исполнитель сам привёл сжатое изложение основных фактов.
Крематорий Ле Мойна располагается (ибо он всё ещё существует) в небольшой одноэтажной кирпичной постройке, разделённой на две комнаты: одна, приёмная, находится слева от входа, другая содержит печь и реторту. Исключая стоимость земли, он стоил доктору Ле Мойну около 1700 долларов, или иначе 340 фунтов стерлингов. В нём всё было очень просто и даже, можно сказать, отвратительно: никаких украшений ни внутри, ни снаружи: крематорий – это всего лишь практичная печь для сжигания трупов, такая же неэстетичная, как и духовой шкаф. Тем не менее, факты говорят, что он полностью пригоден для выполнения предназначенной для него работы, как если бы его стены украшали мраморные скульптуры, его перегородки были бы богато украшены резным деревом, а его двери и печь были бы превосходно отделаны бронзой. Доктор Ле Мойн написал мне, что его цель заключалась в том, чтобы дать бедным способ погребения, который был бы гораздо дешевле, чем захоронение, и гарантировал бы отсутствие разорений могил и тех трагедий преждевременного захоронения, которые неизбежны в случае использования наиболее распространённого способа погребения. Похищение трупов покойных лорда Кроуфорда и Балкарреса в Шотландии, а также мистера А. Т. Стюарта из Нью-Йорка, не говоря уже о тысячах похитителях тел для диссекторов, доказывают реальность данной проблемы, также как и вскрытие бедного Ирвинга Бишопа, когда он впал в транс. А случаи, когда после повторного открытия гроба тело обнаруживалось повёрнутым и с плотью в своих руках, заставляют сделать страшное предположение, что несчастный похороненный в агонии голодной смерти, сопровождаемой удушьем, глодал сам себя. Надо учитывать, что печь Ле Мойна давала материальные и санитарные преимущества, и даже эта первая кремация в Америке стоила нам всего лишь около десяти долларов и доказала, что с трупом можно расстаться без неприятных сопутствующих обстоятельств.
Мы с мистером Ньютоном приехали в Вашингтон, штат Пенсильвания, 5 декабря 1876 года с останками барона, покоящимися в двух футлярах – гробу и внешнем корпусе из дерева. На вокзале нас встретила группа людей во главе с доктором Ле Мойном, труп на катафалке доставили в крематорий, где он пролежал до следующего утра на хранении у служителя-пожарного, который топил печь. В 2 часа утра того же дня разожгли кокс, и реторта нагрелась до ослепительно белого каления и была «достаточно горячая», «до температуры плавления железа», как сказал кочегар. Механическая конструкция аппарата была самой простой. Реторта, в которую помещался труп, в виде арки из огнеупорной глины, 8 футов в длину и по 3 фута в ширину и высоту, окружалась дымоходом, сообщающимся с печью под ней; над ней поднималась высокая дымовая труба для создания тяги и вытяжки дыма. Сообщение реторты с окружающим горячим воздухом дымохода позволяло сбрасывать в него газы и другие летучие продукты кремации, где они эффективно удалялись. В передней части реторты была установлена большая железная дверь, герметично обрамлённая огнеупорной глиной, а описанный выше поворотный клапан не только обеспечивал доступ холодного воздуха и создавал небольшую тягу из реторты наружу, но и служил в качестве глазка, через который время от времени можно было мельком наблюдать за процессом кремации. При этом труп лежит в открытой железной клети, помещённый в насыщенный квасцами чехол – ящик из огнеупорной глины, который надёжно отделяет её от печного огня внизу. И, как будет видно, это не допускает никакого ужасающего обжига человеческой плоти и разрывов его внутренностей, что происходит при сжигании на открытом воздухе, в то время как все летучие продукты кремации, газообразные и водянистые компоненты трупа, сжигаются в тёплом дымоходе, окружающем раскалённую добела реторту, не выделяя никаких неприятных запахов, которые иногда вызывают отвращение у проезжающих мимо индийского погребального костра. Труп просто превращается в ничто, исключая пепел его скелета. Когда наутро после кремации де Пальма открыли реторту, в ней ничего не осталось от некогда высокого, статного тела, кроме следов белого порошка и нескольких фрагментов костных суставов, общим весом около 6 кг.[3]
Во многих случаях наше приглашение было принято учёными и санитарными советами, и в кремации приняли участие следующие джентльмены: доктор Оттерсон из Бруклинского Совета Здравоохранения; доктор Сейнке, президент Королевского Окружного Совета Здравоохранения; доктор Ричардсон, редактор (Бостонского) «Медицинского Журнала»; доктор Фолсом, секретарь Бостонского Совета Здравоохранения; профессор Паркер из Университета Пенсильвании; три врача, делегированных Филадельфийским Советом Здравоохранения; представитель университета Лихай; доктор Джонсон из Совета Здравоохранения Уилинга, Западная Вирджиния; доктор Асдейл, секретарь Питтсбургского Совета Здравоохранения; другие многочисленные медицинские работники, прибывшие неофициально; а также толпа репортёров и специальных корреспондентов, представляющих все ведущие американские и некоторые зарубежные журналы. Я доподлинно знаю, что редакторы намеревались располагать самыми полными сведениями, которые бы телеграфировались их изданиям. Например, «Нью-Йорк Геральд» поручил своему репортёру передать телеграфом по крайней мере три колонки текста, но произошла трагедия, которая изменила эти планы: в тот же вечер загорелся Бруклинский Театр, и около двух сотен человек были сожжены заживо. Таким образом, это ослабило большой общественный интерес к кремации.
