26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Духовный путь Марии Склодовской-Кюри. М.П. Авотина


 

Космос..., Земля..., Человечество..., Семья..., Женщина. Кто она, Мать Мира, Мать всего человечества, воспитательница и ведущая гениев и пророков, своим собственным Сердцем всегда готовая заслонить ростки нового от любых ударов зла и агрессивного невежества? Какой может быть она, устремлённая в будущее всей силой своего разума и воли, всей силой своей беспредельной доброты и любви, инстинктивной тягой к прекрасному, к Свету?


Мария Кюри

Мария Склодовская-Кюри

 

 

«Настоящая эпоха недаром называется эпохою Матери Мира, она выдвигает особую деятельность женщин, как носительниц культуры.

И в то же время эта почётная миссия накладывает на женщин и особую ответственность, как на хранительниц не только семьи, рода, государства, но и мира.

Только в женских руках мир, к которому тянется всё человечество, будет осознан как творящее, бодрое будущее, в котором появится истинное сотрудничество...

... Когда в доме трудно, тогда обращаются к женщине. Когда возникает боль, именно женская рука удаляет её».

Н.К. Рерих

 

 

От составителя

 

Прошло восемьдесят лет после смерти Марии Склодовской-Кюри (7.11.1867-4.12.1934) и 111 лет со времени присуждения ей (в 1903 году совместно с двумя другими учёными и в 1911 году ей одной) Нобелевских премий по физике и химии, но её работы, в результате которых возникли две новые науки - радиохимия и радиоактивность, не устарели до сих пор, а имя этой Учёной стало для мировой научной, да и не только научной, общественности символом величайшего научного и духовного подвига.

"Ни одна женщина-учёный XX века не пользовалась такой популярностью на всём земном шаре, как Мария Кюри.

Мария Кюри - первая женщина дважды лауреат Нобелевской премии - высшей международной почести, которой отмечается труд учёных. Таких наград не удостаивался до наших дней ни один учёный мира. Мария Кюри была избрана почётным членом 106 различных академий, научных учреждений и научных обществ.

История науки всех времён и всех народов не знает примера, чтобы две супружеские пары в двух родственных поколениях внесли столь большой вклад в науку", - так восторженно пишет в предисловии к третьему русскому изданию книги Евы Кюри "Мария Кюри" и в послесловии к этой же книге в издании серии "Жизнь замечательных людей" профессор В.В. Алпатов.

"Огромный вклад двух супружеских пар одной и той же семьи в развитие одной и той же отрасли науки представляет собой исключительное явление в истории человечества", - это уже слова Эжени Коттон - члена президиума Всемирного Совета Мира, учёной, одной из первых учениц Марии Кюри.

Уже наш современник, лауреат Нобелевской премии И.М. Франк, отмечает: "Нельзя не чувствовать отвагу и твердость этой женщины, шедшей наперекор всем трудностям к поставленным ею целям. Её мечта - это совсем не мечтательность. Это мечта деятельная, требующая напряжения воли и сосредоточения всех сил, мечта, претворяемая в жизнь. Это не только мечта о подвиге, но и сам подвиг".

Предлагаемый читателю очерк составлен из материалов перечисленных в библиографии первоисточников, частично перекрывающих друг друга. В тексте они не указаны, чтобы не загромождать его бесконечным повторением одних и тех же ссылок.

Цель очерка - показать духовный путь удивительного человека, женщины, учёной, ни разу, даже в мелочах, не изменившей своим исключительно высоким жизненным принципам и идеалам.

Под духовностью в этом очерке понимается безудержное, очень действенное, хотя и чисто инстинктивное стремление человека ко всему светлому, ко всему высшему в человеческой жизни. Стремление, способное преодолеть все преграды, но под которое Мария Кюри никогда не пыталась подводить какую-либо философскую или религиозную базу.

Мне очень приятно поблагодарить Матюкова А.В. за полезные советы при обсуждении рукописи.

 

Вечная борьба и вечное преодоление – так обозначен путь Духа. И там, где видите явление этой борьбы, там путь верен».

Б.Н. Абрамов

 

«Цивилизация страны измеряется тем, какой процент бюджета отведен на национальное образование».

Мария Кюри

 

 

Мария Склодовская, пятый ребенок в семье польских интеллигентов Склодовских, родилась 7 ноября 1867 года. У спутников её юности – высокие духовные качества, яркий интеллект. Рано ушедшая из жизни мать Марии – педагог, музыкант. Отец – тоже педагог, преподаватель математики и физики в средних учебных заведениях. Хотя он еле сводит концы с концами, ему представляется вполне естественным быть в курсе успехов математики, химии и физики, не менее естественным – знать кроме польского и русского языка латинский, греческий, говорить по-французски, по-немецки и по-английски. Он переводит лучшие произведения поэзии и прозы иностранных авторов на свой родной язык. Сочиняет много стихов сам.

 

Благодаря отцу Маня развивается в интеллектуальной атмосфере, редкой по содержательности и знакомой только очень немногим девушкам. Крепкие узы связывают Маню с человеком, который так трогательно, так ревностно стремится сделать её жизнь привлекательной и содержательной. Брат и две сестры Мани (старшая сестра умерла от тифа, когда Мане было 9 лет) – исключительно одарённые личности, получившие один за другим аттестаты зрелости и золотые медали, все наделённые большими способностями.

 

Члены семьи Склодовских всегда готовы к самопожертвованию друг ради друга, у них очень развито чувство долга, все они стремятся к знаниям. Во всех четверых детях заключалась неодолимая жизненная сила. Всем четверым суждено было победить враждебные им силы, смести препятствия и стать выдающимися людьми.

 

Уже в раннем детстве и в юности Маня Склодовская поражала окружающих исключительной силой своей памяти, способностью к полному самозабвению и полной отдаче интересному делу, умением абсолютно всё делать в совершенстве. Когда восьмилетняя Броня, которая на четыре года старше своей сестры Мани, нашла, что очень скучно учить азбуку в одиночку, она решила "играть в учительницу" с Маней. Несколько недель обе девочки раскладывали в некоем порядке, часто произвольном, буквы алфавита, вырезанные из картона. И вот, когда однажды утром Броня, запинаясь, стала читать родителям по складам какой-то простой текст, Маня не выдержала, взяла книгу у неё из рук и почти бегло прочла первую строчку открытой страницы. Польщенная внимательным молчанием, она продолжала эту увлекательную игру. Но вдруг остановилась в испуге. Взгляд на изумленные лица родителей, взгляд на обиженную гримасу Брони... сразу какие-то бессвязные, невнятные слова, затем безудержное рыдание... и чудо-ребёнок превратился в четырёхлетнюю малютку, которая заливалась горючими слезами, лепеча жалобно и виновато:

 

– Простите... Простите... Я не нарочно... Я не виновата... Броня тоже не виновата! Просто это очень легко!

 

В 10 лет Маня готовит свои уроки значительно быстрее других учеников, а затем по врождённой готовности помочь нередко выручает какую-нибудь из подруг, зашедшую в тупик. Девочка на 2 года моложе своих одноклассниц, но всегда первая по арифметике, истории, литературе, по немецкому и французскому, по катехизису.

 

Способность к полному самозабвению – единственная странность у этого вполне здорового, нормального ребёнка. Часы такого полного самозабвения – единственное время, когда Маня живёт чудесной жизнью детства. Она читает вперемежку школьные учебники, стихи, приключенческую литературу, а наряду с ними – технические книги, взятые из библиотеки отца.

 

Но передышки эти мимолётны. Стоит очнуться, и всё опять всплывает с прежней силой: острая боль из-за рано осознанной жестокой судьбы поляков – быть "русскими" подданными и в то же время принадлежать к польской интеллигенции; смерть сестры; усталый вид отца, которого за недостаточное раболепие директор гимназии Иванов счёл возможным лишить места субинспектора, а тем самым казённой квартиры и дополнительного жалованья; но, в первую очередь, щемящая тоска за состояние матери.

 

Маня знает, что мать умирает от чахотки. Веря в Бога, она возносит мольбу к его престолу.

 

В отчаянии за мать, она горячо просит Иисуса даровать жизнь существу, самому дорогому ей на свете, а взамен этой жизни она предлагает Богу свою жизнь: чтобы спасти мать, она готова умереть. Однако душою девочка чувствует, что ни силой её восторженного преклонения перед матерью, ни силой большой любви и пламенных молитв не отвратить ужасного и близкого конца.

 

9 мая 1878 года старшая Склодовская едва находит сил проститься с каждым. Последняя мерцающая искра жизни позволила ей сделать только одно движение, сказать только одно слово. Движение – это крестное знамение, которое она чертит в воздухе дрожащей рукой, благословляя своих детей и мужа. Слово – последнее, прощальное с детьми и мужем, чуть слышное:

 

– Люблю.

 

Нет больше ни чудесной ласки нежной матери, ни благодетельной опеки старшей сестры, но Маня все-таки растёт, ни на что не жалуется, предоставленная самой себе, так как хотя Склодовские отдаёт всё свободное время своим сиротам, его жизненные заботы трогательны, но неловки.

 

Маня горда, а не смиренна. Теперь, склоняясь на колени в той же церкви, куда её водила мать, она чувствует, как поднимается в душе глухой протест. И молится она не с прежней любовью к богу, который, как ей кажется, так несправедливо нанёс им эти страшные удары и погубил вокруг всю радость, нежность и мечты.

 

Мария Складовская со своими сестрами и отцом

Мария Складовская со своими сестрами и отцом

 

12 июня 1883 года Мария с золотой медалью кончает русскую гимназию. Она поработала много и хорошо. Отец решил, что прежде чем выбирать дорогу в жизни, Маня поедет на целый год в деревню.

 

За этот год безделья и умственной дремоты в девушке развилась так и оставшаяся в ней на всю жизнь страсть к деревенской жизни. Она гуляет по лесу, хорошо осваивает греблю, играет со сверстниками. Катаясь на лошадях и пуская их то крупной рысью, то в галоп, Маня стала хорошей наездницей. Заводила молодежи, она на маскараде восхищает окружающих её людей прекрасным исполнением разных танцев. Своей сестре Броне она пишет: "Последнюю мазурку мы танцевали в восемь часов утра... Танцевали и чудесный оберек с фигурами: прими к сведению, что теперь я танцую оберек в совершенстве. Я столько танцевала, что когда играли вальс, у меня были приглашения уже на несколько танцев вперед.

 

Одним словом, может быть, никогда, никогда в жизни мне не придётся веселиться так, как теперь".

 

Это отроческое предвидение сбылось в полной мере.

 

Ева, дочь Марии Склодовской-Кюри и основной её биограф, впоследствии напишет:

 

"Лицо моей матери, когда она спустя много лет вспоминала об этих днях веселья, имело какое-то отрешённое, нежное выражение. Я видела перед собой её лицо, такое усталое после полувека всяческих забот и большого научного труда, и благодарила судьбу за то, что раньше, чем направить эту женщину на путь сурового, неумолимого призвания, она ей даровала возможность носиться на санях по взбалмошным карнавальным празднествам и трепать туфельки в вихре ночного бала".

 

Кончилось детство. В 16 с половиной лет Маня узнаёт трудности и унижения, какие ожидают "репетиторшу". Длинные концы по городу и в дождь, и в холод. Капризные и ленивые ученики. Родители учеников, заставляющие ждать начала занятий на сквозняке и в передней или просто забывающие заплатить в конце месяца те несколько рублей, которые они должны и которые Маня так рассчитывала получить!..

 

Маня по традиции ещё придерживалась религиозных обрядов, но сама вера мало-помалу испарилась. От детской религиозности остались в ней лишь смутные духовные запросы, стремление преклоняться перед чем-то великим и возвышенным.

 

В той среде польской интеллигенции, к которой принадлежала Маня, намечалась тенденция оставить "несбыточные надежды". Довольно стихийных выступлений за автономию! Важно одно: работать, поднимать в Польше народное образование в противовес царским /русским/ властям, которые сознательно держали народ в духовной темноте.

 

Маня становится слушательницей так называемого "Вольного университета", в котором читались курсы анатомии, естественной истории и социологии. Их вели профессора-добровольцы, помогавшие молодёжи расширить свой кругозор. Эти лекции читались тайно. Если бы полиция накрыла их, всем грозило бы тюремное заключение.

 

Сорок лет спустя Мария писала: "... Я продолжаю верить в идеи, руководившие в то время нами, лишь они способны привести к настоящему прогрессу общества. Не усовершенствовав человеческую личность, нельзя построить лучший мир. С этой целью каждый из нас обязан работать над собой, над совершенствованием своей личности, возлагая на себя определённую часть ответственности за судьбу человечества; наш личный долг – помогать тем, кому мы можем быть наиболее полезны". Молоденькая девушка ещё не понимает, что ей необходимо разобраться в своих стремлениях и на чём-либо остановиться. Пока же с одинаковой восторженностью она отдаётся и патриотическим чувствам, и гуманистическим идеям, и своим интеллектуальным запросам.

 

Несмотря на влияние новых идей, несмотря на бурную деятельность, она по-прежнему очаровательна. Хорошее, строго выдержанное воспитание, пример целомудренной семьи охраняли её юность и не давали впадать в крайности. Восторженность и даже страстность всегда сочетались в ней с изяществом, с каким-то сдержанным достоинством. Никогда не замечали у нее революционной позы или подчеркнуто разнузданных манер. Самобытная, независимая Маня никогда не скажет жаргонного словца. Ей никогда не придёт в голову закурить. Но великодушная девушка огорчена. После смерти матери её сестра Броня взяла на себя всё бремя хозяйственных забот. Она стала замечательной хозяйкой, но Маня знает её тайную мечту: поехать в Париж, получить там медицинское образование, так как по уставу Варшавского университета туда не допускают женщин, вернуться в Польшу и стать земским врачом. Броня уже скопила немного денег, но жизнь за границей так дорога! Сколько лет ещё надо ждать!

 

В тревоге из-за упадка духа и явной нервозности Брони Маня забывает свои честолюбивые мечты. Забывает своё не меньшее влечение к "земле обетованной", свою заветную мечту: перенестись через тысячи километров, отделявших её от Сорбонны, утолить самую важную потребность своей природы – жажду знания, и, вернувшись с этим драгоценным багажом в Варшаву, стать скромной наставницей своих дорогих поляков.

 

И вот однажды Маня подходит к сестре:

 

– Броня, уроками по полтиннику мы никогда не выпутаемся из такого положения. Давай заключим союз. Если мы будем биться каждый за себя, ни тебе, ни мне не удастся поехать за границу. Сначала ты будешь жить на свои деньги. А потом я так устроюсь, что буду посылать тебе на жизнь, папа тоже. А вместе с тем, я буду копить деньги и на своё учение в дальнейшем. Когда же ты станешь врачом, поеду учиться я, а ты мне будешь помогать. Я поступлю гувернанткой. Мне будут обеспечены квартира, стол, прачка, а сверх того, я буду получать в год рублей 400, а то и больше.

 

На глазах Брони выступают слезы. Её волнует мысль, что Маня, давая ей возможность теперь же приступить к высшему образованию, обрекает себя на безрадостную ремесленную работу, мучительные ожидания. Маня настаивает на своём.

 

В сентябре 1885 года в агентстве по найму молоденькая 17-летняя девушка, хорошо владеющая немецким, русским, французским и английским, ищет себе место гувернантки. Эта девушка – Мария Склодовская.

 

С этого времени начинаются шестилетние мытарства Марии сначала в Варшаве, потом и вдали от дома по чужим семьям. В разное время в письмах к родным и близким знакомым она так описывает свою жизнь.

 

10.12.1885. "Здесь играют в либерализм, а на самом деле в доме царит беспросветная тупость. Приторно подслащённое злословие заливает всех, не оставляя на ближних ни одной сухой нитки. Здесь я постигла лучше, каков род человеческий. Я узнала... что нельзя иметь дело с людьми, испорченными своим богатством".

 

03.02.1886. "В этой местности все бездельничают, думают только об удовольствиях".

 

05.04.1886. "Какие разговоры в обществе? Сплетни, сплетни и ещё раз сплетни. Темы обсуждений: соседи, балы, вечеринки и т.п.... Они не плохи как люди, есть даже умные, но воспитание не развивало их умственных способностей, а здешние бессмысленные и беспрестанные увеселения рассеяли и данный от природы ум".

