Дневники Ольги Базанкур. Ольга Ешалова
Усадебный дом в Талашкине.
Талашкино. 9 июня 1909 г.
Ну, надо же когда-нибудь продолжать свои записи. Так много интересного, хорошего каждый день, что нестерпимо жаль, если это всё растает бесследно.
12 июня.
Вчера и сегодня я увлекалась книгой «Портрет Дориана Грея»[1] . Сильное впечатление и тягостное. Как хорошо это место: «Трагедия старости не в том, что стареешь, а в том, что остаёшься молодым». И думается, неужели правда, моё состояние – начало конца? Что я вступила уже во 2-ю половину жизни – это несомненно (не проживу же я при моих адских условиях до 80 лет), и хотя много было яркого, интересного, блестящего, что и не приснится и не приснилось бы иным в моём положении – а всё чего-то жаль, кажется, не всё изжито, и всего тяжеле[е], что никогда не было удовлетворения личной жизни, что всегда я знала только негодяев. Или быть мож[ет] и все мужчины таковы, но я была недостаточно умна или ловка и не умела пользоваться и вовремя прибрать никого к рукам.
Страшит, что, быть мож[ет], нарастает какая-нибудь жестокая болезнь, сегодня ночью были такие страшные боли в спине, что я кричала. И вообще, хотя я здесь в чудных, исключительных условиях, но нет радости, нет былого восторга бытия, нет даже таких блаженных восторгов природою, которые я испытала ещё прошлое лето в Кюльятке[2] . Правда, что и разочарований с той поры прибавилось, а, главное, потеряла здоровье, боюсь, что невозвратно.
Какая печальная вещь – лишиться жизненных иллюзий! Ведь как добра ко мне кн. Тенишева[3] , как деликатна – при всей моей щепетильности – почти не к чему придраться. Как бы я была счастлива, если бы могла быть по-старому беззаветно благодарной, но нет – сквозь то, чем люди хотят быть – я беспощадно ясно вижу то, что есть в действительности. Она так несчастна, она не понимает, отчего люди платят ей злом за добро, отчего не ценят и бегут прочь от её ласки и благодеяний. А мне, с моим печальным знанием людей – это так ясно видно! Это – тот же тип, что и покойная Н.А. Лухман[ова][4] – тип, быть может, общий для всех выдающихся женщин – это бесконечный деспотизм и бесконечное самолюбование. Я ещё не пробилась, но знаю, чего стоит пробиться женщине, и я уже сильно захвачена горделивостью, а в них, выбившихся, да ещё так блистательно, как кн. Тенишева – это чувство должно удесятериться. И кн. Т[енишева], и кн. Ч[етвертинская][5] трогательно откровенны со мною, вводят меня в полную интимность своего духовного мира, своего прошлого. Но я осторожна: чтобы оценить эту откровен[ность] кн. Т[енишевой] – я бы хотела знать, что она – для очень немногих, я же боюсь, что и тут – более всего честолюбие, а не крик одинокой души. Хотя бывают, несомненно, искренние минуты и порывы.
Какая жизнь здесь! – Волшебный, лёгкий сон по сравнению с тем ломовым возом, кот[орый] представляет собою моё петерб[ургское] существование. И надорвись над этим возом – и никому, никому нет до тебя дела, пока не упадёшь около него и не начнёшь подыхать. О, тогда – как всегда в жизни, слишком поздно – тогда явится и поддержка, и сочувствие, и горячие дружеские чувства, поверю даже, что искренние, которые лежали глубоко скрытыми и не проявлялись, когда этого было надо, страшно надо – для спасения жизни.
Сколько людей делали гадости кн. Т[енишевой] за её чудное, казалось ей, отношение к [ним]. Малютин[6] , Мишонов[7], Бенуа[8] ... Но ведь она людоедка! Ведь она даёт деньги, удобства, комфорт, культуру – да; но вот история отношений к ней людей, пользовавшихся всем этим, – лучшее доказательство тому, что деньги ещё не всё, что святую святых человека – нельзя купить ни за какие деньги.
В.А. Лид[ин][9] – в счёт не идёт. По-моему, в нём безусловно, не за одни деньги – за одно это невозможно погубить свою жизнь, а он её, несомненно, загубил при кн. Т[енишевой] – но и известный культ к ней, обожание. Проявление самостоятельности при кн. Т[енишевой] – совершенно не допускается, хотя ей, наверное, кажется, что она страшно терпима и свободолюбива. Ей, быть мож[ет], и хочется, чтобы каждому было около неё легко и свободно. Княгине – это и есть, но внутренний гнёт, бессознательно для неё, я убеждена, чувствуется всеми. Достаточно посмотреть на холодно-серьёзное лицо управляющего Ив[ана] Ив[анови]ча, [И.Ф.]Барщевского[10] , их напряжённость и настороженность (да и не их одних, а всех, кто так или иначе зависит от милостей княгини), чтобы понять, как они неспокойны за свою моральную свободу и как они непрестанно охраняют её. Кн[ягиня] – солнце; всё остальное интересно только постольку, поскольку может служить ей и усиливать её славу. Она, несомненно, «выдающаяся» и умная женщина, но нельзя этого требовать от людей. Это приходит иногда к некоторым избранным, пред которыми восторженные апостолы склоняются и служат ему, видя в этом служении всю цель своей жизни, но это может придти только само, искусственно нельзя этого подготовить, иначе всегда выйдет неискренно и тяжело для обеих сторон и «солнце» всегда останется неудовлетворённым.
О, видит Бог, пишу это безо всякой иронии, без малейшего злорадства в отношении кн. Т[енишевой]. Но мне хочется уяснить даже для самой себя её отношения с окружающими и причины её разочарований. Я слишком много обязана кн. Т[енишевой]. Несомненно, не будь я тем, что я есть, – она бы и не откликнулась, а всё же, за всю мою жизнь... откликнулись-то и поддержали, да быть мож[ет] и от смерти спасли – только Н.А. Лухман[ова], да теперь кн. Т[енишева], которая, дав мне приют и возможность передохнуть хотя два месяца – действительно, быть мож[ет], спасает меня от чахотки или чего ещё худшего.
13 июня.
А писем мне ни от кого нет, ни от В., ни от Г.[11] – ах, хорошо бы было, если бы обе эти истории, от которых мне давно уж ни красы, ни радости, – были уже в прошлом! Не стоит много об этом, и о сволочи, именуемой мужчинами.
Из Пет[ербур]га выехала я после неимоверной жестокой гонки, во вторник 2 июня. Вообще весь май был адом в смысле количества отвратительных дел, неизбежно клонящихся к тому, чтобы как-нибудь избежать голодной смерти. Хлопоты перед экзаменом – чтобы он сошёл хорошо и чтобы не выгнал Орнат[ский][12], т. е. чтобы не лишиться куска хлеба. Хлопоты с подачей прошения инспектору гимназии при помощи рекомендательного письма от кн. Голицына – для того, чтобы осенью получить место в гимназии – и не помирать с голоду. Хлопоты с докторским свидетельством – для подачи прошения в Экспедиц[ию][14] о пособии на лечение, метанье в поисках денег, кот[орые] и нашла, по обыкновению, там, где менее всего ожидала, – у Алины Ивановны[15], надо было закладывать билет в банке – опять время и хлопоты, надо было кое-что купить, уложить весь дом на лето и вещи в дорогу, гонять, кроме того, по городу за материалом для газетных статей... опять-таки из-за хлеба... о, какое проклятое и позорное существование! Какое оскорбление! И знать, сознавать, что надрываешься, сокращаешь и силы, и жизнь, – и никому, решительно никому это не больно, не жаль!! Кого винить? На кого негодовать? Не знаю. Но принимать «со смирением» – не могу. И чувствую, что постепенно озлобляюсь жестоко.
Г. мне достал каким-то чудом билет – и вот я в поезде. Провожали меня Гр., Вр., Алина Иван[овна] и Натал[ия] Ив[ановна], кот[орая] не замедлила напыжиться, елико возможно, и всем «импонировать», зачем и для чего – никому не известно. О, хамка безнадёжная и пошлость бесконечная. Здесь я получила открытку от Елены – глупую и лицемерную, как и вся она за последние годы, в которой она ахает, что-де не могла разыскать меня на станции. Та же история была при отъезде моём в Киев. «Милая моя, – хотелось мне написать ей, – право, нельзя же так! Ну, ударь раз, ударь два, но нельзя же до бесчувствия!»
О моей глупой истории с генералом по объявлению – распространяться не буду, ибо она сохранилась у меня в письмах – его и моих, но всё же она тоже унесла у меня некоторое количество нервов. Редко к кому я чувствовала такое жгучее отвращение, как к этому рыжему кретину, когда он начинал багроветь, сопеть и еле сдерживался, чтобы не кинуться на меня. Во всяком случае – он упорно желал перейти на «чувства», совершенно умолкнув о женитьбе. Очень-то мне нужны мужские «чувства», прости Господи, – знаю я им цену! И этакое рыжее безобразие претендует на личную интересность – о Боги!!
А интересно, какого мнения остался он обо мне! Нет, даже неинтересно. Итак, путешествие до Смоленска прошло без всяких приключений, кроме какого-то злющего судейского поляка, который с любезным видом обратившись к нам с просьбой закурить – и получив мою просьбу не делать этого, т. к. я сильно кашляю, – моментально взбесился и уже до конца пути сидел с видом готовности расстрелять меня в любой момент.
В Смоленске на станции встретила меня приветливая красная рожа Василия – служащего у княгинь лет 13 – и я попала в новый, бесконечно недоступный мир.
Жизнь – лёгкая жизнь-игра, жизнь всецело за чужой счёт, т. е. кушают берут от жизни только самые fine fleur [самое лучшее, сливки (фр.)] верхушки спаржи. Вот где надо учиться, как облегчать и упрощать левую сторону жизни. Никаких покупок, никаких поездок на почту, в банк и т[ому] под[обного] – всё делается по поручениям, по запискам...
Я убеждена, судя по тому, что мне доводилось видеть, что то же самое и в худож[ественной] жизни, в творчестве.
Конечно, несомненно, прежде всего, кн. Т[енишева] – очень умна и незаурядна, но, кроме того, у неё есть драгоценное свойство, кот[орое] было и у Н.А. Лухм[ановой], – это уменье схватывать на лету всё для себя нужное и перерабатывать его на свой лад, придавая ему вполне сходственную с самим собою форму, а второе: дар уметь заставлять других служить себе. Кн. Т[енишевой] это удаётся ещё лучше, п[отому] ч[то] у неё могучее средство, которого не было у Н.А., – средства, на которые она может купить многое, о, очень многое.
Является худож[ественная] идея... мысль... о, не спорю, быть мож[ет], и интересная, но выполняют её другие.
Иногда и развивают или улучшают. Но кто и где они, эти скрытые безвестные? Мы их не знаем, а слава... кому она остаётся всецело? Ведь, уж что греха таить, эмали-то, я не сомневаюсь, – выполнение Вас[илия] Ал[ександровича].
Ночь с 14 на 15 июня.
Не спится. Которую ночь уже мучаюсь адскими болями в боку. Чем лежать в темноте и тосковать – лучше использовать время и заняться записями.
Сегодня приехал сюда Рерих[16]. Надо сказать, что вчера, например, настроение кн. Т[енишевой] окислилось до того, что она пустила картами почти в физиономию Вас[илию] Ал[ександровичу] – за то, что он не по её вкусу разложил мечи[17].
Возмутительная погода. По десяти раз на дню дождь. Ни гулять, ничего – нельзя. Положим, мы с кн. Ч[етвертинской] всё же совершили прекрасную прогулку. Здесь масса густейшей, разнообразной зелени – и трав, и деревьев, и цветов – и это меня восхищает более всего. Как она ласкова и деликатна. Вся её жизнь – для других.
Итак, с утра сегодня: чувствовала себя оч[ень] плохо, так как вторую часть ночи провела ужасно. Кофе пила у себя, затем пошла немного погуляла. Завтрак, после кот[орого] опять отправились гулять с кн. Ч[етвертинской].
Затем читала у себя много и немного перед обедом заснула.
Чем я тоже здесь наслаждаюсь – это возможностью массу читать. Частью просмотрела, частью прочитала уже бездну книг: «Портрет Дориана Грей», «Утопия» Морриса[18] , написала статьи о Гинцбурге[19] , Жанне Дарк[20] и об миниатюрах [на] выставке в Акад[емии] худ[ожеств], множество справочных изданий о Смоленске, между прочим интереснейшая статья о роде Романовых, кое-что Кнута Гамсуна[21], Ибсена[22], и т. д., и т. д.
После обеда принялись было читать вслух статью – вдруг в двери входит – Рерих, телеграммы он не послал, а телефон
б[ыл] прикрыт, и появление его явилось сюрпризом – радостным для княгини, но не для меня.
«...И лилися сладкие речи...»
Удивительно много общего между кн. Т[енишевой] и покойной Н.А.Лухм[ановой]. Оживилась... Остроумна... опять образная яркая русская речь... и конфидансы, конфидансы[23] ... опять всё сначала, совершенно по той же программе, что и со мной.
Появилась доска – эмаль с картины Рер[иха], затем рассказы о том, как что-то останавливает от экспонирования за границу, долг какой-то. Так вот и рвусь между чувствами: хочу, должна б[ыть] в России, вдруг услышу, что Президентом Акад[емии] худ[ожеств] назначена Мария Павловна[24], – так всю и перевернёт. Затем пошли газетные статьи «супротив» Дягилева[25] и Бенуа, затем «грасы»[26] (помните, у Щедрина?) насчёт приготовленных курганов, и всё закончилось рассказами про Жиркевича[27]. Ну, и сплетничали же! С упоением, со страстью! Но я не ожидала, что Рер[их] может так сильно высказываться. Сколько лютой злобы, сколько ненависти!!! Ни одного имени они не вспомянули добром – ни одного!
Было много и остроумных отзывов, правда! Напр[имер], про Стеллецкого[28] , кот[орого] княгиня определяла тонко и метко. Это человек, кот[орый] всё в жизни окарикатуривает, в церкви, в одежде старинной и т[ому] под[обном] он заимствует какую-ниб[удь] подробность, непременно неудачную, при зарисовывании эти свойства усилит, а при применении – окончательно окарикатурит. А Вас[илий] Ал[ександрович] рассказывает ещё такие подробности: если он идёт рядом с Вами – он непременно норовит каблуком попасть Вам на палец или сзади подставить под ноги палку и т[ому] под[обное]; несколько раз я его сёк.
А Рер[их] говорит, что его прозвали Весёлым Нибелунгом.
Обильно издевались над Дягилевым, Ал. Бенуа, вспоминали драку Врангеля[29] с Боткиным[30], одинаково злорадствуя и над тем, и над другим, причём Р[ерих] рассказал, будто вел. кн. Влад[имир] Ал[ександрович][31] подлил масла в огонь; дня через два после драки приезжает он в О[бщест]во поощрен[ия] и, повёртывая Боткина пострадавшей щекой к окну, внимательно осматривает и говорит: «Ничего, всё прошло, незаметно!». Можно сказать, посочувствовал. Затем, что Лев Толстой[32] написал Ботк[ину] письмо, в кот[ором] говорит: «Многоуваж[аемый] М[ихаил] П[етрович]. Хотя я совсем не знаю Вас лично (они встречались когда-то в 40-х годах в Италии, добавляет Р[ерих]), но не могу молчать (опять это классическое «не могу молчать»), чтоб не высказать Вам, что если бы побольше было таких, как Вы (это по поводу щеки, что он хотел подставить Врангелю другую), – то число истинных христиан приумножилось бы на земле!».[33]
Упоминали с тою же злобой о Баксте[34], об Иде Рубинштейн[35], кот[орая] танцует совершенно голая[36], о Зволянской[37], кот[орая] писала Рер[иху] анонимные письма, о Маковском[38], который обсчитывал своих экспонентов при расчётах по выставке «Салон»[39], о Липковской[40], кот[орая] в «Псковитянке» появляется в чёрн[ых] ажурн[ых] чулках и лакированных туфлях, очень долго и скучно перебирали все кости Жиркевича – словом, дуэт б[ыл] согласный, и я только удивлялась: действительно ли все эти люди причинили им столько зла или это просто злоба... но такая, что становится жутко и тяжело.
