Листы старого дневника. Том 2. Главы V, VI. Г.С. Олькотт
.jpg)
ГЛАВА V
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СЕВЕРНОЙ ИНДИИ
Распространение нашего движения в зарубежных странах вынудило меня разработать план его космополитичного расширения и внести некоторые изменения в его правила. Это произошло в Бомбее, где был опубликован новый проект, одобренный несколькими нашими мудрейшими индийскими коллегами, вместе с текстом моей лекции, прочитанной в Институте Фрамджи Ковасджи. Также были внесены и другие изменения, что уже происходило время от времени, и как показывают недавние события, некоторые правила нуждаются в дальнейшем усовершенствовании. Идеалом, к которому всегда надо стремиться, является создание Федерации, под эгидой которой местным секциям может быть предоставлена полнейшая автономия при сохранении сильной сплочённости всего движения вокруг его центрального ядра и общих интересов в целях его сохранения и эффективного управления.
В Страстную пятницу, выпавшую на 11 апреля 1879 года, мы с Е. П. Б. и Мулджи Такерси, а также нашим слугой Бабулой покинули Бомбей и в соответствии с приказом, полученным в пещерах Карли, направились в Раджпутану. Высокая температура воздуха создавала жар и духоту, что вместе с пылью заставляло нас в поезде сильно страдать. Той ночью я попытался посетить жителей пещер Карли в астральном теле, но проникнуть в их внутренние помещения мне не удалось. Связано ли это с моим физическим дискомфортом или нет, я сказать не могу. Мне вспоминается только то, что записано в моём Дневнике: через пещеру, где жили монахи, я вошёл в одну из галерей, которую посещала наша компания. При этом вход в неё охранялся Бабурао.
Мы прибыли в Аллахабад 13-ого числа. Здесь на вокзале нас встретил главный местный ученик Свами Дайянанда, пандит Сундерлал. Он сделал пессимистичный прогноз в отношении перспектив нашей работы в Северо-западных Провинциях – прогноз, к счастью, опровергнутый изменением индийского общественного мнения за прошедший двадцать один год. Мы остановились в Дак Бунгало Железнодорожной Компании, которое было пристроено к вокзалу, и я очень хорошо помню, что жара была настолько сильной, что даже индус Мулджи дышал с трудом, когда мы отваживались выйти из дома. Вокзальным буфетом заведовал жизнелюбивый француз, бывший хозяин Бабулы, в прошлом стюард Клуба «Буккулла» в Бомбее, а не профессиональный фокусник, как о нём часто говорят. За обедом он воодушевлённо рассказывал истории о частых смертях от апоплексии, настигающих европейцев в поездах, когда они путешествуют по жаре! Для таких дородных персон как мы с Е. П. Б. это было весьма обнадёживающим.
В один из прохладных дней мы пошли на берег Джумны, чтобы наведаться к замечательному старому аскету по имени Бабу Сурдас, последователю сикхского Гуру Нанака, который на примере своей личности показал, как путём постоянного следования цели можно достичь выдающихся способностей. С 1827 года, то есть в течение пятидесяти двух лет, он круглый год в сезон жары, дождей и холода сидит на низкой кирпичной платформе возле форта без крыши над головой и наперекор всем экстремальным погодным явлениям постоянно размышляет о религиозных предметах. Он сидел на этом месте даже во время восстания сипаев, не обращая внимания на грохочущие пушки и жестокие бои, которые охватили все районы страны: их громкие звуки не могли проникнуть в сферу мысли, в которой он проводит своё существование. В день, когда мы его посетили, солнце палило подобно разбушевавшемуся огню, но его голова оставалась непокрытой, и он, похоже, не испытывал при этом никаких неудобств. На кирпичной платформе он проводил круглые сутки за исключением полуночи, когда направлялся к слиянию двух священных рек, Ганги и Джумны, чтобы совершить омовение и предаться молитве. Тяготы такой длительной епитимьи сделали его слепым, и он вынужден следовать за тем, кто приводит его на берег реки. Но его лицо всегда сияет, а улыбка искренняя и приятная. Если жители Нью-Йорка вспомнят покойного мистера Джорджа Джонса, основателя «Нью-Йорк Таймс», они смогут составить полное представление о внешности этого сикхского саньясина. Мы с Е. П. Б. беседовали со стариком через Мулджи, игравшего роль переводчика. Он сказал нам, что ему 100 лет, но правда это или нет, не имеет никакого значения, поскольку длительность его сидения на этой кирпичной гади (gadi) уже вошла в историю. И как же удивителен его пример, превосходящий идеалы нашего светского общества; как же впечатляющ сам факт его молчаливого и неподвижного сидения в религиозном самоуглублении на протяжении полувека в окружении урагана человеческих страстей, которые так же бессильны заставить его чувствовать счастье или горе, как волны, бьющиеся о подножье скал, не могут сдвинуть их с места. Его речь изобиловала поэтическими образами. Например, однажды он сказал, что мудрецы вылавливают, а затем усваивают зёрна истины подобно тому, как жемчужная устрица ловит дождевую каплю, чтобы превратить её в жемчужину. Он совершенно спокойно отнёсся к моим словам, раскрывающим настоящую правду о рождении жемчужин, настаивая на заблуждении науки по данному вопросу и продолжая придерживаться своей точки зрения. Прибегая к известной иллюстрации из Шастр, он напомнил нам, что воспринять истину может только тот, кто сохраняет ум безмятежным, а душу невозмутимой, подобно тому, как отражение солнца можно увидеть только на спокойной водной глади. А невзгоды и неприятности помогают тому, кто их пережил, выявить сладчайшую эссенцию человеческого знания, как розовое масло получают из лепестков роз путём отжима и дистилляции. Когда его спросили, может ли он показать нам феномены, он повернул свои незрячие очи в сторону вопрошавшего и с грустью заметил, что мудрец никогда не обращает внимания на эти игрушки для невежд и не уклоняется от духовных поисков. Это доказывало, что он действительно мог их производить. Пребывая в определённом состоянии, он обладал способностью видеть будущее и прошлое, но отказывался продемонстрировать нам на практике какие-либо доказательства своего ясновидения. С тех пор всегда, когда я бывал в Аллахабаде, я навещал старого саньясина, чтобы выразить ему своё уважение. Но в последний раз я узнал, что он умер. Было бы очень поучительно узнать, в какой степени физические ограничения, которые он возлагал на себя в течение всей своей жизни, изменили условия его существования в следующей сфере сознания.