 

Естественно, что такая смелая и своеобразная личность, как Мария, не может долго вести подобный образ жизни. Раньше она мечтала "просвещать народ". В деревне, где она работает, большинство ребятишек неграмотны. Тех же немногих, что ходят в школу, учат русской грамоте. Как было бы хорошо организовать для них тайные уроки польской грамоты, раскрыть юным умам красоту родного языка, родной истории!

 

Эти прекрасные мечтания не могут быть пустыми, когда они возникают в сознании такого человека, как Мария. И вот она начинает давать бесплатные уроки маленьким полякам, чётко понимая, что "если донесут, то нам грозит Сибирь".

 

И всё же, главная мечта Марии не учить, а учиться. Двенадцать первых месяцев в удушающей атмосфере провинции подточили былые надежды юной девушки. Маня ясно видит создавшееся положение, по всей видимости – безвыходное. Но она с отчаянным упорством сопротивляется самопогребению. Какой могучий инстинкт заставляет Маню садиться за свой рабочий стол, брать из библиотеки и читать книги по социологии и физике, расширять свои познания в математике путём частой переписки с отцом! Всё это кажется окружающим настолько бесполезным, что Манина настойчивость вызывает удивление. Заброшенная в деревенскую усадьбу, Маня осталась без руководства и советов. Почти ощупью она блуждает в лабиринте тех познаний, которые ей хочется приобрести, но устаревшие учебники дают их только в общей форме.

 

Мария Склодовская-Кюри. 1895

Мария Склодовская-Кюри. 1895

 

Временами она чувствует полный упадок сил. В своём письме в декабре 1886 года Мария пишет:

 

"Каковы мои планы на будущее? Их нет, или, точнее, они есть, но до такой степени незатейливы и просты, что и говорить о них нет смысла: выпутаться из создавшегося положения, насколько я смогу, а если не смогу, то проститься со здешним миром – потеря невелика, а сожалеть обо мне будут так же недолго, как и о других людях".

 

Немалую роль в таком настроении сыграл сын её хозяев, который влюбился в Марию. Маня тоже увлеклась очень красивым, очень милым студентом. Ей не исполнилось девятнадцати. Он чуть постарше. И они стали думать о брачных узах. Однако, когда молодой человек спросил родителей, одобряют ли они его сватовство, ответ последовал немедленно: "Брать в жёны гувернантку неприлично". То обстоятельство, что девушка из хорошей семьи, блестяще образованна, морально безупречна, – всё это ничто в сравнении с короткой фразой: "Брать в жены гувернантку неприлично". Всё было кончено. Маня, уязвлённая презрением со стороны людей, не стоящих её, решила выбросить из головы мысль о личном счастье.

 

Неудачная любовь, обманутые надежды на высшее образование, постоянная жестокая нужда – все эти испытания вызывают у Мани стремление забыть о собственной судьбе, и её мысли снова обращаются к семье. Не для того, чтобы пожаловаться на горечь своих чувств. Её письма полны добрых советов и предложений. Но иногда в них всё же проскальзывает лютая тоска. 24.01.1888 г. Маня пишет Броне:

 

"Я потрясена романом Ожешко "Над Неманом". В этой книге все наши мечты, все страстные беседы, от которых пылали наши щёки. Отчего, отчего рассеялись эти мечты? Я льстила себя надеждой трудиться для народа, вместе с ним, – и что же? Я еле-еле научила читать какой-нибудь десяток деревенских ребятишек. А пробудить в них сознание самих себя, их роли в обществе, об этом не может быть и речи. Ах, боже мой! Как это тяжело. Я чувствую себя такой ничтожной, такой никчёмной".

 

Такие настроения могли бы убить слабого человека, но Мария, уже в который раз, доказывает, что у нее очень сильный характер и бесконечная устремлённость к знаниям. Именно это помогает ей выжить. И вот в конце того же 1888 года в письме от 25.11 мощно зазвучали слова человека, умеющего стать выше своей судьбы:

 

"Я на всё реагирую очень остро, болезненно, потом я встряхиваю себя, моя крепкая натура берёт верх, и мне кажется, что я избавилась от какого-то кошмара... Основное правило: НЕ ДАВАТЬ СЛОМИТЬ СЕБЯ НИ ЛЮДЯМ, НИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ... Жажда новых впечатлений, перемены настоящей жизни, движения охватывают меня с такой силой, что я готова наделать величайших глупостей, лишь бы моя жизнь не осталась навсегда такой, как есть".

 

Наконец, 23.09.1891 г., накопив немного денег, Мария пишет сестре:

"Решай, можешь ли ты действительно приютить меня, так как я готова выехать".

 

Если Броня не ответила телеграммой, то только потому, что телеграмма – слишком большая роскошь. Если Маня не вскочила в первый же поезд, то только потому, что надо было как можно экономнее организовать это большое путешествие.

 

Скорчившись на складном стуле в вагоне четвёртого класса,... Мария старается представить себе будущее. Ей думается, что она скоро вернётся в родной город и станет скромной учительницей. Как далека – о, как бесконечно далека она от мысли, что... уже сделала свой выбор между тьмой и светом, между ничтожеством серых будней и вечной славой.

 

Она уже не Маня и даже не Мария, свой студенческий билет она подписывает по-французски: Мари Склодовска. Какое это счастье! Маня – студентка факультета естествознания. Начало лекций в университете в Сорбонне 3 ноября 1891 года... Мари хотелось бы слушать все лекции. Ей кажется, что утолить всю свою жажду знаний она не сможет никогда. Сидя на лекциях, Маня улыбается восторженной улыбкой. Её серые, светлые глаза под высоким выпуклым лбом блестят от восторга. Как люди только могут думать, что наука – сухая область? Есть ли что-нибудь более восхитительное, чем незыблемые законы, управляющие мирозданием, и что-нибудь чудеснее человеческого разума, открывающего эти законы? Какими пустыми кажутся романы, а фантастические сказки – лишёнными воображения сравнительно с этими необычайными явлениями, связанными между собой гармоничной общностью первоначал, с этим порядком в кажущемся хаосе. Такой взлёт мысли можно сравнить только с любовью, вспыхнувшей в душе Мари к бесконечности познания, к законам, управляющим Вселенной.

 

Польская молодёжь в Сорбонне бедна, но всё же устраивает вечеринки в рождественский сочельник. Когда скульптор Вашинковский устроил патриотический спектакль с живыми картинами, на Мари пал выбор, чтобы воплотить главное действующее лицо – "Польшу, разрывающую свои оковы". В этот вечер суровая студентка сделалась неузнаваема. На ней была классическая туника, окрашенная в национальные цвета Польши. Белокурые волосы обрамляли её решительное славянское лицо с чуть выступающими скулами и свободно падали на плечи. Узнав об этой вечеринке, отец Мари, хорошо знакомый с проявлениями деспотизма царского правительства России в Польше, пишет дочери 31.01.1892 г.:

 

"Я крайне сожалею о том, что ты принимала такое активное участие в организации этого театрального представления. При всей своей невинности торжество такого рода привлекает внимание к устроителям, а ты, конечно, знаешь, что в Париже существуют люди, которые весьма старательно следят за вашим поведением, записывают имена всех, кто выдвигается вперед, и посылают свои сведения сюда для их использования в различных целях. Это может стать источником крупных неприятностей и даже закрыть этим лицам доступ к определённым профессиям".

 

Подействовало ли тут большое влияние старика Склодовского, или же здравый смысл самой Мари воспротивился бесплодной суете? Вероятнее, что сама девушка очень скоро увидела, насколько эти безобидные развлечения мешают спокойному труду... Не для того приехала она во Францию, чтобы участвовать в живых картинах, а каждая минута, не посвященная учению, – потерянное время.

 

Легко и весело живётся Мари в семье своей сестры, но там нет возможности сосредоточиться, да и до Сорбонны целый час езды. Мари снимает маленькую комнату. Отныне три с лишним года будут посвящены только учению. Это жизнь, согласная с её мечтой, жизнь суровая, как у подвижников-монахов. Мари слишком дорожила своим спокойствием, чтобы заботиться о комфорте. Всё обдумав, она вычеркнула из планов своей жизни всякие развлечения, дружеские вечеринки... Она приходит к убеждению, что материальная сторона жизни не имеет ни малейшего значения, что она просто не существует. У неё малюсенькая комнатка со слуховым окошком на скате крыши. В это окно, прозванное "табакеркой", виден квадрат неба. Ни отопления, ни освещения, ни воды.

 

И вот в такой комнате Мари расставляет своё имущество: складную железную кровать с матрацем, привезённым из Польши, железную печку, простой дощатый стол, кухонный стул, таз. За ними следует керосиновая лампа с абажуром ценой в два су, кувшин для воды, которую надо брать из крана на площадке лестницы, спиртовая горелка размером с блюдечко, которая в течение трёх лет служит для готовки еды. У Мари есть ещё две тарелки, нож, вилка, чайная ложечка, чашка и кастрюля. Наконец, водогрейка и три стакана. В тех редчайших случаях, когда бывают у неё гости, закон гостеприимства остаётся в силе: хозяйка разжигает маленькую печку с трубой, протянутой сложными извивами по комнате. А чтобы усадить гостей, вытаскивает из угла большой пузатый коричневый чемодан, обычно используемый в качестве платяного шкафа и комода.

 

Никакой прислуги: плата даже приходящей на час в день прислуги обременила бы до крайности бюджет Мари. Отменены расходы на проезд: в любую погоду Мари идёт в Сорбонну пешком. Минимум угля: один-два купленных в лавочке на углу мешка брикетов на всю зиму, причём Мари сама перетаскивает их вёдрами на шестой этаж по крутой лестнице, останавливаясь на каждой площадке, чтобы передохнуть. Минимум затрат на освещение: как только наступают сумерки, студентка бежит в благодатный приют, именуемый библиотекой Сент-Женевьев, где тепло и горит газ. Там бедная полька садится за столик и, подперев голову руками, работает до самого закрытия библиотеки, до десяти часов вечера. Дома надо иметь запас керосина, чтобы хватило на освещение до двух часов ночи. Только тогда Мари с красными от утомления глазами бросается в постель.

 

Из скромной области практических познаний Мари усвоила только одно – умение шить. Это не значит, что она покупает отрез дешёвой материи и шьёт себе новую блузку. Свои варшавские платья Мари старательно чистит, чинит, чтобы придать им сносный вид. Из-за нежелания тратить уголь, а также по рассеянности она почти не топит печки с извилистой трубой и пишет цифры, уравнения, не замечая, что от холода плечи у неё дрожат, а пальцы деревенеют. Она не может тратить целый франк и целых полчаса, чтобы изжарить эскалоп! Редкий случай, если она заходит к мяснику, а ещё реже в кафе: чересчур дорого. В течение многих недель питание состоит из чая и хлеба с маслом. Когда ей хочется попировать, она заходит в любую молочную Латинского квартала и съедает там два яйца или же покупает какой-нибудь фрукт, маленькую плитку шоколада. Вставая из-за стола, она нередко чувствует головокружение и, едва успев добраться до постели, падает без чувств. Придя в себя, Мари задаёт себе вопрос, почему она упала в обморок, думает, что заболела, но и болезнью пренебрегает так же, как и всем остальным. Ей не приходит в голову, что вся ее болезнь – истощение от голода, а обмороки – от общей слабости...

 

Работать! Работать! Мари вся целиком уходит в занятия и, вдохновившись успехами, чувствует себя способной познать всё, что добыто людьми в области науки. Былые планы, очень скромные, теперь растут и ввысь и вширь. Её мышление так четко, ум настолько ясен, что никакая безалаберность не может сбить её с пути. Она держится благодаря железной воле, несломимому стремлению к совершенству и невероятному упорству. В 1893 году Мари получает диплом по физическим наукам, заняв первое место по оценкам, а в 1894 году – диплом по математическим наукам, заняв второе место.

 

Решив в совершенстве овладеть французским языком, Мари досконально изучает орфографию и синтаксис, изгоняет малейшие следы польского акцента. Июль 1893. Спешка. Страшные экзамены. Мари до того нервничает, что буквы пляшут у неё перед глазами, и в течение нескольких минут она не в состоянии даже прочесть роковой лист бумаги, на котором изложены задача и вопросы "по всему курсу". После сдачи работы наступают томительные дни ожидания. Торжественный день, когда объявляют результаты экзаменов. И вот среди наступившей тишины она слышит первым, самым первым, свое имя: "Мари Склодовска". Никому не понять её волнения!

 

Пробил час каникул, отъезда домой – в Польшу.

 

Но как только приближается осень, Мари охватывает щемящее чувство. Где добыть денег? Даже тех сорока рублей – её месячного бюджета, включающего собственные сбережения и небольшие дотации, получаемые от отца, ей не найти. Собственные сбережения иссякают. В 1893 году положение дел казалось безнадёжным, и Мари уже была готова отказаться от возвращения в Париж, как вдруг произошло чудо. Подруга Мари, панна Дидинская, уверенная в том, что Мари предстоит большое будущее, перевернула в Варшаве всё вверх дном и добилась для Мари стипендии из фонда Александровича, назначаемой достойным студентам, желающим продолжать за границей свои научные занятия.

 

600 рублей! 15 месяцев жизни!

 

В Париже она снимает комнату, которую в письме к брату Юзефу 15.09. 1893 г. характеризует так:

 

"Окно затворяется плотно, и когда я всё устрою, то в ней не будет холодно, тем более, что пол не каменный, а паркетный. По сравнению с моей прошлогодней комнатой – это просто дворец".

 

В марте 1894 года Мари в письме делится с Юзефом своими мыслями и о работе:

 

"... Я затрудняюсь описать тебе подробно мою жизнь, настолько она однообразна. Но я не томлюсь её бесцветностью и жалею только об одном, что дни так коротки и летят так быстро. Никогда не замечаешь того, что сделано, видишь только то, что остаётся совершить, и если не любить свою работу, то можно потерять мужество... Жизнь, как видно, не даётся никому из нас легко. Ну, что ж, надо иметь настойчивость, а главное, уверенность в себе. НАДО ВЕРИТЬ, ЧТО ТЫ НА ЧТО-ТО ГОДЕН И ЭТОГО "ЧТО-ТО" НУЖНО ДОСТИГНУТЬ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО".

 

Чудесная стипендия Александровича! Мари старается любым путём растянуть эти 600 рублей, чтобы остаться подольше в раю лабораторий и лекционных залов. Через несколько лет Мари выкроит 600 рублей из своего первого гонорара за технологическую работу, заказанную ей Обществом поощрения национальной промышленности, и отнесёт их в секретариат фонда Александровича, ошеломив весь комитет небывалым в его истории возвратом ссуды.

 

Мари приняла стипендию как знак доверия, как залог чести. По прямоте своей души она считала бы бесчестным задержать чуть дольше деньги, которые сейчас же могут стать якорем спасения для другой бедной девушки.

 

Мари создала себе свой мир, неумолимо требовательный и признающий одну страсть – науку. Конечно, в нём находили своё место и родственные чувства, и любовь к порабощенной отчизне. Но только это! Ничто другое не имеет значения, не существует. Таково жизненное кредо 26-летней девушки.

 

Ее обуревают научные идеи, её преследует бедность, изводит напряженная работа. Ей неведома праздность, чреватая опасностями. Гордость и робость служат ей защитой. Мари поделилась с приехавшим во Францию профессором физики поляком Ковальским своими заботами. Общество поощрения национальной промышленности заказало ей работу о магнитных свойствах различных марок стали. Она начала исследования, но анализы минералов требуют громадных установок – чересчур громоздких для лаборатории. Теперь Мари не знает, где организовать опыты.

 

После некоторого раздумья пан Ковальски решает познакомить Мари с одним молодым учёным из Школы физики и химии, у которого, может быть, найдётся нужное помещение. Его зовут Пьер Кюри.

 

Пьер Кюри

Пьер Кюри

 

В течение вечера, проведённого в комнате тихого семейного пансионата, где поселились Ковальские, непосредственная взаимная симпатия сближает двух физиков – француза и польку.

 

У 35-летнего Пьера Кюри совсем особенное обаяние, сочетающее большую серьёзность с беспечной мягкостью. Он всегда сдержан, никогда не повышает голоса; в нём объединяются могучий ум и благородная душа. Как это странно, думает Кюри, говорить с молодой очаровательной женщиной о любимой работе, употребляя технические термины, называя сложные формулы, и в то же время видеть, что она воодушевляется, всё понимает и даже иногда возражает с ясным пониманием дела... Как это приятно!..