О кн[яги]не Барятинской и её сыне – отзывались насмешливо и презрительно, о Барщевском холодно или свысока, о Роше[41], Даниловиче[42], m-me Ивановой[43], Свирских – свысока или насмешливо, о Репине[44] – со злобой неистовой, с пеной у рта, о Нордман-Северо[во]й[45 кн. Т[енишева] отзывается: «...его девка»... о родной дочери – злобно-холодно, о внучке – холодно... Боже мой, мне, в конце концов, положительно жутко делается. Когда вспомню: ни одного тёплого, от души, движения к какому-либо человеку – ко всем и всему только как ступеням к тщеславию: забавляющих, поющих, вопиющих, славословящих и глаголющих...
Наконец, терпение моё и силы истощились, и я ушла спать. Кн. Т[енишева] читала мне многое из своих мемуаров – не знаю, опять-таки, ценить ли это? Думаю, что это входит в программу «грасов», курганов, и пр., и пр.
Надо отдать справедливость: записи сжаты, выбрано самое существенное, главное и много интересного как, напр[имер], история о крестьянском мальчике Мишонове, кот[орый] 9[-ти] лет поступил в школу, затем бежал оттуда – вновь вернулся. Кончил школу, обнаружил недюжинные способности к рисованию. Прошлое лето кн. Т[енишева] переговорила с ним, оказалось, мечтает о возможности «подучиться», как о недосягаемом блаженстве. Кн. Т[енишева] взяла его в Париж. Рассказывает, как она с ним нянчилась: одела его, пришлось лично даже ездить в магазины, ездила с ним по музеям, часами растолковывая примитивов и прочие тонкости разных школ, поместила его в Academie Julian[46] , заплатив вперёд за 6 мес[яцев], каждый день кухарка укладывала ему завтрак: бутерброды и ½ бут[ылки] бел[ого] вина... А он, неблагодарный... возьми, да через 2 месяца и заяви, что не может дольше и непременно хочет назад, в Россию.
Кн[яги]ня Т[енишева] рассказывала это чуть не со слезами на глазах, искренно волнуясь и огорчаясь этими воспоминаниями – и я верю, что она искренно хотела добра этому малому. Почему же, в конце концов, все её добрые начинания обращаются против неё самой? Конечно, люди à fond [абсолютно (фр.)] и неблагодарны, и скоты большие – но думаю, не без вины и княгини. Мне всё кажется, что даже эти добрые дела – только средство для развлечения, не более, а если это так – то этого никакой само щедро облагодетельствованный – не простит и так или иначе будет мстить за своё поругание.
Здесь я сообразила главную свою жизненную ошибку: после разъезда с Н[иколаем] П[авловичем][47] – надо было всю свою энергию, все силы употребить не на отыскание места, а на отыскание содержания или мужа, тогда бы приложилось и остальное, но я была в этом отношении безнадёжно глупа и потеряла время – думаю, безвозвратно. Одной – женщине никогда не пробиться и ничего не сделать.
Завтра записать: о последнем визите к Репину, записи кн. Т[енишевой] рассуждения об учениках, парикмахер, повар Никитка. Княгиню из Музея на животе вынесла. Лику не взяли, п[отому] ч[то] лошадям тяжело. Портрет Талашкина.
15 июня.
Это превосходно! Опять из «Дориана Грея»: «...общество было немногочисленное, спешно приглашённое лэди Нарборуг, женщиной очень учёной, судя по следам её истинно выдающегося уродства, как обыкновенно говорил лорд Генри»[48].
16 июня.
Превосходное место у Амфитеатрова[49] (Женщина в обществен[ных] движениях России. 1907 г. Книгоиздательство «Живое слово», СПб. – издание было изъято из употребления)... стран. 73-[74][50].
«Наша проституция – происхождения экономического. [...] Корень проституции – женское неравенство с мужчиною в трудовых правах и заработной плате. Женщина поставлена в невозможность существовать иначе, как на счёт мужчины, приобретающего её семейно или внесемейно. Самостоятельная жизнь для женщины окупается таким жестоким, тяжёлым, почти аскетическим подвигом, что нести его бодро и успешно дано только натурам выдающимся, необычайным, святым; это – героини и мученицы идеи труда. Для женщины среднего уровня способностей и энергии самостоятельная трудовая жизнь – крайне неблагодарно вознаграждаемая житейская каторга. Для женщины слабой утомление этою неблагодарною каторгою фатально разрешается в дезертирство из-под трудового знамени самопродажею обратно под мужскую опеку и на мужские кормы. Таковы печальные браки с первым встречным, лишь бы хлебом кормил, т. е. проституция в семье, – и проституция внебрачной женской самопродажи. Поэтому единственною возможностью к действительному уничтожению проституции – по крайней мере, проституции экономической, то есть той, с которой борется наш век, – я признавал и признаю только совершенное уравнение обоих полов в правах гражданских, трудовых и образовательных: полное политическое и социальное равенство женщины и мужчины»[51].
19 июня 1909.
Какая чудная картина! Я сижу на опушке леса и предо мною расстилается большая вёрст на 8 волнистая долина, перерезанная оврагами, небольшими рощицами. Направо, в купах зелени, спрятались постройки Флёнова. Ясно видна приземистая белая постройка с небольшим мезонином и красной крышей – это бывшее общежитие для девочек. Скромно за тёмной зеленью хвойных деревьев притулилась прелестная церковка – создание кн. Т[енишевой]. Левее – чудесный сказочный теремок. Да и само Талашкино, надо отдать ему справедливость, – волшебно-хорошо. Ах, эта восхитительная зелёная свежесть – всё зелено, зелено, бесчисленное количество зелёных оттенков, на которых отдыхает глаз. Поля, поля молодого овса, ни дать ни взять бархатный ковёр мягкий, пушистый – так и хочется растянуться на нём и почувствовать его свежесть и мягкость. А вон там налево лес, благодаря набежавшей туче, стал пепельно-зелёным, через мгновение при проглянувших лучах солнца – он же превратился в густо-зелёный. Куски лугов с волнами густо-розовых цветов вкрапливаются как плитки розового мрамора в малахит. Дорога по правой стороне долины, дорога по левой... куда ведут они? Я не знаю... и оттого это ещё непонятнее и восхитительнее. И по дорогам нет-нет медленно ползут маленькие, почти муравьи, люди...
.jpg "Усадебный дом в Талашкине. Балкон, выходящий в сад. Сидит с собачкой М.К. Тенешева. На полу французский бульдог Буль (Булька). 1910 г.")
Усадебный дом в Талашкине. Балкон, выходящий в сад.
Сидит с собачкой М.К. Тенишева. На полу французский бульдог Буль
(Булька). 1910 г.
Одинокий, точно игрушечный, домик с алой крышей точно на минутку, для отдыха, остановился у опушки леса. Кое-где рисуется грустный профиль одиноко стоящего посреди поля дерева или куста. А если приглядеться к ближайшему, к траве, которая меня окружает. Боже мой, что за разнообразие. Мне чудится, что каждая травинка хотя бы той же породы – самостоятельная индивидуальность, с[о] своего рода страстями, особенностями характера, особой физиономией и человек. И всё-то, всё – вся эта долина полна миллиардами, составляется из неисчислимого количества этих молчаливых таинственных жизней! А надо всем этим – самое лучшее – необъятное небо, тоже бесконечного разнообразия оттенков, но не зелёных, а голубых, но один цвет необходимо дополняет и поясняет другой. Идут облака, тучи, какие-то великаны... какие-то страдальческие фигуры женщин.
21 июня. В своей комнате.
При случае пустить афоризм: Серж Маковский – неудавшийся Дориан Грей.
Рерих рассказывает про одного сторожа в О[бщест]ве поощрения худ[ожест]в: нет, вы представьте, какой негодяй! В музее есть неск[олько] старин[ных] образов. Он начал уверять, что в том углу, где они висят – слишком темно, могут незаметно скрасть, а потому надо-де лампаду засветить. А сам имел в виду выдавать эту икону за чудотворную. Есть также в музее какое-то старинное масонское кресло с вырезанными еврейскими письменами. Так некоторых посетителей из простецов он уверял, что это то самое кресло, на котором Моисей сидел на горе Синае.
Я прозвала m-me Крыжицкую[52] «жемчужиной, растворённой в уксусе» (по поводу письма Ционглинского[53]) – все со мной согласились.
Вчера кн. Чет[вертинская] б[ыла] мне почему-то не симпатична и я внутренне раздражалась. Читала я вслух фельетон Розанова от 20 янв[аря] 1909 г. «Язычество в христианстве»[54] – читала, знаю, хорошо. Все переживали что-то красивое. Кн. Ч[етвертинская] начинает приставать читать ещё другой фельетон. Мне не хотелось, видимо, и другим тоже. Тогда она повысила голос и властно чуть не приказывает читать. Отказаться наотрез – грубо. Хорошо же, думаю, я те прочитаю. И начала – как пономарь, однотонно, без всякого выражения, кое-где запинаясь и перевирая слова... фельетон провалился совершенно. Вряд ли даже его содержание осталось у кого в голове. Очевидно, кн. Ч[етвертинская] это почувствовала, что-то такое лепетала, пытаясь оправдать свою настойчивость, но никто не возражал, и судя по красным пятнам, которыми она пошла, – вероятно, почувствовала всё это, но придраться ни к чему было нельзя. Это зло? Нет, по-моему – это только самооборона. Честное слово, решительно не запомню случая, когда бы я напала на кого первая, обидела кого зря, я всегда только обороняюсь, противопоставляя злые выходки против злости других людей, направленной против меня.
Третьего дня она же мне рассказывала много интересного о высшем о[бщест]ве, в котором вращалась в детстве. Мать её б[ыла] по 1 браку Шупинская, кн. Ч[етвертинская] рождённая – тоже Шупинская, затем [мать] вышла замуж за графа Кушелева-Безбородко[55]. Она была красавица. В неё был влюблён Ал[ександр] II[56] и Ал[ександр] III[57] в бытность ещё свою наследником; однажды её мать и Ал[ександр] III гуляли по парку в Царск[ом] Селе. Девочка бегала около [них] и куда-то забежала. Мать звала: Китти, Китти – не отзывается. Тогда Ал[ександр] III гаркнул во всю мочь: «Ки-и-ту-у!» – и девочка, как по щучьему веленью, тотчас появилась. Мать сказала, что отныне всегда будет звать её Киту, и сдержала слово, а в Царском одна из лодочек б[ыла] названа Киту.
С вел[иким] княз[ем] Констант[ином] Никол[аевичем] была, по-видимому, связь. После смерти графа Кушелева его вдова проиграла 7 млн. рубл., дом в Пет[ербур]ге – всё, и теперь существует исключительно на Суворовскую пенсию после 3-го её мужа – кн. Суворова-Рымникского[58].
«С такой красотой, – говорила с горечью кн. Ч[етвертинская], – что бы можно было сделать, а как она употребила своё богатство. Или, напр[имер], сыграть ну, хотя крупную политическую роль, ну, хотя бы даже в любовном отношении прогреметь – нет, ничего подобного; всё уплыло между пальцев, сошло на нет».
Рассказывала о том, как она хорошо узнала аристократию всех стран и народов: австрийскую, французскую, испанскую, немецкую – узнала, чтобы возненавидеть её и всецело отрицать. «Я признаю аристократию духа, ума, сердца...» – говорила она, а я думала: врёшь, лапушка, бессознательно, но врёшь; ты сама – плоть от плоти их и полна надменности и бездны предрассудков, которые отрицаешь только на словах, а ну-ка, попробуй – отрекись всерьёз, вот как требовалось в этой интересной пьесе Минского[59] «Железный призрак», которая была помещена в начале нынешнего года в «Рус[ской] мысли»[60].
Когда мы ездили в Смоленск – кн. Т[енишева] б[ыла] в отличном настроении, шутила, острила. В музей явилась с разными благотворительными делами княгиня Друцкая-Сокольницкая, кот[орая] так увлеклась обозрением музея, что никакими силами нельзя было её оттуда выжить, и кн. Т[енишева], отдуваясь, говорит: уф, уморила она меня, эта княгиня, и то я её, можно сказать, на животе своём из музея вынесла; она куда-нибудь в закоулок стремится, а я стану между витринами – ей из-за живота и не пробраться.
Когда мы выехали из Талашкина, лошади в одном грязном месте взяли коляску с некоторым усилием – кн. Т[енишева] немедленно замечает: едут все страшно болезненные, у Вас[илия] Ал[ександровича] – сердечная болезнь, у О[льги] Г[еоргиевны] – спина, у ми[сте]ра Холля (кучер англичанин) – ноги, кн. Ч[етвертинская] тоже хворая, про себя уж и не говорю – я совсем на краю могилы, странно, а лошади чуть не дохнут. Поневоле Лику не взяли (собачку, в которой 1 фунт весу) – тогда б лошади окончательно не вывезли.
Но как кн. Т[енишева] ни мила и ни остроумна, но целый день находиться в её о[бщест]ве – страшно утомительно, и я очень довольна, что они эти дни часто ездят на раскопки курганов. Тогда целый день в бесконтрольном вашем распоряжении и чувствуешь себя совершенно свободной.
Она и сама признаётся, что совершенно не может б[ыть] одна сама с собой.
А всё же спасибо ей за себя. Как мало таких, кто бы сделал что-либо для другого, особенно такой малюсенькой величины, как я.
Здоровье моё хотя медленно, но улучшается.
28 июня.
Поют, когда идут со жнива:
Ай, ноет моё сердце, ноет-занывает.
Оно ноет-занывает, тоски прибавляет.
Я в постелюшке лежала, ничего не знала.
Я стала уставати, стала людей знати,
Я стала людей знати, дружка примечати,
А у моего-то любезного есть одна примета,
Такая-то примета с бархата жилета,
А другая что примета – волосы русые,
Его волосы русые, кудри завитые,
А и знать-то мой любезный про меня забылся,
А у моего ж то любезного, есть у его иная,
Что иная, что другая, да меня не лучше,
Только тем она получше, что живёт поближе,
Что живёт она поближе, ходит всё почаще,
Цалует почаще.
* * *
Весенняя выкликательная (ребячья):
Уж ты, Сёмушка-Симеонушка,
Стругал стружечки, пущал за море,
Под тое село, под Петричино,
А у Петричине все девки калашницы,
К ним как гость во двор, так калач на стол.
Уж ты Сёмушка... и т. д.
...под Синичино,
А у Синичине все девки табашницы,
Как гость во двор, так табак на стол.
* * *
Выкликательная весенняя:
Ходили-святили да месяца четыре,
Первый месячек – молодой Ваничка,
Другой месячек – молодой Петичка,
3-й месяч[ек] – молод[ой] Митечка,
4-й месяч[ек] – молод[ой] Сеничка.
Ходили-святили да зореньки четыре:
1-я зоренька – молодая Катичка,
Другая зоренька – молод[ая] Настичка,
3-я зор[енька] – молод[ая] Дашечка,
А 4-я зор[енька] – молод[ая] Дунечка.
Ванечка едет, Катичку везёт
На вороном конёчку у малёваном возочку,
У перловом веночку.
Повторение и послед. куплетов.
* * *
Поют:
Не скажу никому;
Тройка (вот мчится тройка почтовая по Волге матушке зимой);
Мы случайно с тобой повстречались;
Не обольщай меня словами;
В заре-зореньке много ясных звёзд.
Приди ты, время дорогое.
И возвратится мой покой.
