Цикл статей – Духовные сестры отца Сергия Булгакова, их жизнь и судьба. Сергей Целух
После статьи о протоиерее Сергии Булгакове, у автора возникла идея собрать сведения о его духовных сестрах, сопровождавших священника на его жизненном пути. Кто они, эти прекрасные женщины, сколько их было на самом деле, что заставило молодых барышень принять монашеский постриг и посвятить себя Богу, как сложилась их судьба и какое место занимают они в жизни о. Сергия Булгакова. Большинство авторов склоны к тому, что у священника Булгакова духовных сестер было четверо. Внимательно изучив материалы о его жизни и деятельности, мы установили, что ведущих сестер, назовем их главными, у батюшки Сергия было пятеро. Других же, называющих себя «духовными сестрами о. Сергия», было значительно больше. Чтобы не распылятся, не стрелять из пушки по воробьям, мы остановимся на каждой из пяти, официально признанных духовными сестрами священника Сергия, и проследим их нелегкую, иногда и трагическую судьбу. Свое повествование мы начинаем с сестры Иоанны (Юлии Николаевне Рейтлингер), знаменательной и любимой философом женщине, художнице-иконописце, доставившей ему немало радости, волнений и вдохновений, оставившей в жизни русского философа свой неповторимый след.
Юлия Николаевна Рейтлингер (1898 - 1988) – выдающаяся художница-иконописец XX века
.jpg "Юлия Николаевна Рейтлингер")
Юлия Николаевна Рейтлингер
Она выходец из обычной дворянской семьи, описанной в русской истории. Ее дедушки – боевые генералы царской армии: А.И. Рейтлингер (1820-1891) – герой Крымской кампании, морской офицер, отличился большой храбростью, был тяжело ранен на Малаховом кургане. После увольнения в запас жил в Риге, но завещал похоронить его в Севастополе. Решение боевого генерала было выполнено, и его похоронили на военном кладбище Севастополя.
Другой дедушка, по материнской линии, Н.С. Гонецкий (1815-1904) – участник боев на Кавказе. Был командующим войсками Виленского военного округа, член Государственной Думы. Его портрет изображен на знаменитой репинской картине. Отличался храбростью, за что был награжден высокими орденами и медалями.
Отец Юлии, Николай Александрович Рейтлингер (1862-1931; Париж) – выпускник Санкт-Петербургского университета, видный экономист, дружил с В.И. Вернадским, князем В. А. Оболенским, другими русскими знаменитостями. Человек либеральных взглядов, часто ездил за границу увлекался русской и зарубежной философией, был любителем музыки и ценителем произведений изобразительного искусства. Хотя в своих воспоминаниях Юля Рейтлингер напишет, что «дилетантизм – карма нашего рода».
Мама художницы Юлии – Лидия Николаевна Гонецкая (1865-1921; Симферополь) – одаренная женщина, принадлежала к высшей петербургской знати. Хотя светской жизнью тяготилась и больше времени уделяла семье. Своих детей воспитывала в собственном духе, любила простоту, чистоту, дисциплину, честность и порядочность. Детьми занималась сама, приобщила их к искусству: музыке, литературе и особенно – к живописи. Для Юлии мама – большой авторитет, самый близкий и любимый человек.
У Юлии были еще три сестры – Лидия (?-1920), Мария (?-1920) и Екатерина (1901-1989; Ташкент). Их судьба сложилась, в основном, трагически. Юлия сначала училась дома, затем пошла по стопам сестер – училась в гимназии княгини А.А.Оболенской. С детства увлеклась музыкой, поэзией, особенно живописью. Любила рисовать разные картинки. Заметив ее способности к рисованию, мать Юлии устраивает свою дочь в IV головной класс школы Общества поощрения художеств. Через полгода Юлия успешно закончит V и VI классы этого элитного художественного заведения.
Свое детство и юность Юлия описала в «Автобиографии», где есть такие строки:
«Ореховая горка, небольшой участок земли с крестьянским домиком, который переделали в уютную скромную дачу, на соседнем огромном озере (9 км в длину), стала нашим незабываемым пристанищем на летние и зимние каникулы на много лет. Домик стоял очень живописно на довольно высоком берегу – прекрасный вид на всю ширь озера. Спуск к дому – из леса, и дальше к озеру – довольно крутой.
Зажили своей регулярной жизнью. Пианино напрокат нам привозили из города (дома там у нас рояль). Все утро – занятия. Потом по очереди в 4 руки с мамой. Перед обедом я хожу “на этюды”… Мама читает вслух по-французски, мы рукодельничаем.
Папа придумал искусственные общественные работы – чистить лес от сучьев. Мы бунтовали против бессмысленности этой работы, маме пришлось ходить с нами, чтобы папу удовлетворить». [1].
С большой радостью вспоминает Юля о христианской святыне – Церкви, о православных традициях и обрядах, запавших в ее отзывчивое сердце навсегда:
«Не помню – как в городе, – пишет она, – часто ли нас возили в церковь. Зато о заутрени – может быть, первой в жизни – очень яркое воспоминание. Где-то в небольшой домовой церкви при Музее Александра III (ныне Русский музей), в которую попадать надо было какими-то длинными коридорами с чудесным запахом масляных красок, – там же первая исповедь, первое говенье на Страстной неделе. С переездом на Фурштадтскую – тоже домовая церковь почти на углу Литейной – протопресвитерство военного и морского духовенства. Сам протопресвитер очень стар – Жалобовский – и его почти всегда заменяет чудесный батюшка о. Федор (фамилии не знаю). Как сейчас слышу его выразительное чтение слова Иоанна Златоуста после заутрени: “Аще кто благочестив…” и т.д. После заутрени – разговенье у тети Наташи, дочери которой – наши погодки и еще немного старше нас – сыновья».[2].
Особенно неповторимые впечатления в душе ребенка оставила Пасха, этот величественный христианский праздник – Воскресения Христово:
«Город весь живет пасхальной радостью, перекликается трезвон колоколов. Мы готовы христосоваться с каждым нищим… Бедная тетя Наташа! Тогда я и не понимала этого – она оставалась дома, и, по-видимому, не доходила до нее пасхальная радость. Она осталась в том духовном состоянии, которое было, может быть, – утверждать не могу – и у мамы в их молодости, когда они, по словам мамы, тяготились, что дедушка заставлял их ходить в церковь с ним. Уже позже, в революционные годы, раскинувшие нас, и она овдовела – помню ее грустное письмо, в котором она хотя бы “завидует” нашей вере: “А у меня – одни черви могильные!” Самый младший сын ее - впоследствии большой ученый М.И. Стеблин-Каменский – по-видимому, был жертвой как ее неверия, так и общей драмы России. Зато внуки и дети, благодарение Господу, – уже познали Свет Истины.…Итак, пасхальная ночь в родном Петербурге… Все живет и трепещет…».[3].
Тяготение к русской религиозной жизни, к духовной культуре, веками создаваемой – главная черта детских впечатлений Юлии:
«Во время летних каникул мы ездили в так называемую Боткинскую церковь – знаменитый ученый поставил ее на своей земле, где кругом были дачи его многочисленных детей – Боткиных и дочери – Барадулиной. Но когда мы обосновались на Ореховой горке, архитектор <Пронин> с материальной помощью всех окрестных русских построил чудесную деревянную церковь в селе <Усть-Кирко> в стиле наших северных деревянных храмов, красоту которых тогда как раз “открыла” наша художественная интеллигенция.
Теперь не надо было ждать, когда папа распорядится закладывать двуколку, чтобы ехать далеко в Боткинскую церковь, – все мы, когда кто хочет, бежим пешком или едем на велосипедах в только что торжественно освященную новую церковь. Впоследствии, кажется, во время финской войны, финны, из ненависти к русским, снесли ее до основания. Жаль…» [4].
Сестры Рейтлингер покидают Петербург
Февральская революция 1917 года внесла в патриархальный быт семьи Рейтлингер, с ее любовью, уютом, маминой лаской и радостной жизнью, свои суровые коррективы. Тревожным летом 1917 года, спасаясь от голода и смерти, сестры Рейтлингер покидают голодный Петербург и едут в Крым, к отцу Ольги Владимировны Оболенской (урожденной Винберг) в имение Саяни, чтобы больше никогда не вернуться в любимый город.
.jpg)
Сестры Рейтлингер в Ялте. 1914.
Поселок Саяни находился между Алуштой и Ялтой, там образовалась колония из 30 человек, прибывших из Питера и Москвы. Среди них были русские знаменитости, например, Юрий Александрович Никольский (1891-1922) – приват-доцент Санкт-Петербургского университета, специалист по русской литературе XIX века, историк христианства. Он посвящал их в тайны стихосложения, учил читать Блока и запоминать его стихотворения, много говорил о христианской вере и христианском искусстве.