Из Аллахабада мы переехали в Канпур, где встретились с нашим новым другом Россом Скоттом и его братом, инженером на правительственной службе. Ранним утром следующего дня мы навестили другого, совершенно нагого саньясина, который жил на песчаном берегу по другую сторону Ганги уже около года. У него было утончённое, исполненное духом лицо и истощённое тело; складывалось впечатление, что он совершенно безразличен к мирским делам. Меня поразил его впалый живот, который, по-видимому, редко выполнял свои пищеварительные функции. Он тоже отказался показывать нам какие-либо феномены, выражая к ним явное презрение. Очевидно, что эти индийские искатели духа находятся на разных ступенях с западными; их бы очень мало впечатлили даже лучшие чудеса, производимые нашими самыми выдающимися медиумами. Во всяком случае, мне так кажется. Однако он рассказал нам об одном известном аскете по имени Джангли Шах, который, как утверждают, неоднократно сотворял чудо «хлебов и рыбы», умножая пищу одного человека до такой степени, что ею можно было прокормить сотни людей, причём каждому из них доставалась полная порция. С тех пор ещё несколько раз я слышал о подобном же чуде, совершаемом различными саньясинами. Умножение одного предмета, например, рисового зерна, какого-нибудь фрукта или некоего количества воды или ещё чего-нибудь достигшими в магии высшего мастерства считается сравнительно простым. Главное условие, требуемое для этого, – наличие ядра, вокруг которого адепт может собрать материю пространства. Но я очень хотел бы знать, является ли такое чудесное приумножение пищи и напитков нечто бóльшим, чем иллюзия, а если является, то могут ли люди, которые едят эту чудо-пищу, ею насытится? Я помню, как профессор Бернхайм показывал мне, как с помощью внушения у загипнотизированного пациента он мог в один момент вызывать чувство переполнения желудка едой, а в другой – ощущение его пустоты и нестерпимое чувство голода. Наш молодой саньясин также приписывал Лакхи Бава и ещё одному аскету способность превращать воду в гхи (топлёное масло). Он также поведал нам, что двадцать лет назад он сам видел одного саньясина, который вернул жизнь упавшему дереву, полностью восстановив его каждую веточку и листочек. Он упомянул и другой менее замечательный факт, если рассматривать его всего лишь как случай паралича зрительных нервов: в Маттре, священном городе Шри Кришны, его собственное зрение было восстановлено его Гуру.
В 3 часа пополудни мы взобрались на слонов и направились в Джаджмоу, древний разрушенный город в четырёх милях от Канпура, который, как полагают, в 5000 году до н.э. был столицей Лунной Расы. В сильно искажённой форме он фигурирует в «Из пещер и дебрей….». Там мы намеревались посетить ашрам упомянутого выше старого саньясина по имени Лакхи Бава. Он произвёл на нас впечатление человека почтенной внешности, философа и эрудированного астролога, который оказался настолько похож на покойного мистера Джона У. Митчелла, адвоката из Нью-Йорка, словно был его братом-близнецом. В качестве отступления замечу, что повсюду в Азии я находил подобное поразительное сходство с нашими западными друзьями, знакомыми и общественными деятелями. Разный цвет их кожи делает это сходство ещё более впечатляющим и позволяет предположить, что эквивалентные эволюционные психические силы под руководством кармы могут производить один и тот же тип людей независимо от их расовых различий. Такое сходство всегда обращало на себя внимание, несмотря на принадлежность местного жителя к кавказскому, монгольскому, семитскому или негроидному типу.
И опять нам было отказано в удовлетворении желания увидеть чудо, поскольку этот третий аскет, которого в течение многих дней упрашивали совершить какой-нибудь феномен, отказался их нам показывать или помогать в поисках другого чудотворца. Но помимо серьёзной составляющей этого путешествия у него была ещё и другая, комичная сторона. На слонихе (со звучной кличкой Ченчал Пери, или Настоящая Волшебница) не было никакого хаудаха (кабины). Его роль играла «подушка» или большой матрас, который пристёгивался ремнями, подведёнными под огромное тело животного. Чтобы удержаться на этом сиденье, когда животное двигалось, требовалось определённое мастерство и хорошее чувство равновесия, поэтому я попросил спутников Е. П. Б. представить себе, что произойдёт, когда она оседлает слониху вместе с ними, четырьмя новичками в этом деле, и разместится на небольшой части подушки для сиденья. Из вежливости мы первыми помогли ей взобраться на слониху по короткой лестнице, разумеется, ожидая, что она в ответ отплатит нам тем же. Но напрасно: она расселась в самом центре подушки, отказываясь сдвинуться с места даже на дюйм, чтобы тоже дать нам возможность хоть как-нибудь на ней разместиться. По правде сказать, её выражения были крайне резкими, когда мы напомнили ей, что подушка предназначена не только для неё одной. Когда после этого Чанчал Пери начала хлопать ушами, Е. П. Б. стала выказывать другие признаки нетерпимости по поводу наших пререканий, и мы четверо – В. Скотт, Мулджи, Бабула и я – вскарабкались на слониху и, как могли изловчиться, прилипли к углам подушки. Скотт, свесив одну ногу вниз, сел на самую заднюю часть спины животного, и слониха доброжелательно, обвив своим хвостом его лодыжку, крепко удерживала его на месте. Когда мы двинулись в путь, Е. П. Б., сияя, закурила, будто бы с юности умела ездить на слонах. Но первая же четверть мили выбила из неё всякое самомнение. Страдая от ожирения и звучно выдыхая воздух, она неуклюже поворачивалась, пока не впала в ярость и до смерти не рассмешила нас вместе со слоном и его махаутом (погонщиком). Росс Скотт поехал на одном из забавных загородных транспортных средств под названием эккас (ekkas), рессорной двуколке с плоским сиденьем, большем, чем у почтового экипажа, но не таких больших размеров, чтобы сидеть на нём, скрестив ноги или свесив их над колёсами. К оси повозки крепилось много латунных дисков, которые громыхали и раскачивали полог из стороны в сторону, имеющий размеры чуть больше двух квадратных фута, а оглобли, отходящие от спины пони, сходились вместе к опоре на седле. Нога Росса Скотта не работала, и он не мог с нами ехать на слоне, как того хотел. На протяжении четырёх миль – хотя Е. П. Б. поклялась бы, что их было двадцать – мы ехали, испытывая неудобство, а она – гнев. Но когда пришло время возвращаться, никакие уговоры не могли заставить Е. П. Б. вновь занять своё место на слонихе; разместившись на одной стороне маленького сиденьяэккас Скотта, одна сдвинула его на другую и как Пипс ехала на нём до самого дома1.