И дай мне зреть, кого желаю
И для кого душа живёт,
О ком я день и ночь страдаю,
И ни к чему сердце не льнёт.
На что мне боги дали сердце,
Зачем увидела тебя,
Затем, чтоб дни текли в печали,
Чтоб вечно мучилася я.
Меня корона не прельщала,
И трон твой, знаешь, не был мил,
Тебя, тирана, полюбила,
Не царь, но ты мне дорог был.
Ты отнял дни мои златые,
И ты утратил мой покой,
Прочь, прочь, Людовик, удалися,
Не смейся больше надо мной.
Бывало, на пирах блестящих,
Где ты одну меня искал,
Был слышен звук побед гремящих,
Как ты со мной торжествовал.
И виден тот лесок прекрасный,
Где ты узнал, что я люблю,
Тогда лишь было это счастье,
Теперь – мучение терплю.
Безумная, остановися,
Прочь, прочь, любовь твоя грешна.
Прочь, прочь, Людовик, удалися,
И небо отступи меня.
Не допусти душе ослабнуть,
Несись, мой вздох, на небеса,
Пускай не смеет больше кануть
О нём горючая слеза.
* * *
Горе моё, горюшко большое.
Когда б к этому горю отец, мать родная
Разгадали б мне горе,
Ти тута мне житии,
Ай прочь отойдити.
Живи, дочкà, дома,
Горюй, дочкà, горе,
Горюй, дочкà, горе,
Как я горевала,
Расти дочка детей,
Как я вас растила.
Когда матушка жива,
Дороженька легла,
Когда матушка помрёт,
Дорожка заростёт.
Дорожка заростёт
Травой муравою,
Рощей зелёною.
* * *
Ночь с 6 на 7 июля.
С каждою ночью мне всё хуже и хуже. Одновременно забирает власть и тоска, одно время было оставившая меня. В конце концов, княгини могли бы про меня сказать, если бы знали мои ощущения: «Как волка ни корми...».
Как мне здесь ни хорошо материально, но нравственно я устала. Слишком велико неравенство, не духовное, нет, этого не скажу.
Да, ещё раз скажу: в мире жить с княгиней Т[енишевой] возможно только при условии совершенного отречения от своей личности. Порядок бытия таков: она говорит – всё остальное смолкает или даёт сочувственные реплики. Разговор, малейшее сближение между собою кого-либо приводят мало того в негодование – в самую необузданную ярость. Вчера я попробовала разговориться с Барщевским – ой, ой, какая сцена была нам устроена. Княгиня влетела в гостиную, где мы сидели, с выговором (буквально), зачем мы не идём, ибо там-де идёт деловой разговор... и т.д. В действительности – ничего подобного. И это параллельно с действительно большой добротой, с желанием всем помочь, сделать счастливыми, с кучей подарков всем и каждому, и притом каждому то, что именно ему нужно или приятно.
И параллельно с такими бешеными сценами – целые часы интимнейших разговоров таких confidence [признаний, откровенности (фр.)], что я подчас мысленно даже руками развожу.
14 июля.
Сижу на моей любимой скамейке под липою, жарю свою несчастную спину на солнце. Жарко, тихо... относительно, п[отому] ч[то] воздух полон, когда вслушаешься, массы звуков, но не ревущих, отвратительных, как в городе, а успокаивающих, гармоничных с природою. Со всех сторон раздаются трубы пастухов, тарахтит телега, жужжит на разные голоса – и басовые, и тоненькие – какая-то невидимая ватага насекомых. Липа распускается, и слышен нежный медвяный аромат. Но трава уже не так ярка и буйна, как в июне, она – точно устала, то же впечатление и от деревьев; в июне они были безрассудочно, буйно веселы, теперь – призадумались, б[ыть] м[ожжет], предчувствуя близкую осень и гибель своих зелёных детей – листьев. Что за трагедия – жизнь кн. Четвертинской, как мне рассказала её отчасти она сама, отчасти – кн. 
Тенишева. Мать её – урождённая Базилевская, дочь знаменитого уральского богача Б[азилевского], кот[орый] нажил 40 милл[ионов]. Судя по портрету, кот[орый] у неё есть, – это поразительный красавец, тонкие, очаровательные черты лица, громадные глаза. 15-ти л[ет] от роду вышла она замуж за смоленского помещика Шупинского, родилась дочь – Екат[Ерина] Констант[иновна]. «Я ужасно была в него влюблена, – рассказывает кн. Суворова[61], – и у меня остались такие радостные воспоминания. Мне не было и 20 лет, когда он умер. Он так меня любил, что даже одевал меня сам, не дозволяя ни до чего касаться». Затем она вышла замуж за графа Кушелева-Безбородко (того самого, который оставил картинную галерею Академ[ии] Худ[ожест]в) и 7 мил[лионов] – жене. У них б[ыл] сын, кот[орый] умер. Умер скоро и граф – и вот тут-то, видимо, начались истории... Сама кн. Сувор[ова] заминается, когда доходит до этого периода, кн. Четв[ертинская] с горечью рассказывала, как она всё спустила. Кн. же Т[енишева] рассказывала мне такие ужасы, что волос дыбом становится. Но к словам кн. Т[енишевой] я отношусь с опаской – не потому чтобы она лгала сознательно, нет, но, мне кажется, она чудовищно несправедлива, раз дело касается тех, кого она не любит, в своей злобе на этих людей она доходит тогда до геркулесовых столбов, не признавая за ними уже ровно ничего, никаких достоинств. Так, напр[имер], Репин – даже художник никакой, картина его «Иоан[н] Грозн[ый]» в Москве ничего не стоит, п[отому] ч[то] действие происходит в 16 в., а печка стиля 17-го в. (её изразцы и проч.), ни одной картины он-де не скомпоновал сам, все идеи давал ему Стасов, портреты Реп[ина] – ничего не стоят, у него нет малейших признаков вкуса... и т.д., и т.д. Такие же отзывы обо всех художниках, о деятельности всех других женщин-меценаток, занимающихся тем же, чем и кн. Т[енишева] – популяризацией рус[ского] ис[кусcт]ва. Мамонтову – грош цена, он меценатствовал женщинам, а не ис[кусcт]ву, Поленова – сухая копиистка... и т.д., и т.п. – повторяю, это ряд абсурдов, а т.к. я кн. Т[енишеву] всё же очень люблю, то мне тяжело видеть её в таком несимпатичном свете, и я в таких случаях стараюсь разговор переводить на другое.
Так и в отношении кн. Суворовой – не знаю, где истина, где пристрастие. Хотя с другой стороны – отзывы самой кн. Ч[етвертинской] чего-нибудь да стоят!
Кн. Т[енишева] говорит про Суворову: о, теперь нельзя иметь об ней понятие! Это всё равно, когда подходите к полуразрушенной Бастилии – она безвредна, п[отому] ч[то] разрушена и пуста, а когда-то... о-о-о... Это счастье, что эта старуха выжила из ума и ослабла мозгом, иначе с её наклонностью и способностью к интригам – Бог весть, чего бы она понаделала.
21 июля.
Произведение, которое [барон де] Бай почему-то упорно называл «былиной».
Bouleau de Russie
parle moi, je t’en prie.
Salue mon retour,
parle avec amour
Bouleau de la Russie
parle, me voici.
«– Je suis la parure
de notre nature.
Je suis le roi
de nos bois.
Dans les dérevni
pour percher son nid
m’a choisi l’oiseau,
je suis son berceau.
Autour de l’isba
m’a planté la baba.
Vous me demandez pour qui?
Pour ses nombreux maltchiki.
La maison de barine
toujours me voisine.
Le boyard respecte ma vieillesse,
il m’entoure de tendresse.
Du clocher je suis proche,
j’aime le son de ses cloches.
Mes branches aiment porter
le rossignol qui va chanter.
La brise fait parler ma ramure
tel un murmure.
A mes pieds un tapis s’étend
vert en été en hiver – blanc».
Connaît la morsure de la scie,
à l’homme le bouleau se livre,
bien sûr de pauvoir revivre.
De terre un bouleau sort,
la même où vous le pensiez mort.
Homme armé de la scie,
qu’as-tu fait du bouleau de Russie?
J’en ait fait du spitchki,
excellent walenku.
J’en ai fait des bouraki
pour les mougiki.
J’en ai fait des téléga
na doroga.
J’en ai fait des lapti
pour les pères, pour les petits.
Quand les chalounie
sont punis,
une verge de branchages
les rend sages.
Pendant la saison des frimas
les bouleaux coupés en tas
fourniront le calorique
au foyer domestique.
Le menuisier du célo
emploie le bouleau
pour faire des croix
de son blanc bois.
Sur les demeures dernières
rassemblées dans les cimetières
se dresse l’enblème de la résurrection,
emblème de foi et de consolation.
Du blanc bouleau sont faites ces croix.
Des blanches âmes elles sont la voix.
La frondaison du blanc bouleau
abrite tous les tombeaux.
Verte, lorsque l’été commence,
elle symbolise l’espérance.
Du ciel la rosée tombant le matin
Des feuilles descend sur les emblèmes divins.
En automne les blancs bouleaux,
tels des cierges droits et hauts,
portent des feuilles rutilantes
aux flammes ressemblantes.
En hiver le blanc domine,
l’écorce des bouleaux est pareille à l’hermine.
Les branches de givre diamantées
sont des parures au ciel préparées
par la blanche légion des anges,
pour ceux qui grossissent leur phalange.
Des blancs bouleaux de la Russie
les croix blanches implorent le Messie.
De la Russie les blancs bouleaux
verront sortir les morts du tombeau.
De la Russie les bouleaux en attendant
souriront aux pères, aux mères, aux enfants
. De leurs feuilles légères
la verdure printannière
l’or automnal,
de leur cimes austères,
de leurs bios charmeurs
entendront la brise soufler,
verront l’écureuil grimper,
verront les fleurs pousser,
verront les fleurs se fanner,
verront les corbeaux se percher,
verront la neige tomber.
Ils chaufferont les demeures,
ils sécheront les pleurs.
Enfin le bois chéris du blanc bouleau
fera du brillant samovar bouillir l’eau.
L’heure consacrée au bon thé
voilà près de l’icône les russes assis
célébrant les bienfaits du bouleau de Russie.
O blanc bouleau, tu es bon, tu es beau.
De ma voix écoute l’écho: il répète spassibo![62]
* * *
«Что не приносит пользы, то составляет тяжёлое бремя»[63].
* * *
«Мы ни в какой вещи не можем дойти до её конечной причины, потому что нет вещи, у которой была бы одна причина. Наука должна ограничиться исследованием закономерности явлений в их общих чертах и может этим удовлетвориться»[64].
* * *
«Аббат Дюбо[65] первый попытался объяснять искусство, как общественное явление; в 1719 году в своих Réflexions critiquies sur la poésie et la peinture [Критические размышления о поэзии и живописи (фр.)][66] он поставил впервые вопрос о причинах различной художественной одарённости разных времён и народов»[67].
Тэн[68] говорит: «Произведение искусства определяется совокупностью общего настроения и нравов окружающей среды. Это “общее настроение” образует “духовную температуру”, имеющую для развития искусства то же значение, как температура физическая для развития флоры. Она не в силах породить искусства, но даёт ему тот или иной характер. В каждую эпоху родится приблизительно одинаковое количество художественно-одарённых субъектов, но достигают развития лишь те из них, сущность и деятельная сила которых соответствует наличной духовной температуре, выраженной в господствующем вкусе; остальные искажаются или вовсе гибнут. [...] При ближайшем анализе духовной температуры она оказывается результатом совместного действия трёх элементов расы: климата и момента, т. е. суммы наличных культурных условий»[69].
(Из книги Эрнста Гроссе: Происхождение искусства, Москва, 1899 г.)
Собственно, это то же, что Гюйо с его «средой» для гения (О.Б.).
24 июля 1909
Вот и к концу приближается, увы, моё пребывание в Талашкине. Были и тягостные минуты, но как мало, сравнительно. Лишняя, балластная публика разъехалась, в том числе барон де Бай, с кот[орым] приходилось каждый день заниматься переводами истории Смоленска. Что это за несчастное, беспомощное существо! С первого раза он ничего не понимал, затем бывало так: только я открою рот, он, не имея понятия, о чём пойдёт речь, даже не зная, чем кончится фраза, кидается писать. Это меня ужасно раздражало, и я постоянно останавливала его: «Mais attendez donc, baron, il faut d’abord voir si cela est intéressant pour Vous ou non» [«Но подождите же, барон, надо сначала увидеть, так ли это интересно Вам или нет» (фр.)]. Но и эта система помогала мало, потому ч[то], выслушав мой, хотя бы и небольшой, рассказ – он всё равно ничего не усваивал, и приходилось опять диктовать сначала слово за словом. Но Бог с ним, я не жалею потраченного времени, во-1) он б[ыл] очень мил ко мне в моё парижское пребывание, 2) гость княгини, кот[орая] и просила меня с ним заняться, 3) сам по себе – добродушное и загнанное существо, которое не грех и поддержать.
Но как хорошо здесь, под безоблачным голубым небом, под моей любимой липой, при ярко-сверкающем солнце, при порывах лёгкого освежающего ветерка! На душе спокойно, конечно, нет счастья, слишком жизнь обманывала для этого, но... хоть спокойно, и то уже хорошо.
Затем вчера, благодаря Бога, схлынули девицы Рябушинские[70] – спортсмэнки, охотницы и богатые невесты. Времяпрепровождение их заключалось в том, что они чрезвычайно грациозно кушали, пили, играли в теннис или гоняли на пони вокруг двора, одевались с ног до головы во всё белое... вот, по-видимому, и всё. Настоящего, интересного оживления они в дом не внесли, а только суету. При них состоит англичанка совершенно высохшая от этой суеты и сверхчеловеческого дела, в которых она живёт, девицы помешаны на фотографии, причём вся их деятельность в этой области заключается в том, что они разгуливают и щёлкают Кодаком – проявлять же и вообще производить всю остальную чёрную работу обязана англичанка. Она же зашивает платья, укладывает и раскладывает сундуки, заботится обо всех житейских мелочах. Разврат девиц (ибо такую жизнь я не могу назвать иначе, как развратом) доходит до того, что книги, которые они читают, разрезает им англичанка. За всё это – она получает 75 рублей в месяц и презрительно-насмешливое отношение своих питомиц. Ох, как без них дышится легко!
Теперь здесь гостит Свирская[71], но это совсем другой тип, с которым у меня много общего.
И в этих белоснежных девицах – жестокость чисто доисторическая, начиная с гувернантки и кончая горничной Фрузой, которая после их пребывания стала совсем жёлто-прозрачной. Каждый вечер они задерживали её до 12½–1 ч[аса] ночи, а встаёт она в 6 ч[асов] у[тра], иногда они уезжали в 4 ч[аса] у[тра] на охоту и посылали за горничной, которая должна б[ыла] подавать им сапоги, платья и т[ому] под[обное]. В Москве они посетили все, какие только были, синематографы.
Зачем исполнять свои обещания, когда можно их не исполнять? – говорит одна из них, наименее симпатичная, Надя. Я всегда обещаю всё, что угодно, ведь это так легко, – и никогда не исполню.