 

Ему хотелось бы увидеть её ещё раз. Ещё много раз.

 

Проходит несколько месяцев. По мере роста их взаимного уважения и симпатии крепнет дружба, растут интимность, взаимное доверие. В Польше, куда Мари уезжает на каникулы, её настигают письма, написанные корявым, немного детским почерком. Письма прекрасные, чудесные...

 

Пьер Кюри – Мари Склодовской, 14 августа 1894 года:

 

"...По-моему, Вы несколько преувеличиваете, уверяя, что вполне свободны. Все мы, по крайней мере, рабы наших привязанностей, рабы предрассудков, даже не своих, а дорогих нам лиц, мы должны зарабатывать на жизнь и вследствие этого становимся лишь колесиком в машине. Самое тяжкое – это те уступки, какие приходится делать предрассудкам окружающего нас общества, больше или меньше, в зависимости от большей или меньшей силы своего характера. Если делаешь их слишком мало, тебя раздавят. Если делаешь чересчур много, ты унижаешь себя и делаешься противен самому себе".

 

Пьер Кюри – Мари Склодовской, 17 сентября 1894 года:

 

"...Наконец-то Вы приедете в Париж. Я горячо желаю, чтобы мы стали, по крайней мере, неразлучными друзьями. Того ли мнения придерживаетесь и Вы?... Я показал Вашу фотографию своему брату. Не виноват ли я? Он нашёл, что Вы очень хороши".

 

Человека науки тянет к Мари и порыв страсти, и в то же время высшая духовная потребность. То, что его привлекает и так чарует в ней, – это её полная преданность научной работе, предчувствие её одарённости, а также её мужество и благородство. У этой изящной девушки и характер, и дарования большого ученого.

 

Он не совершит глупости, упустив возможность большого счастья и чудесного сотрудничества.

 

Свои намерения он мягко излагает мадемуазель Склодовской. 14 июля 1895 года брат Мари, Юзеф, присылает ей из Варшавы тёплое согласие семейства Склодовских на брак, а 26 июля пани Склодовская стала мадам Кюри. Ни белого платья, ни золотых колец, ни свадебного пира. Никакого церковного обряда: Пьер – вольнодумец, а она перестала ходить в костёл. Не было и нотариуса, так как у сочетающихся браком нет ровно ничего, кроме двух сверкающих велосипедов, купленных накануне благодаря денежному свадебному подарку одного родственника.

 

Свадебное фото Пьера и Мари Кюри, 1895 год.

Свадебное фото Пьера и Мари Кюри, 1895 год.

 

В эти счастливые дни завязываются прекраснейшие из уз, какие когда-либо соединяли мужчину и женщину. Два сердца бьются в унисон, два одарённых мозга привыкают мыслить сообща. Мари нельзя было выйти замуж ни за кого другого, кроме этого физика, умного и благородного человека. Пьеру нельзя было жениться ни на какой другой женщине, кроме этой белокурой, живой и нежной польки, которая умеет быть на протяжении нескольких минут ребячливой и серьёзной, товарищем и подругой, учёным и возлюбленной.

 

Жизнь Мари стала сложнее: помимо любимого труда на неё падают все будничные утомительные обязанности замужней женщины.

 

Пьер зарабатывает в Школе физики 500 франков в месяц. Пока Мари не получит диплома на право преподавания во Франции, эти 500 франков останутся единственным средством существования супружеской четы.

 

Ребяческое самолюбие подзадоривает Мари. Она читает, перечитывает поваренную книгу, добросовестно делает на полях пометки, описывая в строго научных терминах свои опыты, провалы и удачи.

 

Второй год замужества. 12.09 Мари родила дочь Ирен, чудесного младенца, будущую обладательницу (вслед за родителями) Нобелевской премии! Мысль о выборе между семейной жизнью и учёной карьерой даже не приходила в голову Мари. Она решила действовать на всех фронтах: любви, материнства и науки, – ничем не поступаясь. Страстное желание и воля обеспечили ей успех и тут.

 

Пьер и Мария Кюри

Пьер и Мария Кюри

 

В один и тот же год, с промежутком в три месяца Мари дала миру своего первого ребёнка и результат своих первых изысканий.

 

Вскоре после рождения девочки к супругам переехал овдовевший отец Пьера, который оказался драгоценным помощником Мари.

 

Какой путь пройден с ноябрьского утра 1891 года, когда эта полька прибыла в вагоне четвёртого класса на Северный вокзал! Перед Маней Склодовской раскрылись физика, химия и целая жизнь женщины. Она преодолела множество препятствий, и мелких и огромных, всецело полагаясь на свою выдержку и исключительное мужество. Эта борьба, эти победы изменили её физически, преобразили даже само лицо. Нельзя без трогательного чувства смотреть на фотографию Мари Кюри в 30-летнем возрасте. Крепкая, слегка приземистая девушка стала каким-то нематериальным существом. Хочется сказать: "Какая обольстительная, интересная, хорошенькая женщина!" Но не решаешься, взглянув на этот огромный лоб и потусторонний взгляд.

 

Мадам Кюри собралась на свидание со славой и навела на себя красоту...

 

Два диплома, звание преподавателя, работа по изучению магнитных свойств закалённых сталей – таков итог деятельности Мари к концу 1897 года, когда она, оправившись после родов, возвращается к научной деятельности.

 

Следующая ступень в поступательном развитии карьеры Мари – защита докторской диссертации. В поисках темы Мари останавливается на статьях французского физика Анри Беккереля, обнаружившего, что соли урана самопроизвольно испускают лучи неизвестного происхождения. Он открыл то явление, которое впоследствии получит от Мари Кюри наименование "радиоактивность".

 

Какая замечательная тема для научного исследования – эти новейшие работы в европейских лабораториях пока никем не изучались. А как увлекательно вдруг кинуться на произвол судьбы в неведомую область и попытаться понять, откуда возникает энергия, непрестанно выделяемая содержащим уран веществом в виде излучения, какова природа этих излучений...

 

В полное распоряжение Мари предоставляется холодная сырая мастерская на первом этаже института. Климат в этой небольшой комнате оказывается роковым для чувствительных электрометров, да не очень полезен и для здоровья самой Мари... Но разве это так важно? Мари не унывает. Она изыскивает возможности ставить опыты и в этом помещении, хотя в рабочей тетради можно прочитать: "Температура 6,25°!!"

 

После нескольких недель работы получен первый результат – непонятное излучение атомного происхождения!

 

Оставив изучение урана, Мари принимается за исследование всех известных химических элементов. И результаты не заставили себя долго ждать. Соединения тория, как оказалось, излучают самопроизвольно лучи, подобные лучам урана. Молодая учёная взглянула на дело правильно: данное явление свойственно не одному урану, и этому свойству необходимо дать особое название. Мадам Кюри предложила назвать его "радиоактивностью", а уран и торий – "радиоэлементами".

 

Радиоактивность до такой степени увлекла Мари, что молодая учёная неустанно исследует самые различные вещества. Любознательность – главная добродетель учёного, а Мари обладает ею в высокой степени, чудесной женской любознательностью! Не ограничиваясь рассмотрением чистых элементов, их солей и окислов, она решила использовать коллекцию минералов в Школе физики.

 

И вдруг – полная неожиданность: радиоактивность оказывается гораздо значительнее, чем можно было ожидать, судя по количеству урана и тория в данных образцах!

 

"Какая-то ошибка в постановке опыта...", – думает Мари, так как сомнение – первая, непременная реакция учёного при получении неожиданного результата.

 

Мари тщательно заново производит измерения – тот же результат. Десять, двадцать, тридцать раз проверяет себя. Наконец, остаётся единственное объяснение: возможно, исследуемые минералы содержат в очень небольшом количестве некое вещество с гораздо большей радиоактивностью, чем торий и уран.

 

Но что это за вещество? Ведь в предыдущих своих опытах Мари исследовала все известные химические элементы.

 

Молодая учёная даёт уверенный ответ с той исключительной смелостью, какая свойственна только выдающимся умам. Она высказывает дерзкую гипотезу: данные минералы, несомненно, содержат радиоактивное вещество, а само это вещество – ещё не известный химический элемент, новый химический элемент!

 

Новый элемент! Гипотеза чарующая, заманчивая, но... всего лишь гипотеза. Пока это радиоактивное вещество находится только в воображении Мари и Пьера. Но оно существует! И придёт день, когда Мари сдержанным тоном, но с увлечением скажет Броне:

 

– Послушай, то излучение, природу которого я не могла объяснить, происходит от неизвестного химического элемента. Он существует, надобно лишь его найти! Мы в этом уверены.

 

Исключительные минуты исключительной жизни. Об исследователе и его открытии профаны создают себе представление романтическое и... совершенно ложное. Самый "момент открытия" бывает не всегда.

 

В работе учёного столько тонкостей, столько тяжёлого труда, поэтому невозможно, чтобы уверенность в достигнутом успехе вдруг вспыхнула, как молния, и ослепила своим блеском. Мари перед своими приборами едва ли сразу испытала упоение победой. Оно растянулось на несколько дней решающих усилий, подстёгнутых блестящей надеждой.

 

Но тот момент, когда Мари, убеждённая, что идёт по горячим следам неведомого вещества, поверила свою тайну старшей сестре, – этот момент, наверно, был особенным. В сообщении, напечатанном в "Докладах Парижской академии наук" в связи с заседаниями 12 апреля 1898 года говорится: "Мари Склодовская-Кюри заявляет о том, что в минералах с окислом урана, вероятно, содержится новый химический элемент, обладающий высокой радиоактивностью".

 

Так был сделан первый шаг к открытию радия.

 

Силой собственной гениальной интуиции Мари пришла к убеждению, что неведомое вещество должно существовать. Но требуется раскрыть его инкогнито. Надо иметь возможность открыто заявить: «Оно есть. Я видела его».

 

Учитывая поразительный характер уже достигнутого, Пьер Кюри решает оставить временно свою работу над кристаллами и принять участие в попытках Мари обнаружить новый элемент.

 

Три года тому назад любовь соединила его с удивительной женщиной. Любовь... А может быть, таинственное предвидение, непогрешимый инстинкт?

 

Пьер и Мария Кюри в лаборатории  Пьер и Мария Кюри в лаборатории

 

С этих пор в творчестве супругов уже нельзя будет различить вклад каждого из них. Теперь, в мае или июне 1898 года, начинается их совместная работа, которая продлится восемь лет и будет так жестоко прервана трагической смертью Пьера.

 

Снова напряжённейшая работа, но уже вдвоём, и вот в «Докладах Парижской академии наук» за июль 1898 года находим:

 

«Некоторые минералы, содержащие в себе уран и торий, очень активны с точки зрения испускания лучей Беккереля... Мы полагаем, что вещество, извлечённое нами из урановой руды, содержит ещё не описанный металл, по своим химическим свойствам близкий к висмуту. Если существование этого металла подтвердится, мы предлагаем назвать его «полонием» – по имени страны, откуда происходит один из нас».

 

В школьной тетради с парусиновым переплётом читаем под датой 20 июля 1898 года – через неделю после опубликования статьи об открытии полония:

 

«Ирен делает ручонкой «спасибо»... очень хорошо двигается на четвереньках... сама встаёт, садится...»

 

 Пьер и Мария Кюри с дочерью Ирен

Пьер и Мария Кюри с дочерью Ирен

 

Между двумя заметками этой тетради, куда молодая мать день за днём записывает вес маленькой Ирен, между заметкой от 17.10.1898 года о том, что Ирен перестала передвигаться на четвереньках, и от 05.01.1898 года о том, что «у Ирен появился пятнадцатый зубок», – есть ещё запись, достойная упоминания. Написанная для Академии наук и опубликованная в «Докладах академии наук» в сообщении о заседании 26.12.1898 года, она говорит о существовании в составе уранинита второго радиоактивного химического элемента, «который мы предлагаем назвать радием. Радиоактивность радия должна быть огромной».

 

Теперь их цель – добыть радий и полоний в чистом виде. Чтобы показать скептикам радий и полоний, доказать миру существование их детищ и окончательно убедить самих себя, супругам Кюри понадобится четыре года упорной работы. Чтобы выделить новые элементы, предстояло обработать большое количество сырья. Отсюда возникали три мучительных, но далеко не научных вопроса: где достать нужное количество минерала? Из каких средств оплачивать подсобную работу? Где обрабатывать сырьё?

 

Благодаря посредничеству профессора Зюсса из Венской академии наук, австрийское правительство в качестве владельца государственного завода по извлечению урана из руд постановило отпустить с рудника безвозмездно тонну отработанного сырья, в котором, по мнению обоих учёных, должны оставаться ничтожные количества полония и радия.

 

Перевозку этого сырья Кюри оплатили из своих весьма скромных сбережений. Они не так наивны, чтобы просить на это средства у правительства. Их докладная записка затерялась бы в делах какой-нибудь канцелярии, а им пришлось бы целые месяцы ждать ответа и, вероятно, отрицательного. Из всех традиций и принципов французской революции, которая создала метрическую систему, основала нормальные школы и не однажды поощряла науки, к сожалению, государство, спустя век, запомнило только слова, сказанные, по преданию, на заседании трибунала, отправившего Лавуазье на гильотину: «Республике не нужны учёные».

 

Мастерская в Школе физики, в которой работают супруги Кюри, выходит во двор, а по другую сторону двора стоит в жалком состоянии заброшенный деревянный сарай со стеклянной крышей, протекающей во время дождя. Медицинский факультет некогда использовал это помещение для вскрытий, но уже с давних пор оно считалось непригодным даже для хранения трупов. Пола нет – сомнительный слой асфальта покрывает землю. Обстановка – несколько ветхих кухонных столов, неизвестно как уцелевшая чёрная классная доска и старая железная печь с ржавой трубой. У этого сарая имелось своё преимущество: он был так плох, что никто и не подумал возражать против передачи его в полное распоряжение Кюри.

 

Полученный сарай – образцовый по отсутствию удобств. Летом из-за стеклянной крыши в нём жарко, как в теплице. Зимой не знаешь, что лучше – дождь или мороз. Если дождь, то водяные капли с мягким, раздражающим стуком падают на пол, на рабочие столы, на разные места, отмеченные физиками, чтобы не ставить там аппаратуру. Если мороз, то мёрзнешь сам. А помочь нечем. Печка, даже раскалённая докрасна, – одно разочарование. Подходишь к ней вплотную, немного согреваешься, но чуть отойдёшь, как начинаешь дрожать от холода. Из-за отсутствия тяги для вывода наружу газов, большинство процессов переработки надо осуществлять под открытым небом, на дворе. Стоит разразиться ливню – и физики спешно переносят аппаратуру опять в сарай. А чтобы продолжать работу и не задыхаться, они устраивают сквозняк, отворяя дверь и окна.

 

«У нас не было ни денег, ни лаборатории, ни помощи, чтобы хорошо выполнить эту важную и трудную задачу, – запишет Мари позже. – Требовалось создать нечто из ничего...

 

Но как раз в этом дрянном, старом сарае протекли лучшие и счастливейшие годы нашей жизни, всецело посвященные работе. Нередко я готовила какую-нибудь пищу тут же, чтобы не прерывать ход особо важной операции. Иногда весь день я перемешивала кипящую массу железным прутом длиной почти в мой рост. Вечером я валилась с ног от усталости».

 

В таких условиях чета Кюри будет работать с 1898 по 1902 год.

 

Рабочие дни превращаются в месяцы, месяцы в годы. Но радий упорно хранит свою тайну и не выражает ни малейшего желания знакомиться с людьми. Это теперь мы знаем, что из сильно радиоактивных тел только один радий выделен в состоянии чистой соли; в наиболее богатых рудах это тело находится в пропорции несколько дециграммов на тонну руды.

 

Пьер и Мари не теряют мужества.

 

«В ту пору мы с головой ушли в новую область, – запишет Мари. – Несмотря на трудные условия работы, мы чувствовали себя вполне счастливыми... Озябнув, подкреплялись чашкой чаю тут же у печки. В нашем общем, едином увлечении мы жили как во сне».