Летом 1918 года в поселке Саяни Юлия Рейтлингер знакомится с дочерью о. Сергия Булгакова – Муной, пригласившей новую знакомую к себе в гости. И вот вместе они преодолевают 28 километровый пешеходный путь, добираясь из Саяни до Кореиза, где жила семья о. Сергия. Там состоялась ее первая встреча с великим мыслителем и священником Сергием Булгаковым. В маленькой церкви в Гаспре, где батюшка Сергий служил церковную службу, он причастил ее, принял от нее исповедь и благословил на добрые дела. Отныне и до конца их жизни установилась духовная связь между отцом Сергием Булгаковым и Юлией Рейтлингер. Это событие будет описано Булгаковым в «Автобиографических заметках», и затронуто в связи со смертью сына Ивашечки.
Дивное было впечатление Юлии Рейтлингер от отца Сергия, сначала она его испугалась. Для нее, батюшка Сергий был страшен своей внешностью, так напишет она в своих воспоминаниях: «Горящие, пронизывающие глаза, напряженное лицо – производит на меня огромное впечатление. Пророк!».[5]. Впоследствии слово «Пророк», или образ пророка будет ассоциироваться в ее сознании с образом Иоанна Крестителя, особо почитаемого Сергием Булгаковым. Видимо потому первой иконой Юлии, написанной с натуры – о. Сергия, будет икона: «Глава Иоанна Предтечи».
В «Автобиографии» Юлии, мы находим еще один ее крымский адрес. В 1918 году в Ялте закончила гимназию ее младшая сестра Катя. В Ялте Юля знакомится с молодыми художницами Ольгой Сомовой, Еленой Гертик, сестрами Куртен. Несмотря на Гражданскую войну в 1918 и 1919 годах, в этом городе проходят интересные выставки по изобразительному искусству молодых и зрелых художников: Ольги Сомовой, Елены Гертик, Лиды Никаноровой, а также таких известных мастеров как И. Билибина, С. Маковского, С.Судейкина, Н.Альтмана, В. Суринянц.
Но безденежье, голод и плохие условия жизни заставили часть обитателей Саян перебраться в Симферополь. Семья Рейтлингер проведет в этом городе три года, с 1919 по 1921 год, которые запомнятся ей надолго. В «Воспоминаниях» Юля так говорит о них: «Симферопольские годы и Саянийские! Какая огромная разница! В Симферополе жарко, сухо, напряжение духовное, боязнь смерти, беды. Почти полуголодное существование, пока нам не удалось начать давать уроки - и маме, и мне, часто за обед, а Кате – работать в библиотеке Университета. И тогда я тоже (всю жизнь – без рисования не могла) – что-то рисовала. Это и были мои, как о. Сергий их назвал, “свечечки”. Это были маленькие вещи, сделанные акварелью, большей частью, изображавшие какие-нибудь горящие церковные свечи, какой-нибудь уголок. Трудно рассказать. Иногда совсем не было непременно именно свечей, – а какие-либо другие предметы, выражавшие какие-то внутренние состояния». [6].
Но не только голод и плохие условия жизни погнали семью Рейтлингер в Симферополь. Мотивы у Юлии были иные, в основном личного характера. В октябре 1919 года в Симферополе работал ординарным профессором Таврического университета Сергей Булгаков, И вот страсть к яркой личности, священника и мыслителя, заставили Юлию и ее семью перебраться в этот замечательный город. С переездом семьи Рейтлингер Сергий Булгаков обретает новые крылья. У него появились новые творческие силы, он становится активной и творческой личностью. Булгаков много пишет, читает публичные лекции, принимает активное участие в общественной жизни города. Юлия посещает лекции любимого профессора на историко-филологическом факультете, часто ходит в Константино-Еленинскую церковь, где правит службу отец Сергий. Об своих впечатлениях она с большой радостью вспоминает в «Автобиографии». Об этом периоде их дружной жизни пишет и отец Сергий в «Ялтинском дневнике» и «Парижской записной книжке», где записи о «незабываемой Еленинской церкви» встречаются очень часто.
О службе священника Сергия Булгакова в Еленинской церкви пишут и его друзья. Так Г.В.Вернадский вспоминает: «В Симферополе ему <о. Сергию. – Б.П.> отвели для служения бывшую домовую церковь, построенную в усадьбе какого-то важного сановника (уже давно умершего). Церковь не отапливалась, и зимой в ней было страшно холодно. Молящиеся стояли в шубах, у мужчин мерзли непокрытые головы. О. Сергий тогда еще не вполне освоился с церковным служением... Но все искупалось горячей верой и вдохновенным чтением молитв. Тайные молитвы при пресуществлении Даров о. Сергий читал вслух. Проникновенно читал он и коленопреклоненные молитвы на вечерне в день Пятидесятницы». [7].
По рекомендации своего отца, Юлия познакомилась с ректором Таврического университета В.И. Вернадским, что способствовало повышению авторитета Сергия Булгакова.
Смерть сестер и матери Юлии Рейтлингер
1920 год был трудным не только для истории Крыма, но и трагическим для истории семьи Рейтлингер. В марте этого года внезапно умирают от тифа старшие сестры – Лидия и Мария, отказавшиеся покинуть санитарный поезд, где были сестрами милосердия. В дневниках В.И.Вернадского написано об этом так: «Сегодня Ниночка принесла из Ялты известие о смерти от сыпного тифа Лиды и Мани Рейтлингер. Какой ужас! Как-то особенно ярко чувствуется смерть милейшей и прелестной девушки Лиды, полной жизненности, религиозных и философских исканий. И сколько сейчас безумно и преступно гибнет таких молодых жизней». [8].
Отец Сергий понимая, какая беда свалилась на семью Рейтлингер, всеми силами старается им помочь как материально, так и духовно, и в знак уважения и поддержки их в страшном горе, принимает решение быть духовником Юлии Рейтлингер.
В октябре 1920 года в Крыму армия Врангеля терпит крупное поражение от красных. Началась спешная эвакуация их остатков за рубеж. Семья Рейтлингер, вместе с другими беженцами, срочно уезжает в Севастополь, где получает разрешение на выезд в Польшу. Однако, при посещении братского кладбища защитников Севастополя, будучи возле могилы своего дедушки, Юля заявляет матери, что Родину не покинет. Это выше ее сил. Так, по воле Юлии, семья Рейтлингер возвращаются назад в Симферополь, и лишь один отец выезжает за рубеж.
1 ноября 1920 года отец Сергий Булгаков переехал в Олеиз, а 12 ноября Красная армия входит в Симферополь. В городе свирепствует тиф, но небольшая Семья Рейтлингер остается в больном городе.
Из воспоминаний сестры, Кати Рейтлингер: «В нашем доме была большая столовая, и туда вселили красных солдат, милых и тихих, но, как и все солдаты, – со вшами. Мама заболела сыпняком». [9]
Как не пытались дочери спасти свою мать от смерти, у них из этого ничего не получилось. В январе 1921 года мама – Лидия Николаевна, умирает от тифа, оставляя своих детей на произвол судьбы. Перед своей смертью она просит дочерей найти своего отца, во что бы то ни стало, иначе они пропадут с голода. Она беспокоится, что их надо выводить в люди. «Как во сне помню все остальное, – пишет сестра Катя. Только в памяти мы с Юлией идем за телегой с гробом, а потом сидим у могилы вдвоем, непоправимо, чудовищно осиротевшие».[10]
Какой была жизнь сестер Рейтлингер в Симферополе осенью 1920 и зимой 1921, им описать и трудно, и больно. Сохранились воспоминания И.В. Оболенской о том жутком периоде в Симферополе, когда свирепствовал тиф. Ее записи передают тревожную атмосферу города и плачевное положение русских людей:
«Мне надо было везти мою ученицу на экзамен в Симферополь, – пишет Оболенская. С нами были еще две подруги. Они везли громадный деревянный крест, сделанный моим братом, на могилу их матери... Мы пошли пешком. Очень ярко осталось в памяти наше “шествие” по ночному шоссе. Нас было четверо. Одна – с громадным крестом на плече, другая в длинном до полу плаще (подарок зеленых) и мы две пониже. Все это шествие, с крестом и треугольником плаща на фоне звездного неба, осталось в моей памяти на всю жизнь».[11]
Сестры Рейтлингер - Юля и Катя - покидают Россию
В сентябре 1921 года в поселке Саяни арестовывают семью Оболенских. От перепуга решение сестер Рейтлингер было твердым: они покидают свою Родину. До границы с Польшей сестры добирались месяц, и лишь по воле судьбы они прибывают в Варшаву. Из польской столицы Юлия Рейтлингер пишет свое первое письмо духовному отцу Сергию Булгакову:
«Господи, что я сделала? Мне кажется порой, что я сделала все, что убьет окончательно мою душу.
Многоуважаемый отец Сергий! Пишу больше чем через месяц после того, как собиралась писать Вам, сидя в маленькой нашей комнате в Симферополе, а сейчас – при электричестве в комнате большого “культурного” города. Да, месяц тому назад начала я писать Вам, хоть это, может быть, большая дерзость с моей стороны, но ободряю себя воспоминанием о том, как бесконечно добро выслушивали Вы меня и давали советы и как назвали меня когда-то своей духовной дочерью... Больше месяца тому назад... Потом письмо было в вагоне, потом должно было быть отослано из Харькова, но по каким-то спешным дорожным причинам оно поехало, недописанное, дальше... Потом пропало на границе. Пошли пустые день за днем, пустые мертвые слепые дни, когда весь день проходил в ожидании решения того или другого вопроса для движения дальше. Целый месяц пустого безделья только с проблесками молитвы... Целый месяц рокового удаления от напряженной жизни. Мне кажется, ощущение, которое я сейчас испытываю, похоже на ощущение человека... Я вспоминаю, как в детстве на меня большое впечатление произвел один рассказ о том, как вытащили из воды и привели в чувство утопленницу, которая была уже совсем на границе смерти и вспоминала это как светлое... Мне кажется, взор, которым она обвела людей, спасших ей жизнь, был наполнен тоской и как бы спрашивал: “Зачем вы это сделали? Мне так было хорошо”.