Затем через Агру мы направились в Бхаратпур, находящийся в Раджпутане. Теперь мы с моей «закадычной подругой» оказались на исконной земле, ибо она была связана с историей выдающейся Солнечной Расы Раджпутов. К ней принадлежал наш собственный Учитель, к которому устремлялись все наши светлые чувства. Махараджи не было дома, но Деван оказал нам гостеприимство, подобающее государственному деятелю. Он поселил нас в дак бунгало, прислал экипажи, беседовал с нами на философские темы и обеспечил всем необходимым для посещения древнего дворца Сурадж Малл в Дихте, находящегося в двадцати трёх милях от города. Здесь мы почувствовали себя так, словно впервые оказались на идеальном Востоке, воспетом в поэзии. В тенистом саду располагались девять дворцов, каждый из которых носил имя какого-то бога. В целом они имели вид четырёхугольника и назывались Бхаван. Начиная с северо-западного дворца и затем следуя по кругу, они назывались: Киссан, Хардэв, Сурадж, Самун, Гопал, Бхадури, Нанда, Кешаб и Рам. В центре сада размещалась куполообразная мраморная беседка, окружённая неглубоким резервуаром, из которого поднимались 175 водяных струй. Они сливались с потоками, падающими из такого же количества трубок, выступающих из нижней части карниза сооружения. Поэтому когда фонтаны были включены, они окутывали посетителей беседки полупрозрачной водной пеленой, скрывая их из вида. Воздух внутри неё сохранял живительную прохладу даже в самый жаркий день, а множество капелек воды сверкали на солнце как серебряное покрывало, расшитое драгоценными камнями. Из этого центра сада, находящегося на возвышении, по всем направлениям радиально расходились дорожки, по которым могли прогуливаться посетители под дарящими прохладу тенями нима, тамаринда, манго, бабула, баньяна и припала. В день нашего визита по дорожкам разгуливало не меньше сотни крупных напыщенных павлинов, в воздухе, подобно изумрудным вспышкам, носились попугаи, с дерева на дерево прыгали полосатые белки, а в густой листве друг с другом сладко ворковали стаи голубей, дополняя идеальную по красоте картину. Архитектура дворцового комплекса была полностью индийской, его резные фигурки из камня отличались изысканными формами, а углы оставались такими же острыми, как если бы его строительство было закончено только вчера. Во дворце Зенаны, Сурадж Мале, пол во всех комнатах был выложен из мраморной мозаики, рисунок которой ни в одной из них не повторялся, а оконные перемычки и рамы были выполнены из чистого скульптурного мрамора, украшенного горельефами вьющихся виноградных лоз. Но, увы! Среди всей этой красоты пышно процветало моральное разложение, и мы, наслышанные о вульгарной распущенности, так распространённой в Бхаратпуре и других раджпутских городах, были рады уехать из этого места как можно скорее. В тот же вечер мы вернулись в город и провели ночь в дак бунгало, где со мной произошёл случай, упомянутый в предыдущей главе. Когда мы с Е. П. Б. в одиночестве сидели на задней веранде, старый индус, облачённый в белые одежды, вышел к нам из-за угла дома и поприветствовал меня. Затем он вручил мне письмо и пропал из вида. Открыв его, я обнаружил, что это обещанный ответ на моё письмо, посланное Гулабу Сингху из Кхандаллы. В своей телеграмме из Курджита он говорил мне, что я получу его в Раджпутане. Ответное письмо было написано прекрасным языком и являлось для меня очень важным, поскольку ясно указывало на то, что самый верный путь, ведущий к Учителям, лежит через преданную работу в Теософском Обществе. Именно таким путём я неуклонно и шёл, и в трудные времена это письмо давало мне благословение и ежечасное утешение, даже если б оно и было поддельным.
Следующей станцией на нашем пути был Джайпур, в который мы прибыли 20 апреля в 9 часов вечера и сразу же разместились в дак бунгало. Теперь мы сожалеем, что в нём не задержались, так как были обмануты, приняв гостеприимное приглашение дяди Махараджи поселиться в его дворце. Мы дорого заплатили за желание узнать, как же принимает гостей сладкоголосый раджа. Комнаты, отведённые нам, располагались в открытой постройке на крыше дворца и представляли собой покрытую пылью кирпичную и оштукатуренную террасу, на которой не было ни кровати, ни стула, ни стола, ни матраса, ни ванны, ни каких-либо элементарных удобств. Раджа покинул нас сразу же после обещаний поселить нас комфортно. Проходил час за часом, а мы, сидя на наших чемоданах и наблюдая с парапета колоритные уличные толпы, с завидным терпением всё чего-то ждали и, чтобы убить время, курили. Прошло время ленча, а затем и обеда, но ничего съестного не появлялось, также как и столовых принадлежностей. Впоследствии мы послали Бабулу купить продукты и раздобыть дрова для костра, чтобы приготовить еду, и через какое-то время утолили свой голод. Нам не дали ни раскладушек, ни матрасов, поэтому для Е. П. Б. мы приспособили нашу железную кресло-кровать, а сами легли на твёрдой террасе и, распростёршись на одеялах, коротали ночь, страдая от жары, пыли и москитов. Вначале следующего утра жестокий и грубый прислужник хозяина послал за Мулджи и без каких-либо объяснений буквально выставил нас за дверь. Однако у нас появились основания полагать, что это произошло потому, что тогда в нас заподозрили русских шпионов (!), так как, куда бы мы ни направились, за каждым нашим шагом следовал офицер полиции. Представляете! Я сразу же отправился к британскому резиденту полковнику Бейнону и, как подобает истинному американцу, выразил ему свой протест по поводу этой подлой слежки, которая была совершенно бесполезной, учитывая, что скрывать нам было нечего. Я предложил правительству прочитать каждый наш документ, проверить каждого нашего знакомого и добавил, что оно сможет получать ежедневные отчёты о том, что было у нас на обед, если того пожелает. Резидент был очень учтив и выразил сожаление по поводу того, что нам пришлось испытать неудобства. Он предложил мне экипаж и слонов, если мы захотим посетить Амбер, старую столицу штата Джайпур. Мы с радостью вернулись в бунгало для путешественников, где с удовольствием поели в комфортных условиях, а ночью хорошо выспались.
Амбер опустел по капризу бывшего махараджи, который возвёл целый город, нынешнюю столицу, Джайпур, в соответствии со своими собственными представлениями об архитектуре. И когда новый город был построен, он приказал всему населению Амбера переселиться в него, взяв весь свой скарб! Города, который бы мог сравниться с Джайпуром, в Индии не существует. Е. П. Б. остроумно заметила, что он «похож на сделанный из малиновых сливок Париж». В этом городе повсюду кирпич и розовая штукатурка, а его фасады построены почти во всех существующих архитектурных стилях. Его широкие улицы и бульвары пересекаются под прямым углом, а на перекрёстках улиц плещутся фонтаны, причём мощёные тротуары освещаются газовыми светильниками, что для Индии весьма необычно. В городе есть большой и хорошо оснащённый колледж, публичная библиотека, великолепные общественные сады с прекрасной зоологической коллекцией, а также многочисленные дворцы, принадлежащие Его Высочеству и его подданным – вождям раджпутских племён.
Наш гид по Амберу оказался недалёким человеком, совершенно не осведомлённым о том, что нам бы хотелось знать больше всего, но нашпигованным всякими милыми нелепостями и обрывками сплетен, как и большинство местных проводников. Но всё-таки одну интересную деталь мы из него выудили. Оказывается, неподалёку от столицы живёт (или жил) один Махатма, который периодически навещал правящего принца, а также одну-две другие особы. Также в том месте есть подземелья, секрет которых знает махараджа, которому, однако, не разрешается посещать или исследовать их за исключением определённых чрезвычайных ситуаций, таких, как, например, бунт его подданных или какое-то другое катастрофическое событие, угрожающе его династии. Сколько в этой истории правды, я, конечно же, знать не могу. Говорят, что однажды, когда принц собирался в путешествие, Махатма сказал ему, что будет присматривать за его компанией издали. Во время отъезда принца Махатмы нигде не было видно, и всё же на уже значительном удалении от дома Он внезапно перед ним появился.
На Дурбаре мы завязали много очень приятных знакомств с чиновниками Джайпура, среди них был и близкий родственник нашего верного коллеги, Бабу Нарендранатха Сены из Калькутты. Мы прекрасно провели время в их компании, а в наших разговорах обсуждались различные индусские и западные идеи, идеалы и социальные вопросы. Раджпуты представляли собой величественный этнический тип, а каждый пенджабец из толпы выделялся своей красотой, какую на общественных собраниях я никогда раньше не видел. Во время нашего визита в этот город в нём находилось огромное число вассальных вождей, а частое мелькание их вооружённых подданных на покрытых яркими попонами лошадях и слонах близ дворца махараджи моему глазу американца напомнило воскрешённые из астральных летописей мира сцены крестовых походов. Главный судья Бхаратпура дал мне письма некоторым из этих военачальников, и я побывал в их лагерях, посетив двух из них. Но когда от британского резидента я узнал, что у самых благообразных и на вид очень независимых, искренних и гостеприимных из них он в частном порядке интересовался, насколько знакомство с нами было безопасным, мне стало так противно, что я не стал навещать других, дабы не играть на чувстве их политического низкопоклонства. Под иностранным влиянием и вследствие времяпрепровождения за потаканием своим слабостям раса раджпутских князей деградировала.
