ПЕЧАЛЬНОЕ МОЛЧАНИЕ РОССИИ В «СЕРЕБРЯНОМ ВЕКЕ» РУССКОЙ ПОЭЗИИ
1.
 «Люблю я родину, но странную любовью. Не победит её рассудок мой» признавался Михаил Юрьевич Лермонтов. И он же воскликнул беспощадное: «Прощай немытая Россия, страна рабов, страна господ…».
Мы, россияне, по-видимому, генетически обречены любить родину «странной», нерассудочной любовью, которая иногда уживается с… ненавистью. Есть такое понятие в психологии, как «любовь-ненависть»…
Мы любим родину с тоской и жалостью, которые, в конце концов, приводят к отчуждению от неё, а то и к бессильной ненависти…
На изломе веков Отечество познало краткий период поэзии получивший название «серебряного века» (1895 - 1920) .
Символист Константин Бальмонт в «Родной картине» делится с читателем подавленным настроением:
«Полусвет и полусумрак, и невольно рвёшься вдаль, и невольно давит душу бесконечная печаль».
Однако, в «Стране, которая молчит» появляется нюанс нового настроения: «Страна великая, несчастная, родная, которую как мать, жалею и люблю».
Оригинальный рецепт от вековечной тоски по нелёгкой доле России, предлагал в 1896 году поэт Фёдор Сологуб: «Я - Бог таинственного мира, весь мир в одних моих мечтах. Не сотворю себе кумира ни на земле, ни в небесах. Моей божественной природы я не открою никому. Тружусь, как раб, а для свободы зову я ночь, покой и тьму».
Согласимся, с тем, что сологубовский рецепт годится на все времена, «работает» и в наши дни, избавляя творческую душу от тоски из-за врождённых изъянов родины …
Но, оказывается, стойкое ощущение божественного «Я» не является панацеей от российского сплина даже для такого творца, как Фёдор Сологуб. В «Гимнах родине» поэт признаётся:
« О, Русь! В тоске изнемогая , тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края, о, родина моя!
…Твоих равнин немые дали, полны томительной печали, тоскою дышат небеса…
Твои суровые просторы томят тоскующие взоры и души полные тоской. Но и в отчаянье есть сладость, тебе отчизна стон и радость, и безнадёжность, и покой».
Вот она, любовь русского человека к родине: «Люблю я грусть твоих просторов, мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров я не боюсь и не стыжусь».
Так может быть секрет «странной» любви к отчизне заключается в том, что мы бессознательно любим именно Святую Русь-Россию?
Но что же это за феномен, печаль России и печаль по России? Уж не жаль ли нам Святую страдалицу - Россию, именно Святую, в той же степени, как нам жаль распятого Христа? Не одной ли природы эти всемирные жалости-печали? Видимо так, если поэт называет печаль по России бессмертной.
Вот оно, слово поэта-ясновидца: «Печалью, бессмертной печалью родимая дышит страна. Но русское сердце тоскует вдали от родимой земли» (1903).
То же самое ностальгическое чувство по России испытывает и поэт Валерий Брюсов: «За полем снежным - поле снежное, безмерно белые луга. Везде - молчанье неизбежное, снега, снега, снега, снега…».
Но поэт-акмеист Иван Бунин не склоняет голову перед нищенством России, её вселенской тоской: «Я не люблю, о Русь, твоей несмелой, тысячелетней, рабской нищеты».
И все же: «Но этот крест, но этот ковшик белый…Смиренные, родимые черты!» (1905).
2.
Особенно трагично , с бессильным надрывом , писали о родине поэты, предчувствуя приближения новых времён , которые Александр Блок назвал «неслыханные перемены, неслыханные мятежи».
И всё же к 1917 году печально-тоскливые настроения русских поэтов в отношении родины меняются на новые, ранее не познанные ощущения.
Совсем иные, чем у Бальмонта, Сологуба и Брюсова возникают мысли и настроения в отношении России у поэта Андрея Белого. В стихотворении «Родине» поэт призывает: «Россия, Россия, Россия - безумствуй, сжигая меня!» Удивительное видение возникает перед поэтом:
«В твои роковые разрухи, в глухие твои глубины струят крылорукие духи свои светозарные сны».
Космогоническое пророчество звучит в страстном призыве поэта: «Не плачьте: склоните колени туда - в ураганы огней, в грома серафических пений, в потоки космических дней!».
Звучит и надежда. На кого? На сошедшего Христа!
Вот оно, соединение двух великих и бессмертных имён: Россия и Христос!