Юля старается передать отцу Сергию Булгакову, какие чувства обуревают ее душу в незнакомом городе, в кругу незнакомых людей. И как ей хочется вернуться назад в Симферополь, на русскую землю, где все родное и свое.
«Когда я выезжала из Симфероп<оля>, мне нужен был Ваш совет. Но я не успела послать Вам письмо. Подвернулся удобный случай ехать, и решать было некогда. Я не решала, старалась не замечать ужасной боли, с которой всегда связана была у меня мысль о выезде из России. Я утешала себя мыслью о том, что так нужно, что этого хотела мама и что ничего другого нельзя сделать. Но удаление от напряженной русской жизни представлялось и тогда роковым. И теперь, сидя здесь, я вижу, что, конечно, была права. Но что я могла сделать? Мама так часто повторяла. И потом Вы мне сказали, когда я говорила о том, что мамино желание было соединиться с папой, и мы постараемся это сделать: “Надеюсь, что это и Ваше желание?” Простите, что занимаю Ваше внимание. Я стараюсь поддержать себя словами апостола, которые Вы часто повторяли: “ибо один у Вас учитель Христос”, но мне так невероятно нужна поддержка, так беспомощно и одиноко, чувствую себя такой оторванной от родной почвы, что не могу не писать Вам, хотя мало надежды на то, что дойдет когда-нибудь это письмо, а, тем более, что получу на него какой-нибудь ответ».[12]
Как видим, Юлия Рейтлингер в большой растерянности, она не знает, что ей с сестрой делать, куда идти и чего ожидать от жизни. От безысходности, девушки с вокзала пошли в русскую церковь, так им советовал отец Сергий, ибо там должно быть тепло и душевно. Но холодом повеяло на них от пустой заграничной церкви. В ней они не нашли ни утешения, ни поддержки, ни подсказки как выжить и где применить свои силы и знания. Сестры поняли, что это не церковь отца Сергия Булгакова в Крыму, где полно людей, где теплые молитвы и светлые лица родных верующих людей. В Польше, все чужое. Юлия письменно исповедуется своему духовному отцу, просит у него совета, помощи и спасения, куда ей идти, что делать и как жить дальше? Раньше ей казалось, что заграница – это райский уголок земли, это огромный культурный мир, в котором она должна была утолить голод своей души и успокоить свое растревоженное сердце. И как она глубоко ошиблась в своих надеждах! Дома, в России, хоть и нищета, хоть и свирепствуют страшные болезни, но там все кровное, родное. Там ее Родина, там воздух иной и там не дадут пропасть человеку.
От безысходности в душе Юлии возникают мысли о самоубийстве. Она хочет отправиться туда, где лежат на заросшем крымском кладбище ее сестры и мама. В эти трудные дни перед сестрами возникает вопрос: «монастырь или мир?» Остается лишь одно оправдание – монастырь. Но прежде чем бросится в этот черный омут, Юлии хочется спросить отца Сергия, что значат слова епископа Феофана Затворника: “а если Бог приведет в монастырь...”. Что значит монастырь, спрашивает она у отца Сергия.
«Мне так страшно, – пишет она, что я к Вам обращаюсь с моей мелкой ничтожной личностью. Но мне это так невероятно важно. Потому что мысль о Вас регулирует стихийную неконкретность моего мироощущения. Я боюсь, чтоб Вы не думали обо мне больше, чем я есть. Вы, наверное, думаете: читала много хороших книг и много думала. А между тем только этим летом взяла я в руки еп. Феофана и потом “Над Евангелием” еп. Михаила. (Епископ Таврический и Симферопольский Михаил (в миру Михаил Михайлович Грибановский; 1856–1898, С.Ц.), Как раз незадолго перед отъездом натолкнулась на эти книги, сами попали в руки они ко мне, а раньше нет. И сразу начали входить. Оказывается, они лежали у нас, и мама читала их незадолго перед смертью. И так хорошо мне было их читать». [13]
Своим письмом Юлия Рейтлингер, как бы продолжает беседу с Сергием Булгаковым. Она говорит о чужой воле, чужих людях, когда они живут тем, что терпят и покоряются. И в этом сочетании их воли, проявленной в напряжении терпенья, с Высшей Волей расцветают чудные цветы, и этой жизни уже не вернуть. Ей больно вспоминать о прошлом, знает, что оно не повторится. Быть может, пишет она, для нее остался лишь один путь – в монастырь, быть может, она не расслышала призыв. Но в своих силах она усомнилась и очень боится, что борьба с плотью для нее просто не под силу. «Я решила принять мир, которого каждую минуту приятия – не хочу», – скажет она. Он – этот мир – для нее и страшен, и жесток.
В том положении, в каком она находится, Юлия знает, что это говорит ее гордость. Она понимает, что трудно всем, что одинакова трудная борьба, и все же спрашивает батюшку: на что он ее благословил, когда в последний раз она вышла из его дома? И отвечает, что единственным решением и оправданием ее жизни было бы то, чтобы оставаться там, в Крыму, если бы там был женский монастырь. Но так поступить она не могла, не могла бросить беспомощную сестру, не могла не исполнить завет матери. Мы видим и чувствуем, какое прекрасное письмо написала Юлия Рейтлингер своему духовному отцу Сергию Булгакову, сколько в нем мудрости, душевной красоты и силы, чтобы так глубоко и высоко размышлять о сущности человеческой жизни, ее суетности и глубине.
Юлия продолжает писать дальше: «Но познание мира только уводит от глубины. Это мучительно. Помню, в детстве зима, связанная с жизнью в городе, в каменном городе, переживалась всегда как что-то временное и темное, что нужно пройти, чтоб вернулась опять весна, когда нас повезут в наш дом в Финляндии, где можно будет ощущать землю босыми ногами под теплыми лучами солнца. Так же и сейчас, как всегда, давят на меня камни громадные, и мне хочется туда, где я могу на маминой могиле прижаться к той земле, в которую и сама лягу. Но почему у меня не хватает так сил доводить до конца то, что, сидя там, начинается в душе. Солнце истины ненадолго освещает разум, и он вскоре попадает в какие-то густые темные туманы, из которых душа стремится выбраться и, может быть, напрасно, <бегать> от них опять в мир».[14]
И последние вопросы к священнику, духовному отцу и мудрому человеку Сергию Булгакову. Неужели, говорит она, своим поступком она сделала шаг к смерти своей души? Неужели нет другого выхода? Неужели ей самой не вырваться из этой безысходности, из этой гнилой паутины? Она чувствует, что сила воли у нее есть, есть желание борьбы, и она должна перебороть все трудности, выбрать свою твердую «линию жизни», которая сильнее монастыря, сильнее самой смерти: это новая ее жизнь.
Ставя такие трудные вопросы духовнику, она чувствует, что рядом с ней все же есть другой путь жизни, параллельный ползучему ее пути, он совершенно иной – крепкий, сильный и должен вывести ее на твердую тропу жизни. Юлия просит духовного отца Сергия Булгакова помочь ей выйти из этих мистических настроений и дать надежду на лучшую жизнь.
«Мне верится, что я еще встречу вас»
Как ни странно, как ни удивительно, но ответ священника Сергия Булгакова все-таки пришел к Юлии. Хотя он добирался до юной души больше года. В ответном письме, духовный отец примирительно пишет:
«4/17 IХ 1922. Дорогая Юлия Николаевна! Ваше письмо, писанное около года тому назад, дошло-таки до меня, хотя и с опозданием, но в нем не было адреса, теперь я его узнал и отвечаю. Все-таки хорошо, что Вы уехали согласно воле мамы (вспоминаю о ней с благодарностью и умилением) и теперь учитесь. …Ваша мысль, еле сказанная, но ранее прочувствованна о монастыре, меня не удивила, но это или рано, или совсем не то. Бесспорно для меня, Вы принадлежите Богу, и никто не может посягнуть на Вас, кольцо ревности божественной Вас окружает, но внешняя форма вашего иночества еще творчески не найдена, и Вы не можете взять их извне как только формы, да это и не Ваши формы. Учитесь, проходите свой творческий путь, в нем творите себя, конечно, держась за ризу Христову, упорствуя и спеша в сердечных думах о нем и в молитве Ему. Мне верится, что я еще встречу Вас в жизни, в важном и решительном, впрочем, отнюдь не хочу пророчествовать, но и не хочу выпускать или отпускать Вас от себя, из своего попечения. <…> Не забудьте нашего симферопольского храма, где мы молились с Вашей мамой». [15]
Трудными для Юлии и сестры Кати были годы, с октября 1921 по июнь 1922 год в Варшаве. Эмиграция – это не Родина, где от душевной боли есть надежное лечение – свой воздух, и где поплакавши, все пройдет. Здесь все не так, и не так как надо. Здесь некому передать свои мысли, рассказать о душевной боли и развеять безысходность; некому пожаловаться о ненужности русского человека в чужом «раю». Здесь все чужое: и воздух, и люди, и страна. Встреча с отцом состоялась. Но она ни к чему не привела: он был гол как сокол, и песни его были не сладки. Он еле сводил концы с концами. Получить девушкам образование в Польше оказалось невозможным: оно было платным. О «веселой жизни» русской девушки Юлии в польском городе Варшаве, рассказали нам ее графические рисунки. Сразу скажем: это была безрадостная жизнь двух заброшенных девичьих душ, об этом говорит их графика. Мы видим тоску, уныние и боль от разрыва с Родиной, безысходность, одинокость и покинутость – таков весь лейтмотив Юлиных рисунков.