От Бабу Мохендранатха Сена, одного из самых высокочтимых на Джайпурском Дурбаре, мы узнали о йоге (в то время совершавшего паломничество в Хардвар), который преуспел в практике самадхи. В присутствии нашего рассказчика и под его руководством йог был погребён на двадцать семь дней, а затем в присутствии сотен свидетелей откопан вновь. Уши, ноздри и другие отверстия его тела были запечатаны топлёным маслом, а язык протиснут в глотку. После воскрешения заполнение воздухом его легких сопровождалось хрипящим звуком, похожим на поступление пара в радиатор. Этот случай может быть подтверждён многими живыми по сей день свидетелями, заслуживающими доверия. Мохендранатх Бабу рассказал нам и о другом йоге, также находящимся в Хардваре, чело которого озаряется духовным светом (тейджаса), когда он сидит в созерцании.
.jpg)
ГЛАВА VI
СЕВЕРНЫЕ СТРАНСТВИЯ. ДАЙЯНАНД САРАСВАТИ. КРАСИВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО. РОЖДЕНИЕ «ТЕОСОФА».
Следующей нашей станцией была Агра, в которой мы провели три дня. Что я могу сказать о Тадж Махале вдобавок к тому, что уже написано более красноречивыми путешественниками? Единственно вспомнить очень меткое выражение Бейарда Тейлора, называющего его «поэмой в мраморе». Местный гид рассказал нам легенду, которая передаёт практически ту же самую мысль. По его словам проект сооружения привиделся старому факиру, который передал его Шаху Джахану, а тот, в свою очередь, следовал ему беспрекословно. Тадж – это материализованная копия, сделанная с храма из Магометанского Рая! Хочется надеяться, что оригинал на небесах не был построен ценой таких человеческих страданий, а его камни не были сцементированы такими гекатомбами жизней, как эта несравненная гробница прекрасной Нур-Махал. Совершенно невозможно выразить словами эстетические чувства, возникающие при входе в сад Тадж-Махала через великолепный портал из красного кирпича – собственно дворец. Словно прекрасная светлая сказка, он вздымается в индийское лазурное небо, какое бывает в апреле, олицетворяя духовные сферы, незапятнанные грязью этого грубого мира. Но довольно о нём: пусть это чудо света ожидает будущих туристов – неописуемое и уникальное воплощение творческой мысли в мраморе.
Тот же самый гид рассказал нам о другом факире2, который, дабы развеять сомнения Махараджи Бхаратпура в его способностях, прямо у него на глазах заставил исчезнуть кучу принадлежащих ему золотых мохуров (монет), а затем пролиться дождём на его жён в женской части дворца!
Когда мы были в Агре, нас посетил местный последователь Свами Дайянанда Сарасвати и изложил нам взгляды этого великого религиозного вождя. В моём дневнике его объяснения обозначены как «настолько исчерпывающие, что мы решили поехать в Сахаранпур, чтобы встретиться со Свамиджи после его возвращения из Хардвара». Но оказалось, что мы были введены в заблуждение по каждому пункту его учения.
В Сахаранпуре нас сердечно приветствовали члены Общества «Арья Самадж», которые преподнесли нам в качестве подарков фрукты и сладости. Единственное, что омрачало нашу радость, это слежка полицейского шпиона и его помощника, наблюдавших за нашими перемещениями, перехватывающих наши записки, читающих наши телеграммы и заставляющих нас чувствовать себя так, словно мы по ошибке попали в поле зрения Русского Третьего отделения3.
Город был наводнён паломниками, возвращающимися из Хардвара, и для нас, иностранцев, представляющими собой весьма интересное зрелище. Множество аскетов (или выдающих себя за них, как, вероятно, следовало бы в подавляющем большинстве случаев называть людей, похожих на аскетов лишь благодаря шафранному цвету их одежды) обоих полов произвели на нас очень сильное впечатление. Я приметил «одного их них – разукрашенного белой краской и перебиравшего чётки молодого человека весьма запоминающейся внешности. Его очень яркие и красивые глаза, аккуратно подстриженная борода, белые зубы и высокий рост придавали ему царский облик».
По индийской традиции Общество «Арья Самадж» устроило нам торжественный приём и банкет с трапезой, разложенной на полу на тарелках из листьев, с которых мы волей-неволей были вынуждены брать еду нашей (мытой) правой рукой. Свамиджи прибыл следующим утром на рассвете, и мы с Мулджи отправились выразить ему своё почтение. Меня сильно впечатлили его внешность, манеры, гармоничный голос, плавные жесты и достоинство, с которым он держался. Ко времени нашей встречи он только что завершил омовение в роднике, расположенном в лиственной роще, и облачился в чистые одежды. Поскольку он был столь же расположен ко мне, как я к нему, мы обменялись самыми искренними приветствиями. Взяв за руку, он повёл меня на открытую террасу, распорядился принести мне индийскую раскладную кровать (чарпой) и усадил меня рядом с собой. Обменявшись несколькими комплиментами, мы расстались, но примерно через час он пришёл к нам в дак бунгало и познакомился с Е. П. Б.. В ходе последовавшей за этим долгой беседы он изложил свои взгляды на Нирвану, Мокшу и Бога в таких выражениях, которые могли быть поняты совершенно однозначно. На следующее утро мы обсуждали с ним новые Правила Теософского Общества. Он согласился стать членом нашего Совета, в письменной форме передал мне право своего голоса, рекомендовал исключить Харричанда Чинтамона из Общества и полностью одобрил наш план по формированию секций, в которые бы вошли буддисты, парсы, магометане, индусы и т.д. В записях моего дневника, сделанных в то время, насчёт этого не может быть никаких сомнений. Поэтому те, кто с самого начала следил за изложением приведённых выше высказываний Свами, разделит наши чувства, когда позднее его альтруистичная эклектика сменилась на сектантскую исключительность, а его любезность и доброта – на резкие выпады.