Мумифицированный труп барона достали из гроба и положили в железную клеть, обёрнутую в оболочку из листов, пропитанных мною квасцами; я окропил тело ароматическими смолами и осыпал отборными розами, примулами, смилаксом и листьями карликовых пальм, а также возложил вечнозеленые растения на грудь и вокруг головы.[4]
Из репортажа «Нью-Йорк Таймс» я цитирую следующее:
«Когда всё было готово, тело тихо и с благоговением переместили в реторту. Не было никаких религиозных служб, ни речей, ни музыки, ни каких-то кульминационных моментов, которые придают подобным случаям большую торжественность. Церемоний не было и в помине. Всё, насколько возможно, было по-деловому. В 8.20 доктор Ле Мойн, полковник Олькотт, мистер Ньютон и доктор Асдейл спокойно заняли свои места по обе стороны от тела, и гроб в специальной оболочке, обладая неземной тяжестью, сразу же стал скатываться в реторту крематория головой вперёд.
Когда конец оболочки гроба достиг дальнего и наиболее нагретого конец печи, вечнозелёные растения вокруг головы объяло пламя, и они стали быстро сгорать, но цветы и вечнозелёные растения с другой стороны тела оставались нетронутыми. Пламя образовало, так сказать, венец славы умершего человека».
Это описание не совсем полное, ибо, как только голова покойного вошла в перегретую реторту, вечнозелёные растения объял огонь, и из двери потянулся шлейф дыма, подобно вееру страусовых перьев, какие светские леди носят в своих волосах или старомодные рыцари на макушках своих шлемов. После того, как тело поместили в реторту, её железную дверь сразу же закрыли, а затем туго закрутили болтами. Сначала вокруг всё потемнело из-за испарившейся влаги из пропитанных листов оболочки гроба и возникшего дыма от сгорания смол и растений, но это закончилось в течение нескольких минут, и затем мы могли видеть то, что хорошо описано корреспондентом «Таймс» следующими словами:
«К этому времени внешний вид реторты представлял собой лучистый солнечный диск, скорее пылающий жаром, чем светящийся ослепительным блеском, и хотя каждый цветок и вечнозелёное растение перешло в состояние раскалённого пепла, они сохраняли свою индивидуальную форму, и остроконечные ветви вечнозелёных растений извивались по всему телу. В то же время, я мог видеть, что труп ещё облегал глиняный саван, демонстрируя этим, что постепенное сгорание квасцов служило своей цели в полной мере. Это ответ на возможность непристойного обнажения тела – одно из общепризнанных возражений против кремации. Через полчаса стало отчётливо видно, что глиняные листы обуглились. Вокруг головы они почернели, сделавшись неровными. Это легко объяснимо. Похоже, что пропитывая листы раствором квасцов, полковник Олькотт начал с ног, и когда он дошёл до головы, пропитка заканчивалась. Однако все были рады увидеть, что жар быстро нарастет».
ПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ЭПИЗОД.
«Как раз в это время произошло примечательное сокращение мышц трупа, почти равнозначное феномену. Левая рука, которая лежала вдоль туловища, постепенно поднялась, и три её пальца указали наверх. Хотя в тот момент немного поразительное, это действие, конечно, явилось результатом простого интенсивного горения, производящего мышечные сокращения. В 9.25 доктор Оттерсон проверил тягу в реторте, поместив клочок папиросной бумаги в глазок, так как кто-то предположил, что в реторте нет достаточного количества кислорода, чтобы обеспечить необходимое горение. Этим способом установили, что тяга была хорошей. В это время левая рука стала медленно опускаться вниз в её исходное положение, ореол розового цвета окружил останки, и через вентиляционное отверстие печи вышел лёгкий аромат. Через час тело представляло собой картину максимального каления. Оно пылало красными огнями. Это явилось следствием дополнительного накаливания, и теперь тепло печи, вырываясь из широко открытого рта реторты, стало намного неприятнее, чем раньше».
ПОДМЕЧЕННЫЕ ЛЮБОПЫТНЫЕ ЭФФЕКТЫ.
«Когда реторта превратилась в горячий розовый туман с золотистым оттенком, как мне показалось, подметили очень любопытный эффект, касающийся стоп. Их подошвы, конечно, были в полной мере открыты для глядящих через глазок. Они постепенно приобрели определённую прозрачность, подобную руке, когда её пальцы находились между глазком и ярким светом, только гораздо бóльшую. В 10.40 доктор Ле Мойн, полковник Олькотт, Уильям Хардинг, а также должностные лица, представляющие здравоохранение, вошли в комнату-печь и совещались за закрытыми дверями. Когда они появились вновь, то объявили, что кремация тела практически завершена. Взглянувший в реторту в тот момент мог бы подумать, что оно, должно было, так и есть.
Огненное испытание, через которое прошли Шадрах, Мешах и Абеднего из-за золотого идола Навуходоносора, должно быть, было мелким происшествием по сравнению с тем, чему подверглось тело барона де Пальма.[5]
Доктор Ле Мойн экспериментировал со сжиганием овцы, когда печь была уже завершена, но мистер Дай, строитель печи, сказал, что тело было кремировано за два часа и сорок минут намного совершеннее, чем труп овцы за пять или шесть часов. И я заметил, что примерно к этому времени тело, хотя и накалившееся в определённой степени, начало уменьшаться, и, тем не менее, представляло собой всего лишь состояние порошкообразного пепла, который может сдуть даже ребёнок. Раскалённый и значительно истончённый саван ещё продолжал покрывать останки, и веточки вечнозелёных растений ещё оставались стоять, хотя они и осели вместе с просевшим телом. Ноги тоже опали, и всё быстро становилось одной раскалённой массой белого цвета, пылающей жаром… В 11.12 доктор Фолсом, секретарь Массачусетского Совета Здравоохранения, провёл насколько это возможно, тщательное обследование реторты и её содержимого. Его объявление, что «сожжение, вне всякого сомнения, завершилось» было принято с всеобщим удовлетворением. Последний след формы тела исчез в общей массе».