С охоты они приносили всегда оч[ень] мало поживы, и я, грешный человек, думаю, что всё это наивредное «увлечение» – только более оригинальный способ искать мужа. Ах, это так необыкновенно, ах, это так восхитительно – молодые очаровательные девушки, энергичные, здоровые, в полумужских костюмах, не боятся ни болот, ничего, храбрые, ловкие стрелки – заманчивые, чёрт подери, штучки, – должны думать мужчины, присутствующие при этих представлениях. Да ещё притом каждая имеет 7000 р. годового дохода. Не буду лицемерить сама перед собой, в моих чувствах к ним и негодовании большую роль сыграла и зависть – не в настоящем, так сказать; что говорить обо мне теперешней, я и не молода, и, вообще, жизнь моя в смысле личном загублена – а невольно навёртывались воспоминания из моей собственной печальной одинокой молодости. Она не была печальна тогда, п[отому] ч[то] скрашивалась просто самым ощущением молодости, но как она была, в сущности, печально обставлена! Везде у всей родни лишняя, существование которой не приветствовалось как радость, как семейная гордость, а только «допускалось» – подчас, и нередко, плохо накормленная, всегда бедно одетая, не получившая, в сущности, никакого воспитания и весьма сомнительное, несмотря на все великолепные дипломы, образование, искусственно лишённая детских и юношеских подруг... каким всё это бесконечно-печальным представляется мне теперь, каким оскорбительным!
И всякая бездарная ничтожная сволочь вроде Натал[ии] Иван[овны] или фамилии Максимовых, сильных только деньгами, – смела «покровительствовать» мне, «бедной девушке». Как непереносно возмутительно это для моей гордости. И я чувствую, что я имею право на эту гордость, я, вступившая в жизнь голой, без родных, без поддержки, без денег и всё-таки добившаяся моей теперешней интеллигентности и развития.
И вот я встречаю здесь этих девушек, самых заурядных, и вижу, как им судьба дала всё, чего была лишена я: и богатство, и положение. И к тому же, всё-таки, несмотря на все мои 7 пядей во лбу, – всё же отношение кн. Т[енишевой] ко мне более сверху вниз, чем к этим девчонкам; неуловимая, но чувствуемая разница, которую можно бы резюмировать так: они богаты – и потому правы, что бы ни делали, или, во всяк[ом] случ[ае], отношение снисходительное, как к милым деточкам-шалуньям, я – нищая, и потому мне ничто не прощается, и потому я всегда виновата.
Это – вообще тяжёлая сторона моего здешнего существования, – то, что не раз приходилось ощущать эту разницу, неуловимую, но тяжкую – по отношению тех, кто bien ne haut placé [действительно не высокопоставленный (фр.)] и проч.; и как бы кн[яги]ни Т[енишева] и Ч[етвертинская] ни проповедовали, что для них существует только аристократия ума и таланта, всё же окружающие их делятся на две группы: кн[язья] Оболенские[72] (знатность и богатство), Рябушинские (богатство), Рерих (положение, жена – княжна[73] , громадный заработок и проч.), барон [де] Бай – круглый идиот, бездарный, но аристократ, – это всё одна группа, к которой один критерий.
Другой – я (нищая, без положения; что я плачу 45 р. за квартиру[74] – находят «очень дорого». Вряд ли бы Рябушинским сочли возможным предложить носить ту допотопную шляпу и капот, какие были предложены мне совершенно не подходящей ни к летнему времени, ни к элегантности моды – нищая, так ей не допускается иметь вкус и элегантность... и множество таких же мелочей), Свирская (в том же положении – пока – но у неё талант, у неё молодость, у неё в 24-25 л. – уже имя! – следоват[ельно], она куда богаче меня), Васил[ий] Ал[ександрович], несчастная старуха-Яковлева[75], и пр., и пр. И кн. Т[енишева], и все из того лагеря – конечно, начали бы ахать, негодовать и возражать... и... все бы лицемерили, п[отому] ч[то] в жизни – не слова, а поступки. Конечно, Рерих не посмел бы так «подшучивать» или так разыграть такую хамскую сцену истинной травли из-за того, что я не хотела, вернее, не могла аккомпанировать кн. Т[енишевой]. Он, а за ним и кн. Ч[етвертинская] так напустились на меня однажды за завтраком, почему я не хочу играть, что почти довели меня до слёз. Кн. Т[енишева] хотя к травле и не примкнула, но и нисколько ей не препятствовала. Только моё положение гостьи, а кн. Ч[етвертинской] как хозяйки, остановило меня от обращения к ней: «Но почему я обязана играть, когда я этого не хочу? И не хочу не по капризу, а п[отому] ч[то] не могу».
– Но я слышал, что Вы играли, – приставал ко мне Рерих.
– Так что же из этого? А аккомпанировать я не могу... особенно такой требовательной, избалованной и капризной, как кн. Т[енишева], – добавила бы я, если бы была откровенна, но я придала этому другую форму: особенно кн. Т[енишевой], кот[орая] привыкла к такой великолепной музыке.
Но говорить что бы то ни было – было бесполезно, п[отому] ч[то] он всё равно повторял как попугай:
– Ну, хоть попробовали бы.
– Да когда я не могу.
– Ну, всё-таки... – и т.д., и т.д.
Наконец, мне это до того надоело, что я говорю ему:
– Н[иколай] К[онстантинович], станцуйте, прошу Вас, джиг...
Он, слегка одурев от неожиданности:
– ...я не умею...
– И я не умею играть...
– Но Вы же играли, я слышал...
– Совсем иное дело – тренькать для себя, совсем иное – аккомпанировать...
– Да вы хоть попробуйте...
– Н[иколай] К[онстантинович], станцуйте джиг...
Кн. Ч[етвертинская] с бешенством ввязывается:
– ...а Вы, Вы бы станцевали?
Я:
– Речь идёт о том, чтобы я играла, а не танцевала.
Не помню, каких-то резкостей она мне наговорила, с большим трудом удержалась я, чтобы ей ответить: «Будем говорить прямо: г-ну Рериху желательно, чтобы я играла coût que coût [во что бы то ни стало (фр.)], и я обязана выполнить это желание, так? Но почему, по какому праву, если я упорно этого не хочу?». Конечно, я сдержалась, п[отому] ч[то] мне гораздо важнее прожить здесь возможно дольше и поправиться, чем из-за Р[ериха] ссориться. А уж если я решу, что мне что-либо нужно – добьюсь тоже coût que coût. Но с той поры недоброе чувство затаилось у меня и к Р[ериху], и к кн. Ч[етвертинской], кот[орая] меня и после того обижала не раз. Но, повторяю, я не у неё, и плевать я хочу на вздорные бабьи выходки, раз моя карьера требует восстановления здоровья. И я пойду и иду к этому всеми мерами, а на остальных плевать, пусть презирают и обижают, а я всё же буду пользоваться ими как ступеньками. Иного отношения люди не стоят. Ещё у меня сохранились идеалы: служить идее, ещё в этом я искренна, но людям в смысле личностей – никогда. Никто не стоит ни единой слезы, ни одного вздоха!
25 июля.
Просто жутко, как летит время, безумно жалко каждого дня, каждого часа! Как нельзя яснее сознаю, что ничего подобного, здешних условий я, вероятно, никогда в жизни не испытаю. Кажется, с самого раннего детства я ещё не испытывала такого обеспеченного, беззаботного существования. Никаких забот – в продолжение вот уже почти 2-х месяцев, подумайте только, какое это наслаждение для меня, на которой в обычное время лежит двойная тягота жизни, которую обыкновенно в семье разделяют двое, а то и трое. Я должна и добыть денег для моего существования, и позаботиться о хозяйстве, о туалете, поддерживать общественные отношения и т.д., и т.д.; бесконечное количество дел, делишек, забот, заботишек, которые никто, ни одна душа в мире, не разделяет и не облегчает, т.к. ни одной душе в мире нет до меня ровно никакого дела. Только Н.А.Лухманова, да кн. Т[енишева] откликнулись и оказали поддержку именно тогда и именно такую, какая мне была нужна.
Княгиня Екатерина Константиновна
Светополк-Четвертинская, 1915 г.
Да, чтобы покончить с девицами Ряб[Ушинскими], надо добавить, что, вскоре по приезде, m-elle Надя начала было принимать меня за пустое место. Я, конечно, немедленно ответила ей тем же, и т. к. умею бесить людей, когда захочу, одним своим молчанием, то думаю, в свою очередь, доставила ей немало приятных минут. Главное, меня задело, конечно, что меня вздумали третировать на одну доску с англичанкой[76], а уж большего презрения, которое чувствую я ко всем этим ничтожным рабам-наёмникам, трудно представить. Нет, в тысячу раз предпочла бы я мою голодную, но гордую свободу, чем эту рабью сытость. Я пыталась «прощупать» душу этой англичанки, понять, как она, интеллигентная и образованная, смогла устроить себе такую позорную каторжную жизнь, но она даже не поняла меня. Она уже безнадёжна, как и, напр[имер], Вас[илий] Ал[ександрович] – уже совершенно безвольный, без инициативы, без права иметь какую-либо личную жизнь – какой-то евнух добровольный. Может ли быть больше унижен человек? И даже не сознавать этого! Положим, если бы они сознавали – они бы и не могли переносить своего позора. И вообще-то никто не стоит никаких жертв – это непростительный грех перед самим собой, тем паче для чужих равнодушных, а чаще враждебных, людей, за деньги, главное маленькие деньги. Ещё понятно продать себя за крупное, но так...
Жизнь здесь сложилась в мирное, несколько монотонное существование. Конечно, нет счастья, но полное физическое благополучие, особенно теперь, когда улучшилось моё здоровье.
Вернёмся, однако, к биографии кн. Суворовой. Кто прав, кто виноват – разобраться мне всё труднее. Кн. Т[енишевой] мало доверяю вследствие вышеуказанных причин, сама же кн. С[уворова] – так кротка, можно сказать, робка, а, главное, ни о ком, никогда я не слыхала от неё дурного слова – и это подкупает сильно.
Итак, допишу о кн. С[уворовой] в редакции кн. Т[енишевой]. Так или сяк, но от безумного состояния кн. С[уворовой] через несколько лет жизни не осталось – ничего. Всё было проиграно в Монако, в Баден-Бадене и прочих злачных местах, где можно было найти рулетку. При этом, бесконечное количество любовников. Вот история брака её единственной дочери.
Кажется, Ек[атерина] Конст[антиновна] любила какого-то скромного дворянина, соседа по имению, мать немедленно их разлучила и стала подыскивать дочери подходящего жениха. Бабушкой ей быть ни за что не хотелось. Выбор пал на кн[язя] Святополк-Четвертинского. Их было 2 брата, которые б[ыли] воспитаны старою девой тёткой, княжною Четв[ертинской], отказавшейся ради них от замужества, и так как мать их, красавица, умерла рано от чахотки, то все заботы княжны б[ыли] направлены на то, чтобы предохранить их от той же роковой участи и их холили, берегли и нежили, как только могли. Состояние их заключалось в 75000 десятин земли в одном клину в Саратовск[ой] губ[ернии] – многомиллионное, следовательно. Подговорив своих приятелей «испробовать» способности кн[язя] Ч[етвертинского], что выразилось в том, что они его свезли в подобающее место и убедились, что он импотент, – кн[ягин]я С[уворова] успокоилась и стала настаивать, чтобы дочь вышла за него. Та плакала, отказывалась, просила отсрочить. Так протянулось три года, наконец, кн. С[уворова] начала настойчиво требовать согласия. Кн. Ч[етвертинская] опять просит повременить. Тогда-де произошла такая сцена: кн. Ч[етвертинская] лежала больная в постели, к ней входит мать и требует её согласия на брак. Ч[етвертинская] опять молит подождать. Тогда кн. С[уворова] хватает ножницы и отхватывает свои чудные волосы, кот[орые] были у неё почти до земли, и бросает их в лицо дочери со словами: «А коли так, коли ты не согласна, то вот тебе, я иду в монастырь!». С дочерью обморок. Согласие было дано, и брак состоялся. Приданое делали в Париже у Дусэ, одно бельё стоило 50000 р., бриллиантов – на 200 т. р. Всё это было выставлено, как это принято в Париже. Но так как кн. С[уворова] была тогда уже княгиней Суворовой, а дочь её была m-elle Шупинская, то значит, начальные буквы их фамилий совпадали[77], то после того, как выставку убрали – всё самое лучшее из белья и бриллиантов оказалось не у новобрачной, а в сундуках кн. С[уворовой].
Весьма скоро, опять-таки по настоянию кн[яги]ни С[уворовой], супруги разошлись. Кн. же Ч[етвертинская] со времени замужества не переставала хворать. Когда они подружились так близко с кн. Т[енишевой] – эта настояла, чтобы кн. Ч[етвертинская] обратилась к женск[ому] доктору. Та – ни за что. Однако здоровье так ухудшилось, что пришлось согласиться. [...] Оказался полип, дело обошлось, к счастью, без операции, он свял и перестал быть угрожающим. [...]
Скоро август – слава Богу, он много светлее рисуется мне прошлогоднего, несмотря на разгар «пламенной страсти» Г. об эту пору. Я вообще замечаю, что без этого пламени мне живётся много легче и спокойнее. Самое благоразумное, собственно говоря, было бы ликвидировать нынче и то, и другое, пока ещё козыри (хоть уже и не самые крупные) в моих руках, не дожидаясь отставки с той стороны.
26 июля.
Под той же моей любимой липой.
Опять чудный божественный день!
Яркое солнце, голубое небо, нежный ветерок. Почти – счастье. Прежде так и бывало. За эти годы я так была измучена денежными расчётами и нехватками, что все почти чувства как-то атрофировались, кроме вечной тоски и оскорбления нищеты. Здесь точно немного воскресла. Ах, если бы пожить так с полгода – сколько бы я наработала и как поправилась. Но надо быть благодарной и за два месяца – и то великое благополучие.
Кн. Т[енишева] мне много интимного читала из своих мемуаров. Тут я ещё яснее увидела, что только требуя или хитростью – можно получить что-либо с мужчин, даже с мужа. Бескорыстие и деликатность – только глупы.
22-го июля кн. Т[енишева] вышла вся в белом и заявила: сегодня именины Талашкина и затем прочитала приблизительно след[ующую] историю. 17 л[ет] тому назад это было. Кн. Т[енишева] с мужем приехала в Талашкино, я хорошенько не разберу до с[их] п[ор], почему-то её именины праздновали два раза: 1 апр[еля] и 22 июля. Нескол[ько] раз подымался разговор о том, что кн. Ч[етвертинская] вынуждена по семейным обстоятельствам продать Тал[ашкино]. Князь всегда говорил, чтобы М[ария] К[лавдиевна] была спокойна, что он этого не допустит, но разговоры разговорами и оставались.
Итак: 22 июля кн. Т[енишева] просыпается и застаёт на своём ночном столике великолепное жемчужное колье.
27 июля 1909 г.
Сам же князь, оказалось, к ужасу княгини, уехал в Бежицу, вместе с одним из директоров завода, кот[орый] тоже приехал к этому дню.
Кн[ягин]я Т[енишева] (пишу с её слов) была в ужасе и отчаянии. Ждали к обеду полон дом гостей – и вдруг хозяина нет. Чем объяснить? Все останутся в убеждении, что ссора, разрыв... Жемчужного колье для реабили[ти]рования – мало. Тогда кн. Т[енишева] устраивает такую штуку: выписывает немедленно из Смоленска нотариуса и совершает купчую крепость с кн. Ч[етвертинской] на Талашкино. Собрались гости, кн. Т[енишева], сияющая, показывает им подарки, кот[орые] ей сделал муж: колье и имение. На другой день приезжает князь как ни в чём ни бывало (он в горячем деловом споре с Петровским[78] забыл о празднике, и так как спор можно б[ыло] разрешить только на месте, то они и укатили, забыв обо всём на свете). Когда князь приехал – кн[ягин]я с большим внутренним страхом сообщила ему о своём деянии и о мотивах. Князь, к её изумлению, расхохотался, обнял её и заявил: «Молодец, умница». Я же подумала: а ты, О[льга] Г[еоргиевна], дура. Слушай и поучайся, да теперь уж поздно!
При всей щедрости и широкой натуре князя – ой-ой, на какие уловки надо было пускаться, чтобы выудить от него что-либо, а, главное, вижу, всё надо было просить и просить.