На следующий день мы вместе со Свами сели на поезд, идущий в Мирут. В дороге мы договорились с ним о том, что он подготовит и отправит нам проект о трёх масонских степенях, которые в качестве знаков отличия мы будем присваивать нашим преуспевшим сотрудникам в соответствии с их умственными и духовными способностями. После прибытия мы остановились в доме Бабу Шеонараяна, богатого правительственного подрядчика и члена Общества «Арья Самадж», который предоставил свой дом со всем его имуществом в наше распоряжение. В 18.30 следующего вечера мы посетили многолюдное собрание Общества «Арья Самадж», которое нашему непривычному взгляду показалось очень интересным и зрелищным, поскольку выходило за рамки наших западных представлений. Оно проходило под открытым небом в длинном внутреннем дворе, окружённом зданиями. В его дальнем конце располагалась кирпичная платформа размерами 50 х l00 футов, устланная восточными коврами и покрывалами. На ней стоял низкий рельефный помост для Свами со стулом для чтения и книгами. Учитель сидел на ковре, опёршись на толстый круглый валик или индийскую подушку для спины. Он вёл собрание со спокойным достоинством, и то, что он говорил, люди слушали в полной тишине за исключением лишь щебетанья возвращающихся в свои гнёзда птиц. Нашу компанию пригласили присесть на специально отведённые для этого места. Свами склонил свой подбородок на грудь и на несколько минут стал отрешённым, а затем, подняв лицо к небу, своим звонким сладкозвучным голосом произнёс: «Ом, Ом, Шанти, Шанти, Шанти!», и как только звуки стихли, начал беседу на тему молитвы. Он определил молитву как работу, а не как пустое бормотание слов, какие-то движения губ, лесть или угрозы, адресованные Богу, от которых практически нет никакой пользы. Однажды он слышал, как человек из Общества «Брахмо Самадж» впустую провёл два часа, повторяя слова: «Господи! В Тебе всё милосердие и справедливость!». И что же хорошего он этим сделал? Некоторые люди говорят с Богом, как господин со своим сипаем, будто бы они имеют право Ему что-то диктовать! Это – пустое безрассудство. Пусть же тот, кто будет молиться с толком, работает, работает и ещё раз работает, поскольку всё, что лежит за пределами досягаемого, может быть получено с помощью созерцания и развития духовных сил. Затем он продолжал в том же духе, волнуя собравшихся своим красноречием, и его речь лилась также легко, как бегущий ручей. Перед тем как он закончил, на лепной карниз дома перед нами упал серебряный лунный луч, в то время как наша сторона находилась в чернильной тени. Над вершинами деревьев виднелось лазурное небо, и свет луны осветил стену за Свами, превратив её в полированный серебром экран и высветив на его фоне утончённый облик оратора.
На следующий день настала моя очередь читать лекцию. Она прошла под шамианахом (холстяным навесом в бело-синюю полоску, который поддерживался разрисованными шестами и для укрепления привязывался веревками к земле), примыкающим к дому Шеонараяна. Землю устилали дурри (индийские хлопковые покрывала) и повсюду разложенные персидские и индийские ковры. Для меня предназначался стол, а для европейцев – несколько стульев; остальная же часть аудитории, в том числе и Свами, сидели на корточках. На лекции, сильно украшая развернувшуюся сцену, присутствовало несколько английских чиновников, а также наш полицейский шпион со сбритыми усами, видимо, для маскировки. В своей речи я говорил о взаимных выгодах, которые могут последовать в результате слияния интересов и достижений Запада и Востока. Мулджи переводил.
На следующий день Свами рассказал нам много интересного о том, как он и другие йоги жили в джунглях. В течение семи лет он ходил нагим (за исключением лангоути – маленькой набедренной повязки, напоминающей подгузник, как бы мы её точнее назвали), спал на земле или камнях, ел то, что мог найти в лесу, пока его тело не стало совершенно нечувствительным к теплу, холоду, порезам и ожогам. Пребывая среди диких животных и смертельно опасных змей, он остался целыми и невредимыми. Однажды на своём пути он встретил голодную медведицу, которая встала на дыбы. Одним взмахом руки Свами отогнал от себя зверя, и его путь вновь был свободен. На горе Абу он встречался с Адептом по имени Бхавани Гир. Этот Адепт мог выпить целую бутылку яда, одна капля которого могла бы убить обычного человека. Также он мог с легкостью голодать в течение сорока дней и проделывать много других необыкновенных вещей. В тот же вечер мы посетили ещё одно большое собрание, на котором между Свами и директором местной Правительственной Школы состоялся диспут, касающийся доказательств существования Бога. В среду, 7 мая, мы направили свои стопы к дому (то есть в Бомбей, поскольку Запад никогда не был для нас «Домом» после того, как мы перебрались в Индию). По пути на станцию нас сопровождал Свами с большим количеством своих последователей, которые после того, как поезд тронулся, бросали нам вслед розы и выкрикивали приветствие намасте.
Наконец после нескольких нестерпимо жарких дней и ночей мы добрались до Бомбея. Но, даже не успев взглянуть на свои кошёлки и узелки, Е. П. Б. направилась к нашему прилипчивому шпиону и тут же, на платформе, высказала ему всё, что о нём думала. Она саркастично поблагодарила шпиона за выдающиеся результаты, которых он достиг, пустившись в дорогостоящую поездку в вагоне первого класса, и от своего имени попросила выразить наилучшие пожелания и благодарность его начальству с просьбой обеспечить ему продвижение по службе! Бедняга покраснел и, заикаясь, что-то промямлил, а мы удалились, оставив его на платформе. Затем вместо того, чтобы направиться домой и там помыться и позавтракать, что в тот момент нам было очень нужно, мы поехали в консульство Соединенных Штатов Америки. Там у консула мы потребовали направить решительный протест начальнику полиции за его оскорбительные действия в отношении ни в чём не повинных американских граждан.
Но затем нас подхватил безмятежный поток повседневной жизни, яркие моменты которой производили на нас всё большее впечатление по мере того как дни складывались в недели, а недели в месяцы. Ежедневно круг наших знакомств с индийцами расширялся, и, за исключением редких случаев, с европейцами мы не контактировали. Нам было всё равно, понравимся мы им или нет; они не могли научить нас ничему, что мы хотели бы знать, а уклад их жизни и круг занятий не представлял для нас никакого интереса. До тех пор пока позволяло время, я еженедельно писал письма в Нью-Йоркские газеты с описанием наших приключений и наблюдений. По моим дневниковым записям видно, что пока я их писал, они в значительной мере касались тех же самых тем, о которых я хочу здесь рассказать. Протест, с которым через мистера Фарнхама, консула Соединённых Штатов Америки, я обратился к правительству Бомбея, вызвал его ответное заявление об отказе от намеренного причинения нам каких-либо неприятностей полицейскими шпионами, следившими за каждым нашим шагом. Позже в Симле от представителей вице-короля я узнал, что они были весьма раздосадованы тем, что слежка осуществлялась настолько неумело, что привлекла наше внимание, а само наблюдение за нами не дало им ничего особенного. В Индии существует правило, согласно которому необходимо следить за всеми приезжими, демонстрирующими особо близкие отношения с индусами, но избегающими общения с правящей расой.