Я привёл так много описаний и цитат, посвящённых этому событию, поскольку они превосходно повествуют о нём и его историческом значении. Другая причина заключается в том, что эти описания показывают, насколько чист и эстетичен данный способ погребения в отличие от захоронения. Одной из особенностей кремации, которую нужно рекомендовать друзьям тех, кто умирает в далеких краях, является то, что труп может быть превращён в пыль и, таким образом, легко и без огласки и неприятных чувств доставлен домой и положен в фамильный склеп или захоронен на кладбище рядом с останками родственников –
«Увидеть тех, кого любил так долго, оставил он надежду
… Не умерли они, но отошли из мира этого в иной чуть прежде»[6].
Во второй половине того же дня на открытом заседании в городской Ратуше доктор Кинг из Питтсбурга прочитал лекцию о вредных и токсических воздействиях переполненных кладбищ, доктор Ле Мойн – об изложенных в священном Писании и практических вопросах кремации, президент Хейс указал на не противоречащий библейским канонам характер кремации, мистер Крамрайн изложил её законность, а я в добавление рассмотрел данный вопрос в исторической ретроспективе, от древности к современности.
Печной огонь, как только тело было тщательно кремировано, конечно, погасили, а наблюдательное отверстие в двери заткнули, чтобы дать время остыть реторте постепенно, так как при контакте с холодным воздухом её бы непременно покорёжило. На следующее утро мы с доктором Асдейлом собрали пепел и поместили его в индийскую урну, которую для этой цели мне дали в Нью-Йорке. Я взял её с собой в город и хранил почти до времени нашего отъезда в Индию, когда рассеял прах над водами Нью-Йорк Харбор с соответствующей случаю, но простой, торжественностью.
Таким образом, вышло, что в Соединенных Штатах Теософское Общество распространило не только индийские философские идеи, но также и индийский способ погребения. За этой первой научной кремацией в Америке последовали многие другие, как скончавшихся мужчин, так женщин и детей; были построены другие крематории, и в моей стране открылись общества кремации. Британские предрассудки, господствовавшие до сих пор, были преодолены, и Парламент узаконил кремацию. Общество получило на неё право, и это привело к открытию крематория в Уокинге, недалеко от Лондона, в котором тело Е. П. Б было предано огню согласно её устной и письменной просьбам.
Теоретически для меня это дело не имеет значения, и мне всё равно, будет ли моё «тело вожделений» предано солёному морю, дно которого усыпано амебами, или оставлено в снегах гималайских перевалов, или возложено на горячий песок пустыни; но, если я умру у себя дома и буду в пределах досягаемости друзей, то надеюсь, что, подобно барону де Пальму и Е. П. Б., моё тело в результате сожжения превратится в безвредную пыль и не станет рассадником чумы, представляя опасность для жизни, после того, как отслужит цели моей нынешней Юпрарабдха кармы!
____________________________
1 – Ниже приводится текст записки относительно этого дела:
2 – Тем более, что должен был быть предусмотрен один риск, а именно, возможность того, что труп, насыщенный карболкой, в условиях отсутствия циркуляции воздуха накалит глиняную реторту от температуры 1500° С до 2000°. Чтобы избежать этого, доктор Ле Мойн, несмотря на возражения своих подрядчиков, прорубил отдушину в железной двери реторты и установил в ней поворотный клапан, который позволял по желанию открывать или закрывать его отверстие. В эксперименте по кремации овцы это оказалось настолько полезным, что подрядчик принял точку зрения доктора.
3 – Более удачливый по сравнению с большинством новаторов, я дожил, чтобы увидеть, что некоторые реформы, у истоков которых я стоял, снискали всемирный успех. Кремация является одной из них. Сейчас, по прошествии семнадцати лет, общественное мнение достигло ступени, находясь на которой юридический журнал отваживается напечатать следующие одобрительные слова о кремации:
«Ни в чём не может быть большей уверенности, чем в том, что в недалёком будущем кремация трупов станет всеобще популярной. В настоящее время установлено, что земляные черви переносят болезнетворные микробы с кладбищ и распространяют их по своей собственной доброй воле. Мы никогда не были в состоянии понять, как около тридцати тысяч разлагающихся трупов в грунте каждого акра или двух могут быть чем-то меньшим, чем постоянная опасность для тех, кто живёт в нескольких милях от их воздействия. Земля очень хороший дезодоратор, но есть предел и её возможностям. Те, кто изучал медленный процесс разложения животных, знают, как он отвратителен, а также об опасности зловонных газов, которые при этом испускаются. Неужели сторонники погребения воображают, что газы от тысяч плотно уложенных трупов улетучиваются по направлению к центру Земли? Если это так, то они должны будут узнать, что эти газы легко проникают через несколько футов земли и обладают возможностью выходить на белый свет и отравлять тех, кому «посчастливилось» пересечь путь их блужданий. Каждое злокачественное заболевание, будучи сегодня проклятьем человечества, есть проявление закона, призывающего нас улучшить наши привычки и уклад жизни в соответствии с разумом, и наша надежда только на то, что когда-нибудь мы избавимся от эпидемий с помощью медленного, но верного процесса просвещения. Придёт время, когда всё гноеродное будет обезвреживаться под действием жара». – Присяжные.
4 – Посетители Адьярской Штаб-квартиры могут увидеть взятые в рамки картины этого и других эпизодов и деталей кремации, взятых из «Нью-Йорк Дэйли График»
5 – Шадрах, Мешах и Абеднего – библейские персонажи, три отрока, брошенные в огненную печь за неповиновение царю Навуходоносору, но благодаря вмешательству ангела спасённые от погибели (Книга пророка Даниила, гл. 3) – прим. переводчика.
6 – «Те, кого он любил так долго, но не видит их больше, … не умерли, но ушли прежде» – прим. переводчика.