 

В переписке Мари Кюри мы не находим по поводу этой многотрудной работы ни одного картинного, прочувствованного замечания вроде тех, какие иногда проскальзывают в её письма. В чём причина такой сдержанности? Будучи гимназисткой, учительницей, студенткой, невестой, Мари могла быть откровенной. Но теперь её обособляют от других тайна и неизъяснимое чувство своего призвания. Среди тех, кого она любит, для нее уже нет собеседника, способного её понять, постичь её заботу, трудность цели. Только одному человеку может она поверить свои думы: Пьеру Кюри, товарищу в жизни и в работе. Только ему она высказывает иногда свои сокровенные мысли, свои мечты. Начиная с этого времени, всем другим, как бы они ни были дороги её сердцу, Мари будет казаться почти заурядной личностью. У неё твёрдое желание не затрагивать в переписке самое сокровенное в своей жизни.

 

Работа продвигается вперёд. В течение 1899 и 1900 годов Пьер и Мари опубликовали статью об открытии индуцированной радиоактивности, вызываемой радием, другую статью – о явлениях радиоактивности и третью – о переносе электрического заряда посредством обнаруженных лучей. Наконец, для Физического конгресса 1900 года они пишут общий обзор по исследованию радиоактивных веществ, который вызывает огромный интерес в научном мире.

 

Всё это время Мари обрабатывает килограмм за килограммом тонны урановой руды. С удивительным упорством в течение четырёх лет она ежедневно перевоплощалась по очереди в учёного, квалифицированного научного работника, инженера и чернорабочего. Благодаря её уму и энергии, всё более и более концентрированные продукты с большим и большим содержанием радия появлялись на ветхих столах сарая. Мария Кюри приближалась к своей цели.

 

Теперь необходимо предельно чистое помещение с аппаратурой, изолированной от пыли и от влияния колебаний температуры. В жалком продуваемом со всех сторон сарае носится пыль с частицами железа и угля, которые примешиваются к старательно очищенным продуктам переработки, это приводит Мари в отчаяние. У неё болит душа от ежедневных происшествий такого рода, попусту отнимающих и время, и силы.

 

Пьеру так надоела эта бесконечная борьба, что он готов отказаться от неё. Препятствия в работе по выделению чистого радия казались непреодолимыми. Разве нельзя возобновить работу позднее, в лучших условиях? Пьер Кюри выходит из себя. Он советует Мари сделать передышку.

 

Но Пьер не учёл характера своей жены. Мари хочет выделить радий, и выделит. Она не обращает внимания ни на переутомление, ни на трудности, ни на пробелы в своих знаниях, усложняющие её задачу.

 

В 1902 году, спустя сорок восемь месяцев с того дня, когда супруги Кюри заявили о вероятном существовании радия, Мари, наконец, одерживает победу. Ей удалось выделить один дециграмм чистого радия и установить его атомный вес, равный 225.

 

Неверующим химикам – такие ещё оставались – пришлось только склониться перед фактами и перед сверхчеловеческим упорством этой женщины. Теперь радий получил официальное признание.

 

9 часов вечера. Уложив спать дочку, Мари начинает подшивать новый фартучек для Ирен. Но в этот вечер она не в состоянии сосредоточить свое внимание. Нервничая, Мари встаёт и откладывает в сторону работу. И вдруг говорит:

 

– А не пойти ли нам туда?

 

Просительная интонация в её вопросе оказывается лишней, потому что Пьеру также не терпится пойти в сарай, откуда они ушли два часа тому назад.

 

Радий, капризный, как живое существо, притягательный, как любовь, зовёт их к себе, в своё жилище, в их убогую лабораторию...

 

Рабочий день выдался трудный, и было бы разумнее для двух учёных дать себе отдых. Но Пьер и Мари не всегда разумны... И вот они в своих владениях, в царстве своей мечты.

 

– Не зажигай света, – говорит Мари. И добавляет тихо: – Помнишь день, когда ты сказал: «Мне бы хотелось, чтобы у радия был красивый цвет».

 

Действительность, уже несколько последних месяцев восхищающая Мари и Пьера, превзошла все ожидания. У радия есть нечто важнее, чем красивый цвет: он излучает свет! И среди тёмного сарая стеклянные сосудики с драгоценными частицами радия, расставленные, за отсутствием шкафов, просто на столах, на прибитых к стенам дощатых полках, сияют голубоватыми фосфоресцирующими силуэтами, как бы висящими во мраке.

 

– Гляди... гляди! – шепчет Мари.

 

Она осторожно продвигается вперёд, нащупывает рукою плетёное кресло и садится. В темноте, в безмолвии, два лица обращены к бледному сиянию, к таинственному источнику лучей – к радию, их радию! Наклонив корпус вперёд, с напряжённым лицом Мари сидит в том же положении, как и час тому назад у изголовья своего заснувшего ребёнка.

 

Рука друга тихо гладит её по волосам.

 

Навсегда запомнится ей этот вечер...

 

Пьер и Мари жили бы вполне счастливо, если бы в жаркий бой с природой, какой они вели на поле битвы их жалкого сарая, могли вложить все свои силы.

 

Увы! Им приходится вступать в бои другого рода и терпеть в них поражения. Пока у четы Кюри не было детей, пятисот франков хватало на домашние расходы. Но после рождения Ирен Пьеру и Мари пришлось предпринимать поход за новыми денежными средствами. Трудно себе представить что-нибудь более прискорбное, чем те неловкие и неудачные попытки, какие делали два крупных учёных, стараясь добыть не хватающие им две-три тысячи в год. Дело было не в том, чтобы просто получить какую-нибудь незначительную должность и покрыть этим дефицит. Работать в лаборатории было для Пьера более необходимо, чем есть или спать. Но его служебные обязанности в институте поглощали большую часть времени. Нельзя было брать на себя новые нагрузки, а наоборот, требовалось уменьшить уже существующие. Как тут быть?

 

Выход из положения мог бы быть совсем простым. Если бы Пьера назначили профессором в Сорбонне (а сделанные им работы, совершенно очевидно, давали ему право на это место) он получал бы десять тысяч франков в год, читал меньше лекций, чем в институте, а его знания обогащали бы студентов и подняли престиж университета. А если бы эта профессура была дополнена лабораторией, Пьеру было бы нечего просить у провидения. У него лишь два желания: профессорская кафедра для обеспечения своей семьи и для обучения молодых физиков, затем лаборатория, оснащённая электрическим и техническим оборудованием, с местами для нескольких ассистентов, сравнительно тёплая зимой...

 

Безумные требования! Кафедру Пьер получит лишь в 1904 году, когда о нём заговорит весь мир. Лабораторию же он так и не получит до конца жизни. Гениальных людей смерть настигает раньше, чем их успевают признать власти.

 

Пьер, рожденный, чтобы раскрывать таинственные явления природы, чтобы бороться с противостоящей ему материей, оказывается несуразным, когда надо добиться какого-либо места. Первый минус: он талант, а в условиях личной конкуренции это вызывает тайную, непримиримую враждебность. Он невежда в области интриги, всяких комбинаций... Самые бесспорные его заслуги бесполезны, он не умеет пускать их в ход.

 

В 1898 году открылась кафедра физической химии в Сорбонне. Пьер решает ходатайствовать о предоставлении этой кафедры ему. По справедливости такое назначение напрашивалось само собой. Но... некоторые дотошные профессора утверждают, что его работы, опубликованные за последние 15 лет, имеют лишь косвенное отношение к физической химии. Кандидатура Пьера отклонена. Проходят месяцы, а ни одного интересного места не освобождается, и супруги Кюри, всецело увлечённые работой по исследованию радия, предпочитают жить, перебиваясь, вместо того, чтобы терять время, ожидая в приемных.

 

Однако же – и это надо подчеркнуть – они не унывают и не жалуются на судьбу. Пьер переходит, наконец, на лучше оплачиваемое место преподавателя в Институт физики, химии и естественных наук, рядом с Сорбонной. Мари выставляет свою кандидатуру на место преподавательницы в Высшей нормальной школе для девиц в Севре, близ Версаля и проходит по конкурсу.

 

Приход в октябре 1900 года в Севрскую высшую нормальную женскую школу женщины-профессора был сенсационным явлением.

 

Молодая женщина, невероятно застенчивая, стремившаяся всю жизнь оставаться в тени, Мари Кюри вызывает теперь, после открытия радия, любопытство всех окружающих. И именно ей выпало открывать новые пути другим женщинам.

 

Мари Кюри помогала студенткам севрской школы не только в научном плане. Обладая острым чувством справедливости, она использовала весь свой авторитет, чтобы обеспечить воспитанницам примерно такие же условия, в каких находились студенты Высшей нормальной школы. В то время как по окончании этой школы учащиеся должны были просто сдавать экзамены, студенткам севрской школы предлагалось ещё в конце второго года обучения держать конкурс на право преподавания в средних женских учебных заведениях. Не выдержавшие конкурса были вынуждены покидать севрскую школу и снова готовиться к повторному прохождению конкурса на следующий год, уже за собственный счёт и подчас в значительно худших условиях. Мари Кюри вместе с Полем Аппелем были теми профессорами школы, которые добились отмены этого несправедливого правила.

 

Сразу две «удачи». Бюджет сбалансирован теперь надолго, но оба Кюри оказываются непомерно перегруженными работой как раз в то время, когда опыты по радиоактивности требуют от них напряжения всех сил. Пьеру не дают единственно достойного для него места – кафедры в Сорбонне. Но с большой готовностью поручают такому выдающемуся учёному занятия второстепенного значения, отнимающие время у науки. На Пьера навалилось преподавание в двух местах и практические занятия с двумя группами учеников. Мари тратит много сил на подготовку к урокам и на организацию лабораторных работ.

 

Сколько растраченных сил, сколько времени, потерянного для настоящей работы...

 

Только один раз вырывается у Пьера жалоба. Он тихо произносит:

 

– А всё-таки тяжелую жизнь избрали мы с тобой.

 

Мари пытается возразить ему, но ей не удаётся скрыть свою тоску. Если так приуныл даже Пьер, разве это не значит, что уходят его силы? А сможет ли она сама преодолеть ужасную усталость? Уже несколько месяцев как призрак смерти бродит вокруг неё и овладевает её мыслями.

 

– Пьер!

 

Поражённый тоном отчаяния и сдавленным звуком голоса Мари, он резко оборачивается.

 

– В чем дело? Что с тобой, дорогая?

 

– Пьер... Если кого-нибудь из нас не станет... другой не должен пережить его. Жить один без другого мы не можем. Правда?

 

Пьер отрицательно покачивает головой. Эти слова, сказанные женщиной, притом влюблённой в науку, забывшей о своём предназначении, полностью противоречат его убеждению, что учёный не имеет права покидать Науку – цель его жизни.

 

С минуту он вглядывается в удручённое, осунувшееся лицо Мари. Потом твердо произносит:

 

– Ты ошибаешься. Что бы ни случилось, хотя бы душа расставалась с телом, всё равно – надо работать.

 

Молодая наука о радиоактивности растёт и расцветает, истощая мало-помалу чету физиков, давших ей жизнь.

 

Мари начала своё исследование излучения урана 16.12.1897 года, Пьер присоединился к ней 18.03.1898. Уже в 1903 году была опубликована статья по радиоактивности, из приведённого ниже оглавления которой можно судить о колоссальном объёме и непревзойденной скрупулёзности работы, проделанной этой парой за короткий промежуток времени. Фактически, это объём подробного современного учебника высочайшего класса по радиоактивности. <...>

 

С 1899 по 1904 год супруги Кюри, то вместе, то раздельно, то в сотрудничестве с кем-нибудь из коллег, публикуют 32 научных сообщения. Известие об открытии радиоактивности французскими учёными быстро распространяется за границей.

 

Радиоактивность, выделение теплоты, образование гелия и эманации... Каждое из этих новых свойств – вызов теориям инертной материи, неделимого атома! Каких-то пять лет тому назад учёные ещё верили, что Вселенная состоит из вполне определённых тел, из неизменных элементов. А теперь оказывается, что частицы радия каждую секунду выталкивают из самих себя атомы гелия и выбрасывают их в пространство с огромной силой. Этот микроскопический и страшный взрыв Мари назвала «катаклизмом ядерного превращения»; остаток же представляет собой атом эманации радия, который превратится в другое радиоактивное вещество, а оно, в свою очередь, также потерпит распад. Радий – потомок урана, полоний – потомок радия. В неподвижной внешне материи происходят рождения, столкновения, убийства и самоубийства. В ней заключены драмы, вызываемые беспощадным предопределением. В ней жизнь и смерть. Впервые в истории можно было наблюдать жизнь, развитие веществ, которые до того времени считались неизменными.

 

Вот что стало известно благодаря открытию радия. Каким образом следовало толковать такое развитие материи? Эти чудесные превращения разрушали установившуюся со времён Лавуазье концепцию постоянства и неизменности атома.

 

Философам не осталось ничего, как с новых позиций начать изучать философию, так же как физикам – физику.

 

И вот уже в 1912 году Мари Кюри пишет: «...Пополняются наши знания в этой области и роль радиоактивных явлений во вселенной представляется нам всё более и более значительной. К этим явлениям приходится постоянно обращаться при объяснениях, которые даются сейчас или могут быть даны в будущем образованию атомов, последовательным превращениям разных видов руд, термическим и электрическим явлениям, происходящим на земле и, вообще, во всей солнечной системе, электрическому состоянию атмосферы. Их значение велико также в области различных физиологических явлений (развитие и рост животных и растений). Они оказываются одним из главных факторов мировой эволюции».

 

Немецкие учёные Вальхов и Гизель заявили в 1900 году, что новое вещество действует физиологически, и Пьер тотчас подверг своё предплечье действию радия. В заметке для Академии наук он спокойно описывает наблюдаемые симптомы:

 

«Кожа... имеет вид ожога... На 52-ой день остаётся ещё ранка, имеющая сероватый цвет, что указывает на глубокое омертвение тканей.

 

Мадам Кюри, перенося в запаянной стеклянной трубочке несколько сантиграммов активного вещества, получила ожоги такого же характера, хотя маленькая пробирка находилась в тонком металлическом футляре...

 

Концы пальцев, державших пробирки или капсулы с сильно радиоактивными веществами, становятся затверделыми, а иногда очень болезненными; у одного из нас воспаление оконечностей пальцев длилось две недели и кончилось тем, что сошла кожа».

 

Заинтересованный этой поразительной способностью, Пьер совместно с медиками изучает действия радия на животных. Оказалось, что радий, разрушая больные клетки, излечивает волчанку, злокачественные опухоли и некоторые формы рака. Этот вид терапии будет назван «кюри-терапией».

 

Радий полезен! Изумительно полезен! Должно начаться промышленное производство радия. Пьер и Мари кладут начало такому производству. Собственными руками, больше всего руками Мари, они добывали первый на свете грамм радия из восьми тонн уранинита. Позже она завещает его своей лаборатории. Когда сарай рухнет под ломами рабочих, а мадам Кюри уже не будет на свете, этот грамм останется излучающим свет символом подвига и героической поры двух людей.

 

Другие граммы будут цениться по-иному – на вес золота. Радий, регулярно поступающий на рынок, становится самым дорогим веществом на свете. Один грамм радия стоит семьсот пятьдесят тысяч франков золотом.

 

Все эти плодотворные работы учёных разных стран, организация производства радия и первые врачебные опыты осуществились в конце концов благодаря тому, что юная блондинка, движимая горячей любознательностью, в 1897 году выбрала темой своей диссертации изучение лучей Беккереля; благодаря тому, что она угадала в уранините присутствие нового химического элемента и, присоединив к своим силам силы мужа, доказала существование этого элемента, выделив чистый радий.

 

Прошло более пяти лет с тех пор, как Мари приступила к теме своей диссертации. Закружившись в вихре крупнейшего открытия, она долго откладывала защиту диссертации, не имея времени соединить в целое необходимые для этого элементы. Наконец, 25 июня 1903 года она перед судом ученых.

Мадам Кюри стоит совершенно прямо. На её бледном лице, на выпуклом лбу, совсем открытом благодаря зачёсанным назад волосам, заметны тонкие морщинки – следы того сражения, которое она дала и выиграла. Физики, химики теснятся в комнате, пронизанной лучами солнца. Пришлось поставить дополнительные стулья: исключительный интерес к тем исследованиям, о которых будет идти речь, привлёк людей науки.