Я нашёл полные записи, сделанные в то время о случае, связанном с визитом в наше бунгало ловкого заклинателя змей. Весьма фантастичная версия этой истории приводится в «Из пещер и дебрей...», но здесь я расскажу настоящую правду, которая даже сама по себе довольно интересна. Само событие, связанное с человеком по имени Бишунатх родом из Индоры, произошло 15 июня 1879 года. Он имел очень колоритную внешность. Его волосы были прямыми и чёрными как смоль, густая борода по раждпутской моде раздваивалась ниже подбородка, а её концы заворачивались за уши. Его худое смуглое тело до пояса было почти обнажённым. Он носил дхоти – полотно, оборачивающее его бедра и голени. Другой кусок складчатой ткани спадал с его плеча до талии. Его голову покрывал белый тюрбан, а правильные черты лица и светлые глаза выдавали в нём чистый арийский тип. В его закрытой плоской корзине с закруглёнными краями находилось несколько кобр, одну из которых он выкинул на оштукатуренный пол комнаты Уимбриджа. Вначале змея, спокойно свернувшись, не демонстрировала каких-то враждебных намерений. Но приближение к ней заклинателя вынудило Е. П. Б. и мисс Бейтс взобраться на стулья и подобрать свои юбки! Он, производя низкие звуки благодаря отверстиям, вырезанным в горлышке дудки, начал играть тихую ритмическую и довольно приятную мелодию. Казалось, что на змею это произвело удивительное воздействие: развернувшись, она встала в стойку, расправила веером свой двойной капюшон, высунула тонкий язык и в такт мелодии начала из стороны в сторону покачивать головой. Начитавшись рассказов различных авторов, утверждавших, что подобных дрессированных змей обезвреживают путём удаления у них ядовитых зубов, через одного из трёх присутствующих на представлении парсов я спросил у заклинателя, было ли это сделано в данном случае. Он это отрицал и, сжав своей рукой шею змеи, палкой раскрыл ей рот и показал нам тонкие искривлённые зубы, а также мешочки с ядом в углах рта. Чтобы продемонстрировать это наилучшим образом, он предложил раздобыть курицу и провести на ней эксперимент. Её тут же принесли, и заклинатель, взяв птицу позади крыльев, поднёс её к змее после того как кобра стала выказывать первые признаки раздражения, вызванного угрожающими движениями факира. Змея стала очень нервной и злой, начав высовывать свой, как нитка, язык, раздувать капюшон и шипеть с шумом, напоминающим хрипящее дыхание. В конце концов, когда птицу приблизили к змее на довольно близкое расстояние, кобра внезапно откинулась назад и мгновенно нанесла молниеносный удар по своей жертве, опять встала в стойку и набросилась на курицу снова. Но на этот раз змея переборщила и вместо того, чтобы ужалить птицу, вонзила один из своих ядовитых зубов в руку заклинателя. В ране появилась маленькая капля крови, а мы не могли сдержать возгласы, вызванные ужасом. Но Бишунатх бросил курицу на землю, открыл небольшую ржавую жестяную коробку, достал из неё костяной диск и приложил его к месту, где появилась кровь. После этого, подержав в течение одной-двух минут свою ужаленную руку в покое, он стал двигать ею так же свободно, как и другой. Костяной диск прилип к коже, будто был приклеен к ней самой прочной клеящей резинкой или клеем. Бедная курица даже не пыталась подняться, продолжая лежать на том же месте, где упала. После того, как она несколько раз вздрогнула, по её телу прошли судороги, и она умерла. Таким образом, стало понятно, что ядовитые зубы у змеи удалены не были. Но теперь с болезненным любопытством мы начали наблюдать за заклинателем, помня, что он тоже может стать жертвой, жертвой своей опрометчивости. Однако он отнёсся к произошедшему с лёгкостью, сказав, что «змеиный камень» высосет весь змеиный яд безотказно. Видя, как он прилип к ране, моё любопытство возросло, и я попросил заклинателя взять его за руку. Сделав это с его разрешения, я обнаружил, что сцепление с раной было настолько сильным, что когда я попытался оторвать «камень», натягивалась вся кожа тыла кисти. Мы все видели это совершенно отчётливо. Через несколько минут камень отвалился сам, и заклинатель сказал, что он себя хуже не почувствовал. Затем, отвечая на наши вопросы, он рассказал нам следующее. Волшебный диск – это всего лишь маленькая косточка величиной с жилетную пуговку, появляющаяся в пасти одной из пятидесяти или сотни кобр между кожей и верхнечелюстной костью. У остальных кобр её нет. Наличие этой косточки отличает змею от её собратьев и превращает в змеиного царя, наделяя званием Раджа Кобры. Заклинатели змей раскрывают рот каждой кобре, чтобы увидеть, нет ли у какой-нибудь из них драгоценного кусочка кости. Подобные косточки также встречаются у анаконд, больших ядовитых жёлтых жаб и даже слонов. В каждом случае её обладатель становится царём своего вида. Очень любопытно, если всё это правда! И заклинатель представил нам доказательство того, что эта косточка обладает определённой силой. Вначале он, как и в предыдущий раз, начал дразнить кобру, пока она не приготовилась для нападения, зашипев и расправив свой помеченный «очками» капюшон. Затем, зажав диск между своими большим и указательным пальцами, он поднёс его к рептилии, которая, к нашему удивлению, отпрянула от него, будто от горячего утюга. Покачиваясь из стороны в сторону, она, казалось, испытывала ужас, вызванный таинственным объектом, или подпала под какое-то гипнотическое влияние. Своими движениями заклинатель заставлял змею точно следовать за собой, не давая ей никакой передышки. Змея перестала шипеть и сложила свой капюшон. Её покачивания становились всё слабее и слабее, пока, наконец, опустившись на землю, она не свернулась. Заклинатель закончил свой эксперимент, прикоснувшись «камнем» к голове кобры. Раздумывая над увиденным, я постепенно пришёл к выводу, что существует только одна альтернатива: или «камень» явно оказывает влияние на змею, и, таким образом, представляет собой научный интерес, или смертельно ядовитая рептилия была обучена играть роль в этом спектакле, отведённую ей заклинателем. Чтобы проверить это предположение, я взял у него диск и решил провести эксперимент самостоятельно. Я подумал, что если змея реагирует только на смуглую руку, а моя кожа белая, то она, вероятно, попытается меня ужалить вместо того, чтобы успокоиться и, свернувшись, вздремнуть. Я стал её дразнить, подсмотрев, как делает это заклинатель. При этом я очень внимательно следил за движениями змеи, полагая, что смогу мгновенно отдёрнуть руку, когда увижу, что она отклонится назад перед тем, как ужалить. Дамы со своих наблюдательных пунктов на стульях начали возражать против моего безрассудства, как они определили то, что я стал делать, а Е. П. Б. не стеснялась в выражениях больше, чем когда бы то ни было. Тем не менее, ради Науки я был непоколебим. Когда кобра вошла в состояние гнева, я сразу же поднёс к ней «змеиный камень», и мне стало приятно наблюдать, что змея начала вести себя как и прежде: она перестала беспокоиться, в её движениях появилась апатия и, под конец, она свернулась и застыла на месте. После этого я коснулся её головы источающим силу диском. После непродолжительного торга, без которого на Востоке не может состояться ни одна сделка, мы купили «змеиный камень» за несколько рупий. Позже я обычно носил его в своей сумке для бумаг на случай, если кто-нибудь укушенный коброй придёт ко мне на лечение. Но случая, который бы позволил проверить эффективность его воздействия, не представилось, и, в конце концов, я передал его лондонскому доктору Меннеллю, сильно интересовавшемуся механизмами действия всевозможных ядов. В следующее воскресенье, когда Бишунатх должен был прийти к нам, чтобы поставить эксперимент с парой бродячих собак, он так и не появился, чем разочаровал компанию довольно известных европейцев и индийцев, которых я пригласил. Однако время прошло не совсем впустую, поскольку наш друг привёл некоего Гулама Госса, мусульманского фокусника, чтобы продемонстрировать некоторые из его ловких трюков. У меня есть записи, достойные упоминания, о двух из них. Фокусник заставлял деревянный шар с отверстиями в нём медленно подниматься и опускаться по вертикальной струне, один конец которой он держал рукой, а другой – своим большим пальцем ноги. Когда фокусник приказывал шарику подниматься, тот поднимался, когда же он просил его опускаться, шарик медленно скользил вниз. Для этого фокусник использовал предмет из бамбука размером с контрабас, по форме напоминающий лук с тетивой. На нём были натянуты две струны, ориентированные вертикально, один конец которых он прижимал к себе справа. На струнах один за другим располагались три свободно смещаемых шарика одинакового размера. Получив команду, шарики начинали двигаться туда, куда он им указывал. То они все поднимались к верхней части лука, то все вместе спускались вниз, либо это проделывал один или два из этих шариков. Временами один из них поднимался вверх, а остальные спускались, встречаясь друг с другом примерно на средине пути. Никто из нас не мог такое проделать. Фокусник всё время медленно поворачивал лук своей ногой, и, конечно же, на ум довольно легко приходила разгадка наблюдаемого эффекта, связанная с центробежной силой. Но в случае, когда шарики опускались вниз, она должна была быть центростремительной или же представлять собой силу тяжести. Но то, как фокусник, поворачивая лук, мог добиться того, чтобы один шарик под действием центробежной силы перемещался вверх, а остальные под влиянием якобы противоположной силы опускались вдоль струн вниз, озадачило всю нашу компанию.