ГЛАВАXII
ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ АВТОР «ИСКУССТВА МАГИИ»
Теперь, исполняя своё обещание (см. Главу VIII), я немного расскажу об «Искусстве Магии» миссис Хардинг Бриттен и её появлении. Как уже упоминалось выше, эта книга была начата почти одновременно с образованием Теософского Общества, и обстоятельства её написания могут быть любопытны. Они особенно поразили саму миссис Бриттен, и свидетельство её удивления отражено в следующих отрывках письма к «Знамени Света»:
«Я очень изумилась, поражённая совпадением целей (но не идей), заявленных при открытии Теософского Общества, на котором я присутствовала, с некоторыми из целей, хотя и не идеями, высказанными в работе моего друга. Поэтому я почувствовала, что мой долг – написать Президенту этого Общества, прилагая копию ещё неопубликованного труда, и объяснить ему, даже без согласия на это автора и личного знакомства заинтересованных сторон, что ожидается публикация этой книги, и что всё, о чём сказано в каббалических писаниях, может быть разработано Теософским Обществом в дальнейшем».
Совпадение заключалось в том, что эта книга и наше Общество одновременно утверждали величие древний Оккультной Науки, действительное существование Адептов и различия между ними, реальность Белой и Чёрной Магии, существование Астрального Света, наличие бесчисленных элементальных рас воздуха, земли и т.д., существование связей между ними и нами, а также возможность их подчинения с помощью определённых методов, давно известных и проверенных. Это, так сказать, была одновременная атака с двух сторон на укреплённый лагерь западного невежества и предрассудков.
Миссис Бриттен утверждала, что «Искусство магии» было написано её знакомым, Адептом, «пожизненным и очень уважаемым другом»[1], с которым она впервые встретилась в Европе и для кого она выступала в качестве «переводчика» и «секретаря».
Она сказала, что его имя – Луи, и что он – Шевалье[2]. Был издан рекламный проспект, рассчитанный на привлечение к торговым точкам сгораемых от любопытства масс, и алчные библиофилы впали в экстаз от объявления, что автор собирался разрешить напечатать только пятьсот экземпляров, и даже в этом случае он оставлял за собой право отказать в продаже тем, кого он мог счесть недостойными![3]
Этим правом он, кажется, воспользовался, так как в другом опубликованном письме к «Клеветникам на Искусство Магии», называя их «маленькими мопсами», она говорит нам, что «автором были вычеркнуты около двадцати имён». Дело в том, что некоторые люди, скорее придирчивые, чем хорошо информированные, намекнули на то, что её книга зародилась в недрах Теософского Общества. Это разгневало её до такой степени, что, выводя курсивом крупные заглавные буквы, она предупреждает всех этих «шептунов, которые не осмеливаются открыто предстать перед нами», что они вместе с мужем «начали это дело ещё до известного Нью-Йоркского служителя закона», который призывал их «публично говорить, как это к удовольствию (дословно) каждого можно сделать в этой стране, что они не могут позволить распространяться вредной клевете» и который им «велел немедленно выступать против каждого, кто будет публично или в частном порядке настаивать, что работа, которую я проделала, а именно, стала проводником труда «Искусства Магии», или Мирового, Подмирового (Sub-Mundane) и Надмирового (Super-Mundane) Спиритизма, имеет что-то общее с полковником Олькоттом, Мадам Блаватской, Нью-Йоркским Теософским Обществом, а также с чем-то или с кем-то, принадлежащим либо к этим личностям, либо к этому Обществу» (см. её письмо в «Знамени Света» где-то в декабре 1875 года; в нашем Альбоме вырезки датируются, но я не могу быть более точным).
Этот «стук кастрюль» продолжался постоянно, потому что она и её муж действительно являлись в тот период исполнительными членами Теософского Общества. Но, несмотря на фантастическую цену, по которой продавалась эта книга – 5 долларов за том в 467 страниц – в противоположность обычным изданиям, напечатанным тяжёлой свинцовой типографской краской, она содержала едва ли больше материала, чем в печатной продукции Лондонских издателей за 7 шиллингов и 6 пенни. И её набор вскоре оштрафовали. Я лично заплатил ей 10 долларов за два экземпляра, но один, лежащий сейчас передо мной, подписан почерком миссис Бриттен «Мадам Блаватской в знак уважения от Редактора [её самой] и Автора [?]». В проспекте утверждалось, что после того, как 500 экземпляров были бойко распроданы, «гранки» были уничтожены. Выходные данные представляли книгу как «опубликованную Автором (Нью-Йорк, Америка)», но, в то же время, она была защищена авторским правом Уильяма Бриттена, мужа миссис Бриттен, в 1876 году и самым надлежащим образом. Издателями являлись мистеры Уит и Корнетт, Нью-Йорк, Еловая Улица, 8.
Эти подробности я привёл выше по следующим причинам: 1. Книга знаменует целую эпоху в американской литературе и мысли; 2. Я подозреваю, что купившие эту книгу, включая меня, не сохранили к ней хорошее отношение после того, как этот труд, за который мы заплатили непомерно высокую цену, был напечатан полиграфическим способом, а не с использованием гранок. Мистер Уит сам сказал мне, что его фирма напечатала по распоряжению мистера или миссис Бриттен 1500 экземпляров вместо 500 – это правда, о которой говорится в его учётной книге и которую необходимо раскрыть. Я только повторил то, что мне поведал издатель, и «за что купил, за то и продаю»; 3. Потому что эти и другие обстоятельства, в частности, детальные подробности дела и хода работы, заставляют меня сомневаться в истории о предполагаемом авторстве адепта. Безусловно, в ней есть хорошие, даже блестящие, места и эпизоды, которые одновременно и ценны, и поучительны. В то время, будучи новичком в данном литературном направлении, я был глубоко поражён ею и написал мистеру Бриттену. Но такое впечатление от этой книги впоследствии омрачилось: открытием неправомерного использования текста и иллюстраций из Баррета, Пьетро де Абано, Дженнингса, Лейарда и даже (см. стр. 193 и 219) из «Иллюстрированный газеты» Фрэнка Лесли[4]; также и бездуховным отождествлением Бога с «вечной, несотворённой, самосущей и безграничной сферой духа» (стр. 31), имеющей вид глобуса, то есть, ограниченной сферы или Центрального Солнца, связанного с Вселенной таким же образом, как и наше Солнце с нашей Солнечной системой; довольно плохой орфографией и грамматикой; такими ошибками, как делание из «Кришны и Будды Шакья» героев эпизода, идентичному тому, о котором говорил Иисус, а именно – об «их бегстве и сокрытии в Египте и возвращении чудесным образом» и т.д.[5]; также заявлением, которое противоречит любому канону Оккультной Науки, преподаваемому в любой школе, что для становления Мага или Адепта «первой главной предпосылкой является пророческий дар и природная медиумическая конституция» (стр. 160); а также тем, что сеансы в «кружках», взаимная месмеризация, культивация общения с духами умерших и подчинение духовному руководству и контролю – важнейшие и законные средства для развития сил Адепта.