Если кн. Т[енишева], как я, завернувшись в благородную тогу, сидела и ждала, чтобы «догадались», что должны догадаться и пойти навстречу её желаниям – она бы никогда ничего не дождалась как и я. Правильно рассуждала и поступала и она, и покойный князь: надо действовать, а не рассуждать!
Меня же, особенно в последние годы, – заедает анализ. Она подавала ему ложные счета за платья, а деньги тратила на то, на что ей хотелось, раз надула его 1-го апр[еля], выдав фальшивый браслет за настоящий и попросив уплатить – потом открыв свой обман, положим. Пишу всё это никоим образом не в её осуждение, а, наоборот, в величайшую похвалу. Так и надо поступать, если хочешь прожить свою жизнь, а не прострадать. То же и с Г., быть мож[ет] и его можно было утилизировать, даже, наверное, гораздо остроумнее, чем сделала это я.
Вроде кн. Т[енишевой] была и Лухманова, кот[орая] также умела вытягивать, что ей было нужно, но она была взбалмошнее, чем кн. Т[енишева], и как легко получала, так легко и пропускала.
Много очень чего ещё и рассказывала и читала мне кн. Т[енишева] – всего невозможно записать, разве вкратце перечислив: о своём свадебном путешествии по Днепру на пароходе князя Тен[ишева], особенно забавно было, как трубчевцы «оцепенели» при виде парохода – и в таком виде пробыли всё время, пока стоял пароход; затем о приезде на завод, о знакомстве со служащими завода:
– Г[осподин] Ильин, Михайлов, – широкий жест на всех остальных, – моя жена, ну, пожалуйте к столам.
Затем – шампанское и карты до утра.
Осматривание достопримечательностей: «Вот древний собор – ну, пойдёмте».
Рассказывала и читала отрывки из жизни с первым мужем, историю порчи своих отношений с дочерью[79] (сцена в мастерской княгини в Пет[ербур]ге, когда дочь вошла вместе с женихом, бароном Остен-Сакен[80] , и, не видя матери, начала злословить о ней).
1. О.Г. Базанкур, кн. М.К. Тенишева, Ю.Н. Свирская в заливных лугах.
В очках бульдог Булька. Талашкино, 1909 г.
2. Пикник в заливных лугах. талашктно, 1909г. В первом ряду справа налево: О.Г. Базанкур,
В.А. Лидин, М.К. Тенишева, Ю.Н. Свирская.
Но очень характерна такая сцена. Кн. С[уворова] растратила всё, что могла. Наконец в её руках осталось только 200 тыс. р. (бедняжка), принадлежавших кн. Ч[етвертинской]. Слышно стало, что, кажется, кн. С[уворова] подделала подписи и начала добираться и до них. Деньги были в 4 векселях по 50 тыс. Однажды в Талашкине (кн. Т[енишева] ещё не была тогда и княгиней) начался раз разговор, в кот[ором] кн. Т[енишева] дала понять кн. С[уворовой], что сомневается в сохранности капитала кн. Ч[етвертинской]. «Что же, Вы думаете, я растратила деньги моей дочери? – надменно бросила кн. С[уворова], – сейчас покажу. Катенька, принеси шкатулку, – обратилась она к одной из приживалок, – вот векселя!»
«Я близорука, не вижу», – говорит кн. Т[енишева]. Тогда кн. С[уворова] даёт ей в руки бумаги. Кн. Т[енишева] спокойно свёртывает векселя и говорит: «Хорошо, я передам их Киту». Вслед за этим – кн. Т[енишева] моментально, чтобы не дать повода кн. С[уворовой] для скандалов, уехала из Талашкина. Что было после этого с кн. С[уворовой] – можно себе представить.
Вчера мы целый день проездили на заливные луга. Поистине, незабвенная прогулка!
3 часа дня. В лесу, который шумит о чём-то деловито и озабоченно разговаривает. Скучновато, но как хорошо! Как здорово и благотворно!
Заливные луга – вёрст за 12 от Тал[ашкина]. Днепр делает там крутой заворот, и образуется полуостров. Весной он сплошь заливается водою, летом – лучший сенокос. Мы были, когда сено уже было убрано в сараи. Воздух там – какой-то необычайной чистоты, он опьяняет, ни о чём не хочется думать, несколько часов проходят как минута в восторге полно[м] – без всяких анализов и само- или чужебичеваний – с природою. И сейчас, здесь, как хорошо, какое спокойствие и презрение к земле, Петербургу, карьере и прочему – вливается в душу. Хорошо!
Необычайно был забавен на этой прогулке Булька[81] , фотографию его сделали, приходили мужики-косцы просить на водку, приехали Смирновы – они славные. Что ещё?
Хорошо.
Теперь одно желание: здоровье бы поправилось.
В Талашкине – 16 экипажей, один другого лучше.
Вообще надо сказать правду: ничего лучше я в жизни не видала, богатства, уменья им пользоваться. Здесь можно научиться элегантно жить, только теперь я увидела, до какой степени Ник[олай] Павл[ович] б[ыл] parvenu [выскочка (фр.)], как и вся семейка. Кстати сказать, теперь отпустило, а то, по приезде сюда – я эту гадость видела во сне буквально каждую ночь, конечно, каждый раз он чинил мне какие-то пакости.
Кн. С[уворо]ва дала мне очень интересный материал о странном мистическом случае в её жизни, но не записываю, так как это будет самостоятельный рассказ[82].
Её 1-й муж Шупинский умер от пятнистого тифа, умерли также доктор и человек, которые за ним ходили. «Я любила его безумно, – говорила мне кн. С[уворова], – больше всех, и так это и осталось. И он так меня любил, что не позволял ничего делать, даже одевал меня сам». Отец её б[ыл] знаменитый богач Базилевский; по смерти 1-го мужа она приехала к отцу в Пет[ербур]г и тут познакомилась с гр[афом] Кушелевым.
«Мне предложили играть Лизу в “Горе от ума”, – рассказывала мне кн. С[уворова], – я написала своей belle-mère [свекрови (фр.)], Шупинской, которая меня очень любила, что не хочу. Она ответила мне настоятельной просьбой играть». И вот она появилась (это б[ыло] в теперешнем дворце Елизаветы Фёдоровны[83] (у Аничкова моста), принадлежавшем тогда ................)[84]. Присутствовал Государь Ал[ександр] II, и вся царская фамилия, и человек 700 приглашённых, и «я имела такой успех, – рассказывала кн. С[уворова], – что граф ещё больше в меня влюбился. А в то же время за мною ухаживал граф Пётр Шувалов[85]. Он и говорит мне после спектакля: ну, что же, очень Вы любите “буфетчика Петрушу”? А я ему: нисколько, граф».
Другие мне говорили, что кн. С[уворова] была так хороша, что когда, напр[имер], она была в Ницце и лёживала больная на террасе своего отеля, то приходили специально смотреть на неё.
Sic transit gloria mundi! [Так проходит мирская слава! (лат.)]
28 июля. Талашкино.
Столовая в большом доме.
Сегодня опять – чудесный день, солнце яркое, небо голубое.
Хочется описать прелестный старый дом. Он низенький, приземистый, весь закутавшийся во вьющуюся зелень, как старинная щеголиха в платье с оборочками. Две центральные громадные комнаты, столовая и гостиная, проходят насквозь и освещены окнами с одной и другой стороны, а гостиная имеет и два балкона. Два одинаковых подъезда, старинных, в мелких стеклянных окошечках, – ведут в дом.
Один – поднявшись по которому, попадаешь в столовую и на половину кн. Четвертинской и Суворовой – убран более во вкусе кн. Ч[етвертинской], другой, более парадный, ведёт к кн. Т[енишевой], в библиотеку и гостиные.
Если вы не знаете хозяев – самое верное представление о них, об их вкусах, сделаете вы по их обстановке. Так, в прихожей кн. Ч[етвертинской]: ...но я сижу сейчас в столовой, неудобно бежать специально в прихожую и там усесться записывать, а пока – будем кушать, что даётся.
Столовая в барском доме. Талашкино,1909 г.
Столовая более безличная и, пожалуй, наименее характерная изо всего дома, она не менее 6 саж[еней] в длину, сажени 2½–3 в ширину. Прежде, вероятно, это были 2 комнаты, т.к. в ней очень красивая светлого дерева с выпуклой резьбой – арка. Ну, конечно, как водится, громадный длинный обеденный стол, весь пол устлан ковром: по блёкло-зелёному фону что-то вроде веток (которые меня раз испугали, т.к. я приняла их за червяков) и цветов яблони. Думаю, что почти вся моя квартира с удобством поместилась бы в этой столовой. В общем, она выдержана, скорее всего, во французском стиле.
3 буфетных шкафа – 2 чёрных, скромных, с расхожим серебром и провизией (печенье, пряники, сахар и т[ому] под[обное]) и один светло-жёлтый, весь стеклянный, кроме задней стенки, которая выложена серебристо-зелёным плюшем – очевидно, прежде это была витрина для серебра, но благоразумно теперь этим не колют глаза (после 1905 революционного года) и шкаф наполнен довольно обыкновенным фарфором, хрустальными большими чашами для фруктов, конфет, салатов и проч.
Кое-где, на шкафах, на особых постаментах, – вазы: синие дельфт, просто одноцветные майоликовые: зеленоватая, жёлтая, с фруктами и т[ому] под[обные]. Очень интересна одна: ручки изображают петушьи головы с красными гребешками, петушьи же головы ваз – рельефы – разбросаны и по самой вазе. [Помещён рисунок вазы] вот приблизительно в этом роде.
Рисунок вазы из рукописи дневника О. Базанкур
Стоит столик для игры в карты – в нём предусмотрены все удобства, особенные выгнутые подсвечники, закруглённые углы во избежание случайных ушибов, особые места для щёточек, мелков – словом, это обычный стиль Талашк[ина] во всём: и в лошадях, и в экипажах, и в книгах, и в мебели, в лампах – во всём, во всём принцип устроить всё так удобно, чтобы лучше почти, а мож[ет] б[ыть] и вовсе было бы невозможно.
Стоит фисгармония, чудные громадные английские часы в футляре красного дерева, которые каждую четверть часа поют несложную, но мелодическую гамму.
Как всё стало опять величаво, спокойно и эстетично без этой дерзкой, беспокойной жизни, которую вносили Рябушинские! Видно, я впрямь стара, коли могу так злобствовать на молодость. Но, оправдаю себя перед самой [собой], ведь не на всякую!
Стены оклеены светлыми обоями розовато-желтоватыми, которые заканчиваются у потолка широким, около аршина, бордюром – оранжевые крупные листья на более светлом трельяже. Несколько картин по фарфору, изображающих nature-morte, работа уч[ени]ков и уч[ени]ц О[бщества] поощрения – копии с эрмитажных, одна – поменьше, над фисгармонией, какая-то аллегория, кажется, копия с Рубенса[86]: живопись – женщина с палитрой у ног царя в античной одежде и т[ому] под[обное]. В оригинальных берестяных рамках акварели – грибы А.Шнейдер[87].
Диван, 2 кресла и несколько стульев в чистейшем Луи XIV рококо обиты тоже французской материей.
В простенке между окнами – зеркало в старинной красного тусклого дерева раме с резьбой, под ним громадный продолговатый стол. Ещё два стола под цвет витрине и один чёрный закрытый ломберный – совершенно теряются незаметно, так велика эта колоссальная комната.
Окна затянуты лёгкими тюлекисейными занавесями.
Surtout du table [ваза, помещаемая посреди стола (фр.)] – из белого фарфора постоянно со свежими цветами.
Чрезвычайно колоритна прихожая кн. Ч[етвертинской].
Тут: барометры, весы для взвешивания, телефон – всё деловое, большое зеркало красного дерева с подзеркальником. Как-то затесалась скамья работы учеников школы, наверное, случайно. В глубине [души] – я убеждена в этом, как в том, что я О[льга] Г[еоргиевна] – кн. Ч[етвертинская] терпеть не может и не понимает всех этих кресел, стульев, чудовищных фризов Малютина и Рериха отчасти, хотя Р[ерих] – утончёнен перед Малютиным.
Однако хорошо, что я взялась всё-таки за описание дома заблаговременно, пишу ровно час – и описала только столовую.
6 авг[уста]
Городок Жиздра построен на 2 берегах реки. Вот легенда: жили два разбойника, поселились на 2 берегах. Вот утром встанут и перекликают[ся]:
– Жив, – кричит один.
– Здрав, – отвечает ему другой.
Отсюда Жиздра.
Или название местечка Овсораки. Откуда? Был поп, который любил купаться. Придёт на берег, куда ни сунется – всюду раки. «О, всё раки!» – восклицает он, отсюда – Овсораки.
После свержения татарского ига знатные (О.Г.) татары начали во множестве переходить на Русь и креститься. Обычай был таков: если он приходил зимой – ему давалась шуба, если летом – княжеский титул. Отсюда такое множество княжеских и просто знатных дворянских фамилий: Урусовы, Уваровы, Ухтомские, Ермоловы и проч. Легко было попадать прежде в знать, дождаться лета – вот те и князь!
7 авг[уста]
Армянский анекдот.
– Что такое: первый слог – плод, и второй тоже, и третий, и 4-й, и 5-й, и 6-й... всё пылод, а целое – русский народный гимн?
– ?!???
Поёт: – Пом, пом, пом-пом пом, пом...[88]
* * *
Прихожая вся увешана старинными раскрашенными картинами-фотографиями. Заинтересовала меня одна: на лодке[89], на голубом фоне воды и неба – лодка, в которой молодая женщина полулежит, опершись о колено молодого человека; другой – на носу лодки с гитарой в руках; на обоих какие-то петушиные вычурные оперные костюмы времён Марио[90], Бозио[91] и т[ому] под[обное]. Оказывается, это живая картина. Кн. Суворова, её брат, на которого она опирается, Фёдор Иван[ович] (чтоб был посторонний – это было неприлично, хотя втайне делались вещи и похуже, иронически поясняла мне этот сюжет кн. Ч[етвертинская]), а 3-й, с таким аппетитом выставивший свои туго записнутые в трико ноги, – был Дараган, известный в своё время красавец и дурак. «Государь Ал[ександр] II прибежал за кулисы, – рассказывала кн. С[уворова], – и потребовал повторения; картину повторили 9 раз».
Библиотека усадебного дома. Талашкино, 1909 г.
Балкон, кот[орый] выходит во двор, представляет собою довольно уютную, хотя чрезмерно пёструю комнату. Раскрашено всё, что возможно, самые неподходящие предметы – чувствуется что это была положительн[о] мания. Самый дом, как все старинные помещичьи дома – в добром классическом Empire, требующий строгости и спокойствия и... нет на нём живого места от раскрашенной грубой резьбы, каких-то животных, птиц, цветов, и проч., и проч. – впечатление суетности и ненужности. Балкон – тоже, столы, стулья, стены, наличники окон – всё что возможно и невозможно раскрашено и расписано. Потолок тоже раскрашен по холсту. По стенам – панно, одно – «Смотрины» Малютина – очень забавно. Фриз тоже оригинален, он весь решительно из кусков различных рисунков и цветов (драконы, на разрисованном под мозаику золотом фоне, русский типичный орнамент, птицы сирины, Иванушки на коньках-горбунках), а в общем – гармоническое впечатление. Но балкона было бы и достаточно, а дóма жаль.
Совершенное варварийство – раскрашенные цветами и орнаментом колонны. Полотняные портьеры тоже разрисованы. Мебели – N-ое количество, пройти трудно. 3 колоссальные оттоманки, 8 столов, 24 разн[ых] стула и кресла – почти с трудом можно пройти. Интересно, что вся обивка мебели, надо сказать правду, – прелестная, её рисунки сделаны дома, набойщиками.
9 авг[уста]
Рассказ кн. С[уворовой]: Речинский Ник[олай] Егор[ович] б[ыл] дядькой и учителем графов Кушелевых-Безбородко, Николая и Григория Александровичей. После смерти графа Г[ригория] А[лександровича][92] – Реч[инский] перешёл в дом графини[93] Суворовой, у кот[орой] и жил.