Один индусский друг рассказал мне о необычном лекарстве от желтухи, которым он в действительности был вылечен своей матерью раз десять. В иголку продевали нитку, затем кончиком иглы проводили сверху вниз по лбу пациента, а в это время тот, кто это делал, повторял мантру. Потом иглу опускали в стакан с водой, а пациенту прописывалась строгая диете в течение одного-двух дней. За это время игла с ниткой становилась насыщенно жёлтого цвета, и пациент выздоравливал! Я любезно прошу того, кто попытается повторить то же самое и добьётся успеха, сообщить мне об этом. Здесь я не могу огласить мантру, но полагаю, что можно использовать любую, если при этом повторять её с «месмерическими намерениями», то есть, с концентрацией мысли и верой в излечение. Тем не менее, я могу ошибаться, потому что в Индии существует превеликое множество мантрических заклинаний, предназначенных для разных целей. Вероятно, для того, чтобы получить один желаемый результат, необходимо с помощью определённой мантры вызывать одну богиню (элементал), а для достижения другого – обращаться к другой богине и с другим заклинанием. Однако, как я понимаю, в любом случае она является элементальным духом, который приходит к поклоняющемуся ему, чтобы исполнить его желание. На эту тему можно было бы написать весьма поучительный рассказ, и я надеюсь, что это будет сделано.
В моём дневнике есть запись от 23 июня, смысл которой я не помню: «В 10.30 часов вечера пошёл в комнату Е. П. Б. и до 2.30 ночи работал с ней над проектом Антетипиона – машины, способной извлекать из пространства образы и голоса Прошлого». И это всё, что было сказано об этом, поэтому какая машина имелась в виду, теперь уже совсем вылетело из моей головы. Также в дневнике есть несколько записей о том, как Е. П. Б. просила помочь ей написать «новую книгу о Теософии». Кажется, 23-го мая она впервые взялась за этот труд, а 24-го мая я «по её просьбе набросал содержание книги, взяв за основу такие сырые идеи, какие может предложить тот, кто писать её не собирается»; 25-ого мая я «начал помогать ей в работе над Предисловием», а 4 июня мы его закончили. После этого семя, затем проросшее и превратившееся в «Тайную Доктрину», пролежало в материнском чреве пять или шесть лет. Единственное, что тогда я сделал – придумал название и написал первоначальный План этой книги. После возвращения в Бомбей у меня было довольно много рутинной работы, чтобы помогать написанию ещё одной книги объемом с энциклопедический том.
Из лучших побуждений, для блага Общества, наш квартет обязался выучить хинди. Но поскольку нельзя изучать новый язык и одновременно с этим каждый день принимать толпы посетителей и писать десятки писем, мы вскоре неохотно отказались от этой попытки. Тем не менее, в своей массе образованный класс Индии, с которым в основном была связана наша работа, настолько владел английским языком, что, я полагаю, наше дело существенно не пострадало от нашего незнания местных языков.
Восемнадцатого мая я впервые выступил перед членами Бомбейского отделения Общества «Арья Самадж». Эта встреча состоялась при большом стечении народа прямо под открытым небом. Так случилось, что на ней присутствовал главный редактор маратхского печатного органа Пресвитерианской Миссии. Бросая вызов, я обратился к нему с предложением выйти и повторить основные клеветнические инсинуации, которые он позволил себе в адрес наших сотрудников и за которые впоследствии наш адвокат, мистер Тёрнер, вынудил его покорно извиниться в своей газете. Но в ответ он только что-то смущённо пробормотал, после чего председатель собрания, почтенный Атмарам Далви, разозлился и отозвался о нём весьма нелицеприятно. А затем, как свидетельствует мой дневник, Е. П. Б. «живо на него набросилась. Шум. Смех. Миссионеры уложены на лопатки»! Так оно и было.
Через несколько дней по приглашению Деккана Сирдара мы с Е. П. Б. и мисс Бейтс нанесли визит Главному Судье Бароды, парсу по происхождению. После того, как он ушёл, а мы собрались откланяться, наш хозяин, извинившись, на мгновенье вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, ведя за руку очаровательную девочку лет десяти. Мы предположили, что это его внучка. По индийскому обычаю она была одета в дорогостоящее шелковое сари (нижнюю юбку) и жакет, а её чёрные и гладкие, словно полированные, волосы на голове были почти полностью скрыты золотыми украшениями. В её ушах, вокруг шеи, на запястьях и лодыжках красовались тяжёлые драгоценности, а в одной ноздре, к нашему удивлению, у неё было украшенное самоцветами кольцо, которое в Бомбее указывало на замужество. Когда ребёнок подошёл к нам, лицо Е. П. Б. расплылось в нежной улыбке, но когда седобородый и седовласый старец, поднося руку девочки к руке Е. П. Б., произнёс: «Мадам, позвольте мне представить Вам мою маленькую жену», улыбка на её лице уступила место презрению, и с невыразимым отвращением она закричала: «Твоя ЖЕНА? Ах ты, старая скотина! Тебе должно быть стыдно за себя»! Мы покинули дом хозяина, пытаясь улыбаться.
Двенадцатого мая началось наше знакомство с редактором очень известного оппозиционного калькуттского журнала «Амрита Базаар Патрика», от которого мы в этот день получили первое письмо. Он прочитал заметку о моей лекции в зале Фрамджи Ковасджи и предложил нам свою дружбу. С того времени она и завязалась, поскольку он, имея сразу два самых прекрасных качества в любом человеке, был пламенным патриотом и преданным своей религии верующим. Наша переписка побудила в нём желание съездить из Калькутты на встречу с нами, и в течение двух недель он жил в соседнем бунгало, которое мы снимали под библиотеку. Он был настолько искренне заинтересован в нашей интерпретации индийских священных книг и провозглашении их правоты, что Е. П. Б. произвела для него несколько феноменов. Так, она вырвала со своей головы пучок чёрных волос, позвонила в астральные колокольчики и (8 сентября), судя по моим дневниковым записям, «в его присутствии и по его просьбе произвела дубликат магического зеркала с ручкой в чёрной оправе, которое она получила в тот день от Учителя». Я присутствовал при этом и видел, как оно появилось. Он должен был уехать от нас через два дня, поэтому умолял Е. П. Б. показать ему феномен удвоения предметов для того, чтобы в полной мере понять её учение о природе материи и силы, а также их потенциальных связях с тренированной волей. В течение какого-то времени она упорно отказывалась, но, в конце концов, когда он схватил зеркало и попросил Е. П. Б. его удвоить, она сказала, что сделает это, если он пообещает больше не приставать к ней с подобными просьбами. После того, как он дал такое обещание, Е. П. Б. взяла зеркало в руку, встала со стула, повернулась к нам спиной и через мгновенье швырнула на стул два одинаковых зеркала. Затем, обессиленная, она плюхнулась на свой стул и, приходя в себя, молча просидела на нём в течение нескольких минут. К счастью, Шишир Бабу до сих пор жив и может меня поправить, если я допустил какую-то неточность, рассказывая эту историю.