 

Мари излагает результаты своих работ сухим техническим языком с тусклыми прилагательными. Но в умах окружающих её физиков, молодых и старых, жрецов науки и учеников, всё это превращается в зажигательный блестящий рассказ об одном из самых крупных открытий XIX века.

 

Председатель произносит:

 

– Парижский университет дарует Вам степень доктора физических наук с весьма почетным отзывом.

 

За несколько лет до защиты диссертации супруги Кюри приняли одно решение (не придавая ему особого значения), которое сильно отразилось на всей остальной их жизни. Выделяя радий, Мари разработала нужную технологию и способ производства. Дальше у супругов Кюри был выбор между двумя путями. Описать во всех подробностях результаты исследований, включая и способы очистки или рассматривать себя как собственников, как «изобретателей» радия, т.е. запатентовать методику и закрепить свои права на промышленную технологию получения радия во всём мире. Патент – это деньги, богатство, жизнь в довольстве, отсутствие забот о заработке.

 

Обсудив эти возможности, супруги решают: «Физики публикуют результаты своих исследований всегда бескорыстно. Если наше открытие будет иметь коммерческое значение, то как раз этим не следовало бы пользоваться. Радий будет служить и для лечения больных людей. И кажется невозможным извлекать из этого выгоду. Это противно духу науки».

 

Раз и навсегда они предпочли богатству бедность во имя своих жизненных идеалов.

 

Имя обоих Кюри не было связано с отличиями особо высокого ранга до 3 июня 1903 года, когда знаменитый Королевский институт официально пригласил Пьера Кюри сделать доклад о радии. Французский физик отправляется в Лондон на торжественное заседание вместе с женой.

 

Восхищение докладом, царившее на заседании, сказалось и на следующем дне. Весь Лондон пожелал увидеть «родителей» радия. Пьер и Мари присутствуют на блестящих приёмах, слушают тосты в их честь. Мари чувствует себя неловко под взглядами множества глаз, направленных на неё, на такое редчайшее существо, на такой феномен, как женщина-физик.

 

Мари в темном, слегка открытом платье без рукавов, на попорченных кислотами руках никаких украшений, нет даже обручального кольца. А рядом с ней на обнажённых шеях сверкают самые красивые бриллианты Британской империи. Мари с искренним удовольствием разглядывает сверкающие драгоценности и с удивлением замечает, что обычно рассеянный её супруг тоже уставился глазами на эти ожерелья и бриллиантовые нити...

 

– Я и не представляла, что существуют такие украшения, – говорит Мари Пьеру вечером. – Как это красиво!

 

Физик смеётся:

 

– Представь себе, я за обедом, не зная, чем заняться, придумал себе развлечение: стал вычислять, сколько лабораторий можно выстроить за камни, украшающие шею каждой из присутствующих дам. К концу обеда, когда начался общий разговор, я уже выстроил астрономическое число лабораторий!

 

Через несколько дней супруги Кюри возвращаются в Париж, в свой сарай. 10.12.1903 года на торжественном собрании Стокгольмская академия наук публично объявляет, что за открытия в области радиоактивности Нобелевская премия по физике присуждается Анри Беккерелю и супругам Кюри.

 

Молниеносно приобретённая известность, масса почитателей среди широкой публики, блестящие отзывы в печати, официальные приглашения, полученные из Америки, для чтения лекций.

 

Для Мари Нобелевская премия представляется только наградой в 70 тысяч франков, выданной шведскими учёными двум собратьям по науке за их труды, а, следовательно, её можно принять, не совершая ничего «противного духу науки». Это единственный способ снизить нагрузку обязательных занятий Пьера и сохранить его пошатнувшееся здоровье.

 

Кюри нанимают за свой счет лаборанта: так проще и быстрее, чем ждать призрачных сотрудников, обещанных университетом.

 

Слава мало заботится о будущем, которое влечёт к себе Мари и Пьера. Слава набрасывается на выдающихся людей, наваливается всей своей тяжестью, стремится остановить их движение вперёд. Присуждение Нобелевской премии сосредоточило на двух супругах внимание миллионов мужчин и женщин, философов, рабочих, мещан и людей светских. Эти миллионы выражают Кюри свои пылкие чувства. Но чего они требуют от них взамен? Те достижения – умственные затраты на открытие радия, его лечебная сила против страшной болезни, – которые дали учёные авансом этим людям, их не удовлетворяют. Радиоактивность они относят к числу уже достигнутых побед, хотя она находится ещё в зачатке, и заняты не столько тем, чтобы помочь её развитию, сколько смакованием подробностей её рождения. Они стремятся вторгнуться в интимную жизнь удивительной пары, вызывающей различные толки своим обоюдным дарованием, кристально чистой жизнью и бескорыстием. Жадное стремление этой толпы копаться в жизни её кумиров и её жертв отнимает у них единственные драгоценности, которые им бы хотелось сохранить: внутреннюю сосредоточенность и тишину.

 

Кюри напрасно стараются отказывать репортёрам, не пускать их к себе в дом, запираться в своей жалкой лаборатории, ставшей исторической: ни их работа, ни они сами не принадлежат уже самим себе. Их быт, вызвавший своей скромностью удивление и уважение самых прожжённых газетчиков, приобретает известность, становится общественным достоянием, превосходной темой для газетной статьи.

 

Бедность, переутомление, людскую несправедливость оба Кюри перенесли без жалоб. Но теперь они впервые проявляют странную нервозность. Чем больше растёт их известность, тем сильнее обостряется эта нервозность.

 

"Усталость, как результат перенапряжения сил, вызванного мало удовлетворительными материальными условиями нашей работы, увеличилась вторжением общественности, – пишет Мари позже. – Нарушение нашего добровольного отчуждения стало для нас причиной действительного страдания и носило характер бедствия".

 

Казалось бы, слава должна была дать Кюри в качестве вознаграждения кафедру, лабораторию, сотрудников и столь желанные кредиты. Однако, когда придут эти благодеяния? Тоскливое ожидание всё ещё длится.

 

Франция оказалась последней страной, которая признала Кюри: потребовалась медаль Дэви и Нобелевская премия, чтобы Парижский университет предоставил Пьеру Кюри кафедру физики. Иностранные награды только подчёркивают те отвратительные условия, в которых они успешно совершили своё открытие и которые, по-видимому, не скоро изменятся.

 

У Мари борьба с известностью не убеждение, как у Пьера, а инстинкт. Она непроизвольно робеет и вся сжимается, когда должна встретиться с толпой, а иной раз приходит в такое замешательство, что чувствует головокружение, общее физическое недомогание. Кроме того, весь уклад её жизни заполнен множеством обязанностей, не допускающих напрасной траты энергии. Взвалив на свои плечи всю тяжесть научной работы, материнства, забот о доме, самообразования, мадам Кюри движется по своему трудному пути, как эквилибрист. Ещё одна лишняя «роль» – и равновесие нарушено: она свалится с туго натянутого каната. Мари – жена, мать, учёная, преподавательница – не имеет ни одной свободной секунды, чтобы разыгрывать ещё роль знаменитой женщины.

 

Идя различными путями, Пьер и Мари приходят к одной и той же позиции уклонения от славы. Обе души, как и оба мозга, одного внутреннего склада.

 

Каждый день приносит всё новые обязанности. 1904 год окажется крайне тяжёлым, в особенности для Мари, из-за беременности. Тяжёлая беременность. Мари ничто не мило. Трудные и долгие роды. 6 декабря 1904 года родится пухлый ребёночек с чёрными волосиками. Опять девочка: Ева, будущий биограф супругов Кюри. Мари, на одну минуту пошатнувшись, снова налаживает свой крепкий шаг. И вновь вступает на тернистый путь.

 

Даже в дни, насыщенные работой, Мари уделяет время заботам о детях. Вечера супруги большей частью проводят дома. Но их видят и на художественных выставках, а семь-восемь раз в год они бывают на концертах и в театре. Супруги Кюри избегают приёмов и не бывают в свете. Но не всегда удается отделаться от официальных обедов или банкетов.

 

Мари невежественна в модах и какая-нибудь светская особа посмотрела бы на неё с жалостью. Но скромность, сдержанность, присущие её характеру, спасают Мари от зоркого наблюдателя и создают как бы особый стиль в её внешности. Когда она снимает свою лабораторную одежду, действительно не во всем эстетичную, и надевает светский «туалет», зачёсывает свои пепельные волосы и робко окружает шею филигранным золотым колье, Мари изысканна. Тонкий стан, вдохновенное лицо сразу обнаруживают свою прелесть. В присутствии Мари, с её высоким лбом и выразительным взглядом, другие женщины хотя и не теряют своей красоты, но порой выглядят не такими и ограниченными.

 

Для Кюри наступает новая эпоха. Франция, наконец, заметила их и намеревается поддержать их работы.

 

Первой и непременной ступенью должно быть вступление Пьера в Академию наук. 5 июля 1905 г. он избирается в Академию, но... 22 академика всё же голосовали за его конкурента.

 

Из писем Пьера Кюри:

 

«... Что поделаешь? В этом учреждении ничего нельзя сделать просто, без интриг. Кроме хорошо подготовленной против меня кампании сыграло свою роль отрицательное отношение ко мне со стороны клерикалов и тех, кто находил, что я сделал слишком мало официальных визитов. С. спросил меня, кто из академиков будет голосовать за меня, я ответил: "Не знаю, я не просил их об этом". – "Ага, вы не снизошли до того, чтобы просить!" И был пущен слух, что я "гордец".

 

... В понедельник я был в Академии, но откровенно спрашиваю себя, что мне там делать. Интерес самих заседаний ничтожный, я прекрасно чувствую, что эта среда чужда мне.

 

... Я ещё не постиг, для чего нужна Академия».

 

Скаредное правительство в конце концов находит для Пьера Кюри место профессора, но две неудобные и слишком маленькие комнаты удалось выбить с большим трудом. Из постановлений министерства только одно доставило Кюри удовольствие. У Пьера будут три сотрудника: адъюнкт, ассистент, препаратор. Адъюнктом назначена Мари. До сих пор присутствие этой женщины зависело от милости декана института. Работы по исследованию радия Мари проводила, не имея никакого звания и не получая никакого жалованья. Только в ноябре 1904 года прочное положение с оплатой в две тысячи четыреста франков в год впервые дало ей законное право входить в лабораторию своего мужа.

 

Прощай, сарай!

 

Супруги переносят на улицу Кювье свою аппаратуру.

 

«Мы, мадам Кюри и я, работаем над точной дозировкой радия путём измерения выделяемой им эманации», – записывает Пьер Кюри 14 апреля 1906 года.

 

«Мы, мадам Кюри и я, работаем...» Эти слова, написанные Пьером за пять дней до смерти, выражают всю сущность и красоту их неразрывного союза. Каждый шаг в их работе, всякое разочарование и каждая победа лишь теснее связывают друг с другом мужа и жену. Между этими равными, взаимно любящими людьми царит непринуждённое товарищество в работе, что, может быть, является наиболее тонким выражением их чувств.

 

19 апреля 1906 года Пьер погибает под колёсами грузовой фуры.

 

Было бы банально, даже пошло доказывать, что внезапная катастрофа может навсегда изменить человека. Тем не менее, решающее влияние на характер Мари этих минут, когда она узнала о смерти мужа, нельзя обойти молчанием. Мари Кюри не просто превратилась из счастливой молодой женщины в неутешную вдову. Переворот лежал гораздо глубже. С того момента, как два слова: «Пьер умер» – дошли до её сознания, покров одиночества и тайны навсегда лёг на её плечи. В этот апрельский день мадам Кюри стала не только вдовой, но и глубоко одиноким, человеком.

 

Союз Пьера и Мари Кюри был настолько совершенным, что теперь Мари ощущала одиночество как внезапное погружение в полнейшую пустоту.

 

Немыслимо трудно вообразить, как много, беспощадно много, потеряла Мари. Лишь слабое представление о величине потери можно получить из речи Анри Пуанкаре на траурном заседании в Академии наук:

 

«Все, кто был знаком с Пьером Кюри, знают, какой приятной, какой надёжной была всякая связь с ним, каким тонким обаянием веяло от его кроткой скромности, его чистосердечной простоты, от его утончённого ума.

 

Кто бы мог подумать, что под этой мягкостью была скрыта непримиримая душа? Он не мирился ни с какими отклонениями от тех благородных принципов, в которых был воспитан, от того нравственного идеала, какой ему внушили, идеала безусловной чистоты души, возможно, слишком возвышенного для мира, в котором мы живём, ему было неведомо множество мелких уступок совести, какими потворствуем мы нашу слабость. Вместе с тем служение такому идеалу он никогда не отделял от идеала своей преданности Науке и дал блестящий пример того, что самое высокое понятие о долге может исходить из простой и чистой любви к истине. Совсем не важно, в какого бога верят люди: чудеса творит не бог, а сама вера».

 

Все эти черты характера, это отношение к людям и своему делу присущи и Мари. Вот почему французские учёные высказывают декану факультета своё твёрдое мнение: Мари – единственный французский физик, способный продолжать работы, начатые ею вместе с Пьером. Мари – единственный профессор, достойный наследовать Пьеру Кюри. Мари – единственный руководитель лаборатории, способный заменить Пьера. Надо отбросить традиции и привычки и назначить мадам Кюри профессором Сорбонны.

 

Под влиянием учёных официальные власти делают широкий, великодушный жест. 13 мая 1906 г. совет факультета естествознания решает сохранить кафедру, созданную для Пьера Кюри, и передать её Мари, присвоив ей звание профессора.

 

Впервые на должность профессора во французской высшей школе назначена женщина.

 

Её свёкор обстоятельно излагает Мари все трудности той задачи, какую предстоит взять на себя, но она слушает рассеянно и отвечает только одним словом: «Попробую».

 

Фраза, некогда сказанная Пьером, приобретает силу его морального завещания и определяет дальнейший путь Мари: «Что бы ни случилось, хотя бы рассталась душа с телом, надо работать».

 

Из дневника Мари:

 

«... Вчера на кладбище я не могла никак понять значение слов «Пьер Кюри», высеченных на могильном камне.

 

... Миленький Пьер, мне бы хотелось рассказать тебе, что расцвёл альпийский ракитник и начинают цвести глицинии, ирисы, боярышник – всё это порадовало бы тебя.

 

Хочу сказать также и о том, что меня назначили на твою кафедру и что нашлись идиоты, которые меня поздравили.

 

Работаю в лаборатории целыми днями – единственное, что я в состоянии делать.

 

... Всё мрачно. Житейские заботы не дают мне даже времени спокойно думать о моём Пьере.

 

... Мой Пьер,... мне хочется сказать тебе, что... мне лучше в пасмурные дни, похожие на день твоей смерти, и если я не начала ненавидеть хорошую погоду, то только лишь потому, что она нужна детям».

 

Так сквозь мрачные строки пробивается луч света – Мари вспоминает о детях, которым она необходима.

 

«Мадам Кюри, вдова известного учёного, назначенная профессором на кафедру, которую занимал её муж в Сорбонне, прочтёт свою первую лекцию 5 ноября 1906 года в половине второго пополудни...»

 

Этот отрывок из тогдашней газеты отражает тот интерес и то нетерпение, с которым Париж ждал первого публичного появления «знаменитой вдовы». Репортёры, светские люди, хорошенькие женщины, артисты, осаждающие секретариат факультета естествознания и негодующие на то, что им не дали пригласительных билетов, руководствовались вовсе не сочувствием и не стремлением к образованию. Им было очень мало дела до «теории ионизации газов», и страдание Мари в этот жестокий для неё день представлялось их любопытству только как новая пикантность. Даже у скорби бывают снобы!

 

Первый раз в Сорбонне будет выступать женщина, одновременно и талантливый учёный, и безутешная вдова.

 

«Первые ряды, – отмечает один из журналистов, – выглядят как партер театра: много дам в вечерних туалетах, мужчины в цилиндрах...»

 

В полдень, когда Мари ещё стоит у могилы и разговаривает шёпотом с тем, кому она наследует сегодня, в аудитории, уже заполненной до отказа, перемешались полные невежды с крупными учёными, близкие друзья Мари и совсем чужие ей люди.

 

Час двадцать пять минут. Рокот голосов нарастает. Все шепчутся, перекидываются вопросами, вытягивают шеи, чтобы ничего не упустить. У всех одна мысль: с чего начнёт новый профессор, единственная женщина, когда-либо допущенная Сорбонной в среду своих учёных? Станет ли она благодарить министра просвещения, благодарить университет? Будет ли говорить о Пьере Кюри? Разумеется, да: обычай требует произнести хвалебную речь в адрес предшественника. Но в данном случае предшественник – муж, товарищ по работе...