.jpg "Плач улицы. 1922. Варшава. ЦМиАР")
Плач улицы. 1922. Варшава. ЦМиАР
Рисунок «Плач улицы» (31 янв. 1922) – это чужое, холодное пространство западного «культурного города»: телеграфные столбы, напоминающие кресты на кладбищах; серые холодные и голодные дома – декорации; паутина порванных проводов, не касающихся того, что вдали, что зачеркнуто темной краской и сырой воздух. И еще один рисунок: «Бродяга». Перед нами одинокий, заброшенный судьбой эмигрант с низко опущенной головой, сидящий у порога чужого дома. Что привело его в чужой край, что подтолкнуло на нищету и одиночество?
Ни культурной, ни церковной душевной среды, ни простого человеческого участия Юлия и ее сестра Екатерина в Варшаве не нашли. Это было сильное и страшное эмоциональное состояние русских девушек в чужой стране, чужом городе. О своих чувствах в чужом «раю» Юлия писала в Дневнике – «Краски и звуки», подаренном духовному отцу Сергию Булгакову. И совсем не удивительно, что первые его страницы наполнены радостными воспоминаниями о Крыме, о беззаботном детстве, о дорогой маме, о шипах и розах, об умерших сестрах и умершей маме:
«Ах, если бы знали люди, что жизнь моя – сказка, что в детстве пела мне мама чудные песни, что не в книге только стояло написанным, а на пути, когда я шла из детской – жизни нашей, жизни моей, мы с мамой читали: “Розы цветут, красота, красота! Скоро мы узрим Младенца Христа”. Роз не было – нет. Был шиповник. И то один куст. И внизу было озеро – и главное, была мама и вся наша жизнь. Да, это была сказка, сказка».[16]
И еще одна запись воспоминаний о маме: «…И вот было там, в том городе, где мы маму в землю положили, – да, я бы хотела описать это так реально, как глаза могут видеть, как руки ощущать, как душа вспоминать – потому что я не могу себе представить, чтоб можно было бы быть в прахе. Когда положишь любовь свою в землю… Я даже выразить не могу – не любовь свою в землю – а тайна, тайна перережет твой путь на земле родной могилы». [17]
Прага в жизни Юлии Рейтлингер
И все-таки добро побеждает зло, все же черные тучи уходят, и появляется ласковое солнышко. Перелом в судьбе девушек наступил в 1922 году, когда Нина Александровна Струве помогла сестрам Рейтлингер, а потом и их отцу, переправиться в Прагу. Юля поступает в Карлов университет, ходит на занятия семинара Н.П. Кондакова, где учится рисованию и писанию икон. Дружба с семьей П.Б.Струве: встреча с семьей Г.В.Вернадского; работа в библиотеке; знакомство с Мариной Цветаевой, и наконец – обретение своего места в жизни.
Тональность дневника Юлии Николаевны изменилась в светлую сторону, когда она повстречалась со своим духовником, отцом Сергием Булгаковым, приехавшим в Прагу. У нее появилась твердая почва под ногами, над ее головой засияло солнце, она нашла свое место в жизни. В Праге Юлия переживает духовный подъем: «И вот с тех пор, как Христос меня призвал... – новая, совсем неведомая жажда образования, жизни и совсем новое отношение к знанию и к истории. Прекрасное чувство мировой гармонии, – пишет она, – которой кусочек захватываешь этим маленьким моментом чтения и смотрения. Какое-то пленительное, оправданное ощущение себя в истории – и при чтении истории растворение в ней. Как будто купаешься в веках. Потому что надо всем царит моя сила, мое утверждение и мой Творец. Новые, бесконечно новые откровения веры... Источники жизни». [18]
.jpg "О. Сергий .Булгаков и сестра Иоанна (Ю.Н. Рейтлингер). 1924. Чехословакия.")
О. Сергий. Булгаков и сестра Иоанна (Ю.Н. Рейтлингер). 1924. Чехословакия.
С отцом Сергием, прибывшим из Константинополя в Прагу, Юлия Рейтлингер встретилась весной 1923 года. Здесь с мая месяца он занимает должность профессора церковного права и богословия на юридическом факультете Русского Научного Института. Юлия посещает его лекции, активно участвует в православном студенческом кружке, где разбираются вопросы христианства и других религиозных конфессий.
Юлия много рисует: в ее альбомных листах узкая улочка Праги со статуей Мадонны, город, увиденный сверху, видимо со Смиховского холма, воспетого Мариной Цветаевой в «Поэме Горы» и «Поэме Конца». Сама Прага, с ее старинными каменными мостами, средневековыми улочками, со сказочными домами и музеями стояла перед молодой художницей во всей своей красе.
В личном архиве Юлии сохранилась «пражская» записная книжка о. Сергия тех лет, в которой имеется такая запись от 18/31.V.1924 года:
«…день именин Юли, у которой был после обедни и провел час в прекрасной вдохновляющей беседе. Удивительно наблюдать, как вскрываются пласты богато одаренной и в Боге живущей юной женской души. Она все понимает, но не умом, стихией, какой-то душой мира, в ней обнаженной. И беседовать с ней на темы мистические одно наслаждение, хотя, конечно, надо в этом блюсти меру. Вчера я читал самую свою, кажется, значительную по теме и мыслям лекцию – о Богоматери и Св. Духе, о материнстве с Богом, о Богоматери как Софии, о Знамении Божией Матери. Душа трепетала и изнемогала от внутреннего напора и горения, но предо мною были пустые скамьи и маловосприимчивые сердца, кроме, конечно, Юли одной». [19].
В эти годы формируется Русское Христианское Студенческое движение, одним из лидеров которого становится о. Сергий Булгаков. «Пражская» записная книжка позволяет проследить первые шаги христианских студенческих конференций, в частности, поездку молодых людей на пароходе по Дунаю: Прага – Белград – Хопово, – в которой принимают участие Юля Рейтлигнер и Ася Оболенская. Записная книжка о. Сергия и графические рисунки Юлии, хранящиеся в Музее им. Андрея Рублева, взаимно дополняют друг друга.
Их приезд в Леснинский женский монастырь в Хопово, близ Белграда, отмечен записью о. Сергия от 23 апреля 1924 года уже на первой странице, где выведено ее имя – Юлия. Ее рисунки, датированные тем же днем, называются «Сказка окна»: тот же Леснинский монастырь, совместные молитвы, размышления, вопросы и ответы.
.jpg "Речной пейзаж. 1924. Прага. ЦМиАР.")
Речной пейзаж. 1924. Прага. ЦМиАР.
Рисунок «Речной пейзаж» – две девушки в лодке, Юля и Катя, перекликается с записью о. Сергия в Записной книжке от 29 апреля: «Сказочный день. Речка тихо плыла со своими берегами, скалами, домами, башнями и плыла душа с ними, по своим думам, своим затонам». Отцу Сергию был дан Друг. А спустя полгода батюшка пишет: «Испытываю над собой непрестанное чудо этой Дружбы, в которой открывается почти каждый день все новое и новое. Когда, казалось, уже кончена жизнь, из корневища вдруг пошли новые зеленеющие побеги, конечно, всецело оттого, что туда привилась юная, прекрасная, благодатная поросль. Как безмерно я обязан ей, как ее благодарить». [20].
Отец Сергий второй год в Праге. Это был напряженный период в духовной жизни философа и священника Сергия Булгакова. Он в частых разъездах по стране, несет службу в православной церкви для русских эмигрантов, участвует в конференциях и съездах РХСД, у него бесконечные проблемы с созданием Духовной академии в Париже. Для этой цели Булгаков побывал в Лондоне, ища спонсоров для Духовной академии в Париже. По инициативе о. Сергия в Праге создается братство Св. Софии, объединившее лучших представителей русской философской, религиозной и культурной элиты начала XX века. Однако, не все было гладко в самом Обществе. Каждая творческая личность имела свои взгляды на те, или иные вопросы христианской жизни. Много проблем было с «Евразийцами», захотевшими выйти из Братства, подозревая его руководство в политических играх.