Какой бы Адепт ни написал эту книгу, но в процессе «редактирования» и «перевода», вне всякого сомнения, она стала панегириком медиумизму и, особенно, тех его аспектов, которые предположительно иллюстрируют историю медиумизма самой миссис Бриттен. Надо сравнить её с «Разоблачённой Изидой», чтобы увидеть огромную разницу в пользу последней, убедительно правдиво разъясняющей природу, историю и научную сторону магии и магов как Правой, так и Левой руки. Утверждать, что медиумизм и Адептство совместимы, и что любой Адепт позволит себе подпасть под руководство и подчиняться командам духов умерших абсурдно в такой же степени, как говорить, что северный и южный полюса контактируют друг с другом. После первого прочтения книги миссис Бриттен я очень хорошо помню, что она утверждала это, и её объяснение было неубедительным. Она приводит одно утверждение, которое, однако, часто отрицается спиритуалистами, но которое, несомненно, верно:
«Есть важный факт, который должен привлечь внимание и физиолога, и психолога, заключающийся в том, что люди, страдающие золотухой и увеличением желёз, часто кажутся дающими пищу духам, которая позволяет им проявлять психические силы. Ослабленные, хрупкие женщины, также как и те, чья природа утончённа, невинна и чиста, но имеют поражённую демоном золотухи систему желёз[6], часто являются настолько чувствительными, чтобы могут стать самыми замечательными орудиями для психических манифестаций духов».
Автор видел поразительные феномены, демонстрируемые «крепкими сельскими девушками и тучными мужчинами Ирландии и Северной Германии», но тщательное исследование часто раскрывало в медиумах склонность к эпилепсии, хорее и функциональным расстройствам тазовых органов.
«Факт, который мы можем попытаться скрыть, или против признания которого мы [Адепты?] можем возмущённо протестовать, состоит в том, что существование замечательных медиумических сил указывает на недостаток баланса в организме и т.д.»
Также мы говорили (стр. 161), что «быть «Адептом» означало быть способным практиковать магию, и делать это, будучи либо пророком от природы [или медиумом, как утверждалось выше], развившимся до степени мага, либо человеком, который приобрёл эти пророческие [медиумические?] способности и магические силы через самодисциплину». И этот так называемый Адепт говорит (на стр. 228), что если «Магию Востока соединить с магнетической спонтанностью Западного Спиритизма, то мы сможем создать религию, научно обоснованную и вдохновенно стремящуюся к небесам, которая революционизирует воззрения веков и учредит на земле страну истинного Духовного Царства».
Этого будет достаточно, чтобы продемонстрировать методы Адепта, о которых сообщает Автор «Искусства Магии», и показать, сколько следует уделять внимания теперешнему сарказму и россказням миссис Бриттен, направленных против Е. П. Б., её учений и притязаний Теософского Общества, которое она помогла нам основать. Прежде она заявляла, что знакомство с нами для неё – «большая честь», членство – предмет гордости, а работа в Теософском Обществе – «знак отличия» [Письмо «Клеветникам на Искусство Магии» в Спиритуалисте]; в конце 1881 или 1882 года в письме, представляя профессора Дж. Смит из Сиднея Е. П. Блаватской, она называет себя её верной подругой, к которой она всегда чувствует «привязанность из прошлых времён» и что она всегда её чувствовала, но особенно – в последние годы; а её отношение к Теософии привело к необходимости сделать записи некоторых из этих воспоминаний, как в интересах истории, так и для пользы её друзей и её самой.
Автор, как нам говорят, имел «более сорока лет» оккультного опыта (стр. 166), после того, как «узнал истину» магической науки; резонно, что его возраст на момент опубликования «Искусства Магии» может составлять, по меньшей мере, пятьдесят или шестьдесят лет; тем не менее, на его предполагаемом портрете, любезно присланным мне миссис Бриттен из Бостона в Нью-Йорк в 1876 году для ознакомления[7], он представляется молодым человеком лет двадцати пяти. Кроме того, все эти годы основательного обучения должны были бы запечатлеть на его лице приобретённое величие мужественности, которое присуще облику истинного Йога или Махатмы; тогда как на этом портрете изображён приятный человек с бакенбардами, лицо которого имеет невыразительную слабость «болезненной чувствительности», вид модного сердцееда или восковой фигуры, выставленной за витриной парижскими парикмахерами, демонстрирующими парики и усы. Об этом говорят многие, кто это видел.
Тот, кто когда-либо сталкивался лицом к лицу с настоящим Адептом, глядя на это женоподобное лицо бездельника, будет вынужден заподозрить, что либо миссис Бриттен, за неимением лучшего, показывала поддельный портрет настоящего автора, либо книга была написана вообще не «Шевалье Луи».