Он поселился на Охте, в Полюстрове, около дач Кушелевых в своём собственном домике, кот[орый] сам и выстроил. Дом сгорел. Тогда он перешёл в маленький флигель, у него б[ыло] 5 десят[ин] земли. Примерно в январе он просил графиню (Суворову) приехать, однако ей всё было некогда, а 25-го февр[аля] он сгорел.
Всё видела во сне. Он всё охал. Княгиня проснётся и спрашивает свою девушку, кот[орая] с нею спала в комнате:
– Степанида Ивановна, Вы слышали что-нибудь?
– Нет, Ваше Сият[ельст]во, ничего.
Наконец, в апреле графиня отправилась, призвала людей и из-под талого снега, грязи и проч. отрыли под остатками пола разные старинные вещи: его табакерку, блюда старинные, пепельниц[у], бонбоньерки старин[ые] и проч. – и кожаный полуобгоревший портфель. Когда всё это обсохло – принялись рассматривать и нашли полуобгоревшее завещание.
В суд представил Доминик Юрьевич Новицкий[94] – и выиграл дело.
Как только княгиня открыла завещание – она видит опять сон: большое об[щест]во за столом, а Речинск[ий] ходит вокруг и радуется: ах, как хорошо, ах, хорошо. И с той поры никогда в жизни больше его не видала.
У Реч[инского] б[ыла] сестра. В завещании б[ыло] сказано, кому что княгиня должна выдать, что она свято и исполнила.
Схоронили его в Алекс[андро]-Невск[ой] Лавре, где он задолго купил себе место, чтобы никого не беспокоить хлопотами о себе[95] .
10 авг[уста]. Талашкино.
Последний день в Талашкине!
Вчера приехала m-elle Сосновская[96], утром уехала Свирская, а завтра в 8 ч[асов] у[тра] уезжаю я. Не хочу загадывать и горевать загодя, хотя, вероятно, придётся в Пет[ербур]ге по обыкновению.
Продолжаю описание дома: громадная гостиная, проходящая, как и столовая, весь дом насквозь. Два балкона. Углы в гостиной очень оригинально скруглены. Её меблировки хватило бы на 2 петерб[ургские] квартиры. При входе бросается в глаза громадный стол, это всегда центральный пункт для талашкинцев; в других комнатах почти не сидят. Вокруг стола плетёная мебель, а на столе – последние газеты, журналы, ящичек с картами. Две лампы с большими абажурами освещают вечером стол, за которым все собираются. Кто читает, кто делает пасьянс, разговаривают и проч. В центре залы – круглый диван, в центре его цветы.
Гостиная усадебного дома. Талашкино, 1910 г.
Две белые кафельные печи с нишами, в которых стоят белые статуи – какой-то богини, а в другой печи – кажется имитация флорентийского porcellino[97] . По стенам: несколько открытых шкафов-этажерок с книгами, нотами, диксионнерами[98] и т. под.; в простенках – резные открытые шкафики-витрины с рисованными в период процветания столярных мастерских балалайками. Несколько столов круглых в разных уголках залы, окружённых диванами плетёными и в русском княгинином духе, – завалены книгами, альбомами. Седалища – самые разнообразные: и мягкая мебель, обитая материей талашкинского же производства, и деревянные стулья с живописью и покрытые местными же вышивками, и плетёная, о которой я упоминала, и просто расписанная деревянная. Много деревянных этажерок с разными кустарными изделиями; стоит рояль с пианолой и бесчисленное количество для неё нот на этажерке в углу, что даёт впечатление корсетного магазина, т.к. ноты – в виде круглых валиков помещаются в длинных узких коробках, похожих на корсетные. Фисгармония. Два старинных зеркала в красном дереве с таковыми же подзеркальниками. Не особенно много картин, стенные лампы, канделябры, два стола покрыты мраморными круглыми досками, но вообще перечислить всё содержимое, конечно, не представляется ни возможности, ни нужды. Множество больших ваз, по большей части полных букетами цветов полевых или садовых. Очень интересна одна портьера – норвежская, шерстяные нити (вроде японских висячих бус), пробранные рисунком большими цветами.
Рисунок двери из рукописи дневника О. Базанкур
В общем, на мой вкус, комната довольно утомительная, именно ввиду этого неслыханного количества вещей.
Несравненно наряднее entrée [вход (фр.)] на половину кн[яги]ни Тенишевой, и вообще парадный ход для гостей, по которому уже прислуга не ходит.
Прихожая – громадная комната, зеркало, стол, 4 стула, диван – красного дерева, колоссальной величины 3 шкафа составлены рядом и образуют колоссальный общий. Ещё небольшой узкий высокий шкаф, в котором, кажется, кн. Т[енишева] хранит запасы материй. Большая вешалка, большая этажерка – и комната всё-таки производит впечатление почти пустынной – можно судить поэтому о её величине. Из неё одна дверь, направо, ведёт в комнаты горничных, другая – в комнату маленькой девочки, а отсюда в спальню княгини, 3-я дверь – в недлинный коридор, ведущий в кабинет княгини, наконец, 4-я, прямо – в библиотеку. Это очаровательная уютная комната с большим столом посредине, заваленным книгами, вокруг – маленькие золотые стулья; по стенам – шкафы с книгами, в простенке между окнами – громадный, обитый зелёным бархатом диван. Портьеры – серого холста с очаровательной каймой ручной работы талашкинских баб.
Отсюда две художественные двери ведут – в «Талашкинскую» гостиную и в мастерскую княгини. Талашкинская дверь – морёного клёна, самая дверь открывающаяся – очень низенькая с полочкой наверху. В самой двери – простые небольшие камешки вставлены в рамку из... (кажется, олово) – № 1 и вечером особенно представляют восхитительный эффект, просвечивая насквозь. [Приведён рисунок двери.]
Книг, книг, книг... по всем отраслям – и богословие, и путешествия, и философия – очень много, но не особенно интересны, т.к. это почти всё – библиотека графа Кушелева 50-х–60-х годов прошлого столетия[99] .
Наконец, дивная комната – мастерская.
* * *
Пожертвования княгини государству:
1) ремесленное училище «Школа ремесленных учеников имени княгини М.К.Тенишевой, Орловск[ой] губ[ернии], при металлургическом заводе Бежица. В собственность школе б[ыла] отдана земля. Школа на 200 учен[иков] каменная, со всеми приспособлениями. В обеспечение б[ыло] положено в казну 200 тысяч [рублей].
2) В Музей Ал[ександра] III коллекция акварелей русских мастеров.
3) После смерти князя Вячеслава Никол[аевича] Тенишева собранный им материал по русской этнографии пожертвован княгинею М[арией] К[лавдиевной] в библиотеку Музея Ал[ександра] III[100] .
4) Музей в Смоленске.
[5)] Церковь.
[6)] Сельскохоз[яйственная] школа.
Налево из библиотеки – деревянная дубовая дверь ведёт в мастерскую, вниз по полукруглой лестнице. Снизу до половины она выложена дубовыми панелями, скрывающими за собою целый ряд шкафов. Выше – стены обиты блёклой сероватой материей, оканчивающейся под потолком фризом посветлее, ещё ниже несколько ступенек ведут в комнату Васил[ия] Алекс[андрови]ча. Одна стена – сплошь стеклянная, в сад, большой камин из тёмно-красных кафелей, бюро с ящиками, ящичками, вазы с кистями, виолончель, ноты, всевозможные препараты для фотографии, для живописи, портреты – кн. Ч[етвертинской], копия с автопортр[ета] Лебрен[101] , с Рембрандта[102] , мольберты, столики, мягкая оттоманка. Все полки вокруг комнаты сплошь уставлены вазами, кувшинами, предметами для выжигания, ящиками с красками, подсвечниками, жестянками и прочими бесчисленными предметами их же имена и назначение, Ты Господи, веси.
Одна эта комната – порядочное состояние.
Хорошо быть богатым и уметь быть богатым, уметь пользоваться богатством – дар, которым обладает далеко не всякий.
22 июня 1909 г. в парке в Талашкине под липой в яркое солнечное утро.
Овчинник Старотон играет на дудках-жалейках.
...Ярко рдели на солнце надутые чванные пионы. На дорожке валялись крылья бабочки... Это мне напомнило интересный «обряд девичества». [...]
* * *
Хорошо играл на дудках-жалейках «овчинник Старотон», как называла его горничная моя в Талашкине Фруза (Евфросинья).
ОР ИРЛИ. Ф. 15. Д 18. Л. 64-64 об. Дневник О.Г.Базанкур. Автограф. .
Примечания:
1. Роман английского писателя Оскара Уайльда (1854-1900).
2. Кюльятка (Кюляятка, Кюлиятка, Кюллеятка, Кюлеятка) – населённый пункт в Санкт-Петербургском уезде Санкт-Петербургской губернии (ныне Всеволожский район Ленинградской области).
3. Тенишева, Мария Клавдиевна, княгиня (1858-1928) – меценатка, художница, певица, художественный и музейный деятель.
4. Лухманова (урожд. Франк), Надежда Александровна (1844-1907) – прозаик, драматург, переводчица, лектор. Ею написано более двадцати книг и столько же пьес, автор популярных произведений об институтках, рассказов, сказок для детей. Типичная представительница «женской» линии в литературе конца XIX века. О.Г.Базанкур, служившая одно время секретарём у Лухмановой, написала о ней два некролога (см.: Базанкур О. Памяти Н.А.Лухмановой // Санкт-Петербургские ведомости. 1907. № 212, 26 сентября. С. 2-3; Б-р О. Памяти Н.А.Лухмановой // Санкт-Петербургские ведомости. 1908. № 70, 25 марта. С. 1).
5. Четвертинская (урожд. Шупинская), Екатерина Константиновна, княгиня (1857-1942) – близкая подруга и единомышленница княгини М.К.Тенишевой. Бывшая владелица имения Талашкино, у которой его выкупили Тенишевы. Занималась в имении сельским хозяйством, которое при ней было образцовым.
6. Малютин, Сергей Васильевич (1859-1937) – живописец, график, иллюстратор; работал также в области архитектуры, декоративно-прикладного и театрально-декорационного искусства. Экспонировался на выставках «Мир искусства», «Союз русских художников» и Товарищества передвижников. С 1900 по 1903 работал по приглашению М.К. Тенишевой в Талашкине, где создал столярные мастерские, построил Теремок в сказочном стиле и собственный дом; создал проект церкви; оформлял один из балконов усадебного дома; создал множество эскизов мебели, керамических изделий, декоративных панно.
7. Мишонов, Александр Павлович (1883-1938) – смоленский художник. Талантливый ученик школы М.К. Тенишевой, после окончания которой работал в Талашкинских мастерских под руководством С.В. Малютина. В 1908-1909 Тенишева послала его на свои средства учиться живописи в Париж, в Академию Жюлиана, но он, не доучившись, самовольно покинул её.
8. Бенуа, Александр Николаевич (1870-1960) – живописец, художественный критик, один из идеологов объединения «Мир искусства». Одно время работал у Тенишевой над составлением коллекции русских и иностранных художников, бывал в Талашкине, писал в журнале «Мир искусства», учреждённом и финансировавшемся княгиней Тенишевой. Затем пути их разошлись и отношения стали враждебными.
9. Лидин (наст. фамилия Богданов), Василий Александрович (1868/9-1942) – музыкант, организатор балалаечного оркестра в Талашкине. Ученик В.В. Андреева. Бессменный и преданный помощник княгини Тенишевой во всех делах на протяжении многих лет.
10. Барщевский, Иван Фёдорович (1851-1948) – фотограф и историк искусства. Создатель керамических мастерских в Талашкине, заведовал у М.К.Тенишевой собранием русской старины, помогал при создании эмалевых произведений. Впоследствии главный хранитель музея «Русская старина», издал каталог музыкальных инструментов этого собрания. Создатель уникальной коллекции, включающей около 5000 фотоснимков различных предметов церковного обихода, икон, памятников старины и изделий народных мастеров России. Именно эти фотографии, по словам самой княгини, во многом способствовали её увлечению русской стариной и окончательному переходу к деятельности на поприще её изучения, собирания и пропагандирования.
11. Два поклонника Базанкур.
12. Орнатский, Философ Николаевич (1860-1918) – протоиерей, настоятель церкви при Экспедиции заготовления государственных бумаг (ныне «Гознак», далее – ЭЗГБ), заведующий Технической школой при ЭЗГБ, в которой работала Базанкур; гласный Санкт-Петербургской городской думы, председатель общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви, член комиссии по народному образованию и по благотворительности, член Санкт-Петербургского городского училищного совета.
13. Голицын, Борис Борисович, князь (1862-1916) – выдающийся русский учёный, основоположник сейсмологии, геофизик, академик Петербургской Академии наук (1908), гофмейстер высочайшего двора, управляющий ЭЗГБ с 1899 по 1905. Это время называют «серебряным веком» «Гознака». Князь Голицын преобразовал ЭЗГБ в образцовое художественно-техническое и бумажно-полиграфическое производство, оснащённое самым лучшим на ту пору оборудованием. При нём в Экспедиции был введён 8 часовой рабочий день, организована школа. При князе Голицыне ЭЗГБ начала издавать произведения русских классиков и выпускать популярные книги по всем отраслям науки – на хорошей бумаге, с иллюстрациями знаменитых русских художников. О.Г.Базанкур, судя по записям в её дневнике, с большим уважением и симпатией относилась к Б.Б.Голицыну. Когда он скончался 4 мая 1916, отдав все силы служению родине в годы I Мировой войны, Базанкур вырезает все его некрологи, статьи о нём, объявления о панихидах из газет и наклеивает на страницы дневниковой тетради, а от себя записывает: «Что возможно добавить к этим объявлением? О, как бессовестно, как ужасно! Вчера впервые прочла... некролог в “Петр[оградских] Вед[омостях]” – не хотелось верить, но пришлось!» (Запись в дневнике О.Г.Базанкур от 05.05.1916 // РО ИРЛИ. Ф. 15. Д. 19. Л. 69 об.).
14. Базанкур преподавала историю и географию в Технической школе при ЭЗГБ.
15. Кирилова, Алина Ивановна – педагог, коллега Базанкур по школе.
16. Рерих, Николай Константинович (1874-1947) – художник, археолог, педагог, писатель, поэт общественный деятель. Директор Школы императорского общества поощрения художеств (с 1906). Академик Академии художеств (1909). Часто бывал в Талашкине, сделал для Талашкинских мастерских 25 проектов мебели, расписывал созданный княгиней Тенишевой храм Святого Духа, над входом в который красуется мозаика «Спас Нерукотворный» по его картонам, выполненная в частной петербургской мозаичной мастерской В.А.Фролова. В 1905 принял непосредственное участие в выпуске издательством «Содружество» книги «Талашкино», для которой написал вступительную статью. Княгиня Тенишева любила творчество художника и с удовольствием покупала его произведения, украшавшие и её парижский дом, и стены усадебного дома в Талашкине. В 1910 подарила часть картин Рериха в Русский музей императора Александра III в Петербурге. Рерих был защитником княгини на судебном процессе с А.В.Жиркевичем, посредником при передаче в 1911 году музея «Русская старина» Московскому археологическому институту. Поддерживал связь с Тенишевой и в эмиграции, написал статью «Памяти Марии Клавдиевны Тенишевой» (см.: Рерих Н.К. Памяти Марии Клавдиевны Тенишевой // Тенишева М.К. Эмаль и инкрустация. Прага: Семинариум Кондаковианум, 1930. С. 8-13).
17. Мечи – одна из мастей европейских игральных карт (см.: Шахнович М.И. Петербургские мистики. СПб., 1996. С. 68).