 

Половина второго. Дверь в глубине аудитории отворяется, и под шквал аплодисментов мадам Кюри подходит к кафедре. Она делает кивок головой – этот сухой жест должен означать приветствие. Мари стоит, крепко сжав руками край длинного стола, уставленного приборами, и ждёт конца оваций. Они обрываются: какое-то неведомое волнующее чувство заставляет умолкнуть толпу, пришедшую полюбоваться зрелищем.

 

Мадам Кюри начала свой курс точно с той фразы, на которой его оставил Пьер Кюри.

 

Что трогательного могут заключать в себе эти холодные слова: «Когда стоишь лицом к лицу с успехами, достигнутыми физикой...»? Но слёзы навёртываются на глаза слушателей и текут по лицам.

 

Не понижая тона, Мари доводит до конца сухое изложение темы и уходит в маленькую дверь так же быстро, как вошла.

 

Но это испытание – только начало.

 

Мари Кюри надо победить предрассудки и доказать, что женщина может преподавать в Сорбонне и каждый год обновлять свой курс. Она должна руководить очень важной лабораторией; добиться строительства новой лаборатории, о которой всю жизнь мечтал Пьер Кюри и которой он так и не дождался; проводить собственные исследования...

 

Энергичная Мари Кюри справляется со всеми этими задачами, хотя кто-то пытался распускать слухи, будто в совместной работе супругов Кюри Мари была просто ассистенткой мужа.

 

В Мари жило упрямое стремление не давать рукам опускаться. Мари осуществляла это с какой-то отчаянной, безнадёжной храбростью.

 

25 февраля 1910 года умирает свёкор Мари. Теперь воспитание Ирен и Евы перешло в руки самой Мари. Девочек не крестили. Мари сознавала свою неспособность преподать им догмы, в которые уже не верит. В особенности она не хочет для них той боли, какую сама перенесла, потеряв веру. При этом Мари отличалась полной терпимостью и не раз говорила детям, что, если у них появится потребность в какой-нибудь религии, она предоставит им полную свободу.

 

Способности Мари очень разнообразны, она человек большой, разносторонней культуры, и дочери могут обсуждать с матерью всё, что их волнует: музыку, поэзию, театр... Еву восхищали в матери не только гений великой учёной, но также и благородство характера, красота и грациозность. Как-то Мари заявила дочерям:

 

«Если у вас есть справедливое дело, его надо выполнить, даже когда у вас имеется тысяча причин, мешающих это сделать».

 

Эту неутомимую труженицу преследует мысль о переутомлении, на которое обречены её дети. Ей кажется варварством запирать молодые существа в плохо вентилируемые классы, отнимать у них время на бесчисленные и бесплодные часы «сидения» в школе, не оставляя детям времени на обдумывание, осмысление выученного.

 

По её почину рождается проект своего рода образовательного кооператива, где крупные учёные применяют к своим детям новые методы образования.

 

Для десятка мальчиков и девочек открывается эра, полная возбуждающего интереса и занимательности, когда эти ребята ходят каждый день только на один урок, который им даёт кто-нибудь из лучших знатоков предмета. Мари внушает им свою любовь к науке и влечение к труду. Передаёт свои методы работы. Обладая виртуозной способностью считать в уме, она заставляет своих питомцев упражняться в устном счёте: «Надо добиваться делать это, никогда не ошибаясь», «залог успеха – не торопиться». Если кто-нибудь из её учеников конструирует электрическую батарею и при этом мусорит на столе, Мари, вся вспыхнув, накидывается: «Не говори мне, что уберёшь потом! Нельзя захламлять стол, когда собираешь прибор или ставишь опыт».

 

Два года длилось это увлекательное учение, над которым весело подсмеивались газеты:

 

«Это маленькое общество, едва умеющее читать и писать, – пишет один обозреватель, – имеет полное право пользоваться приборами, конструировать аппаратуру, проводить химические опыты... Сорбонна и дом на улице Кювье пока не взорвались, но надежда на это пока ещё не потеряна!»

 

Профессор, исследователь, директор лаборатории, Мари Кюри работает с огромным напряжением. Она продолжает преподавать в Севрской высшей нормальной школе. В Сорбонне, куда зачислена штатным профессором, она читает первый и в то время единственный в мире курс радиоактивности. Великие усилия!

 

Вскоре Мари задумывает издать курс своих лекций. В 1910 г. она выпускает свой основной труд «Руководство по радиоактивности».

 

Девятисот одиннадцати страниц едва хватило, чтобы свести воедино знания, приобретённые в этой области, начиная с того, ещё недавнего дня, когда супруги Кюри заявили об открытии радия.

 

Мари не поместила своего портрета в начале книги. На контртитуле – фотография мужа. Двумя годами ранее эта фотография украшала книгу в шестьсот страниц – «Труды Пьера Кюри», приведённые в порядок и отредактированные Мари.

 

Число учеников мадам Кюри всё время возрастает. Мари разработала программу новых исследований. И она же выполняет её с успехом, несмотря на какое-то общее недомогание.

 

Бурное развитие радиотерапии требует, чтобы мельчайшие частицы драгоценного вещества могли быть разделены с большой точностью. Там, где дело идёт о тысячных долях миллиграмма, от весов мало толку. Мари предлагает «взвешивать» радиоактивные вещества на основании интенсивности их излучения. Она доводит трудную технику до желанной цели и создаёт у себя в лаборатории отдел дозиметрии.

 

Опубликовывая «Классификацию радиоэлементов» и «Таблицу радиоактивных констант», она заканчивает также работу общего характера: получение первого международного эталона радия. В этой лёгкой стеклянной трубочке, которую Мари с волнением запаяла собственноручно, содержится 21 миллиграмм чистого хлористого радия. Впоследствии этот эталон послужит образцом для эталонов на всех пяти континентах и будет торжественно водворён в Бюро мер и весов в Севре, под Парижем.

 

После совместной славы четы Кюри известность самой мадам Кюри приобретает феерические размеры. Дипломы на степень доктора «ради почёта» (nonoris causa), члена-корреспондента иностранных академий наук заполняют ящики письменного стола, но лауреат не выставляет их напоказ и даже не составляет списка этих званий.

 

Франция отмечает своих выдающихся людей при их жизни только двумя способами: орденом Почётного легиона и званием академика. В 1910 г. Мари предложили крест Почётного легиона, но, руководствуясь отношением Пьера к этому вопросу, она отказалась.

 

Почему же несколько месяцев спустя она не оказывает такого же сопротивления своим слишком рьяным коллегам, которые советуют ей выставить свою кандидатуру в Академию наук? Разве она забыла унизительное число голосов, поданных за Пьера, и при его провале, и даже при его избрании? Разве она не знает, какая сеть интриг расставлена вокруг неё?

 

Да, не знает. А главное, будучи наивной иностранкой, она боится выказать себя неблагодарной, если откажется от высокого отличия, предложенного ей учёными её второго отечества, Франции.

 

У нее есть конкурент – выдающийся физик и убеждённый католик Эдуард Бранли. Разгорается борьба между вольнодумцами и церковниками, между защитниками и противниками такого сенсационного нововведения, как избрание женщины в члены Академии наук.

 

Испуганная Мари присутствует при полемике, которой она не ожидала. Крупнейшие учёные стоят за неё. Но другой лагерь организует могучее сопротивление.

 

«Женщины не могут быть членами Академии!» – восклицает в добродетельном негодовании Амага, оказавшийся восемь лет назад счастливым соперником Пьера Кюри. Добровольные осведомители, вопреки очевидным фактам, говорят католикам, что Мари еврейка, либо напоминают вольнодумцам, что она католичка. 23 января 1911 года, в день выборов, президент Академии, открывая заседания, говорит служителям:

 

– Пропускайте всех, кроме женщин.

 

В четыре часа дня переволновавшиеся газетчики бегут писать о выборах разочарованные или торжествующие отчёты. Мари Кюри не хватило одного голоса для избрания!

 

Мракобесие даже на уровне Академии наук остаётся омерзительным мракобесием и ничем больше.

 

Результат голосования – факт вопиющий! Но в истории супругов Кюри, по-видимому, на долю других стран выпало исправлять неблаговидные поступки Франции. В декабре того же 1911 года Академия наук в Стокгольме, желая отметить блестящие работы, выполненные мадам Кюри после смерти мужа, присуждает ей Нобелевскую премию по химии.

 

Никогда, никто, ни тогда, ни в последующие годы вплоть до 1962 года не был дважды удостоен такой награды!

 

В своём публичном докладе при получении премии Мари посвящает все выпавшие на её долю почести Пьеру Кюри.

 

Выдающиеся открытия, мировая известность, две премии Нобеля у одних современников вызывают удивление и восхищение личностью Мари, а у других – чувство зависти, вражды.

 

И шквал злобы внезапно обрушивается на Мари, стремясь её уничтожить. Против этой кристально чистой сорокачетырехлетней женщины, такой хрупкой и измотанной трудом, предпринимается вероломный поход.

 

Не важно, кто дал сигнал к нападению, не имеет смысла рассказывать, с каким отчаянием и трагической неловкостью Мари старалась защититься. Оставим в покое и журналистов, имевших наглость оскорблять беззащитную женщину в то время, как её травили и терзали анонимными письмами, публично грозили ей насильственными действиями, когда сама её жизнь подвергалась опасности. Позже некоторые из них с раскаянием и слезами приходили к Мари просить у неё прощения за предательство... Но преступление свершилось: Мари была на краю самоубийства и сумасшествия, лишилась сил, её сразила тяжёлая болезнь.

 

Великие личности, особенно женщины, всегда подвергались яростному нападению завистников, стремившихся отыскать под бронёю гения несовершенное, похожее на них самих человеческое существо. Если бы не безмерная магнетическая сила известности, привлекавшая к Мари и симпатии, и ненависть, то никогда бы она не подверглась ни критике, ни клевете. Теперь у неё были все основания ненавидеть свою славу.

 

Друзья познаются в беде. За неё сражаются учёные, друзья, самым стойким защитником оказывается брат Пьера – Жак Кюри. Математик Эмиль Борель и его жена увозят её с собой на отдых в Италию.

 

Все эти тёплые чувства и участие несколько подбадривают Мари. Но её физическая слабость с каждым днём нарастает всё больше. 29 декабря её, умирающую, обречённую, перевозят в больницу. После двух месяцев борьбы Мари побеждает свою болезнь, но сильно повреждённые почки требуют хирургического вмешательства. Операция проходит успешно, но её здоровье остаётся надолго подорванным. Как загнанный зверь, она прячется от преследующих её физических болей и человеческой низости. Всё мрачное время своего лечения она живёт инкогнито сначала под Парижем, затем на морском побережье Англии.

 

Как раз в ту пору, когда Мари особенно мрачно смотрит на своё будущее, она получает неожиданное предложение, оживившее и вместе с тем смутившее её.

 

Царизм, поколебленный революцией 1905 г. в России, пошёл на некоторые уступки в отношении поляков, и польская интеллигенция задумывает создать в Варшаве лабораторию для изучения радиоактивности, предложить руководить ею мадам Кюри и таким образом вернуть навсегда в своё отечество одну из самых выдающихся в мире женщин.

 

В мае 1912 г. к Мари явилась делегация польских профессоров с этим предложением. Какой удобный случай для человека менее совестливого уехать из Парижа с блеском, повернуться спиной к клевете и злобе!

 

Но Мари никогда не следовала советам затаённой обиды. Она мучительно и честно обдумывает, на чьей стороне её долг. Мысль вернуться на родину и привлекает и пугает её. Но... вопрос о постройке лаборатории, которой добивались оба Кюри, наконец, решен. Бежать из Парижа значило превратить в ничто эту надежду, убить великую мечту.

 

После мучительных колебаний она с душевной болью шлёт в Варшаву отказ. Однако, Мари не отказывается руководить издалека новой лабораторией, поддерживая в руководстве двух своих лучших учеников-поляков – Яна Даниша и Людвика Ветенштейна.

 

Здоровье мадам Кюри улучшилось. Летом 1913 года Мари пробует свои силы, путешествуя пешком по Альпам. Её сопровождают дочери и известный физик Альберт Эйнштейн с сыном. Тесные дружеские узы уже несколько лет связывают двух гениальных учёных. Они в восторге друг от друга, они оба любят вести нескончаемые беседы по теоретическим вопросам физики то по-французски, то по-немецки. Вдохновенный Эйнштейн излагает спутнице свои заветные теории, которые Мари с её исключительным математическим складом ума, одна из немногих учёных в Европе, способна понимать.

 

Во Франции все бури забыты, Мария Кюри в зените славы. Уже два года архитектор Нено строит для неё Институт радия на отведённом для этого участке на улице Пьера Кюри.

 

И вот Мари расхаживает по строительным лесам, рисует планы, спорит с архитектором. В голове этой седеющей женщины идеи самые новые, самые современные. Ей хочется построить такую лабораторию, которая могла бы служить с пользой ещё тридцать, а то и пятьдесят лет, когда сама Мари будет только прахом. Она требует просторных помещений, больших окон. И как бы ни негодовали инженеры по поводу дорогого новшества, ей нужен лифт.

 

Что касается сада, самого дорогого предмета её забот, Мари проектирует его с особой любовью.

 

Не слушая доводов со стороны тех, кто хочет сэкономить место, она решительно защищает каждый метр земли, отделяющий одно здание от другого. Мари, как знаток, отбирает по одному молодые деревца, велит сажать их ещё задолго до закладки фундамента. Своим сотрудникам она говорит:

 

– Если я покупаю «мои» липы и платаны сейчас, то я выгадываю этим два года. Когда мы откроем лабораторию, деревца подрастут, и наши зелёные массивы будут во всей красе. Только ш-ш-ш-ш! Я ничего не говорила месье Нено!

 

И в её серых глазах вновь загорается весёлый, юный огонёк.

 

Мари сама, орудуя заступом, сажает ползучие розы вдоль ещё не законченных стен и собственноручно утрамбовывает землю. Каждый день она их поливает. Когда Мари разгибается и стоит, овеваемая ветром, то кажется, будто она следит глазами за ростом каменных мёртвых стен и живых деревьев.

 

В чудесные июльские дни «храм будущего» на улице Пьера Кюри возведён.

 

Но это июль 1914 года.

 

Болезненное, хрупкое создание забывает о недугах, женщина-учёный откладывает до лучших времён незаконченные труды. Мари помышляет только об одном: служить своей второй родине. В грозном испытании опять, в который раз, проявляются её высокие человеческие качества.

 

Она не приемлет простой выход: запереть лабораторию и надеть на себя, как это делали в то время многие отважные француженки, белую косынку сестры милосердия. Она немедленно знакомится с организацией санитарной службы и находит в ней пробел, который, по-видимому, мало беспокоит начальство, но ей кажется трагичным: полевые госпитали почти совсем лишены рентгеновских установок!

 

Один за другим оборудует Мари автомобили с рентгеновскими установками, прозванные на фронте «кюричками». «Трусиха» стала вдруг требовательной и властной особой. Она тормошит чиновников, требует у них пропуска, наряды, визы. Она беспощадно «грабит» и частных лиц, которые дарят или одалживают ей свои лимузины для рентгеновских передвижных установок. Из 20 таких автомобилей Мари один оставляет для себя.

 

Телеграмма, телефонный звонок уведомляют мадам Кюри о том, что полевому госпиталю, переполненному ранеными, требуется немедленно рентгеновская установка. Мари проверяет оборудование. Пока солдат-шофер заправляет машину горючим, она идёт за своим тёмным плащом, дорожной шляпой, круглой, мягкой, утратившей цвет и форму, берёт своё имущество: саквояж из жёлтой кожи, весь в трещинах и царапинах. Садится рядом с шофёром на открытое для ветра сиденье, и вскоре доблестный автомобиль несётся на полной скорости, 50 километров в час, по направлению к Амьену, Ипру, Вердену...

 

Мари сама распаковывает приборы, монтирует съёмные части, затемняет кабинет... Не прошло и получаса, как приехала Мари в госпиталь, а уже всё готово. Хирург и Мари – у экрана. Приносят носилки за носилками со страждущими.