Не так интересен портрет сам по себе, как его отношение к замечательному феномену, произведённому Е. П. Б. в ответ на провокацию французской леди, спиритистки, тогда гостившей в нашей Нью-Йоркской Штаб-квартире. Её звали мадемуазель Полина Либерт, она проживала в удалённом Западном штате, в канзасском Ливенворте. Е. П. Б. знала её и в прежние годы в Париже, где она проявляла величайший интерес к «фотографированию духов». Она считала, что находится под духовным водительством Наполеона Бонапарта и что обладает силой, дающей фотографу медиумическую способность запечатлевать портреты духовных друзей живых людей, которые фотографируются! Когда она в первых письменных работах Е. П. Блаватской прочитала о докторе Берде и феноменах семьи Эдди, она написала ей и рассказала о замечательном успехе, которым она пользовалась среди фотографов в канзасском Сент-Луисе и других местах, помогая получать портреты духов. Мистер Г. Дж. Ньютон, казначей Теософского Общества, был выдающимся первоклассным фотографом-любителем. Он соорудил превосходную экспериментальную фотостудию в своем собственном доме. Услышав от меня о претензиях мадемуазель Либерт, он попросил нас пригласить её, чтобы устроить фотосессию с целью проверки её заявлений в интересах науки. Е. П. Б. согласилась, и эксцентричная леди приехала в Нью-Йорк за наш счёт и гостила у нас в течение нескольких месяцев. Образованный лгун из «Почтового Голубя», которого я уже упоминал в другой связи, опубликовал («Почтовый Голубь», т. VIII, 298) письмо, приписываемое мадемуазель Либерт, к нему самому. Оно утверждало, что феномены Е. П. Б. являлись трюкачеством, чтобы ввести в заблуждение и меня, и других, а также то, что её рисунки были куплены и приготовлены заранее, выдаваясь нам за мгновенно воспроизведённые, и т.д., и т.п.; короче говоря, море лжи. Он подавал её как разумного человека, но правда заключается в том, что Е. П. Б. являлась олицетворением доверчивости, поскольку также была озабочена спиритическими фотографиями мадемуазель Либерт. По прибытии в Нью-Йорке эта леди начала курс фотографических сессий в доме мистера Ньютона, уверенно предполагая, что должна дать ему возможность получить настоящие портреты духов. Мистер Ньютон терпеливо продолжал испытания до момента, когда пятидесятый раз не дал никакого результата. Но затем его терпение лопнуло, и он остановился. Мадемуазель Либерт пыталась объяснить свой провал, сказав, что «магнетизм» частной фотостудии мистера Ньютона не благоприятствовал духам; несмотря на то, что он был ведущим спиритом Нью-Йорка и президентом крупнейшего общества подобного рода. Тогда благодаря любезной помощи мистера Ньютона я организовал новую серию испытаний в фотографическом зале Больницы Бельвю, менеджер которой, мистер Мейсон, был научно образованным человеком, членом Фотографического Отдела Американского Института и сильно хотел проверить претензии мадемуазель Либерт относительно симпатии к ней духов. Он был не более успешен, чем мистер Ньютон, несмотря на семьдесят пять скрупулёзно проведённых испытаний с соблюдением мер предосторожности, предписанных французской леди, чтобы избежать неудачи. Все эти недели и месяцы, в течение которых продолжались две серии экспериментов, мадемуазель Либерт проживала с нами, и почти каждый вечер она посвящала тому, чтобы вынести и с любовью разложить так называемые духовные фотографии, которые она собирала в разных местах. Бесславный крах надежд, постигший её в ходе проверочных испытаний, казалось, сводил её с ума, отчего бедное заблуждающееся существо и рассматривало прошлые удачные фото. Смотреть на её лицо, в то время как она перебирала пальцами осколки веры, было забавным зрелищем. Е. П. Б. проявляла естественную, но совсем ничтожную жалость к людям со слабым интеллектом и почти никакой – к упрямым жертвам медиумического обмана, и она часто изливала свой гнев на подслеповатую старую деву, как она её называла. Одним холодным вечером (1 декабря 1875 года) после очередной неудачи в лаборатории мистера Мейсона мадемуазель Либерт, как обычно, перетасовывала свои грязные фотографии, вздыхала и с выражением отчаяния нахмуривала брови, когда Е. П. Б. разразилась: «Почему вы упорствуете в этом безумии? Разве вы не видите, что все эти фотографии в ваших руках – надувательство со стороны фотографов, которые сделали их, чтобы вытянуть из вас деньги? Ныне вы имели все возможные шансы, чтобы доказать наличие тех сил, на которые претендуете – вам было предоставлено более ста шансов, но вы оказались не в состоянии сделать хоть что-то. Где ваш предполагаемый руководитель, Наполеон, а также и другие прелестные ангелы Страны Лета (Summer land); почему они не приходят вам на помощь? Тьфу! Меня начинает тошнить от созерцания такой доверчивости. Теперь смотрите сюда: я могу сделать «духовную картину» всякий раз, когда мне захочется, и для того, кто мне понравится. Вы не верите в это, не так ли? Хорошо, я докажу это сейчас же»! Она отыскала кусок картона, обрезала его до размеров формата фотографии, а потом спросила мадемуазель Либерт, чей портрет она хотела бы получить. «Может, вы хотите, чтобы я воспроизвела вашего Наполеона»? – спросила она. «Нет», – ответила мадемуазель Л., «пожалуйста, сделайте для меня рисунок этого прекрасного мсье Луи». Е. П. Б. разразилась презрительным смехом, потому что по просьбе миссис Бриттен я вернул ей портрет Луи по почте три дня назад, и так как к этому время он уже находился в Бостоне, за 250 миль, это было слишком очевидной ловушкой со стороны французской леди. «Ах!» – сказала Е. П. Б., – «Вы, как вижу, задумали меня поймать»! На стол перед нами с мадемуазель Либерт она положила приготовленный картон, потёрла своей ладонью его три-четыре раза, перевернула, и вот! на обратной стороне мы увидели (как мы тогда думали) точную копию портрета Луи.