Американцам может показаться интересным совпадение, что разговор, в ходе которого было решено основать журнал «Теософ», состоялся 4 июля 1879 года, то есть в День Независимости. Как уже говорилось, мы были вынуждены прибегнуть к этому, чтобы удовлетворить растущий интерес к теософии более действенными средствами, чем эпистолярная корреспонденция. Нам уже было совершенно невозможно выносить постоянное напряжение такого нелёгкого труда. Дневниковые записи свидетельствуют, что иногда я работал с 6 часов утра до 9 часов вечера, а нередко – до двух или трёх часов ночи. Но и этого было недостаточно. К тому же, вопросы, задаваемые большинством наших корреспондентов, обычно повторялись, поэтому писать и объяснять им одно и то же было утомительным делом. Мы обсудили, каким должен быть основной тон журнала, взвесили все «за» и «против» и, в конце концов, решились его основать. Однако при этом встретились с серьёзными трудностями. Одна из них заключалась в том, что капитал Общества не составлял даже одного пенни, а шансов взять кредит практически не было. Я выдвинул крайне важное условие, заключающееся в том, что мы должны выпускать журнал по образцу лучших американских и английских периодических изданий, когда весь выпуск оплачивается заранее и не образуется дебиторской задолженности. Я был готов регулярно выпускать все номера журнала в течение года, даже если бы на них никто не подписался, но не стал бы всё время беспокоиться о том, как избавиться от дебиторской задолженности и подвергаться за неё преследованиям, ведь это совершенно не годится для серьёзной мыслительной работы, исследований и писательской деятельности. Наши индийские друзья, особенно Бабу С. К. Гхош из издания «Амрита Базаар Патрика», энергично выступили против этой, как они посчитали, инновации; они пророчествовали, что журнал никогда не добьётся успеха. Но это не поколебало моей решимости. Поэтому мы вынесли на обсуждение вопрос о стоимости первых двенадцати ежемесячных номеров, а 6 июля я написал проспект журнала и послал его в печать. Мы попросили Сумангалу, Мегитуватте и других цейлонских священников, а также Свами Дайянанда, Бабу Прамаду Дасу Миттру из Бенареса, пандита Шанкару Пандуранга, Кашинатха Т. Теланга и многих других присылать нам статьи для журнала, и новость о нашем намерении издавать журнал распространилась повсеместно. Мы занимались этой работой в течение всего сезона. Наши активные сотрудники начали убеждать будущих подписчиков в безопасности предприятия, а один из наших членов, мистер Шриваи, впоследствии наш преданный секретарь, сам привлёк к подписке около двухсот человек. Мы получили первый макет журнала для корректуры не ранее 20 сентября, а уже 22-го числа отправили в печать второй и 27-го – последний. Вечером последнего сентябрьского дня нам доставили первые 400 экземпляров нового журнала, что вызвало у нас всеобщее ликование. В тот день моя дневниковая запись заканчивалась приветствием: «Добро пожаловать, незнакомец»! А запись от первого октября, сделанная в день выхода журнала в свет, гласит «SitLux: FiatLux»!4
Это, читатель, было сто девяносто два месяца назад, и с тех пор «Теософ» никогда не переставал выходить, никогда не попадал в критические ситуации, никогда не вынуждал своих учредителей занимать в долг хоть один шиллинг. Начиная с четвёртого месяца, журнал стал приносить прибыль. Правда, она была небольшой, но в совокупности достаточной, чтобы мы могли выделить из неё много тысяч рупий на расходы Общества помимо нашей безвозмездной работы на его благо. А это относительно такого периодического издания, как наше, говорит о многом.
_______________
1 – Сэ́мюэл Пипс (1633-1703) — английский чиновник морского ведомства, автор знаменитого дневника о повседневной жизни лондонцев периода Стюартовской Реставрации – прим. переводчика.
2 – Интересующимся я напомню, что факир и саньясин – это соответственно магометанское и индусское название одного и того же человека, а именно, странствующего религиозного аскета, давшего обет безбрачия.
3 – Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии — высший орган политической полиции Российской империи в правление Николая I и АлександраII (с 1826 по 1880 годы) – прим. переводчика.
4 – лат. «Свет: Да будет Свет!» – прим. переводчика
Перевод с английского Алексея Куражова
.jpg)
13.06.2016 11:19
к13-06-2016 16:00:01
спасибо. великолепный перевод
Сергей Целух13-06-2016 16:24:01
Приятно, что Андрей Куражов по прежнему продолжает радовать нас своими прекрасными переводами. Если у других переводчиков главы 5 и 6, да и многие другие, переданы несколько сжато и не столь превосходным языком при описании разных сцен, то наш переводчик дает волю своему таланту. Поэтому все его главы читаются увлекательно, познавательно и даже с юмором. Нельзя не улыбнуться, прочитав сцену о том, как прибывшим теософам в индийский городок во главе с Блаватской и Олькоттом, был устроен торжественный приём и банкет с трапезой, разложенной на полу на тарелках из листьев, с которых гости своими руками должны были брать пищу. С большой тревогой и любопытством следим мы за демонстрацией заклинателя змей, которого из-за его неосторожности укусила за руку змея. Только благодаря змеиной косточке, приложенной к ране, заклинатель змей остался жив. Несколько комичная сцена и с шествием теософом на слонихе, которая сильно хлопала своими ушами, когда они вели перебранку между собой. Вызывают восхищения многие сцены оккультизма и месмеризма. Я считаю труд переводчика Куражова великолепным и таким, что оставляет в душе каждого из нас тревожную радость, иногда и грусть, а иногда просто восхищение от умелого подобранного слова, тонкости передачи всевозможных нюансов, яркости образов и картин. Я рад, что Андрей Куражов не спешит слишком быстро справится со своей задачей, это ему просто не нужно, он как величайший мастер все обдумывает, взвешивает, осознает глубину прочитанного и лишь тогда заносит свой увлекательный монолог на бумагу. Мы, читатели, не можем оторваться от этого сказочного текста. Пожелаем нашему переводчику, человеку большого ума и тонкого специалиста своего дела, легкого труда, светлых мыслей, приятных сцен при переводе столь великолепной книги Генриха Стилл Олькотта и большой любви к науке теософии.
Администратор
Хочу заметить, что наш уважаемый переводчик, учитывая его огромную занятость ученого, делает переводы сравнительно быстро. Это редакция не успевает обрабатывать все материалы, поступающие к нам для публикации.Сергей16-06-2016 10:49:01
Спасибо большое за Ваш труд. Ждем продолжения.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".