.jpg "Съезд РСХД в Буасси, 1935 г. На переднем плане о.С. Булгаков, слева от него - о. В. Зеньковский, справа - о. С. Четвериков. На заднем плане - Б. Вышеславцев, м. Мария (Скобцова), сестра Иоанна, Л. Зандер и др")
Съезд РСХД в Буасси, 1935 г. На переднем плане о.С. Булгаков,
слева от него – о. В. Зеньковский, справа – о. С. Четвериков.
На заднем плане – Б. Вышеславцев, м. Мария (Скобцова), сестра Иоанна, Л. Зандер и др
Свои взгляды на Братство высказывали главные его представители – П.Б.Струве, Н.А.Бердяев, Г.В.Флоровский, В.В. Зеньковский и другие, что послужило главной причиной их выхода из него и почти его развала. На столь тревожное событие в составе русской интеллигенции за рубежом в вопросах веры, откликнулся Сергий Булгаков своей полемической статьей «Ипостась и ипостасность», вызвавшей среди членов Братства острую полемику, направленную не на сплочение братства, а на его развал.
Термин «Ипостась», как философское понятие, связан с учением о Душе Мира в платонизме и концепцией Софии Владимира Соловьева. Он – элемент теологической конструкции, со сложной для православного богословия проблемой о соотношении между природой (сущностью) и Ипостасью внутри Троицы, а также с проблемой коммуникации между Богом и миром. По мысли Булгакова, София, как Откровение трансцендентного Божества, должна по своему онтологическому статусу отличаться от трансцендентной Природы и от тварного мира. Кроме того, София не может иметь своей ипостаси, это бы дополняло Троицу новой субстанцией - четверицей. По своему философскому значению понятие «Ипостась» чрезвычайно близко пониманию Софии, как инобытия Триипостасности, ее «фактуальности», выдвинутое А.Ф. Лосевым. Для Булгакова и Лосева очень важно дистанцировать внутритроичное инобытие от инобытия внетроичного, тварного. Сближение первого со вторым обозначало бы диссоциацию божественного в твари. Вместе с тем, сложность конструкции и неточность формулировок Булгакова, послужила сближению ее с фрейдистской теорией, что вызвало резкую критику понятия «Ипостаси» со стороны редакторов сборника в честь Струве и православных богословов ортодоксальной ориентации. [21]
В конце статьи о. Сергий пишет: «Не удивлюсь, если против меня будет возбуждено церковное гонение. Стараюсь быть готовым на все, на все, все принять и простить. Под конец жизни человек должен испытывать оставленность».[22]
Икона «Умиление» – подарок своему духовнику
В этой полемической борьбе мнений, Господь прислал Сергию Булгакову прекрасного помощника и друга в лице Юлии Рейтлингер, которая понимает его с полуслова, поддерживает его, и вносит в его творческую жизнь разнообразие, гармонию и порядок. Если раньше таким камертоном для него был отец и философ Павел Флоренский, сосланный советской властью на Соловки, то теперь его заменителем становится художница и иконописец – Юлия Рейтлингер.
Юлия бережно, можно сказать – трепетно относилась к дружбе со столь незаурядной личностью – Сергием Булгаковым, она оберегала эту дружбу от чужих глаз. Потому нам вовсе не удивительно, что в «пражской» записной книжке о. Сергия все страницы, посвященные ей, аккуратно вырезаны чьей-то неведомой рукой. А то, что осталось в ней, явилось ценным свидетельством их нерушимой дружбы, о которой Булгаков написал такие дивные для всех слова: «это как бы особый побег души».
Датированные записи священника Булгакова дают читателям возможность проследить страницы жизни Юлии Рейтлингер в живописи и иконописи. Занятия в семинаре Н.П. Кондакова, штудирование его книг не проходят даром. На день преподобного Сергия Радонежского – 25.IX/8.X.1924 года – именины о. Сергия Булгакова, ему исполняется 53 года. В знак столь важного события, уважения и любви к духовнику и лучшему другу, Юлия дарит ему икону Богоматери – «Умиление» (Серафимовскую).
Под словом «Умиление» обычно понимается изображение Богоматери с Младенцем на руках, по образцу иконы Владимирской, когда Матерь Божья прижимается щекой к щеке ребенка. Но существует и второй извод иконографии – «Умиление», он западноевропейского происхождения, и рисуется без Младенца. Богоматерь на иконе со склоненной головой и молитвенно сжатыми перед грудью руками. Такая икона была в келье преподобного Серафима Саровского. Русский художник выполнил ее в традиции западноевропейской, объемной живописи. Сестра Иоанна западноевропейскую иконографию и западноевропейский образ переносит как бы назад, вглубь, в древнерусскую традиционную икону. От этого создается выразительность высокого смирения, и внутренней печали. Она пытается сохранить то, что возможно в этой ситуации от живописи, и соединяет свой стиль с древнерусской традицией.
.jpg)
Юлия Рейтлингер. Богоматерь умиления. 1924 год.
В ответ на столь необычный подарок любимой подруги, художницы- иконописца, о. Сергий Булгаков записывает в своей книжке такие дивные слова: «Вечер. С этой иконой Умиления ко мне в дом вошел новый свет, новая благодать, новое умиление. Я не могу без трепета видеть эту икону, мое сердце исходит, душа просится из тела куда-то далеко и высоко. Это – чудо. Чудная эта девушка одарена благодатию Св<ятого> Духа, чрез нее действует Он…Господи, за что, за что Ты мне, окаянному и недостойному, изливаешь чудеса милости Твои! Дал мне дорогую любимую семью и теперь послал мне Твое утешение, этого светлого Друга, это живое чудо благодати Твоей!»[23]
Икона «Умиление» будет сопровождать отца Сергия до конца его жизни. Она и до сего дня висит в его Парижской комнате-музее, напоминая присутствующим о светлой любви Сергия Булгакова к своей юной духовной дочери Юлии Рейтлингер.
А в «Дневнике духовном» отца Сергия Булгакова есть такая запись о художнице Юлии Рейтлингер:
14/27.III.1924. «Бог послал мне радость видеть чистое творчество женской души. И удивлением пред чудесами Божиими и благодарностью полна душа моя. Трепещет сердце и не знает слов и мыслей, хочет оно, маленькая личинка, растаять и излиться в океане божественной любви, нас окружающей. О любовь Божия, Любовь, и наша человеческая любовь, любовь Любви, они безмерно различествуют, но изливается в океан каждая капля, и пусть, пусть прольется в это море и капля моего сердца. Господь мой, Радость, Сладчайший Иисусе!»[24]
Юлия поступает в Пражскую Академию художеств. В записях о. Сергия появляются строки о том, что «Юля страдает от вольностей с натуры». Вскоре, с натуры, с о. Сергия Булгакова, она захотела писать одну из первых своих икон – голову обезглавленного Иоанна Крестителя. 11/24.X о. Сергий записывает: «Как странно: ей пришло на мысль писать голову Иоанна Предтечи и нужны были конкретные черты моего лица. И она, не понимая, что делает, что это означает, взяла меня косвенно оригиналом для этого!» [25]
Парижские годы в судьбе Юлии Николаевне Рейтлингер (1925-1945)
В 1925 году, вслед за о. Сергием, Юлия Николаевна переезжает в Париж на Сергиевское подворье Православного Богословского института, в котором занимает богословскую кафедру профессор Булгаков. Поселяется она в одном доме с семьей о. Сергия: помогает его жене вести хозяйство, выполняет разные домашние поручения. Юлия Рейтлингер прилежно училась у священника богословию, богомыслию и полной отдаче себя церковному служению. Однако и отец Сергий, в свою очередь, приобретал многое, наблюдая за тем, как православные истины постепенно открывалась доверчивому взору юной художницы.
Во Франции Юлия смогла продолжить обучение у признанного иконописца Д. Стеллецкого. Она осваивала технику написания икон старообрядческими мастерами. Одновременно она поступает в мастерскую (Ателье) религиозного искусства известного французского художника Мориса Денни, пришедшего к христианской церкви по убеждению, у которого проучилась три года.
Послушаем художницу, что она говорит об ее учебе у столь прославленного мастера. «Итак – одно время он стал моим учителем. …пребывание в Аteliers d’art sacre дало мне очень много для моего художественного развития. Вместе со своим другом, художником Девалиером, основали они это (в единственном числе, хотя мечтали о множественном) Аteliers – думали восстановить средневековые традиции религиозного искусства. Удалось им это, конечно, в очень малой степени, <главным> образом как противопоставление и противодействие царившему в то время безвкусному и слащавому церковному искусству… рассадником которого были многочисленные коммерческие предприятия на улице St. Sulpis (отсюда и весь этот жанр часто именуют этим именем).