Портрет Луи Шевалье, созданный
Е.П. Блаватской методом осаждания.
На сером фоне по обе стороны от лица улыбались элементальные духи, а над головой призрачная рука вторым пальцем указывала вниз. Я никогда не видел более изумлённого выражения лица, чем у мадемуазель Либерт в тот момент. Она уставилась на таинственный картон в настоящем ужасе и тут же, разрыдавшись, выбежала из комнаты вместе с ним, а в это время мы с Е. П. Б. смеялись до упада. Через полчаса она вернулась и отдала мне рисунок. Отходя ко сну, я вложил его в книгу в качестве закладки, которую читал в моей собственной комнате. На его обратной стороне я написал дату и имена трёх очевидцев этого события. На следующее утро я обнаружил, что рисунок сильно поблёк и за исключением подписи «Луи», сделанной внизу в подражание оригиналу, почти совсем исчез: эта подпись была сделана вместе с портретом на фоне эльфов путём осаждения. И этот любопытный факт, заключающийся в том, что одна часть осаждённого рисунка осталась видимой, тогда как всё остальные исчезли, я объяснить не могу. Я запер его у себя в ящике и рассказал заглянувшему к нам через день-два или, возможно, в тот же вечер мистеру Джаджу эту историю, показывая ему испорченный картон; после этого он попросил Е. П. Б. заставить портрет проявиться вновь и «закрепить» его. Ей потребовалось всего лишь мгновенье, чтобы снова положить картон на стол лицом вниз, накрыть его своими руками и воспроизвести картину, которая была прежде. С её разрешения он забрал портрет и хранил его до тех пор, пока мы не встретились с ним в Париже в 1884 году, где я попросил его для Адьярской Библиотеки, поскольку он, по счастью, привёз его с собой. Из Парижа я перебрался в Лондон и когда одним вечером отправился поужинать с моим другом Стэйнтоном Мозесом, он показал мне свою коллекцию медиумических артефактов, в которой среди прочего находился оригинал рисунка Луи, который я вернул миссис Бриттен почтой из Нью-Йорка в Бостон в 1876 году! На обороте было написано: «М.А. Оксону от автора «Искусства Магии» и «Земли Духов», 1 марта 1877 года. На следующий день я принёс показать Стэйнтону Мозесу копию Е. П. Блаватской, и он любезно отдал мне оригинал. Таким образом, по прошествии восьми лет оба рисунка вернулись ко мне назад.
Оригинал потрета Луи Шевалье
При их сравнении мы обнаружили так много различий, что это окончательно доказало, что один не являлся точной копией другого. Во-первых, лица на них смотрели в противоположные стороны, как будто один был увеличенным и несколько искажённым зеркальным отражением другого. Когда я спросил Е. П. Б. о причине этого, она сказала, что все вещи объективного плана выглядят в астральном свете зеркально отражёнными, и что она просто перенесла на бумагу астральное отображение рисунка Луи, когда увидела его: точность его детализации будет зависеть от точности её ясновидческого восприятия. Применяя приём зеркального отражения к этим двум рисункам, мы обнаружили, что имеются существенные различия по горизонтальным и вертикальным осям; они также касаются не только завитков волос и бороды, но и очертаний одежды; подписи «Луи» при сохранении общего сходства также различаются во всех деталях. Когда копия была осаждена, поверхности всего картона придали лёгкий оттенок в качестве своего рода пигментного покрытия, в то время как фон рисунка всё еще остается, и Е. П. Б. для художественного улучшения, но в ущерб качеству экспоната оккультной фотографии подкрасила некоторые из его основных линий графитным карандашом.
К счастью, я могу привести до сих пор не опубликованную запись самой миссис Бриттен, касающейся случая, связанного с принятием ею портрета. Он изложен в письме к леди Кейтнесс, герцогини де Помар, которая скопировала её по моей просьбе:
«Здесь для вас я прилагаю жалкую тень нашего «Архимага». Я глубоко сожалею о своей неспособности послать Вам что-нибудь лучшее, чем это, потому что, на самом деле, его лицо божественно прекрасно. У него волосы цвета воронова крыла, великолепные глаза, очень прекрасный цвет лица и самая сладкая улыбка, которую можно вообразить – этот рисунок позволит вам составить о нём весьма неполное представление. Рисунок имеет сходство с ним только в момент, когда он лежал в обмороке в экипаже[8], когда мы уезжали от фотографа. С этим рисунком был связан очень любопытный случай. Когда негатив был проявлен, я настойчиво попросила фотографа сделать мне пробный фотографический оттиск для того, чтобы я могла оценить его сходство. Я забрала его с собой, чтобы попросить моего друга, который был прекрасным художником, нарисовать для меня увеличенный карандашный эскиз, и он согласился это сделать. Меня удивляло, почему фотограф не посылает мне больше снимков, и я ждала их в течение многих дней. Я видела, что это фото изображает моего бедного страдальца всего лишь таким, каким он был в тот момент, а не таким, каким обычно выглядел. Но он по-прежнему умолял меня отправить фото, какое получилось, своей Мадонне – как он называет вас – потому что он приложил немалые усилия, чтобы эта фотография была снята, и только для вас. И к фотографу он больше не поехал. Я подумала, что фотографу, должно быть, сделать снимки мешает плохая погода. Наконец, когда я приехала к нему, он со странным видом и особой неохотой признался, что почти сразу же после того, как мы уехали, негативное изображение ПОЛНОСТЬЮ ПОБЛЁКЛО, оставив после себя только несколько очень слабых следов и знаков, которые выглядели как каббалические символы. Он очень рассердился по этому поводу, жалуясь, что эти спириты всегда выкидывают номера, когда приходят фотографироваться, и он не может терпеть что-то делать с ними. Я потребовала посмотреть негатив, который он неохотно мне показал. Затем он по моей просьбе проявил фотопластинку [однако ранее говорилось, что она уже была проявлена и напечатана – Г. С. Олькотт], но фигуры и знаки остались такими блёклыми, что они едва угадывались. В испуге он добавил, что не хотел, чтобы этот джентльмен приехал к нему снова, потому что он определённо не думал о нём как о смертном человеке.