 

10 раненых, 50, 100... Проходят часы, а иногда и дни. Всё время, пока есть пациенты, Мари живёт в тесной комнате. Прежде чем покинуть госпиталь, она обдумывает, как можно оборудовать в нём стационарную рентгеновскую установку. Наконец, упаковав оборудование, она занимает место в волшебном фургоне и возвращается в Париж.

 

Кроме двадцати автомобилей Мари оборудовала таким образом двести рентгеновских кабинетов. Более миллиона раненых прошли через эти 220 стационарных и передвижных установок, созданных и оборудованных трудами мадам Кюри. С 1916 по 1918 годы Мари обучила 150 сестёр-радиологов.

 

Ей помогают не только её знания и мужество: Мари в высшей степени одарена способностью выходить из затруднительных положений. Нет ни одного свободного шофёра? Она садится за руль своего «Рено» и с грехом пополам ведёт его по разбитым дорогам. Можно видеть, как в стужу она изо всех сил вертит рукоятку, заводя заупрямившийся мотор. Можно видеть, как она нажимает на домкрат, чтобы переменить шину, или же, сосредоточенно нахмурив брови, осторожными движениями учёного чистит засорившийся карбюратор. А если надо перевезти приборы поездом? Она сама грузит их в багажный вагон. По прибытии она же всё сгружает, распаковывает, следит, чтобы ничего не потерялось.

 

Равнодушная к комфорту, Мари не требует ни особого внимания к себе, ни привилегий. Вряд ли какая-нибудь другая знаменитая женщина причиняла бы так мало беспокойства. Она забывает о завтраке и обеде, спит где придётся – в комнатушке медицинской сестры, в походной палатке, под открытым небом.

 

Студентка, когда-то мужественно переносившая холод в мансарде, легко превратилась в солдата мировой войны.

 

Если Мари дома, значит почечные колики приковывают её на несколько дней к постели. Если Мари относительно здорова – она в одном из трёхсот-четырёхсот французских или бельгийских госпиталей.

 

В первые месяцы войны правительство попросило частных лиц сдать ему своё золото. Мари переводит шведские кроны, полученные ею со второй Нобелевской премией, во франки, которые становятся «добровольной контрибуцией». Она сдаёт своё золото во Французский банк. Служащий, принимавший его, берёт у неё монеты, но с негодованием отказывается отправить на переплавку знаменитые медали. Мари нисколько не чувствует себя польщённой. Она считает подобный фетишизм нелепостью и, пожав плечами, уносит коллекцию своих наград в лабораторию.

 

Новая специальность сталкивает Мари с самыми различными людьми.

 

Элегантно одетые женщины, «ангелы-хранители» госпиталей, по виду определив положение этой скромно одетой особы, не считающей нужным назвать себя, порою обращаются с ней, как с мелкой служащей. Мари это только забавляет.

 

Она никогда не говорит о трудностях и риске, которым подвергается. Не говорит ни о несказанном утомлении, ни о смертельной опасности, ни об убийственном действии рентгеновских лучей на её слабый организм. Перед товарищами у неё беззаботное, даже весёлое лицо, более весёлое, чем когда-либо прежде. Война предписала ей хорошее настроение как лучшую личину мужества. Не говорит она и о лёгком ранении в апреле 1915 г., когда по вине шофера её автомобиль, перевернувшись, свалился в кювет. Её выдали окровавленные бинты, найденные в туалетной комнате, и газетная статья в отделе происшествий.

 

Пушечный салют в знак перемирия застаёт Мари в лаборатории. У неё не одна, а две победы. Польша возрождается из пепла после полуторавекового рабства и становится независимой...

 

Война помешала научной работе Мари. Война подорвала её, и без того слабое, здоровье. Война разорила её. Деньги, которые она вручила государству, растаяли, как снег на солнце. Ей за 50, и она почти нищая. Отдав в дар созданной ею лаборатории свой собственный, первый в мире грамм химически чистого радия, эта женщина – вдова и мать двух дочерей – преподнесла государству около миллиона франков. Как и Пьер, она всегда проявляла такую же личную материальную незаинтересованность, когда надо было выбрать между личной и общественной пользой. У неё только профессорское жалованье – двадцать тысяч в год. Хватит ли сил ещё на несколько лет, до получения пенсии, совмещать преподавательскую работу с заведованием лабораторией?

 

Мари уговаривают написать книгу «Радиология и война». В ней она превозносит благо научных открытий, их общечеловеческую ценность. Трагический опыт войны дал ей новые основания для преклонения перед наукой.

 

В этом сухом научном произведении невозможно уловить всё значение личной инициативы Мари Кюри. Мари не враждебна своему «Я», оно для неё просто не существует.

 

И всё же одна мелочь доказывает нам, что Мари отлично сознаёт, какую помощь она оказала Франции. Когда-то она отказалась – и впоследствии снова откажется – от ордена Почётного легиона. Но близким её известно, что если бы в 1918 году её представили к награде «За военные заслуги», это был бы единственный орден, который она бы приняла.

 

Её избавили от необходимости поступиться своими правилами. Многие «дамы» получили знаки отличия, орденские розетки. Мари – ничего! Несколько недель спустя роль, сыгранная ею в великой трагедии, стёрлась у всех из памяти. И, несмотря на её исключительные заслуги, никто не подумал приколоть солдатский крестик к платью мадам Кюри!

 

Однажды майским утром 1920 года Мари Кюри приняла у себя в лаборатории американскую журналистку Мелони, которая добивалась этой встречи несколько лет. Позже миссис Мелони напишет:

 

«... Входит бедная, застенчивая женщина с таким печальным лицом, какого мне ещё не приходилось видеть. На ней чёрное платье из хлопчатобумажной материи. На её прекрасном, кротком, измученном лице запечатлелось отсутствующее, отрешённое выражение, какое бывает у людей, всецело погружённых в научную работу.

 

... В течение этой недели я узнала, что товарная цена одного грамма радия – сто тысяч долларов. Узнала также, что новой лаборатории мадам Кюри не хватает средств для настоящей научной работы и весь её запас радия предназначен для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей».

 

В бедно обставленном кабинете, с глазу на глаз с женщиной, открывшей радий, журналистка спрашивает:

 

– Что бы вы пожелали?

 

Мадам Кюри спокойно отвечает:

 

– Один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.

 

У миссис Мелони возникает блестящий проект: пусть её соотечественники подарят мадам Кюри грамм радия. По возвращении в Нью-Йорк она пытается убедить десять миллиардеров дать по десяти тысяч долларов, чтобы сделать этот подарок. Но безуспешно. Согласились только трое. Тогда она подумала: «Зачем искать десять богачей? Почему не открыть подписку среди всех американских женщин?»

 

В каждом городе Нового Света миссис Мелони организует национальную подписку в «Фонд Мари Кюри». Не прошло и года со времени её свидания с «женщиной в чёрном хлопчатобумажном платье», как она пишет Мари Кюри: «Деньги собраны, радий – Ваш. Приезжайте с дочерьми. Мы обеспечим Вам прекрасное путешествие, а грамм радия будет передан Вам в Белом доме самим президентом Соединённых Штатов. Мадам Кюри тронута. Впервые за 54 года своей жизни она соглашается на неизбежные последствия большой официальной поездки, так как радий, нужный для лаборатории, может получить только лично она.

 

Нью-Йорк. Огромная толпа на пристани ждёт прибытия учёной. Любопытные шли пять часов пешком, чтобы увидеть ту, которую заголовки в газетах называют «благодетельницей рода человеческого». Понять, почему мадам Кюри не член Французской Академии наук, американцы не могут.

 

Отчаянные усилия мадам Кюри держаться в тени имели некоторый успех во Франции: Мари удалось убедить своих соотечественников и даже своих близких в том, что личность выдающегося учёного сама по себе не имеет значения. С прибытием Мари в Нью-Йорк завеса падает, истина обнажается. Ирен и Ева вдруг узнают, что представляет собой для всего мира эта всегда тушующаяся женщина, близ которой они всё время жили.

 

Ей предназначены десятки медалей, почётные звания, докторские степени и даже «гражданство города Нью-Йорка».

 

– Вы, конечно, привезли с собой ваше университетское облачение, предназначенное для торжеств? – спрашивает миссис Мелони. – На таких торжествах без него не обойтись.

 

Наивная улыбка Мари вызывает общую растерянность. Мари не привезла костюм по той простой причине, что его у неё никогда не было. Профессора Сорбонны обязаны иметь фрак. Но мадам Кюри, единственный профессор – женщина, предоставляла мужчинам удовольствие заказывать себе парадную одежду. Спешно вызванный портной наскоро шьёт из чёрной материи величественное одеяние.

 

20.05.1921 года в Вашингтоне президент Соединённых Штатов Гардинг вручает в дар мадам Кюри грамм радия, точнее, его символ – специально сделанный, окованный свинцом ларец для хранения пробирок с радием. Сам радий настолько драгоценен, а вместе с тем, настолько опасен, что на время торжеств он был для безопасности оставлен на заводе.

 

Привилегированные журналисты, допущенные на это торжество и трескуче объявившие: «Изобретатель радия получает от своих американских друзей бесценное сокровище», были бы очень поражены, узнав, что мадам Кюри заранее лишила себя этого грамма. Накануне торжества, когда миссис Мелони дала ей на одобрение дарственный пергаментный свиток, Мари внимательно его прочла, потом решительно сказала:

 

– Надо изменить этот акт. Радий, который дарит Америка мне, должен навсегда принадлежать науке. Пока я жива, я буду пользоваться им только для научных работ. Но если оставить акт в таком виде, то после моей смерти он окажется наследственной собственностью частных лиц – моих дочерей. Это недопустимо. Я хочу подарить его моей лаборатории. Нельзя ли позвать адвоката?

 

– Да... конечно! – ответила ей миссис Мелони. – Раз вы так хотите, мы займёмся этими формальностями на следующей неделе.

 

– Не на следующей неделе, не завтра, а сегодня вечером. Дарственный акт войдёт в силу немедленно, а я могу умереть через несколько часов.

 

Юрист, с большим трудом найденный в поздний час, составляет вместе с Мари новый текст. Она тут же его подписывает.

 

Цена миллиграмма радия – элемента составляла в то время приблизительно 750 франков.

 

От поездки по городам Запада мадам Кюри отказалась из-за очень плохого самочувствия. По этой же причине были отменены намеченные там приёмы.

 

В кратких автобиографических заметках, написанных по возвращении из Америки, мадам Кюри запишет:

 

«Человечество, конечно, нуждается в деловых людях, которые извлекают максимум из своего труда и, не забывая об общих интересах, соблюдают и свои собственные выгоды.

 

Но человечеству необходимы и мечтатели, для которых бескорыстное служение какому-нибудь делу настолько увлекательно, что им и в голову не приходит заботиться о личных материальных благах.

 

...Правильно организованное человеческое общество должно предоставлять таким работникам всё необходимое для их работы, должно избавить их жизнь от материальных забот и дать им возможность свободно отдаваться научному исследованию».

 

На мадам Кюри лежит ответственность за новую науку. Значение её имени таково, что одним жестом, одним своим присутствием она может претворить в жизнь любой проект, имеющий общеполезное значение и близкий её сердцу.

 

Со времени путешествия в Америку она уделяет время и для внешних сношений, и для общественных миссий. Её шумно встречают, она старается быть полезной. Но теперь очень часто ей приходится превозмогать физическую слабость.

 

В мире нет больше уголка, где бы не знали её имя. Разве нет портрета мадам Кюри в старинном китайском городе Тайюань в храме Конфуция? Мудрые учёные этой страны поместили её портрет среди «благодетелей человечества», рядом с Декартом, Ньютоном, Буддой.

 

Сама Кюри никогда не искала ни светских связей, ни связей с людьми влиятельными. Она была очень довольна, когда ей довелось познакомиться с Редьяром Киплингом, а то, что её представили королеве Румынии, не произвело на неё никакого впечатления.

 

Во Франции...

 

В 1922 году тридцать пять членов Медицинской академии вручили своим коллегам следующую петицию:

 

«Мы, нижеподписавшиеся, полагаем, что Академия оказала бы себе честь, если бы избрала мадам Кюри своим членом-корреспондентом в знак признательности за её участие в открытии радия и нового способа лечения – Кюри-терапии».

 

Петиция была революционной. Академики не только соглашаются избрать женщину членом, но, порывая с обычаями, сами хотят этого. Все кандидаты на свободное место отказываются от него в пользу мадам Кюри.

 

Президент Академии обращается к Мари:

 

«В Вашем лице мы приветствуем великого учёного, женщину большого сердца, проявившую необычайную преданность своей работе, принёсшую ради науки величайшие жертвы, патриотку, которая и во время войны, и в мирное время, всегда делала больше, чем требовал долг.

 

... Вы являетесь первой женщиной Франции, удостоенной чести избрания в одну из её академий, но разве была другая, достойная того же?...»

 

15.05.1922 г. совет Лиги наций избирает Мадам Кюри-Склодовскую вице-президентом Международной Комиссии по научному сотрудничеству.

 

Вынужденная ограничивать свою практическую деятельность, Мари посвящает себя более широкому развитию международных научных стипендий.

 

«В чём заинтересовано человеческое общество» – пишет она в одной из своих докладных записок. – Разве не его долг способствовать расцвету научных дарований? Разве оно так богато ими, что может приносить в жертву те, которые готовы проявиться? Я же думаю, что совокупность способностей, необходимых для настоящего научного призвания, – явление бесконечно ценное и тонкое, редкое сокровище: было бы нелепо и преступно давать ему гибнуть, а нужно заботливо ухаживать за ним, предоставляя все возможности для его расцвета...»

 

Мария Кюри делает всё, чтобы коллеги услышали тот же Зов Науки, который с юных лет звучит в её сердце, звучит так сильно, ибо родился из любви к прекрасному и страсти к неизведанному.

 

Её мечта – найти для лабораторий средство против бедности в виде субсидий на научные исследования за счёт прибылей.

 

Она защищает личное дерзание, т.е. то сильное чувство, которое всегда управляло ею в жизни.

 

Она говорит:

 

«Я принадлежу к числу тех людей, которые убеждены в великой красоте науки. В своей лаборатории учёный – не только техник. Это одновременно и ребёнок, играющий с явлениями природы, которые производят на него такое же неотразимое впечатление, как сказочный мир на настоящих детей. Мы должны уметь передавать это чувство во внешний мир. Мы не должны позволять думать, что весь научный прогресс сводится к машинам, механизмам, сцеплениям, которые, впрочем, сами по себе тоже прекрасны».

 

Борьба за международную культуру, соединённую с уважением к различным на-циональным культурам, защита свободы личности и таланта, где бы они ни обнаруживались, борьба за «укрепление великой духовной силы науки во всём мире». Борьба за мир во всём мире. Таковы сферы борьбы, которую ведёт мадам Кюри, не льстя себе суетной надеждой на скорую победу.

 

29.05.1932 года Мари Кюри приезжает в Варшаву на открытие Института радия. Уже несколько месяцев назад в него стали поступать больные для прохождения курса радиотерапии.

 

Мари в последний раз видит Польшу, старинные улицы родного города и Вислу, которой любуется при каждом своём приезде, глядя на неё с тоской, почти с угрызениями совести.

 

Через все превратности судьбы эта великая женщина пронесла тонкую лиричность своей души. В письме к Еве она пишет:

 

«Вчера утром я пошла одна прогуляться в сторону Вислы... Река лениво вьётся в своём широком ложе, серо-зелёная вблизи и голубая вдали, где отражается в ней небо. Очаровательные песчаные отмели блестят на солнце, то там, то здесь выступая из воды и направляя прихотливое течение реки. Ослепительно сверкающие кромки вдоль края отмели указывают границу наиболее глубоких мест. У меня появляется непреодолимое желание побродить по этим великолепным лучезарным пляжам...

 

Есть краковская песенка, где говорится о Висле: «В этой польской реке столько очарования, что всякий, способный это понимать, будет любить её до гроба». В отношении меня это по-видимому, верно.

 

Какой-то непонятный, но сильный инстинкт влечёт меня к этой реке».