Пребывание в Аteliers d’art sacre мне дало, как я говорила, художественное развитие, которое и помогло мне увидеть нашу древнюю икону именно как большое искусство, так и следовать ему в этом направлении, и я не без сожаления смотрю на размножившихся в наше время иконописцев без всякой художественной культуры (но и обратное явление, когда эта наша икона превращается в “искусство”, для искусства не менее плачевно)». [26]
.jpg "Юлия Рейтлингер. Иисус Вседержитель")
Юлия Рейтлингер. Иисус Вседержитель
Во Франции Юлия Николаевна познакомилась с мировым иконописным наследием, собранным в местной Национальной библиотеке. Несмотря на то, что это были всего лишь репродукции, но и они принесли ей большую пользу. Юлия специально отправилась в Мюнхен, чтобы посмотреть там выставку икон, привезенную в Германию из России. Пять дней с утра до вечера пропадала она на выставке, все высматривала и запоминала. Позже она скажет: «Глаз не оторвать от «Троицы» Рублева!» Это был настоящий перелом в ее художественном творчестве. О своих впечатлениях Юлия Николаевна напишет французскому художнику Морису Дени:
«Под впечатлением этой выставки мои собственные поиски «современной иконы» несколько изменились; может быть, они еще изменятся в дальнейшем, но я не могла удержаться от того, чтобы начать работать в том стиле, который увидела, не потому, что этого требует канон, но по художественному вкусу… Вы хорошо понимаете, икона не картина, а предмет для молитвы, и меня мучило, как сделать, чтобы она была духовной, чтобы она не мешала молиться, а, в то же время, была искусством, ибо мы, художники, именно искусство хотим принести к ногам Нашего Господа… Только после выставки я поняла истинный путь иконописца, ибо увидела творения великих художников».[27]
С этого времени Юлия будет находиться в постоянных поисках нового пути к иконе. «Моя мечта – творческая икона, но ремесло – необходимо», – напишет она в своем дневнике.
У отца Сергия было полное взаимопонимание с его ученицей, талантливой художницей Юлией Рейтлингер. Она разделяла учение священника о софийности мира, а он, в свою очередь, давал свое согласие на творения новых икон нового содержания. В книге С. Булгакова «Икона и иконопочитание» есть такие слова об иконе и Церкви:
«Жизнь Церкви никогда не исчерпывается прошлым, она имеет настоящее и будущее, и всегда равно движима Духом Святым. И если духовные видения и откровения, засвидетельствованные в иконе, возможны были раньше, то они возможны и теперь, и впредь. И это есть лишь вопрос факта, появится ли творческое вдохновение и дерзновение на новую икону»[28]
«Дерзновения на новую икону» – это фрески Юлии Рейтлингер, написанные для храма Святого Иоанна Воина в Медоне. Храм был построен в 1929 году на средства медонской общины. Настоятелем храма был русский священник, отец Андрей Сергеенко, который для росписи церкви выбрал именно Юлию Рейтлингер. Отец Андрей Сергеенко – эмигрант, выпускник Русского юридического факультета в Праге. После первого курса Парижского Богословского Института, митрополит Евлогий назначил его настоятелем Медонского храма в парижском пригороде. Сергеенко был студентом о. С.Булгакова еще в Праге. В Париже, в Богословском институте, он стал редактором «Сергиевских листков». Юлия хорошо знала батюшку Андрея еще по Праге. Митрополит Евлогий видел в о. Андрее «...священника незаурядного, начитанного в мистической литературе и склонного к мистической жизни. Повышенная религиозная настроенность, способность увлекаться каким-нибудь религиозным начинанием и увлекать за собой последователей, напряженная мистическая атмосфера – вот характерные черты настоятеля Медонского прихода».[29]
Проект этот стал новым веянием в иконописи. Художница сделала роспись не по влажной извести стен, а на фанере, предварительно загрунтовав ее известью.
Когда Юлия закончила первую в своей жизни роспись храма в Медоне, ей исполнилось 30 лет. А через три года, 11 сентября 1935 года, в день Усекновения главы Иоанна Крестителя, она приняла решение уйти в монахини, и была пострижена митрополитом Евлогием в рясофор. Рясофор – это самая низшая степень послушничества. Юлии было присвоено имя Иоанны, в честь Иоанна-Предтечи, голову которого она нарисовала с образа Сергия Булгакова.
.jpg "Ю. Н. Рейтлингер. Иоанн Предтеча. 1946. Покровский монастырь. Бюсси-ан-От. Франция")
Ю. Н. Рейтлингер. Иоанн Предтеча. 1946. Покровский монастырь. Бюсси-ан-От. Франция
Монашеское послушание сестра Иоанна совмещала со свободным творчеством. Ей было позволено не сидеть в келье и молится, а быть вольной художницей-иконописцем. Иоанна много работает в Париже, в частности, пишет одноярусный иконостас в храме-гараже общежития матери Марии на улице Лурмель. А в 1938 году Содружество св. Албания и преп. Сергия пригласили сестру Иоанну написать триптих для храма в богословском колледже города Мерфилде, что на севере Англии. Характерно, что росписи эти сохранились до наших дней. В настоящее время они находятся в англоканском монастыре Святой Троицы в Кроули, в Западной Англии. Ни удачные работы, ни обилие творческих замыслов, ни хорошо оплаченные заказы, не мешали Юлии мечтать об одном – о возвращении на свою Родину.
Трудная дорога к родному дому
После смерти отца Сергия Булгакова (13 июня 1944 года), сестра Иоанна, которая в течение 40 дней неотлучно находилась возле своего духовника, помогая больному во всем, зарисовывая его дорогие черты, изменяющие ежедневно, и увидевшая как на его лице «отразился свет другого мира», твердо решает уехать из Франции на свою исконную Родину.
Для разрешения столь важного вопроса, она отправляется сперва в Чехословакию, где долгих десять лет, вплоть до 1955 года, будет терпеливо и больно ждать разрешения от советского правительства на въезд в родную страну. В Чехии и Словакии сестра Иоанна не сидит без дела: чтобы как-то выжить, она пишет новые иконы, копии с репродукций картин русских художников, рисует в русских храмах. В «Воспоминаниях» сестра Иоанна напишет об этом периоде: «Я была обеспечена работой… Попутно писала с натуры, ибо край нравился мне исключительно». Ее работа нравилась людям, она была превосходной, потому что шла от жизни и от молитвы. Ее иконы не были замалеванные в стилизованные лица святых угодников и бесформенных богов. У нее иконы несут не смерть, а полноценную жизнь, какой ее видит художница сестра Иоанна. Их хочется смотреть без конца, и все потому, что они не шаблонные, не яркие, не броские, а спокойные, и наполнены нашей жизнью и молитвой.
.jpg)
Сестра Иоанна. Положение во гроб
В 1955 году Юлии Рейтлингер наконец-то было разрешено возвратиться домой, но при одном условии, что проживать она будет не в родном Ленинграде, а в далеком Ташкенте. В Ленинграде она будет чуждым элементом, там ее никто не ждет, ибо западная культура пока еще враждебна строителям коммунизма. Конечно, после умеренного европейского климата Средняя Азия стала для нее пустыней Сахарой, где много солнца, много длинных дней, а еще больше – одиночества. Оторванная от творческой среды, и чтобы не умереть с голода, сестра Иоанна стала расписывать женские платки. Только в летние месяцы ей разрешалось посетить Москву, где она имела возможность восполнить свой главный пробел – дефицит общения. В Москве Юлия Николаевна познакомилась с сыном отца Сергия – Федором Булгаковым и его женой, дочерью художника М. В. Нестерова. Иногда сестра Иоанна посещала свой родной город – Ленинград, где встречалась со Стеблин-Каменскими и монахиней Еленой (Казмирчак-Полонской). В нем она чувствовала себя и хорошо, и не совсем комфортно. Знала, что за ней следят недобрые чужие глаза.
После оформления пенсии Юлии Рейтлингер стала чаще посещать Москву. Там она познакомилась с отцом Александром Менем, которому передала дорогую святыню – облачение отца Сергия Булгакова, бережно сохранявшееся все эти годы. «Знакомство с отцом Александром Менем как будто послано мне отцом Сергием. Вот и вся моя биография, ничем не замечательная, кроме моих наставников», – позже скажет она.
Новым духовным отцом сестры Иоанны станет Александр Мень, и их тесное сотрудничество будет продолжаться более 15 лет. Именно он, знаменитый иерарх, помог сестре Иоанне расширить круг знакомств и общения с близкими для нее людьми; раскрыть ее образ для России и всего мира. Кроме миссионерской деятельности, Юлия Николаевна будет продолжать писать иконы, она станет постоянным сотрудником отца Александра Меня. Отец Александр станет постоянным заказчиком икон для церкви в Новой Деревне, где он нес свою службу. Выставка ее маленьких шедевров, или «свечечек», как называл их отец А. Мень, состоялась в Центральном музее древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева в 2000 году, благодаря замечательному человеку, директору Музея – А.П. Попову.
.jpg)
Ю.Н. Рейдлингер. Хождение по водам апостола Петра
Иконы сестра Иоанна писала до конца своих дней, и последней ее работой была икона «Хождение по водам». Исследователи ее творчества подчеркивают, что под конец своей жизни монахиня Иоанна словно помолодела, преобразилась и заново переживала девичьи чувства от знакомства с христианским искусством. Свой земной путь сестра Иоанна закончила в 1988 году в возрасте 90 лет. Слепой и глухой умерла она в Ташкенте, где похоронили ее на городском кладбище. До последней минуты жизни она молилась, поминала всех близких и родных, желала всем радости и счастья, и вечной жизни на небесах.