«Сухие пустыни позора, моря неизливные слёз - лучом безглагольного взоры согреет сошедший Христос».
«Пусть в небе - и кольца Сатурна, и млечных путей серебро. Кипи фосфорически бурно, земли огневое ядро!
И ты, огневая Россия безумствуй, сжигая меня.
Россия, Россия, Россия - мессия грядущего дня!»
Поэт-философ Юргис Балтрушайтис так же тоскует в творчестве. Но это совершенно иная тоска. Она не «зацикливается» тоской по родной земле. Тоска поэта вселенская:
«Вся мысль моя - тоска по тайне звёздной, вся жизнь моя - стояние над бездной». Что есть жизнь человека, спрашивает поэт? И отвечает: «Сон бесцельный, трепет беспредельный».
Между тем поэт замечает , « в синих высях Бога ночных светил живые письмена», а «некий круг связующий объемлет простор вещей, которым меры нет».
Как мал, бессилен человек, когда «за мигом миг в таинственную нить власть Вечности, бесстрастная свивает».
И горько сожалеет: «Какая боль, что грозный храм вселенной сокрыт от нас великой пеленой».
Александр Блок тоскует «скромнее», его тайна не мирового масштаба, она запрятана в самой матушке-России: «Ты и во сне необычайна, твоей одежды не коснусь. Дремлю, а дремотой тайна, и в тайне - ты почиешь Русь». Что касается души поэта…
«Живую душу укачала Русь, на своих просторах, ты, и вот - она не запятнала первоначальной чистоты».
Беспредельна вера А. Блока в Россию будущего: «Пускай заманит и обманет - не пропадёшь, не сгинешь ты, и лишь забота затуманит твои прекрасные черты…».
Поэт ясновидчески восклицает: « О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь!».
3.
Поэты «есенинского призыва» как один с душевной болью писали о родине.
Крестьянский поэт Спиридон Жрожжин вовсе непритязателен к родной земле: «Я вижу Волгу и с лесами опять поля, а там дорожка куда-то вьётся далеко…
Ах, если б счастья немножко, как здесь жилось бы мне легко».
Поэт Александр Ширяевец ищет и находит причину тоски по родному краю. Вначале восклицает: «Сколько буйных сил непочатых у тебя, родная Русь!». И затем переходит к главному: «И такие силы львиные зарывалися века! Не с того ли и надрывная тяжела твоя тоска?»
Поэт Пётр Орешин (1915) задаётся вопросом «Кто любит родину»? И рисует непритязательную картину: «Кто любит родину, русскую землю с худыми избами, чахлое поле градом побитое? Сила измызгана, потом и кровью исходит силушка, а избы старые, и по селу ходят нищие…»
И находит парадоксальный ответ на свой же вопрос: «Он, лапотный, больше всех любит родину!» И объясняет суть видимого парадокса: «Ведь потом и кровью полил он, кормилец, каждую глыбу и каждый рыхлый и тёплый ломоть скорбной земли своей!»
О мучительной , тоскливой любви к родине писал и Сергей Есенин. «С того и мучаюсь, что не пойму, куда несёт нас рок событий…». Но, в конце концов, разобравшись в существе происходящих в России исторических событий, поэт провидчески воспел «новые в мире зачатья в отблеске алых зарниц…». И в этих мировых зарницах увидел новую будущую Россию, действительно прошедшую краткий путь «от сохи до атомной бомбы».
Хорошо известны хрестоматийные строчки поэта: «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не надо рая, дайте родину мою».
Величие человека и поэта Сергея Есенина заключается не в традиционном оплакивании России, а в призыве смело двигаться к новым, неизведанным временам:
«О, Русь, взмахни крылами, поставь иную крепь! С иными временами встаёт иная степь».
Не прост в мыслях и чувствах поэт Сергей Есенин: «Долга, крута дорога, несчётны склоны гор, но даже с тайной Бога, веду я тайно спор».
Мощно, убеждённо звучит в год Революции призыв поэта: «Сокройся, сгинь ты племя смердящих снов и дум! На каменное темя несём мы звездный шум. Довольно гнить и ноять, и славить взлётом гнусь - уж смыла, стёрла дёготь воспрянувшая Русь. Уж повела крылами её немая крепь! С иными именами встаёт иная степь».
Прошло столетие. И новая Россия по пророчеству С. Есенина рассталась с «каменным теменем» и чутко прислушивается к «звёздному шуму» наступивших Времён Эры Водолея.
Ваши комментарии
|