Я была ужасно разочарована, не имея полученного портрета кроме представления о нём. Я почти что решила, что буду довольствоваться своей миниатюрной копией, когда получила с Кубы, где Луи был раньше, его нарисованный мелом портрет, который он сделал с пробного оттиска. К этому он добавил сообщение о том, что этот оттиск, который он взял с собой, поблёк весьма странным образом, не оставив ничего, кроме слабых очертаний неких каббалических знаков, слишком слабых, чтобы их разглядеть.
Разве это не странно? Решив не отказываться, я обзавелась нарисованным мелом портретом, и, хотя он несколько хуже по качеству того оттиска, они оба обладают хорошим сходством с нашим страдальцем. В какое знаменательное время мы живём!»
Действительно, в знаменательное, когда Адепты с сорокалетним опытом выглядят как кумиры школьниц, а фотографические негативы, проявляясь дважды, дают разные результаты!
______________________________________
1 – «Чудеса Девятнадцатого Века», стр. 437.
2 – Кавалер, рыцарь – прим. переводчика
3 – «Чтобы предотвратить попадание его малопонятной работы в руки таких разнородных читателей, которые, как он был уверен, поймут её неправильно или, возможно, извратят её цели, используя во зло». («Чудеса Девятнадцатого Века», стр. 437). И в письме ко мне от 20 сентября 1875 года про её копию Корнелиуса Агриппы, которую я хотел взять у неё на время, она называет Луи «автором книги книг» (выделено ею), прямо заявляя это в «Знамени», и говорит, что «этот человек скорее сожжёт свою книгу и сгинет среди её пепла, чем пощадит даже эти, предназначенные избранным, 500 экземпляров».
4 – Нью-Йоркский журнал-обозрение «Еженедельник Вудхалла и Клафлина», заметив появление «Искусства Магии», использует очень нелесные выражения в отношении предполагаемого Автора, с которым он связал, я не могу сказать правильно или нет, саму миссис Бриттен. Книга, по его словам, «это простой пересказ изданий, доступных любому студенту, даже ограниченному в средствах, и (которые) можно легко найти почти в любом книжном магазине или на полках любой общественной библиотеки. «История Магии» Энномозера, «Сверхъестественное» Ховитта, «Философия Магии» Сальверта, «Розенкрейцеры» Харгрейва Дженнингса, «Маги» Барретта, «Оккультная Философия» Агриппы и некоторые другие – вот настоящие источники этой жалкой компиляции, которая полна плохой грамматики и нескладных предположений. Мы без колебаний утверждаем, что не существует ни одного важного утверждения в данной книге, которое не может быть обнаружено в уже вышедших изданиях». Это осуждение книги, содержащей отрывки, достойные Бульвер-Литтона, преувеличено; на самом деле можно было бы сказать, что они написаны им. И в то же время, в ней ощутимо присутствие неуклюже заимствованных иллюстраций и материала от разных авторов, имеется много отзвуков оккультной доктрины, сентенциозно преподанной, чтобы вознаградить терпеливого читателя.
5 – Но я действительно должен процитировать в назидание Первосвященнику Х. Сумангале и другим непросвещённым буддийским учёным весь этот пассаж: «Рождение этих Аватаров от Матери непорочной Девы, угроза их жизни со стороны мстительного царя, их побег и сокрытие в Египте, их чудесное возвращение, спасение, исцеление и освобождение Мира, изгнание, насильственная смерть, спуск в Ад и новое проявление в виде новорожденного Спасителя – всё это является частями истории Солярного Бога, о которой уже говорилось, и т.д. и т.п.» (Оп. соч., стр. 60). Только вообразить, что Будда Гаутама скрывался в Египте, страдал от насильственной смерти, а затем спускался в Ад! И это «Искусство Магии» преподносится как труд Адепта, который обучался на Востоке и был посвящён в его мистические знания! Кроме того, это Адепт, который когда холера свирепствовала в Лондоне, «заперся в обсерватории» в Лондоне, где он и «избранные, прославленные благодаря своим научным достижениям», проводили «наблюдения через огромный телескоп, построенный под руководством лорда Росса» («Призрак Земли» того же Автора, стр. 134); подобный телескоп можно найти, самое ближайшее к Лондону, в Замке Бирр около Парсонса, городка в Королевском округе Ирландии! Дело в том, что Автор этой книги, кажется, заимствовал (или заимствовала) свои якобы подлинные факты – даже вкупе с неправильным написанием имён Кришны и Шакья Муни – из Главы I действительно существующей работы Керси Грэйва «Шестнадцать Распятых Спасителей Мира», которую Е. П. Б. весело высмеяла в «Разоблачённой Изиде».
6 – скорее всего, имеется ввиду поражение лимфатических узлов, в XIX веке считавшимися железами – прим. переводчика
7 – Она поставила условие, что я могу показать портрет только живущим в нашем доме, а затем вернуть его ей.
8 – Упавший в обморок адепт – для Востока это действительно что-то новое!
.jpg)
Перевод с английского Алексея Куражова.
Публикуется по: Olcott H. S. Old diary leaves. Vol. 1 / Henry Steel Olcott – London: G. P. Putnam's Sons, 1895. – 491 p.
(56).jpg)
Похожие статьи:
09.04.2015 09:34
К27-05-2015 16:33:01
большое спасибо
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".