18. Моррис, Вильям (1834-1896) – английский писатель, поэт, рисовальщик, лектор, основатель фирмы декоративного искусства, общественный деятель. Книга В.Морриса «Утопия» была выпущена на русском языке книгоиздательством «Дело» (Моррис В. Вести ниоткуда, или эпоха счастья. СПб.: Дело, 1906).
19. Гинцбург, Илья Яковлевич (1859-1939) – скульптор.
20. Д’Арк, Жанна (Орлеанская дева, 1412-1431) – национальная героиня Франции, одна из главнокомандующих французскими войсками в Столетней войне. Попав в плен к бургундцам, была передана англичанам и сожжена на костре как колдунья. Впоследствии была реабилитирована и канонизирована – причислена католической церковью к лику святых.
21. Гамсун, Кнут (наст. имя Кнуд Педерсен, 1859-1952) – норвежский писатель.
22. Ибсен, Генрик Юхан (1928-1906) – норвежский драматург, поэт и публицист.
23. От французского confidence – признание, откровенность.
24. Мария Павловна (урожд. принцесса Мекленбург-Шверинская), великая княгиня (1854-1920) – президент Академии художеств с 1909. Заняла этот почётный пост после смерти мужа, великого князя Владимира Александровича. По поводу этого назначения пресса писала: «Высочайшим указом Правительственному Сенату от 23-го февраля 1909 г. Её Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Павловна назначается Президентом Императорской Академии художеств» (Разные известия // Вестник учителей рисования. 1909. № 4. С. 69).
25. Дягилев, Сергей Павлович (1872-1929) – театральный и художественный деятель; издатель (на средства М.К.Тенишевой, С.И.Мамонтова и Государя императора) и редактор журнала «Мир искусства» (СПб., 1899-1904), художественный критик, устроитель выставок, один из инициаторов объединения «Мир искусства», организатор исторических русских концертов и «Русских сезонов» в Париже (с 1907) и Лондоне. Учился на юридическом отделении СПб. университета. Продолжая жить за рубежом, создал труппу «Русский балет С.П.Дягилева» (1911-1929). Бывал в Талашкине.
26. От французского grâce – расположение, милость.
27. Жиркевич, Александр Владимирович (1857-1927) – генерал-майор, судья, военный следователь, литератор. У княгини Тенишевой была с Жиркевичем судебная тяжба по поводу обвинений его в адрес княгини в разграблении смоленской ризницы, тогда как княгиня только спасала от гибели продаваемые духовенством из ризницы предметы церковной старины с целью поместить их в музей.
28. Стеллецкий, Дмитрий Семёнович (1875-1947) – скульптор, живописец, график, театральный художник круга «Мира искусства». Учился в Академии художеств (1896-1903). С 1914 жил во Франции. В 1904 по приглашению княгини Тенишевой недолго работал в Талашкине.
29. Врангель, Николай Николаевич (1880-1915) – историк русского искусства, художественный деятель, близкий к кругу «Мира искусства». Один из основных сотрудников журнала «Старые годы». Устроитель ряда выставок в начале 1900-х, в том числе выставки русской портретной живописи за 150 лет в 1902. Редактор (совместно с С.К. Маковским) журнала «Аполлон». Секретарь Общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины.
30. Боткин, Михаил Петрович (1839-1914) – художник, промышленник, реставратор, коллекционер. Был директором художественно-промышленного музея им. Д.В. Григоровича Общества поощрения художеств, где под его началом работал Н.К. Рерих.
31. Владимир Александрович, великий князь (1847-1909) – президент Академии художеств (с 1876). Командовал войсками в «кровавое воскресенье» 9 января 1905.
32 Толстой, Лев Николаевич, граф (1828-1910) – русский писатель, мыслитель, публицист и просветитель.
33. Базанкур описала в одной из своих статей скандал, когда один из устроителей выставки «Старые годы» (Врангель) нанёс оскорбление действием вице-президенту Общества поощрения художеств, в залах которого устраивалась выставка, академику М.П.Боткину за намеренный срыв выставки (см.: Базанкур О. Художественная хроника // Санкт-Петербургские ведомости. 1908. № 257, 12 ноября. С. 3). Также об этом инциденте см.: Золотое руно. 1908. № 11-12. С. 84; Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1908. № 10805, 11 ноября. С. 5-6; Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1908. №10809, 13 ноября. С. 6; Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1908. № 10813, 15 ноября. С. 3. Игорь Грабарь в «Автомонографии» дал убийственную характеристику Боткину: «Это был предатель по природе, изменник по страсти, интриган по культуре» (Грабарь И.Э. Моя жизнь: автомонография. Этюды о художниках. М.: Республика, 2001. С. 167).
34. Бакст (наст. фамилия Розенберг), Лев Самойлович (1866-1924) – живописец, график, рисовальщик, театральный художник, педагог, художественный критик. Один из основателей объединения «Мир искусства». Автор художественного оформления ряда спектаклей в «Русских сезонах» С.П.Дягилева (1909-1911). С 1909 жил большей частью за границей.
35. Рубинштейн, Ида Львовна (1885-1960) – балерина, ученица М.М. Фокина, участница Русского сезона С.П. Дягилева (1909).
36. Ида Рубинштейн исполняла партию Саломеи в откровенно эротичном костюме Л.С.Бакста, при этом тело артистки было едва прикрыто множеством нитей бус. Позже Н.К.Рерих по этому поводу высказывался в анкете одной из столичных газет: «В прошлом году я смотрел Иду Рубинштейн в костюме Бакста и нахожу, что, в конце концов, она была больше чем в костюме. На ней так много было всяких украшений и бус, спутывавших все линии её тела, что впечатление наготы я не получил... Думаю, что в этом вопросе надо исходить из общего правила: красиво это или нет? И если это красиво, то всё прочее падает. Тогда ничто никем не будет замечено» (Р. Нагота на сцене (анкета) // Петербургская газета. 1909. № 339, 10 декабря. С. 5).
37. Зволянская, Мария Эрастовна (1856-?) – художница, преподавательница класса майолики в Школе Императорского общества поощрения художеств при директорстве Е.А. Сабанеева, которого на этом посту сменил Н.К. Рерих.
38. Маковский, Сергей Константинович (1877-1962) – поэт, писатель, художественный критик, деятель культуры. Один из основателей журнала «Старые годы» (СПб., 1907-1917). Основатель, редактор и издатель журнала «Аполлон» (СПб., 1909-1917). Организатор выставок «Мир искусства» в Париже (1910), «Салона» в Петербурге (1909) и др. Инициатор создания группы художников «Венок» (СПб., 1908). Написал большую статью «Изделия мастерских кн. М.К.Тенишевой» в книге «Талашкино» (СПб.: Содружество, 1905). Подробнее о нём см. очерк В.М.Толмачёва «Русский европеец» (Маковский С.К. Силуэты русских художников. М.: Республика, 1999. С. 328-346), а также: Анненков Ю. Дневник моих встреч: Цикл трагедий. Т.2. Л.: Искусство, 1991. С. 209-217 (Глава «Сергей Маковский»). Секретарь Общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины.
39. В 1909 Маковский устроил в Петербурге, в залах I Кадетского корпуса (Меншиковский дворец), большую художественную выставку «Салон», на участие в которой приглашение получили и М.К.Тенишева, и Н.К.Рерих, и многие другие художники и скульпторы.
40.Липковская, Лидия Яковлевна (1882-1958) – певица, участница Русских сезонов в Париже С.П.Дягилева. В июне 1909 пела, в частности, в опере «Псковитянка» Н.А.Римского-Корсакова, шедшей в декорациях А.Я.Головина и Н.К.Рериха.
41. Рош, Дени (Roche Denis, наст. имя Maurice-George Roche или Mauritsé Dzordzé Roche, 1868 – не ранее 19.12.1926) – французский художественный критик венгерского (?) происхождения, искусствовед, писатель. Бывал в России, хорошо её знал и много писал о ней; делал переводы на фр. яз. А.П.Чехова. Ученица княгини Тенишевой в эмиграции Ольга де Клапье вспоминала: «Дени Рош ходил за нами с книжкой и записывал характерные русские словечки» (Клапье О. де. Княгиня Мария Тенишева (к сорокалетию кончины) // Возрождение (Париж). 1968. Февраль. № 194. С. 94). Во Франции наряду с бароном де Бай считался одним из лучших знатоков России. Был знаком с княгиней Тенишевой, писал о ней, её работах и выставках во фр. изданиях (см., напр.: Denis Roche. Une exposition d’artistes russes à Paris // L’Art et décoration (Paris). 1907. Décembre; Denis Roche. Un milieu d’art russe. Talachkino // La Revue de l’art ancien et modern (Paris). 1907. T. 22. 10 septembre. P. 223-227; Denis Roche. Le Musée Ténichev. Au pavillon Marsan // Revue mensuelle d’art ancien et modern (Paris). 1907. № 7. P. 97-100).
42. Данилович, Казимир (Danilowicz Casimir de, 1873-?) – французский художественный критик польского происхождения. Посвятил выставке М.К.Тенишевой, Н.К.Рериха, И.Я.Билибина, А.В.Щусева, К.К.Рауша фон Траубенберга, устроенной княгиней Тенишевой в Париже в 1907, две статьи в парижских журналах: в обозрении искусства двух миров «Искусство и художники» опубликовал статью «Выставка современного русского искусства в Париже» (см.: C. de Danilovicz. Une Exposition d’art russe moderne à Paris // L’Art et les artistes. 1907-1908. T. VII. Octobre–mars. P. 480-484), а в журнале «Декоративное искусство» – иллюстрированную статью «Выставка русского современного искусства» (см.: C. de Danilowicz. Exposition d’art russe moderne // L’Art décoratif. 1908. № 112. Janvier. P. 25-36). Также талашкинским мастерским была посвящена статья в английском журнале «Студио» (см.: C. de Danilovicz. Talashkino: princess Tenishef’s school of Russian applied art // Studio (London). 1907. № 41. P. 135-139).
43. Вероятно, Лимонт-Иванова Наталия Владимировна.
44. Репин Илья, Ефимович (1844-1930) – живописец-передвижник, график, педагог. Неоднократно бывал в Талашкине, несколько раз писал портреты М.К. Тенишевой, руководил в Петербурге художественной студией, созданной Тенишевой в её доме на Галерной улице.
45. Нордман-Северова (наст. фамилия Нордман), Наталия Борисовна (1863-1914) – писательница. Вторая жена И.Е.Репина. Тенишева познакомилась с Н.Б.Нордман, будучи ещё замужем первым браком. По воспоминаниям княгини встреча эта произошла в Любани на даче. Мария Клавдиевна нелицеприятно описывает Нордман-Северову в мемуарах (см.: Тенишева М.К. Впечатления моей жизни. Л.: Искусство, 1991. С. 39-40). Не обошла Марию Клавдиевну в своей книге и Нордман (см.: Северова Н.Б. Интимные страницы. СПб.: Тип. М.Стасюлевича, 1910. С. 153).
46. Академия Жюлиана (фр. Academie Julian) – частная Академия художеств в Париже, основанная художником Родольфом Жюлианом (Rodolphe Julien) в 1868, располагалась в Passage des Panoramas во 2-м округе Парижа; затем, спустя два года, открылись две школы: одна на 31, rue du Dragon в 6 округе и вторая на 51, rue du Vivienne во 2-м округе Парижа. Последняя с 1880 только для женщин. В то время французское правительство запрещало приём женщин в Школу изящных искусств (École des Beaux-Arts), так как основной метод обучения – рисование обнажённых моделей – считался для женщин неподобающим. В Academie Julian этот просчёт был исправлен – там могли учиться женщины. Это была единственная альтернатива обучения изящным искусствам для молодых женщин. После выхода замуж за князя В.Н.Тенишева в Академии Жюлиана у Бенжамина-Констана (Jean-Joseph Benjamin-Constant, 1845-1902) и Лоррана (Jean-Paul Laurens, 1838-1921) училась М.К.Тенишева (см.: Тенишева М.К. Впечатления... С. 118).
47. Штейнфельд, Николай Павлович – дворянин, бывший муж О.Г. Базанкур.
48. Неизвестно, в каком переводе читала Базанкур «Портрет Дориана Грея». В переводе М.Ликиардопуло это место звучит так: «Общество было немногочисленное, довольно спешно приглашённое леди Нарборо, женщиной очень умной, с остатками истинно выдающегося уродства, как обыкновенно говорил про неё лорд Генри» (Уайльд О. Портрет Дориана Грея. Пер. М.Ликиардопуло. М., [1909]. С. 220).
49. Амфитеатров, Александр Валентинович (1862-1938) – прозаик, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик, драматург, автор сатирических стихотворений; самый читаемый беллетрист Серебряного века. Эмигрант.
50. Амфитеатров А. Женщина в общественных движениях России. СПб.: Книгоиздательство «Живое слово», 1907. 81 с.
51. Амфитеатров А. Женщина в общественных движениях России. С. 73-74. Здесь Амфитеатров цитирует свою же книгу «Женское нестроение» (3-е изд. СПб., 1908). Цитата, приведённая Базанкур, исправлена нами по книге «Женщина в общественных движениях России».
52. По-видимому, родственница художника-пейзажиста Константина Яковлевича Крыжицкого (1858-1911).
53. Ционглинский, Ян (Иван) Францевич (1858-1912) – российский художник польского происхождения. Один из основателей объединения «Мир искусства», профессор Рисовальной школы при Императорском обществе поощрения художеств (с 1888), где преподавал и во время директорства там Н.К.Рериха. Вёл натурный класс Высшего художественного училища при Академии художеств (с 1902). Действительный член Академии художеств (1911).
54. Розанов В. Язычество в христианстве // Новое время. 1909. № 11803, 20 января.
55. Кушелев-Безбородко, Николай Александрович, граф (1834-1862) – второй муж матери княгини Святополк-Четвертинской. Государственный деятель, коллекционер; получил в наследство часть коллекции своего отца А.Г.Кушелева-Безбородко, состоящую из картин, скульптур, эстампов иностранных и русских мастеров, которую в дальнейшем пополнил в основном картинами западноевропейских художников. Почётный член Императорской Академии художеств (1860), которой завещал свою коллекцию (так называемую Кушелевскую галерею), состоящую из 466 картин и 29 мраморных статуй. После 1917 коллекция была передана в Государственный Эрмитаж. Продолжил формирование богатейшей фамильной библиотеки.
56. Александр II Николаевич (1818-1881) – император всероссийский, царь польский и великий князь финляндский (1855-1881) из династии Романовых.
57. Александр III Александрович (1845-1894) – император всероссийский, царь польский и великий князь финляндский (1881-1894). Из императорского дома Романовых.
58. Суворов-Рымникский, Николай Александрович, князь (1834-1893) – флигель-адъютант. Правнук А.В.Суворова. С его смертью окончился род князей Италийских, графов Суворовых-Рымникских.
59. Минский (наст. фамилия Виленкин), Николай Максимович (1855-1937) – поэт, философ, публицист, переводчик. Эмигрант с 1905.
60. Минский Н. Железный призрак. Пьеса в 3-х действиях // Русская мысль. 1909. № 2, февраль. С. 1-73. «Железный призрак» (1909) явился первой частью трилогии, в которую вошли также «Малый соблазн» (1910) и «Хаос» (1912). Это психологическая драма о власти вещей над человеческим сознанием.
61. Суворова (урожд. Базилевская, в первом браке Шупинская, во втором – графиня Кушелева-Безбродко, в третьем – св. кн. Суворова-Рымникская), Елизавета Ивановна, светлейшая княгиня (конец 30-х–нач.40-х XIX в. – не ранее 04.09.1910) – мать Е.К.Святополк-Четвертинской.
62. Русская берёза,
прошу тебя, поговори со мной.
Приветствуй моё возвращение,
говори с любовью.
Берёза России,
Говори, вот я.
«– Я украшение
нашей природы.
Я король
наших лесов.