Тридцать пять лет жизни сестра Иоанна провела на чужбине, в эмиграции, но ее душа и сердце постоянно рвались на свою Родину, в Россию, где прошло ее детство и юность. Прослеживая ее нелегкий жизненный путь, необходимо сказать, что судьба сестры Иоанны – это неотъемлемая часть многих русских людей, выброшенных стихией истории за границу. Не всех подвижников, мыкавшихся в чужих краях, мы знаем, не все они записаны в историю русской эмиграции, которая все еще собирается и составляется нашими современниками. Благодаря усилиям отзывчивых людей, знавших эту прекрасную и талантливую женщину-художницу, бережно и с любовью собраны ее дневники, письма, рукописи, акварельные зарисовки, фотографии и другие работы, объединенные в один архив в Библиотеке-Фонде «Русское Зарубежье» в Москве.
Об удивительном творчестве сестры Иоанны свидетельствует и вышедший в 2006 году альбом ее художественных произведений и духовных дневников, под названием – «Художественное наследие сестры Иоанны», где представлены ее работы, выполненные в Праге, Париже, Лондоне и Москве. Краткая библиография работ сестры Иоанны, приведенная в альбоме, насчитывает около 40 наименований. Среди тех, кто писал о Юлии Рейтлингер, есть знаменитые авторы. Это ее духовный отец Сергий Булгаков, В. Вейдле, мать Мария (Скобцова), А.В.Ведерников, Н.А.Струве, известные историки искусства Г.В. Попов, Г.И. Вздорнов, В.Н. Сергеев, И.К. Языкова, ее близкий друг и помощник Э.Л. Лаевская и многие другие. В наше время опубликована переписка сестры Иоанны с о. Сергием Булгаковым, и о. Александром Менем. Радует и то, что впервые в таком количестве и цвете, и на высоком уровне, проиллюстрированы ее работы: иконы, рисунки и фрески, созданные во Франции, Англии, и в последние годы ее трудной жизни в России.
В альбом включены объемные, глубокие по содержанию и яркие по изложению очерки жизни и творчества сестры Иоанны. Главным его составителем стал профессор Н.А.Струве, так много сделавший для сохранения и передачи ее наследия нам, ценителям ее творчества. В альбоме опубликована и содержательная статья профессора, доктора искусствоведения Г.В. Попова, директора Центрального музея древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева, в котором демонстрировалась выставка работ Юлии Рейтлингер.
То, что сделала для всех сестра Иоанна, заслуживает самого глубокого уважения и благодарности. Мы видим, что это не слабое подражание древности, а рождение «новой иконы» с ее задачами и проблемами в будущей иконописи. По словам о. Сергия Булгакова, для иконы нужно, чтобы она была «не пуста», а имела бы в себе «отразившийся луч Божества».[30]
Иконы и росписи Юлии Рейтлингер – это «нахождение современными средствами и в современном сознании однажды найденного мастером (например, Андреем Рублевым)». [31]
Мысли и чистые слова сестры Иоанны, переданные в иконах, дышат той же свободой, силой и внутренней целостностью, что и мысли ее духовного отца Сергия Булгакова. Она прекрасно понимала, что для иконописца важна не «калька», не копия, а чисто художественная линия, которая вырабатывается не копированием образцов, а обращением «к жизни» и к молитве. Начав со свободного использования натуры, сестра Иоанна сознательно переходит к традиционным иконописным формам. Это мы видим в «Богоматери», 1930, № 27-28, «Св. Мария Египетская», 1946, № 55 и в других. В конце своей жизни, как бы подводя итоги своей художественной деятельности, Юлия Рейтлингер как будто бы невзначай скажет: «...сейчас хочется опять большей свободы, раз уж все «впитано». (Там же, с. 27).
Но кроме художественного наследия, сестра Иоанна оставила нам свой неповторимый облик светлого, чистого, совестливого, любящего, остроумного и обаятельного человека, о котором поэты ХХI века напишут еще свои проникновенные стихи, а исследователи – книги.
Отзывы о сестре Иоанне (Юлии Николаевне Рейтлингер)
С.Н. Булгаков: «Господи! Какое чудо – иконы Твои и святых Твоих, сколь чудно присутствие Твое в иных, сколь чудна близость Твоя и их к нашему грешному миру. Созерцая икону Предтечи Твоего, начертанную богомудрою рукою, трепетно чувствовал я душою смущенной, что это он сам коснулся души моей, он сам выступил из небесного жилища своего, чтобы озарить тьму этого мира, чтобы снова призывать нас к покаянию, чтобы снова возвещать нам о пришествии Господнем. И мнится, что дивная икона сия не просто начерталась, но и знаменует приближение времен и сроков, знаменует приближение свидетелей и светильников Твоих, уготовляющих путь Господень. Не эта робкая и нежная рука сию икону начертала, но сама десница Предтечева, коснувшаяся неба и земли над склоненною главою Христовой. Можно пить источники утешения, слез, радости, благодати пред иконой, можно пред нею молиться, можно возноситься в мир тот. Икона не освященная – она с нами здесь, она нам, человекам, рассказанная, она откровение для человеков, она Господь на земле, который дает себя видеть, слышать, принимать, обнимать Свои колени, омывать Свои ноги и отирать их власами, но икона освященная уже уходит от нас, грешно ее пытаться обнять так, как Мария хотела обнять ноги Спасителевы. Она – Христос Вознесшийся, Христос в Теле Воскресшем, мы не можем ее смотреть; мы должны на нее молиться, и нескромные взоры уже греховны. Нельзя смотреть, не молясь, на иконы, уже освященные, и некое недолжное (хотя по человеческой немощи, может быть, и невольное и неизбежное, которое, однако, должно быть смыто покаянием) прегрешение совершаем мы, когда рассматриваем икону, любуемся ею. Но не освященная еще, но благоговейно начертанная, икона есть уже тот, кто начертан, есть его присутствие, его лик. В дом сей вошел Креститель Спасов Иоанн». [32]
.jpg)
Н.А. Струве: «Сестра Иоанна – Юлия Николаевна Рейтлингер – займет со временем, когда ее творчество будет лучше узнано, первенствующее место в православной иконописи XX века: первая, она внесла жизнь в то, что, начиная с XVIII века, превратилось в прикладное, если не шаблонное ремесло. Правда, в начале XX века живописные религиозные поиски Васнецова, Нестерова, Врубеля, и открытие забытой древнерусской иконы, и религиозно-философское ее осмыс¬ление подготовили почву для того, чтобы язык иконы возродился. Невольно себя спрашиваешь, почему эта выдающаяся, историческая роль выпала на молодую, в России не успевшую себя ничем проявить Юлию Рейтлингер? Как это стало возможным? Основное: Юлия Рейтлингер была по своему дару, призванию – прирожденной «художницей». «Художницей» обзывала ее еще в гимназии не без раздражения учительница, видя ее страсть к рисованию, а следственно, и меньшее прилежание к другим предметам... Художницей она не перестала быть до самой смерти. Революция не позволила девятнадцатилетней студентке за¬кончить художественное училище, она нанесла ее семье тяжелые испытания: в Крыму смерть от сыпняка двух сестер и матери, затем эмиграция, в которой Юлии будет суждено прожить целых трид¬цать пять лет. Испытания эти, несомненно, привели ее, как и многих в те годы, к углублению веры (матерью она была воспитана в православии, отец, увлекавшийся теософией, лишь в самом конце жизни примирился с церковью). И в Петербурге, и в Крыму Рейтлингеры жили в окружении культурных семей: критика Ю.Н. Никольского, известных общественных деятелей В.А. Оболенского, П.Б. Струве, и др. В Крыму, в годы Гражданской войны, состоялась судьбоносная встреча Юлии Рейтлингер с о. Сергием Булгаковым, определившая всю ее последующую жизнь». [33]
Александр Мень: «Получив Ваше письмо, я хочу еще и еще раз сказать Вам о том, какое значение для нас, для меня имеет Ваше участие в нашей жизни. Я не буду говорить о принципах иконописи, о Вашем отличии от других мастеров. Полагаю, что еще рано здесь что-либо решать. Стиль не изобретается, а создается постепенно. Для этого нужно, чтобы художники разных оттенков трудились и трудились. Тогда что-то начнет выкристаллизовываться. Одни считают, что надо строго следовать старым образцам, другие – сильно их модернизировать, третьи проводят эту модернизацию умеренно, четвертые – вообще считают, что не нужно оглядываться на традицию. Я же думаю, что в совместной и параллельной работе всех будет создаваться облик икон. К какому разряду Вы себя относите – решайте сами. Но я думаю, что дело не в этом. Многие теперь (реставраторы и пр.) вполне овладели техникой «темперной живописи», но для них это в целом, так сказать, «искусство для искусства». Подлинная же храмовая живопись никогда такой не была. За ней всегда стоял дух, идеи, искания, церковное творчество. Это-то и ценю я в Ваших работах. И еще одно: то, о чем я уже писал Вам как-то. Ваше участие для меня есть осуществление духовной связи с тем поколением, которому мы много обязаны. Мы все выросли на той почве, которая, хотя географически оказалась удаленной, но внутренне – очень близкой. Невозможно переоценить ту роль, которую играло и играет для нынешних поколений наследие о. С. Булгакова и всей этой плеяды. Они дали обильную и необходимую пищу для тех, кто вернулся в дом Отчий теперь. Итак, разрыв преодолен, и как знак его – Ваши труды». [34]
Г.В. Попов: «Жизнь сестры Иоанны все так же наполнена духовным содержанием, вдохновением и молитвой. Она продолжает вести аскетический образ жизни, и вовсе не из-за нищеты. Хотя более чем скромное существование вполне определенно иллюстрируют созданные в тот период иконы: как правило, неболь¬шие, нередко на кусочках фанеры или прессованного картона, где вместо грунта используется зубной порошок. Но они все так же от¬рыты в своем взыскании Царств и так же искренни…Она, безусловно, вошла в относительно многочисленную когорту представителей предвоенного «большого стиля», столь ярко выявившегося в искусстве Европы на протяжении 1930-х и начала 1940-х годов. Одним из его представителей, при всех оговорках, был и ее учитель Морис Дени – вне зависимости от позднейших оценок периода ученичества у него самой сестрой Иоанной. Не менее важным для осмысления художественного наследия Ю.Н. Рейтлингер, естественно, представляется ее неуклонное стремление к вершинам религиозного миросозерцания и постижению духовного смысла православного искусства».[35]
Ольга Ерохина: «От нее исходила какая-то веселая сила, и голос ее был праздничный – сродни необыкновенности места, где мы имели счастье встретиться. Она была другая. Из своего далека – и вся здесь, ты был включен в беседу на том уже будто бы свете, где есть только главное. Почти не помню, о чем шел разговор (кажется, она расспрашивала о моей учебе, об университете), но состояние счастья помню отчетливо. И вся ее жизнь, еще не ведомая мне, крылами вставала за ее спиной. В те годы обыкновенны были разговоры об отъезде. Тот уехал, те – уезжают. Выпустили, не выпускают, подали заявление на выезд... Москва пустела, зияющими дырами оставались дома, куда уже не придешь, потому что хозяева, ясно было, никогда уже не вернутся. Кто-то пустил тогда поговорку: «Велика Россия, а позвонить некому». Странницы и пришельцы на земли… Она была вестником иного. Я знала о ней, что она вернулась из Франции. Из той России – из Франции – в наш убогий СССР, где отдельной территорией, островом Царства Небесного, была Новая Деревня, и она была ему, этому Царству, сродни» [36].