 

Несмотря на все старания, ей не удалось войти в соглашение со славой. Она и впредь не будет одобрять того, что называется проявлением фетишизма. Разве неумеренные приветствия могли когда-нибудь удовлетворить ту страстную студентку, которая ещё жила в этой старой женщине? Не раз она проговаривается: «Когда они мне говорят о моих блестящих работах», мне кажется, что я умерла. – И добавляет: – Так же мне кажется, что те услуги, какие я ещё могла бы оказать, их не интересуют, что, если бы я исчезла, им было бы легче расхваливать меня».

 

Мария Кюри с сотрудниками

 

Этот исключительный человек – исключительный не только по таланту, но и по своему гуманизму, по своему внутреннему отрицанию любой пошлости, любой мелочности – ни при каких обстоятельствах не открывает дверей в своё горестное прошлое с целью извлечь из него какие-нибудь поучительные случаи и воспоминания. Это её внутренний мир, куда никто, даже самый близкий человек, не имеет права доступа.

 

40 лет научной работы.

 

С 1919 по 1934 годы физики и химики Института радия в Париже опубликовали 483 научные работы. С 1919 по 1935 годы 8319 больных прошли лечение в Институте радия. Мари радуется победам, одержанным той коллективной личностью, которую она зовёт даже не «моей лабораторией», но тоном затаённой гордости просто «лабораторией». Она произносит это слово так, как будто на земле не существует никакой другой лаборатории.

 

Человеческие, гуманные качества этой одинокой женщины помогают ей стать вдохновительницей других. Не очень общительная, мадам Кюри умеет внушить к себе глубокую преданность.

 

Стоит Мари, увлёкшись научным спором, задержаться где-нибудь в саду, на скамейке, как встревоженный голос одной из ассистенток возвращает Мари к действительности: «Мадам, вы простудитесь! Мадам, умоляю Вас, идите в помещение!» Если Мари забывает пойти позавтракать, чьи-то руки тихо подкладывают ей ломтик хлеба и фрукты...

 

Из сотрудников почти никто не догадывается о физической немощи мадам Кюри – так мужественно она держится. Но кроме развивающейся из-за переоблучения болезни всего организма, у Мари очень плохое зрение. Ещё в 1920 г. врач предупредил её о катаракте на обоих глазах. Операция в 1923 году даёт осложнения. Несколько недель длятся кровотечения. Ещё две операции в марте 1924 года. Четвёртая операция в 1930 г. Но и в этот раз мало-помалу Мари Кюри одерживает победу над злой судьбой. Её письмо к сестре приоткрывает тайну этой победы:

 

«Временами я теряю мужество и говорю себе, что мне надо бросать работу, ехать в деревню и заниматься садоводством, но множество забот держит меня здесь, и я не знаю, когда смогу поступить таким образом. Не знаю и того, смогу ли я жить без лаборатории, даже если буду писать научные книги...»

 

Не знаю.., смогу ли я жить без лаборатории...» – вот где источник победы духа великой труженицы над физической немощью. Трудная работа стеклодува, которой Мари владеет артистически, или точно проведённое измерение способны вызвать у неё чувство огромной радости. Ни одному пианисту не исполнить с большей виртуозностью того, что делают руки мадам Кюри. Это совершенная техника, где погрешность сведена практически к нулю.

 

Теперь мадам Кюри нередко заговаривает о смерти. Как бы для защиты от неё Мари лихорадочно воздвигает вокруг себя укрепления из проектов и необходимости выполнения долга. Не обращает внимания на возрастающую с каждым днём слабость, на постоянные недомогания: плохое зрение, ревматизм, раздражающий шум в ушах... Мари встаёт рано, бежит в лабораторию, возвращается домой вечером.

 

Она чувствует слабость, но старается убедить себя, что здоровье её неплохое. В дни слабости Мари сидит дома и пишет книгу.

 

Но коварный враг действует быстро, лихорадочное состояние и озноб усиливаются. В солнечный майский день 1934 г. Мари говорит: «У меня жар, поеду домой.» Она ещё раз обходит сад, где яркими пятнами выделяются вновь распустившиеся цветы. Вдруг она останавливается перед чахлым кустом роз и зовёт механика:

 

– Жорж, взгляните на этот куст: необходимо заняться им теперь же!

 

К ней подходит один из учеников, умоляет ехать домой. Она слушается, но, перед тем как сесть в автомобиль, ещё раз оборачивается и говорит:

 

– Так не забудьте, Жорж, о кусте роз...

 

Её тревожный взгляд, брошенный на хилое растение, был и последним «прости» лаборатории.

 

Она уже не встаёт с постели. Мало эффективная борьба с неведомой болезнью ставит в тупик специалистов. Окружающие начинают осторожно поговаривать о санатории. Мари неожиданно соглашается.

 

Поразительно, но даже теперь Мари остаётся всё той же юной девушкой, которая 46 лет тому назад писала по-польски в письме:

 

«Люди, так живо чувствующие, как я, и не способные изменить это свойство своей натуры, должны скрывать его как можно больше».

 

Даже теперь она не изливает душу, не жалуется или, может быть, чуть-чуть, едва заметно. Говорит только о будущем... О будущем лаборатории, института в Варшаве, о будущем своих детей: она уже знает, что через несколько месяцев её дочь Ирен и муж Ирен Фредерик Жолио получат Нобелевскую премию за открытие искусственной радиоактивности.

 

Несмотря на сильное ухудшение состояния здоровья, врачи советуют ехать в горный санаторий немедленно. Когда же после мучительно, несказанно трудного путешествия её, наконец, помещают в лучшую палату санатория в Санселльмозе, снова делают рентгеновский снимок и анализы, обнаруживается, что дело не в лёгких, как предполагалось, и переезд был бесполезен.

 

У Мари жар, температура выше сорока градусов. Повторный анализ крови даёт быстрое падение числа белых и красных кровяных шариков. Начинается тяжёлая борьба, когда тело не хочет погибать и сопротивляется с неистовым ожесточением. Ухаживая за матерью, Ева ведёт борьбу иного рода: в ещё ясном сознании мадам Кюри нет мысли о запоздалом переливании крови, уже бесполезном и пугающем. Никаких неожиданных сборищ у постели умирающей, так как Мари, увидев собравшихся родных, была бы убита сознанием ужасного конца. Вся жизнь санатория как будто остановилась, застыла от душераздирающей вести: умирает мадам Кюри.

 

Утром 3 июля мадам Кюри в последний раз сама измеряет температуру, держа термометр в дрожащей руке, удостоверяется в ее резком падении, как это всегда бывает перед кончиной. Она радостно улыбается, когда Ева уверяет её, что это признак выздоровления.

 

Во время агонии она тихо стонет от боли и с удивлением жалуется в полубреду: «Я не могу ничего выразить словами... Я отсутствую...»

 

4 июля 1934 года Мари отошла от людей. И навсегда присоединилась к тем любимым вещам, которым посвятила свою жизнь.

 

Позже профессор Рего писал:

 

«Мадам Кюри может считаться одной из жертв длительного общения с радиоактивными веществами».

 

У бездействующих приборов Института радия в Париже рыдают молодые учёные. Один из любимых учеников Мари, Жорж Фурнье, потом напишет: «Мы потеряли всё».

 

Дом (музей) Марии Кюри в Варшаве  Могила Марии и Пьера Кюри в Со (пригород Парижа)

                  Дом (музей) Марии Кюри в Варшаве.   Могила Марии и Пьера Кюри в Со (пригород Парижа)


Через год книга, которую Мари закончила перед смертью, стала последним её посланием «влюблённым в физику». На сером переплёте имя автора:

 

«Мадам Кюри,
профессор Сорбоннского университета.
Лауреат Нобелевской премии по физике.
Лауреат Нобелевской премии по химии»
А название – одно строгое лучезарное слово:
РАДИОАКТИВНОСТЬ.

 

Со смерти Марии Кюри прошло 80 лет, но и сейчас актуально звучат её пронизанные острой душевной болью слова:

 

«Наше общество, где царствует жажда роскоши и богатства, не понимает ценности науки. Оно не отдаёт себе отчёта в том, что наука – самая драгоценная часть его духовного наследия, главное, оно не отдаёт себе отчёта в том, что наука лежит в основе любого прогресса, облегчающего жизнь человека и уменьшающего его страдания. Ни государственная власть, ни щедрость частных лиц не оказывают сейчас науке и учёным той поддержки и не дают тех субсидий, которые необходимы для работы.

 

... Множество недалёких людей... не знают или просто позабыли ту истину, что любое открытие может стать и источником добра, и источником зла, что любое вещество, в зависимости от дозы, может оказаться лекарством или ядом, что огонь является благоденствием, когда он согревает, и смертелен, когда сжигает всё на своём пути. Так и ядерная энергия,... поставленная на службу человеку, может быть как в высшей степени полезной, так и чудовищно смертельной. Всё зависит от воли тех, кто её использует».

 

Полное собрание трудов Мари Кюри, в том числе, рабочие дневники Пьера и Марии Кюри, было издано её дочерью, Ирен Жолио-Кюри. Далее приводятся наиболее важные из этих работ, опубликованные во французской и русской печати:

 

 

 [1] Рабочие дневники Пьера и Марии Кюри. Пер. О.А.Старосельской-Никитиной – Тр. Ин-та истории естествознания и техники. Т.19, изд. АН СССР, 1957.
 [2] (Мадам) Склодовска-Кюри – ДПА. Т.126, 1898 С.1101. Излучение, испускаемое соединениями урана и тория.
 [3] Пьер Кюри, Мария Кюри, Ж.Бемон – ДПА. Т.127, 1898. С.175, 1215. О новом сильно радиоактивном веществе, содержащемся в смоляной обманке.
 [4] Пьер Кюри, Мария Кюри – ДПА. Т.129, 1899. С.714. О радиоактивности, наведённой лучами Беккереля.
 [5] Мария Кюри – ДПА. Т.129, 1899. С.760. Об атомном весе радия в радионосном хлориде бария.
 [6] Пьер Кюри, Мария Кюри – ДПА. Т.129, 1899. С.823. Химические действия, вызываемые лучами Беккереля.
 [7] Мария Кюри – ДПА. Т.131, 1900. С.131. Об атомном весе радионосного бария.
 [8] М.Склодовская-Кюри – Радий и радиоактивные вещества. Пер. С франц. В.М. Филлипова. С.120, рис. 14. Санкт-Петербург, изд. О. Н.Поповой, Невский пр. 54, 1904. (Образовательная библиотека, Серия VI, № 3); Исследования над радиоактивными веществами. Пер. со 2-го изд. сочинения «Recherches sur les substances radioactives par M-me Sklodovska-Curie, 1903» П.М.Факторовича с 14 фиг., С.112. Санкт-Петербург, изд. К.Л.Риккера, Невский пр. 14, 1904; Исследование радиоактивных веществ: радий, полоний, актиний, уран, торий, М., 1905.
 [9] М.Кюри – Предисловие к сборнику «Труды Пьера Кюри», Париж, изд. «Готье-Вийяр, 1908; см. отрывки в кн. Эжени Коттон «Семья Кюри и радиоактивность» – Атомииздат, М., 1964.
 [10] М.Кюри – Лекция, прочитанная в связи с вручением Нобелевской премии 11.12.1911 г; см. отрывки в кн. Эжени Коттон «Семья Кюри и радиоактивность» – Атомиздат, М., 1964.
 [11] Мадам Кюри, профессор Физ.-Мат. Факультета в Париже – «курс радиоактивности», прочитанный в 1910 г; «Радиоактивность». Т.I, вып.I. С портретом П.Кюри. Пер. М.Пирожкова. Санкт-Петербург, издат. и книжный склад «Наука и жизнь» (Санкт-Петербург, Петр.Стор., Большой пр. 82), 1912. С.409; «Радиоактивность». Пер. с фр. З.В.Ершовой и В.Д.Никольского. Под ред. В.И.Баранова, М.-Л., 1947; изд 2-е, испр.: М., Физматгиз, 1960. С.516 с черт., ХХVI с илл.
 [12] М.Склодовска-Кюри – Эталон радия и измерения в области радиоактивности (Journal de physiqe, October, 1912). Пер. с франц. Н.Тамашевой. Под ред. проф. Н.А.Булгакова. Санкт-Петербург, Книгоиздат «Физика», 1913. С.63.

[13] М.Кюри – Пьер Кюри. Сер.: Замечательные люди Франции, Париж, 1924; Пер. С.А.Щукарева. Л., Научн.хим.-техн. изд, 1924. С.78 с портр; М.Кюри – Пьер Кюри (жизнь и деятельность). Библиотечка журнала «Огонёк», № 106, 1926.; М.Кюри – Пьер Кюри. Пер. с франц. С.А.Щукарева; Е.Кюри – Мария Кюри. Пер. с франц. Е.Ф.Корша. Под научн. ред. и с послесловием проф. В.В.Алпатова, Сер.: Жизнь замечательных людей, вып 5 (271). М., 1959. С.424, 8 л.илл. Издат ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». На переплёте авторы не указаны; М.Кюри – Пьер Кюри (М.Кюри о Пьере Кюри. Ирен и Фредерик Жолио-Кюри о Марии и Пьере Кюри). Пер. с фр. М.П.Шаскольской. Под ред. и с послесловием (О Пьере и Марии Кюри) лауреата Нобелевской премии И.М.Франка. М., «Наука», Главн.ред. физ.-мат. лит-ры, 1968. С.176, 16 л.илл; 2 л. портр.; M.Curie – Pierre Curie Ed Denoёl, Paris (1955)
[14] М.Кюри – Рентгенология и война, 1920; отрывки см в кн. Ирен и Фредерик Жолио-Кюри – О Марии и Пьере Кюри. Издания, посвященные жизни и деятельности Марии Склодовской-Кюри:
[15] Ева Кюри – Мария Кюри. Пер. с Франц. Е.Ф.Корша. Под ред. и со вступительной статьёй проф. В.В.Алпатова. ИЗД. 4-е М., Атомиздат, 1977. С.328. 0,5 л.илл. (1-е изд. – в 1967, 2-ое – в 1968, 3-е – в 1973 гг); сокращённый перевод – см. М.Кюри – П.Кюри. Пер. с франц. С.А. Щукарева; Е. Кюри – Мария Кюри. Пер. с франц. Е.Ф.Корша. Под научной ред. и с послесловием проф. В.В.Алпатова. Сер.: Жизнь замечательных людей, вып 5 (271). М., 1959. С.424, 8 л.илл. Издат. ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». На переплёте авторы не указаны.
 [16] Ирен Жолио-Кюри – Мари Кюри, моя мать. Europa (1954), № 108. С. 89 – 121, Marie Curie – ma mere Ирен Жолио-Кюри – Жизнь и открытия Марии Склодовской-Кюри. Сб. «Вопросы истории естествознания и техники», № 3, 1957. С.39. La Pensee (1954) № 58, p. 19 – 31; La vie et l’oeuvre de Marie Sklodovska-Curie
 [17] Э. Коттон – Семья Кюри и радиоактивность. Пер. с фр. Н.Е.Горфинкель и А.Н.Соколова. М., Атомиздат, 1964. С.175, 6 л.илл. Les Curie et la radioactivite. Presebtation pap Eugenie Cotton. Paris, Editions seghers (1963)
[18] Ирен и Фредерик Жолио-Кюри – О Марии и Пьере Кюри – см. в кн: Мария Кюри – Пьер Кюри. Пер. с Фр. М.П.Шаскольской. Под ред. и с послеслов. лауреата Нобелевской премии И.М.Франка. М., «Наука». Глав. ред.физ.мат. лит-ры, 1968.
[19] 100 лет со дня рождения Марии Кюри. Сб. М., «Знание», 1968. С.62 с черт. (На обл.: Новое в жизни, науке, технике. Сер.: «Физика. Астрономия»).
[20] Франк И.М. – О Пьере и Марии Кюри. М., 1968 – см. в кн.: Мария Кюри – Пьер Кюри. М. «Наука» Глав.ред.физ.мат.лит-ры, 1968.
[21] Мария Склодовская-Кюри (1867-1967). Матер. и тезисы конф. Отв. ред. проф. А.Х.Баталин. Оренбург, 1968. С.22; III конф, посвящённая М. Склодовской-Кюри (1867-1967). Оренбург, 1968. Материалы.

 



Об авторе: Авотина Милада Павловна
Кандидат физико–математических наук

06.03.2015 10:56АВТОР: М.П. Авотина | ПРОСМОТРОВ: 5845


ИСТОЧНИК: Новая Эпоха



КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Люди науки »