В деревнях,
чтобы устроить своё гнездо,
меня выбрала птица,
я её колыбель.
Около избы
меня посадила баба.
Вы меня спрашиваете, для кого?
Для своих (многочисленных) мальчиков.
Дом барина
Всё ещё рядом.
Боярин уважает мою старость,
окружает меня нежностью.
Я стою близко к колокольне,
люблю звон её колоколов.
Мои ветки любят держать
соловья, который будет петь.
От ветерка говорит моя крона
шепотком.
У моих ног простирается ковёр,
летом – зелёный, зимой – белый».
Она знает укус пилы,
человеку отдаётся берёза,
чтобы жить снова, конечно.
Из земли берёза выходит,
оттуда, где вы считали её умершей.
Человек, вооружённый пилой,
что ты сделал из берёзы России?
Я сделал спички,
отличные валенки.
Сделал из неё бураки
для мужиков.
Сделал телеги
на дорогу.
Я сделал из неё лапти
для отцов, для малышей.
Когда шалуны
наказаны,
прутик от кроны
делает их послушными.
В холодное время года
кучей нарубленные берёзы
дадут тепло
домашнему очагу.
Сельский столяр
использует берёзу,
чтобы делать кресты
из её белого дерева.
Над последними жилищами,
объединёнными на кладбищах,
возвышается эмблема воскресения,
эмблема веры и утешения.
Из берёзы белой сделаны кресты,
белых душ они голоса.
Листва берёзы белой
укрывает все могилы.
Зелёная, когда начинается лето,
она символизирует надежду.
С неба падающая утром роса
с листьев спускается на божественные эмблемы.
Осенью берёзы белые,
как свечи прямые и высокие,
носят сияющие листья,
на пламя похожие.
Зимой преобладает белый цвет,
кора берёз похожа на мантию с горностаем.
Ветви, осыпанные инеем, как алмазами, –
наряд, подготовленный к небу
белым легионом ангелов
для тех, кто утолщает их фаланги.
Из белых берёз России
белые кресты взывают к Мессии.
России белые берёзы
увидят выходящих из могил мёртвых.
России берёзы, ожидая,
улыбнутся отцам, матерям, детям
своими лёгкими листьями,
весенней зеленью,
осенним золотом.
С их строгих верхушек,
от их лесов-соблазнителей
они услышат дуновение ветерка,
увидят взбегающую белку,
увидят, как цветы растут,
увидят, как цветы вянут,
увидят, как садятся вороны,
увидят падающий снег.
Они обогреют жилища,
они высушат слёзы.
Наконец-то, драгоценный лес белой берёзы
вскипятит воду в блестящем самоваре,
в час, отведённый для доброго чая.
Вот около иконы сидят русские,
празднуя благодеяния берёзы России.
О, берёза белая, ты красива.
Слушай эхо моего голоса:
Оно повторяет: спасибо!
(Перевод с фр. М. и Э. Бозек).
63. Гроссе Э. Происхождение искусства. С 32 рисунками и с 3 таблицами. Перевод с нем. А.Е.Грузинского. М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1899. С. 5. Цитата исправлена нами по книге Э.Гроссе.
64. Там же. С. 6-7. Цитата исправлена нами по книге Э.Гроссе.
65. Дюбо (Dubos) Жан-Батист (1670-1742) – аббат, французский историк, член французской академии.
66. Dubos. Réflexions critiquies sur la poésie et sur la peinture. 7 éd. V.1-3. Paris, 1770.
67. Гроссе. Происхождение искусства. С. 12. Цитата исправлена нами по книге Э.Гроссе.
68. Тэн, Ипполит Адольф (1828-1893) – французский историк искусства, писатель, философ, основатель культурно-исторической школы в эстетике.
69. Гроссе. Происхождение искусства. С. 13-14. Цитата исправлена нами по книге Э.Гроссе.
70. Судя по всему, «девицей» была лишь одна из Рябушинских – Надежда. Вера же с 1906 года была замужем за Дмитрием Павловичем Рябушинским (1882-1962), которому Надежда скорее всего приходилась сестрой.
Рябушинская (урожд. Зыбина), Вера Сергеевна (1883-1952) – племянница князя В.Н.Тенишева, дочь сестры князя Александры Тенишевой. Фрейлина императрицы Александры Фёдоровны, музыковед, музыкальный критик, деятель культуры, пианистка, переводчица. В 1919 эмигрировала с дочерьми через Константинополь во Францию. В эмиграции читала лекции по истории русской музыки, устраивала музыкальные вечера, участвовала в русских собраниях «Беседа», сотрудничала в парижских журналах. Поддерживала в Париже связь с М.К.Тенишевой. В 1938, к десятой годовщине со дня смерти Марии Клавдиевны, написала статью «Памяти княгини М.К.Тенишевой» (см.: Храм Святого Духа в Талашкине. Париж: Русское историко-генеалогическое общество, 1938. С. XII-XV), в которой вспоминает: «Задолго до войны, в годы детства и ранней юности, я часто бывала у моих близких и родных в Талашкине – и эти посещения оставили во мне навсегда память о нём, как о чём-то особенно значительном и прекрасном. Лишь только попадал в пределы имения, как сразу чувствовалась разумная, умелая воля, любящая забота о земле». Некролог В.С.Рябушинской опубликован в парижском издании «Русская мысль» (1952. №427, 27 февр.).
Рябушинская, Надежда Павловна (?–1937) – вероятно сестра Д.П. Рябушинского, золовка В.С. Рябушинской. Не захотела эмигрировать и была расстреляна в 1937.
71. Свирская, Юлия Николаевна (1881-?) – скульптор. Художественное образование получила в парижской Академии художеств (1906-1910). Имела свою мастерскую в Париже; эмигрировала в 1923. Также Базанкур о Свирской: Петроградс. вед. 1915. №216, 27 сент.
72. Оболенский, Владимир Николаевич, князь (1865-1927) и его жена Е.В.Оболенская (урожд. Шереметева, 1885-1955) – ближайшие соседи княгини Тенишевой по имению. Их имение Кощино было в семи верстах от Талашкина.
73. Рерих (урожд. Шапошникова), Елена Ивановна (1879-1955) была в родстве с князьями Голенищевыми-Кутузовыми, но сама княжной не была. Её родная тётя Евдокия Васильевна была по мужу княгиней Путятиной.
74. Адрес Базанкур в Петербурге: Набережная Фонтанки, д.140, кв.4.
75. Яковлева-Ланская, Надежда Владимировна (1841/2-1914) – писательница, дворянка Смоленской губернии; печаталась в журналах «Неделя», «Вестник Европы», а также в «Северной пчеле», «Санкт-Петербургских ведомостях» и др. изданиях. За роман о русско-турецкой войне «Лавры и тернии» была лишена пенсии, получаемой после мужа. За некоторые другие произведения привлекалась к судебной ответственности. В 1904 опубликовала большой очерк о Талашкине в столичной газете (см.: Н.Яковлева-Ланская. Талашкино. (Деревенский очерк) // Санкт-Петербургские ведомости. 1904. №155, 9 июня. С. 2-3). С О.Г.Базанкур Надежда Владимировна познакомилась в Талашкине в 1909, о чём свидетельствует запись в альбоме Базанкур: «Благодаря “дороге” я имела счастливый случай познакомиться с Вами» (Альбом О.Г. Базанкур. Запись от 06.08.1909 // РО ИРЛИ. Ф. 15. Д. 764. Л. 56 об.). Осенью того же года Яковлева-Ланская написала Базанкур письмо: «С того дня как Вы уехали из Талашкина, у меня уже не было соседки; княгиня Мария Клавдиевна была всё время от утра до вечера занята своими мемуарами, которые диктовала Елене Васильевне Сосновской, а [та] переводила на Ремингтон с изумительным прилежанием и быстротой, кн. Четвертинская была погружена в с. х. заботы, а по вечерам, как и при Вас, собирались в гостиной за столом и читали между обедом и вечерним чаем. Так незаметно и подошёл день их отъезда за границу, когда Талашкино уже совсем опустело до весны будущего года» (Яковлева-Ланская Н.В. Письмо О.Г.Базанкур от 26.11.1909 // РО ИРЛИ. Ф. 15. Д. 730. Л. 1-1 об.). После смерти писательницы Базанкур опубликовала её некролог (см.: Базанкур О. Памяти Н.В.Яковлевой-Ланской // Санкт-Петербургские ведомости. 1914. №108, 15 мая. С. 2). Также некролог Н.В.Яковлевой-Ланской см.: Русская мысль. 1914. №6. С. 50.
76. Гувернантка Рябушинских мисс Роджерсон.
77. Буквы «Ш» во французском языке нет, звук «Ш» составляется из сочетания двух букв Ch. И тут не совсем ясно, что имеет в виду Базанкур, ведь фамилия княгини Суворовой начинается на «S», а не на «Ch». Объяснить это можно либо тем, что фамилия Суворовой писалась по-русски, а фамилия её дочери – по-французски, либо фамилия новобрачной уже писалась по мужу: Святополк-Четвертинская. Только в этих случаях начальные буквы фамилий будут совпадать.
78. Петровский, Сергей Иванович – друг князя В.Н.Тенишева, один из директоров Брянского завода, председатель правления Общества пароходства по Днепру и его притокам. Князь В.Н.Тенишев был душой и организатором (совместно с В.Ф.Голубевым и П.И.Губониным) акционерного общества Брянских заводов.
79. Остен-Сакен (урожд. Николаева), Мария Рафаиловна, фон-дер, баронесса (1877-?) – дочь княгини Тенишевой от первого брака с Рафаилом Николаевичем Николаевым. Судя по другим записям в дневнике Базанкур, она и в Петербурге, где жила баронесса, поддерживала с ней знакомство. Так, в 1916-м военном году Базанкур записывала: «Вчера была у Остен-Сакен. Та рассказывала подобный ужас: Крючков (знаменитый герой-казак) повешен за... шпионство. Он б[ыл] приставлен ординарцем к Куропаткину и уличён в шпионстве. Баронессе рассказывал её доктор (она называла фамилию, да я забыла), а ему священник военный, который напутствовал Крючкова перед казнью» (Запись в дневнике О.Г.Базанкур от 30.05.1916 // РО ИРЛИ. Ф. 15. Д. 17. Л. 76 об.).
80. Остен-Сакен, Иван Людвигович, фон-дер, барон (1872-1909) – статский советник, камер-юнкер Двора его величества, правитель дел Императорского женского патриотического общества, гласный Санкт-Петербургского губернского земства, депутат от дворян Петергофского уезда. Женился на дочери Тенишевой 28 апреля 1902. Застрелился 35-ти лет 24 марта 1909, как предполагали современники, из-за карточных долгов.
81. Любимый французский бульдог княгини Тенишевой Булька умер в 1914.
82. См. запись от 9 августа настоящего дневника.
83. Елизавета Фёдоровна, великая княгиня (урожд. Елизавета Александра Луиза Алиса Гессен-Дармштадская 1864-1918) – сестра последней русской императрицы Александры Фёдоровны, жена великого князя Сергея Александровича, брата императора Александра III. После убийства мужа ушла в монахини. Прославлена в лике святых Русской православной церкви в 1992.
84. Здесь у Базанкур пропуск. Речь идёт о дворце богатого и знатного семейства князей Белосельских-Белозерских (Невский проспект, дом 41). Так как из контекста дневника Базанкур не ясна точная дата описываемого события, трудно определить, кто на тот момент был владельцем дворца. Это могла быть Елена Павловна Белосельская-Белозерская (урожд. Бибикова, по второму мужу Кочубей), владевшая дворцом с момента его постройки в 1848. Либо её сын Константин Эсперович Белосельский-Белозерский, поселившийся во дворце после женитьбы в 1865 на Надежде Дмитриевне (урожд. Скобелевой). И при матери, и при сыне дворец считался самым светским местом столицы, использовался для проведения балов и светских вечеров. Так как он был расположен по соседству с императорским Аничковым дворцом, сюда часто приходили царские особы. С 1884 дворец принадлежал великому князю Сергею Александровичу и его жене Елизавете Фёдоровне.
85. Шувалов, Пётр Андреевич (1827-1889) – государственный деятель и дипломат.
86. Рубенс, Питер Пауль (1577-1640) – фламандский художник.
87. Шнейдер, Александра Петровна (1863-1942) – художница-акварелистка. Вместе со своей сестрой, тоже художницей, Варварой Петровной была знакома с Н.К.Рерихом и М.К.Тенишевой, с которой познакомилась в 1892, когда Мария Клавдиевна через общего учителя рисования Нила Алексеевича Гоголинского предложила им воспользоваться своей парижской мастерской и домом (см.: Сведения А.П.Шнейдер о М.К.Тенишевой. Б/д // РО ИРЛИ. Ф. 340. Д. 124. Л. 2-5).
88. Pomme – яблоко (фр.).
89. Так у Базанкур. По-видимому, должно быть «на озере».
90. Марио, Джованни (наст. имя Джованни Маттео де Кандиа,
1810-1883) – итальянский оперный певец, один из лучших певцов XIX столетия. В 1849-1853 выступал на сцене Итальянской оперы в Петербурге, а последний раз выступил в Петербурге в 1870. Современники отмечали, что Марио ценил на сцене историческую точность костюма.
91. Бозио, Анджолина (1830-1859) – итальянская оперная певица. В 1855-1859 пела в Петербурге на сцене Итальянской оперы.
92. Кушелёв-Безбородко, Григорий Александрович (1832-1870) – русский прозаик, издатель, меценат. Старший брат Н.А.Кушелева-Безбородко, второго мужа княгини Суворовой. Пережил своего брата на два года.
93. Здесь и далее у Базанкур даётся разночтение титулов Елизаветы Ивановны Суворовой. Путаница происходит оттого, что по второму браку с Кушелевым-Безбородко она была графиней, а по третьему (с Суворовым-Рымникским) – княгиней.
94. Новицкий, Доминик Юрьевич – петербургский судебный пристав.
95. Случай этот Базанкур описала в одной из своих статей (см.: Базанкур О. Завещатель с того света (Из сказок действительности) // Огонёк. 1912. №26, 23 июня. С. [17]). Журналистка даже испросила разрешения у княгини Суворовой поместить в статье факсимильное изображение обгоревшего завещания Б.П.Речинского, на что получила положительный ответ. Статья публикуется в настоящем номере журнала.
96. Сосновская, Елена Васильевна – дочь бывшего смоленского губернатора Василия Осиповича Сосновского. М.К. Тенишева описывает её в своих воспоминаниях и называет Лёлей (см.: Тенишева М.К. Впечатления... С. 202). Е.В. Сосновская была для Тенишевой кем-то вроде секретаря: она записывала под диктовку мемуары княгини, переписывалась с Н.К. Рерихом по поводу издания в 1905 книги «Талашкино», принимала у крестьянок вышивки и т.п.
97. Поросёнка (ит.). Речь идёт об известном флорентийском фонтане на площади старого рынка скульптора Пьетро Такка (1557-1640), изображающем бронзового вепря, которого итальянцы ласково называют «Il porcellino» («Поросёнок»).
98. От фр. dictionnaire – словарь.
99. После смерти Н.А.Кушелева-Безбородко приумноженная его собирательскими трудами фамильная библиотека перешла по наследству к его брату Г.А.Кушелеву-Безбородко, затем к А.И.Мусину-Пушкину. В 1912 библиотека, насчитывавшая более 50 тысяч томов, была приобретена книжным магазином Н.В.Соловьёва в Петербурге, где продана искусствоведу Н.Н.Врангелю и А.А.Половцову. Так что в Талашкине, скорее всего, была лишь её незначительная часть.
100. В настоящее время находится в архиве Российского этнографического музея.
101. Виже-Лебрён, Мари-Элизабет-Луиза (1755-1842) – французская художница.
102. Рембрандт, Харменс Ван Рейн (1606-1669) – голландский живописец, рисовальщик, офортист.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".