.jpg "Сестра Иоанна «О Тебе радуется». Акварельный набросок заалтарной композиции. 1937. Церковь Введения Богородицы во храм. Париж")
Сестра Иоанна «О Тебе радуется». Акварельный набросок заалтарной композиции. 1937.
Церковь Введения Богородицы во храм. Париж
Бронислава Попова: «Мир» предстает перед нами на панно «История Адама и Евы» в центральной части парижской церкви Введения Богородицы, которое сестра Иоанна пишет в 1937 году. «Лицом» к нему – заалтарная композиция «О Тебе радуется», где преображенный род человеческий представлен всеми чинами святости, и «всякая тварь» славословит Богородицу – обновленное творение, искупление Евы, конец человеческой истории грехопадения. Мир, преображенный и освященный Богоматерью, славословит Ее – Священную Церковь. Здесь иллюстрируется текст богородичного песнопения из Октоиха, исполняемого также на литургии Василия Великого. Образцом для этой композиции можно считать икону «О Тебе радуется» первой трети XVI века, круга Дионисия, происходящую из Успенского собора г. Дмитрова. Икону эту Юлия Николаевна могла видеть в Мюнхене в 1929 году на выставке. В свою очередь композиция иконы из Дмитрова, за небольшими отличиями, вероятно, восходит к иконе из местного ряда в Успенском соборе Московского Кремля. В храме на улице Оливье де Сэрр удивительным образом вспыхивают образы кремлевского Успенского собора и подмосковного Дмитрова. Исследователи предполагают, что иконография «О Тебе радуется» с последовательным изображением всех чинов святости, предстоящих Богоматери, как олицетворению «врат спасения» для всех праведников, как «одушевленному храму» и «раю словесному», сближается с изображением Рая в иконах «Страшного суда». [37]
Ирина Языкова: «Последняя икона сестры Иоанны написана уже почти вслепую – это «Хождение по водам». Вся жизнь Юлии Николаевны Рейтлингер была таким хождением по водам. Когда-то мать Мария, ее подруга и соратница, писала: «Есть два способа жить: совершенно законно и почтенно ходить по суше – мерить, взвешивать, предвидеть. Но можно ходить по водам. Тогда нельзя мерить и взвешивать, а надо только все время верить. Мгновение безверия – и начинаешь тонуть». Жизнь многих русских эмигрантов, а тем более тех, кто осмелился вернуться назад, была таким хождением по водам. Но это именно потому она была и свидетельством, свидетельством веры, столь необходимым в тот страшный век, когда всем казалось, что жить по вере невозможно, что христианство уходит в прошлое и что святость – это выдумки безграмотных попов. Мы проследили только одну судьбу, но и на этом примере видно, что возвращающееся в Россию духовное наследие русской эмиграции бесценно для нас. Одной своей знакомой Юлия Николаевна как-то сказала: «Наше призвание – уже здесь на земле собирать кусочки Царства Небесного». И это очень точно по отношению ко всем, кто, потеряв родину земную, трудился ради обретения родины Небесной». [38]
Литература:
1. Ю.Н. Рейтлингер. Автобиография. //В кн. «Умное небо. Переписка иконии Иоанне с прот. Александром Менем». М. 2002.
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же.
5. Рейтлингер Ю.Н. Автобиография.//Вестник РХД. 1990. № 159, с. 91.
6. Бронислава Попова. Рейтлингер Ю.Н. Наше Наследие. № 87, 2008.
7. Вернадский Г.В. Крым. //Новый Журнал. Нью-Йорк. 1971. Кн. 5, с. 211.
8. Вернадский В.И. Дневники. 1917–1925 гг. Т. 2. Январь 1920 – Март 1921. Киев: Наукова думка, 1997. Запись от 3/16. 03.1920.
9. Бронислава Попова. Рейтлингер Ю. Н. Наше Наследие. № 87, 2008.
10. Там же
11. Оболенская И.В. Воспоминания / Вестник РХД. 2000. № 181. С. 219.
12. Ю.Н. Рейтлингер (сестра Иоанна) и о. Сергий Булгаков. «Диалог художника и богослова. Переписка». М. Никея, 2011.
13. Там же.
14. Там же.
15. Умное небо. «Переписка протоиерея Александра Меня с монахиней Иоанной (Ю.Н.Рейтлингер». М.: Фонд им. А.Меня, 2002. С. 492).
16. Рейтлингер Ю.Н. Краски и звуки. Мысли и воспоминания. Частный архив.
17. Там же.
18. Там же.
19. Письмо М.Н. Булгакова от 18/ 31.05.1924. Переписка С. Булгакова с сестрой Иоанной. М. Никея, 2011.
20. Булгаков С.Н. Запись от 25. 09. Частный архив.
21. Колеров М.А. Братство Св. Софии: «веховцы» и «евразийцы» (1921—1925) // Вопросы философии. 1994. № 10.
22. Булгаков С.Н. Ипостась и ипостасность // Сб. статей, посвященных П.Б.Струве. Прага: Пламя, 1925.
23. Булгаков С.Н. Записная книжка. Частный архив.
24. Булгаков С.Н. Дневник духовный. М.2003.
25. Там же.
26. Рейтлингер Ю.Н. Воспоминания. Частный архив.
27. Рейтлингер Ю.Н. Письмо Морису Дени//В книге: Художественное наследие сестры Иоанны (Ю.Н. Рейтдингер). М. Русский путь, 2006.
28. Булгаков С.Н. Ипостась и ипостасность // Сб. статей, посвященных П.Б.Струве. Прага: Пламя, 1925.
29. Митрополит Евлогий. Путь моей жизни. М. 1994, с. 437.
30. Художественное наследие сестры Иоанна (Ю.Н. Рейтлингер). Москва. Русский Путь, 2006 год. С. 90.
31. Там же. С. 93.
32. С. Булгаков. Дневник духовный. 27.02/12.03 1925. Об иконе Иоанна Крестителя. М. 2003.
33. Струве Н.А. Художественное наследие сестры Иоанны (Ю. Н. Рейтлингер). М. Русский Путь, 2006.
34. Александр Мень. Умное небо. Переписка иконии Иоанны (Рейтлингер) с прот. Александром Менем. М. 2002.
35. Попов Г.В. Художественное наследие сестры Иоанны (Ю.Н. Рейтдингер). М. Русский путь, 2006.
36. А. Мень. Умное небо. О сестре Иоанне. //В кн. Переписка инокини Иоанны с прот. Александром Менем. М. 2002.
37. Б. Попова. Жизнь Юлии Николаевны Рейтлингер. «Наше Наследие». № 87. 2008.
38. Сборник: “Пути просвещения и свидетели правды. Личность. Семья. Общество». К. Дух и литера. 2004.С. 96-102.
04.03.2015 17:17
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".